– Может быть, посол знает, где он живет?
– Не думаю. Вряд ли.
– Можно будет его спросить?
– Да, я спрошу.
– А когда?
– Попозже.
– Моя мать очень больна. Она сейчас в госпитале, и я боюсь, что дорога каждая минута.
В кабинете Торна зазвенел сигнал селектора. Голос секретарши осведомился, не знает ли он, как найти священника, который приходил к нему две недели назад. Торн похолодел.
– Кто об этом спрашивает?
– Какой-то человек, который утверждает, что вы разбили его фотокамеру. Он считает, что священник – его родственник.
Помолчав секунду, Торн произнес:
– Попросите его зайти ко мне.
Дженнингс сразу же отыскал кабинет Торна. Все вокруг было обставлено в современном стиле. Кабинет находился в конце длинного коридора, по обеим сторонам которого были развешаны портреты всех американских послов в Лондоне. Проходя мимо них, Дженнингс с удивлением узнал, что Джон Квинси Адамс и Джеймс Монро занимали этот пост, прежде чем стали президентами США. Неплохое начало карьеры! Может быть, старина Торн волею судеб тоже станет великим.
– Входите, – улыбнулся Торн, когда репортер открыл дверь в кабинет. – Садитесь.
– Извините, что я врываюсь…
– Ничего.
За все годы работы в амплуа фотоохотника Дженнингс впервые находился так близко от своей жертвы. Попасть сюда оказалось проще, чем он думал. Теперь же его трясло: дрожали колени, учащенно колотилось сердце. Возбуждение было так велико, что почти граничило с сексуальным.
– Мне бы хотелось еще раз принести свои извинения за разбитую камеру, – сказал Торн.
– Она все равно была старая.
– Я хочу возместить вам убытки.
– Нет, нет…
– Мне бы очень хотелось. И вы должны мне в этом помочь.
Дженнингс пожал плечами и кивнул.
– Скажите, какая камера самая лучшая, и вам ее доставят.
– Ну… Вы очень великодушны.
– Просто назовите мне самую лучшую.
– Немецкого производства. «Пентафлекс-300».
– Договорились. Скажите моему секретарю, где вас можно найти.
Торн изучал репортера, рассматривал каждую мелочь, от разных носков на ногах до ниток, свисающих с воротника куртки. Дженнингсу нравилось вызывающе одеваться. Он знал, что его внешность ставит людей в тупик. В каком-то извращенном смысле это давало ему нужные зацепки в работе.
– Я видел вас на собрании, – сказал Торн.
– Я всегда стараюсь быть в нужном месте и вовремя.
– Вы очень усердны.
– Спасибо.
Торн встал из-за стола, подошел к бару и откупорил бутылку бренди. Дженнингс наблюдал, как он разливает напиток, потом взял предложенный стакан.
– Вы отлично разговаривали с тем парнем вчера вечером, – сказал Дженнингс.
– Вы так считаете?
– Да.
– А я не уверен.
Они тянули время, и оба это чувствовали, ожидая, что собеседник первый приступит к делу.
– Я с ним согласен, – добавил Торн. – Очень скоро газеты назовут меня коммунистом.
– Ну, вы же знаете цену прессе.
– Да.
– Им тоже надо на что-то жить.
– Верно.
Они пили бренди маленькими глотками. Торн подошел к окну и, выглянув в него, спросил:
– Вы ищете родственника?
– Да, сэр.
– Это священник по имени Тассоне?
– Он священник, но я не уверен в точности имени. Он брат моей матери. Они были с детства разлучены.
Торн взглянул на Дженнингса, и репортер почувствовал в его взгляде разочарование.
– Итак, вы его, собственно, не знаете? – спросил посол.
– Нет, сэр. Я просто пытаюсь его найти.
Торн нахмурился и опустился на стул.
– Можно спросить?.. – начал Дженнингс. – Если бы я знал, какое у него к вам было дело, я смог бы…
– Это была просьба насчет одного госпиталя. Он просил… пожертвование.
– Какого госпиталя?
– В Риме. Я точно не помню.
– Он не оставил вам свой адрес?
– Нет. Видите ли, я сам немного этика расстроен, так как обещал послать чек и теперь не знаю, куда именно.
Дженнингс кивнул:
– Выходит, мы с вами идем по одному следу.
– Видимо, да, – ответил Торн.
– Он просто пришел и ушел?
– Да.
– И больше вы его не видели?
Лицо Торна напряглось. Дженнингс заметил это и решил, что посол скрывает что-то.
