– Вот эта тень над его головой? – спросил Торн.
– Да. А теперь посмотрите сюда. Этот снимок сделан на десять дней позже первого.
Он достал другую фотографию и положил ее под лампу. Это был крупный план группы людей, стоящих в задних рядах аудитории. Лица Тассоне не было видно, только контуры одежды, но как раз над тем местом, где должна быть голова, нависал тот же продолговатый туманный штрих.
– Мне кажется, что это тот же самый человек. Лица не видно, зато хорошо видно то, что над ним висит.
Торн изучал фотографию, глаза его выражали недоумение.
– На этот раз он висит ниже, – продолжал Дженнингс. – Если вы мысленно очертите его лицо, станет очевидным, что туманный предмет почти касается его головы. Что бы это ни было, оно опустилось.
Торн молча уставился на фотографию. Дженнингс убрал ее и положил на стол вырезку из газеты, где был запечатлен священник, пронзенный копьеобразным шестом.
– Начинаете улавливать связь? – спросил Дженнингс.
Сзади зажужжал таймер, и Дженнингс включил еще одну лампочку. Он встретил взволнованный взгляд Торна.
– Я тоже не мог этого объяснить, – сказал Дженнингс. – Поэтому и начал копаться.
Взяв пинцет, он повернулся к ванночкам, вынул увеличенный снимок, стряхнул с него капли фиксажа, прежде чем поднести к свету.
– У меня есть знакомые в полиции. Они дали мне несколько негативов, с которых я сделал фотографии. По заключению патологоанатома, у Тассоне был рак. Он почти все время употреблял морфий, делая себе уколы по два-три раза в день.
Торн взглянул на фотографии. Перед ним предстало мертвое обнаженное тело священника в разных позах.
– Внешне его тело совершенно здорово и нет ничего странного, – продолжал Дженнингс, – кроме одного маленького значка на внутренней стороне левой ноги.
Он передал Торну увеличительное стекло и подвел его руку к последнему снимку. Торн внимательно пригляделся и увидел знак, похожий на татуировку.
– Что это? – спросил Торн.
– Три шестерки. Шестьсот шестьдесят шесть.
– Концлагерь?
– Я тоже так думал, но биопсия показала, что знак буквально вгравирован в него. В концлагере этого не делали. Я полагаю, что это он сделал сам.
Торн и Дженнингс переглянулись.
– Смотрите дальше, – сказал Дженнингс и поднес к свету еще одну фотографию. – Вот комната, где он жил. В Сохо, квартира без горячей воды. Она была полна крыс, когда мы зашли внутрь. Он оставил на столе недоеденный кусок соленого мяса.
Торн начал рассматривать фотографию. Маленькая каморка, внутри которой был лишь стол, шкафчик и кровать. Стены были покрыты какими-то бумагами, повсюду висели большие распятия.
– Вот так все и было. Листочки на стенах – это страницы из Библии. Тысячи страниц. Каждый дюйм на стенах был ими заклеен, даже окна. Как будто он охранял себя от чего-то.
Торн сидел пораженный, уставившись на странную фотографию.
– И кресты тоже. На одной только входной двери он прикрепил их сорок семь штук.
– Он был… сумасшедший? – прошептал Торн. Дженнингс посмотрел ему прямо в глаза.
– Вам видней.
Повернувшись на стуле, Дженнингс открыл ящик стола и вынул оттуда потрепанную папку.
– Полиция посчитала его помешанным, – сказал он. – Поэтому они разрешили порыться в его вещах и забрать все, что может оказаться нужным. Вот так я достал это.
Дженнингс встал и прошел в жилую комнату. Торн последовал за ним. Здесь фотограф раскрыл папку и вытряхнул ее содержимое на стол.
– Во-первых, здесь есть дневник, – сказал он, вынимая из кипы бумаг обветшалую книжечку. – Но в нем говорится не о священнике, а о ВАС. О ВАШИХ передвижениях: когда вы ушли из конторы, в каких ресторанах вы питаетесь, где вы выступали…
– Можно мне взглянуть?
– Конечно.
Торн дрожащими руками взял дневник и перелистал его.
– В последней записи говорится, что вы должны встретиться с ним, – продолжал Дженнингс, – в Кью Гарденс. В тот же день он погиб.
Торн поднял глаза и встретил взгляд Дженнингса.
– Он был сумасшедшим, – сказал Торн.
– Неужели?
В тоне Дженнингса прозвучала скрытая угроза, и Торн замер под его взглядом.
– Что вам угодно?
– Вы с ним встретились?
– Н-нет…
– У меня есть еще кое-что, мистер посол, но я ничего не скажу, если вы будете говорить мне неправду.
– Какое вам дело до всего этого? – хрипло спросил Торн.
– Я ваш друг и хочу вам помочь, – ответил Дженнингс.
Торн продолжал напряженно смотреть на него.
– Самое главное вот здесь, – продолжал Дженнингс, указывая на стол. – Так вы будете говорить или уйдете?
Торн стиснул зубы.
– Что вы хотите узнать?
– Вы виделись с ним в парке?
– Да.
– Что он вам сказал?
– Он предупредил меня.
– О чем?
– Он говорил, что моя жизнь в опасности.
– В какой опасности?
– Я не совсем понял.
– Не дурачьте меня.
– Я говорю серьезно. Он непонятно выражался.
Дженнингс отодвинулся и посмотрел на Торна с недоверием.