– Больше нет.
– Я подумал… может быть, он бывал на ваших выступлениях?
Взгляды их встретились, и Торн понял, что с ним ведут какую-то игру.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Дженнингс. Габер Дженнингс.
– Мистер Дженнингс…
– Габер.
– Габер. – Торн изучал его лицо, потом отвел глаза и снова глянул в окно. – Мне тоже очень важно найти этого человека. Этого священника, который был здесь. Мне кажется, я был с ним резок, и мне хотелось бы извиниться.
– В каком смысле резок?
– Я довольно грубо его выпроводил, даже не выслушав, что он хотел сказать мне.
– Я уверен, что он привык к атому. Когда приходится просить о пожертвованиях…
– Я хотел бы разыскать его. Для меня это очень важно.
Посмотрев на Торна, можно было легко убедиться, что это действительно так. Дженнингс понял, что он на верном пути, но не знал, куда этот путь его приведет. Все, что он сейчас мог, – это играть в открытую.
– Если я его найду, дам вам знать, – сказал он.
– Будьте так добры.
– Разумеется.
Торн кивнул. Дженнингс поднялся, подошел к Торну и пожал ему руку.
– Вы чем-то взволнованы, мистер посол? Надеюсь, мир не собирается взорваться?
– О нет, – улыбнувшись, ответил Торн.
– Я ваш поклонник. Поэтому и преследую вас.
– Спасибо.
Дженнингс направился к двери, но Торн остановил его.
– Мистер Дженнингс?
– Да, сэр.
– Я хотел бы знать… вы ведь никогда не видели этого священника?
– Нет.
– Вы сказали, что он мог быть на моих выступлениях. Я подумал, что, возможно…
– Что?
– Да нет… Это неважно.
– Можно, я как-нибудь сделаю ваши фотографии дома? – попросил вдруг Дженнингс. – Так сказать, в кругу семьи?
– Сейчас не самое лучшее время для этого.
– Может быть, я позвоню вам через несколько дней?
– Да, пожалуйста.
– Хорошо, я позвоню.
Репортер вышел, и Торн внимательно посмотрел ему вслед. Этот человек определенно что-то знает, но что он может знать о священнике? Было ли простым совпадением, что человек, с которым он познакомился чисто случайно, разыскивает именно того самого священника, который днем и ночью преследует его? Торн долго думал, но так ничего и не решил. Как и многие другие недавние события в его жизни, все это казалось простым совпадением, за которым скрывалось, однако, нечто большее.

8

Для Эдгаро Эмилио Тассоне жизнь на земле была не лучше, чем жизнь в чистилище. Из-за этого он, как и многие другие, присоединился к обществу сатанистов в Риме. Сам Тассоне был португальцем, сыном рыбака, который погиб у берегов Ньюфаундленда, вылавливая треску. От детских воспоминаний остался лишь запах рыбы. Тассоне осиротел в восемь лет и был взят в монастырь, где монахи избивали его день и ночь, чтобы он признался во всех своих смертных грехах. К десяти годам он был уже спасен и смог прильнуть к Христу, но зато у него начались боли в позвоночнике – как раз там, куда ему вбивали веру.
Из-за страха перед Богом он посвятил свою жизнь церкви, восемь лет учился в семинарии, день и ночь изучая Библию, читал о любви и гневе Бога и в возрасте двадцати пяти лет отправился в свет спасать грешных людей от пламени ада. Он стал миссионером, сначала поехал в Испанию, потом в Марокко, проповедуя везде слово божье. Из Марокко он отправился на юго-восток Африки, и там обнаружил племена, которые нужно было обратить в веру. Он начал избивать несчастных, как это в свое время делали с ним, и вскоре понял, что их мучения вызывали у него почти физическое наслаждение.
Смерть преследовала его, ходила за ним по пятам, и каждый раз он считал, что станет ее жертвой. В Найроби он познакомился с обходительным священником, отцом Спиллетто, и признался ему в грехах. Спиллетто обещал защитить его и взял с собой в Рим. Именно здесь, на собрании в Риме, он был ознакомлен с догмами поклонников Ада. Сатанисты обеспечивали убежище тем, кто скрывался от гнева божьего. Они жили, наслаждаясь телесными удовольствиями, и Тассоне делил свое тело с теми, кто ему нравился. Это была группа изгоев, которые, объединившись, могли противостоять остальным. Дьявола почитали путем оскорбления Бога.
Именно в это время, в расцвет успешных действий сатанистов, библейские символы указывали на приближение момента, когда история Земли будет внезапно и бесповоротно изменена. В третий раз за время существования планеты Нечистый сможет послать своего потомка и доверить его воспитание до зрелости своим ученикам на земле. Два раза до этого такие попытки были предприняты, и оба раза неудачно: сторожевые псы Христа обнаруживали Зверя и убивали его еще в младенчестве. На этот раз провала быть не должно. План продуман до мелочей.
Неудивительно, что Спиллетто выбрал Тассоне одним из трех исполнителей плана. Этот маленький ученый священник был по-собачьему предан и выполнял приказы без малейшего раздумья и колебания. Поэтому на его долю выпала самая жестокая часть плана: убийство невинного младенца, который, на свое несчастье, тоже был частью плана. Спиллетто должен был найти приемную семью и позаботиться о том, чтобы заветного ребенка приняли в нее. Сестра Мария-Тереза (которую знали раньше под именем Баалок) должна была наблюдать за беременностью и помогать при родах. Тассоне нужно было проследить, чтобы не осталось никаких улик, и захоронить тела на кладбище.
Тассоне с радостью вступил в заговор, потому что понимал, что он уже больше не новичок в секте. Его будут помнить и почитать: он, который когда-то был сиротой-изгнанником, теперь принадлежит к числу Избранных, он вошел в союз с самим Дьяволом! Однако за несколько дней до события что-то начало происходить с Тассоне. Силы покинули его. Давали о себе знать шрамы на спине. Каждую ночь, лежа в кровати, он тщетно пытался заснуть, боли усиливались. Пять ночей он ворочался в постели, отгоняя прочь беспокойные картины, встающие перед глазами. Тассоне начал принимать настойки из трав, вызывающие сон, но ничего не смог поделать с кошмарами, преследовавшими его и во сне.
Он видел Тобу, африканского мальчика, умолявшего его о помощи. Он видел фигуру человека без кожи, глазные яблоки были устремлены на него, на лице были обнажены все связки и мышцы, безгубый рот кричал, молил о помиловании. Тассоне увидел себя мальчиком: он стоит на берегу и ждет, когда вернется отец. Потом он увидел свою мать на смертном одре. Она молила его простить ее за то, что умирает и оставляет его одного таким беззащитным наедине с судьбой. Той ночью он проснулся в слезах, как будто сам был матерью, молящей о прощении. А когда сон снова одолел его, фигура Христа появилась у его кровати. Христос во всей своей чистой красоте, со шрамами на стройном теле, встал на колени у кровати Тассоне и сказал, что путь в царство Божье для него не закрыт, что он может быть прощен. Нужно только покаяться.
Эти кошмары так потрясли Тассоне, что Спиллетто заметил его напряжение. Он вызвал его к себе, надеясь выяснить, что произошло. Но Тассоне зашел уже слишком далеко и знал, что его жизнь может оказаться в опасности, если он покажет, что у него зародились сомнения. Тассоне объяснил, что его очень мучают боли в спине, и Спиллетто дал ему пузырек с таблетками, успокаивающими боль. До самого последнего момента Тассоне пребывал в состоянии-наркотического транса, и видения Христа перестали преследовать его.
Наступила ночь на шестое июня. Шестой месяц, шестое число, шестой час. Свершились события, которые будут потом мучить Тассоне до конца его дней. У матери Антихриста начались схватки, и она стала подвывать. Сестра Мария-Тереза успокоила ее эфиром, и гигантский плод прорвался сквозь матку. Тассоне покончил с роженицей камнем, который дал ему Спиллетто. Он размозжил ей голову и таким образом подготовил себя к тому, что ему надо было совершить и с человеческим сыном. Но когда ему принесли новорожденного, он замешкался, потому что ребенок был необычайно красив. Он посмотрел на них: два младенца лежали рядом. Один, покрытый густой шерстью, весь в крови, и рядом с ним – нежный, розовый, прекрасный ребенок, смотрящий на Тассоне с безграничным доверием. Тассоне знал, что ему надо было совершить, и сделал это, но сделал неудачно. Нужно было повторить, и он плакал, открывая корзину. На какое-то мгновение Тассоне почувствовал безудержное желание схватить ребенка и бежать с ним, бежать подальше, туда, где они будут в безопасности. Но он увидел, что младенец уже почти безнадежен, и на голову младенца еще раз опустился камень. И еще раз. И еще. Пока плач не прекратился, и тело не застыло в неподвижности.
В темноте той самой ночи никто не видел слез, струящихся по щекам Тассоне; более того, после этой ночи никто не видел его больше в секте. На следующее утро он скрылся из Рима и четыре года жил, как во тьме. Он уехал в Бельгию и работал среди бедняков, потом пробрался в клинику, где нашел доступ к наркотикам. Теперь они нужны были ему не только для того, чтобы успокоить боль в спине, но и противостоять воспоминаниям той ночи, преследовавшим его. Силы постепенно оставляли Тассоне. Когда же он наконец пошел в больницу, его диагноз быстро подтвердился. Боли в спине были вызваны злокачественной опухолью. Операция была невозможна.
Тассоне умирал и хотел получить прощение от Бога.
Собрав остатки сил, он поехал в Израиль, захватив с собой восемь пузырьков с морфином, чтобы успокаивать пульсирующую боль в спине. Ему нужен был человек по имени Бугенгаген. Это имя связано с Сатаной с самого начала истории Земли. Именно Бугенгаген в 1092 году разыскал первого потомка Сатаны и изобрел средство уничтожить его. И в 1710 году другой Бугенгаген нашел второго потомка и лишил его возможности проявить какую бы то ни было власть на Земле. Это были религиозные фанатики, настоящие сторожевые псы Христа. Их задачей было не допустить власти Дьявола на Земле.
Семь месяцев потребовалось Тассоне, чтобы разыскать последнего потомка Бугенгагенов, укрывшегося в крепости под землей. Здесь он, как и Тассоне, ждал своей смерти, мучимый беспорядками века и тем, что не исполнил своей миссии. Он знал, что времени осталось мало, но был беспомощен и не мог воспрепятствовать рождению сына Сатаны на Земле.
Тассоне нашел старика и рассказал ему всю историю, упомянув о своем участии в рождении зверя. Бугенгаген слушал с отчаянием, но не мог вмешиваться в ход событий, не осмеливаясь выйти из своей подземной тюрьмы. К нему должен был прийти человек, непосредственно связанный с ребенком.
Боясь упустить драгоценное время, Тассоне поехал в Лондон, чтобы разыскать Торна и убедить его посетить Бугенгагена.
Он снял однокомнатную квартиру в Сохо и превратил ее в крепость, такую же надежную, как церковь. Главным его оружием было священное писание. Он заклеил все стены и окна страницами Библии. На это у него ушло семьдесят Библий. Повсюду висели кресты, он старался не выходить на улицу, если на кресте, усеянном осколками зеркала, который висел у него на шее, не отражался солнечный свет. Боль в спине усиливалась, встреча в кабинете Торна оказалась неудачной. Теперь Тассоне ходил за послом по пятам, и отчаяние его росло. Сегодня он с утра наблюдал за Торном, который с группой высокопоставленных чиновников передавал в дар обществу будущий жилой дом в бедном районе Челси.
– …Я счастлив начать осуществление именно этого проекта… – громко говорил Торн, превозмогая шум ветра и обращаясь к толпе, наблюдавшей за ним, -…так как это представляет волю самого общества улучшить уровень жизни.
При этих словах он копнул лопатой землю. Ансамбль аккордеонистов заиграл польку, и Торн направился к железному забору пожать руки зрителям, просовывающим их через решетку. Он старался пожать каждую протянутую руку и пару раз даже пригнулся к забору, чтобы его поцеловали тянущиеся губы. Неожиданно Торн застыл: чьи-то руки с необычной силой притянули его за отвороты пиджака к самому забору.
– Завтра, – тяжело задышал Тассоне прямо в лицо перепуганному послу. – В час дня, в Кью Гарденс…
– Отпустите меня! – задохнулся Торн.
– Пять минут, и вы больше никогда меня не увидите.
– Уберите свои руки…
– Ваша жена в опасности. Она умрет, если вы не придете.
Торн отпрянул, и священник так же неожиданно исчез.
Торн долго размышлял, как ему поступить. Он мог бы послать на встречу полицейских, но его беспокоило обвинение, которое он должен будет предъявить. Священника начнут допрашивать, дело станет достоянием общественности. Нет, это не выход. По крайней мере, не сейчас. Торн никак не мог понять, о чем хочет рассказать ему священник. Он говорил что-то о рождении ребенка: страшное совпадение заключалось как раз в том, что именно в этом вопросе Торн был вынужден прятать свою тайну. Возможно, вместо полиции сложно будет послать на встречу какого-нибудь человека, который либо заплатит священнику, либо запугает его так, чтобы тот исчез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16