– Это было что-то из Библии, – добавил Торн. – Какие-то стихи. Я не помню их. Я подумал, что он ненормальный. Я не помню стихи и не мог их понять!
Дженнингс скептически посмотрел на него.
– Думаю, вам стоит довериться мне, – сказал Дженнингс.
– Вы говорили, что у вас есть еще кое-что.
– Но я еще не все от вас услышал.
– Мне больше нечего сказать.
Дженнингс кивнул, показав, что этого хватит, и вернулся к бумагам на столе. Включив лампочку без плафона, подвешенную над столом, он нашел газетную вырезку и протянул ее Торну.
– Это из журнала «Астролоджерс Монтли». Заметка астролога о необычном явлении. Комета, которая превратилась в сияющую звезду. Как звезда Бетельгейзе две тысячи лет тому назад.
Вытирая пот со лба, Торн изучал заметку.
– Только ЭТО произошло над ДРУГИМ полушарием, – продолжал Дженнингс. – В Европе. Четыре с небольшим года тому назад. Точнее, шестого июня. Это число вам что-нибудь говорит?
– Да, – прохрипел Торн.
– Тогда вы узнаете вторую вырезку, – ответил Дженнингс, поднимая еще одну бумажку со стола, – с последней страницы римской газеты.
Торн взял заметку и сразу же вспомнил ее. Точно такая же хранилась у Катерины в записной книжке.
– Это сообщение о рождении вашего сына. Это ТОЖЕ произошло шестого июня, четыре года назад. Я бы сказал, что это совпадение. А вы?
У Торна тряслись руки, бумажка дрожала так, что он с трудом мог прочитать ее.
– Ваш сын родился в шесть часов утра?
Торн повернулся к нему, в его глазах светилась невыносимая боль.
– Я хочу выяснить, что это за знак на ноге у священника. Три шестерки. Я думаю, он как-то связан с вашим сыном. Шестой месяц, шестой день…
– МОЙ сын УМЕР! – выпалил Торн. – МОЙ сын УМЕР. Я не знаю, кого я воспитываю.
Он закрыл лицо руками, отвернулся и тяжело задышал. Дженнингс не сводил с него глаз.
– Если вы не против, – тихо произнес он, – я мог бы помочь выяснить это.
– Нет, – простонал Торн. – Это мое дело.
– Здесь вы ошибаетесь, сэр. Теперь это и МОЕ дело.
Торн повернулся к нему, и их глаза встретились. Дженнингс медленно прошел в темную комнату и вернулся оттуда с фотографией. Он протянул ее Торну.
– В углу каморки у священника было небольшое зеркало, – с трудом выговорил Дженнингс. – Случайно в нем отразился я сам, когда делал фотографии. Довольно необычный эффект, вы не находите?
Он придвинул лампочку поближе, чтобы было виднее. На фотографии Торн увидел небольшое зеркало в дальнем углу комнаты, где жил Тассоне. В зеркале отражался Дженнингс с поднятым к лицу фотоаппаратом. Ничего необычного в том, что фотограф поймал свое изображение, не было. Но на этом снимке явно чего-то не хватало.
У Дженнингса не было шеи.
Его голова была отделена от туловища темным пятном, похожим на дымку…

10

После того как стало известно о несчастье с Катериной, Торну легко было объяснить свое отсутствие в офисе в течение нескольких дней. Он сказал, что поедет в Рим за травматологом, хотя на самом деле цель поездки была иной. Дженнингс убедил его, что начинать надо с самого начала, то есть поехать в тот самый госпиталь, где родился Дэмьен. И там они начнут по крохам восстанавливать истину.
Все было устроено быстро и без лишнего шума. Торн нанял частный самолет, чтобы выехать из Лондона, не привлекая внимания публики. За несколько часов до отлета Дженнингс подобрал кое-какой материал для исследования: несколько вариантов Библии, три книги по оккультным наукам. Торн вернулся в Пирфорд, чтобы собрать вещи и захватить большую шляпу, которая делала его неузнаваемым.
В Пирфорде было необычайно тихо, машины стояли в гараже в таком виде, будто на них больше никто не собирался ездить. Гортоны отсутствовали.
– Они оба уехали, – пояснила миссис Бэйлок, когда он вошел в кухню.
Женщина стояла у раковины и резала овощи, точно так же, как это делала раньше миссис Гортон.
– Как уехали? – спросил Торн.
– Совсем. Собрались и уехали. Они оставили адрес, чтобы вы могли переслать туда зарплату за последний месяц.
Торн был поражен.
– Они не объяснили причину? – спросил он.
– Это неважно, сэр. Я сама справлюсь.
– Они должны были объяснить…
– Мне, во всяком случае, они ничего не сказали. Хотя они вообще со мной мало разговаривали. Мистер Гортон настаивал на отъезде. Мне показалось, что миссис Гортон хотела остаться.
Торн обеспокоенно посмотрел на миссис Бэйлок. Ему было страшно оставлять ее с Дэмьеном. Но другого выхода не было. Он должен был срочно уехать.
– Вы здесь справитесь одна, если я уеду на несколько дней?
– Думаю, что да, сэр. Продуктов нам хватит на несколько недель, а мальчику не помешает тишина в доме.
Торн кивнул и хотел выйти, но вдруг остановился:
– Миссис Бэйлок…
– Сэр?
– Та собака.
– Да, я знаю. К концу дня ее уже не будет.
– Почему она до сих пор здесь?
– Мы отвели ее в лес и там отпустили, но она сама нашла дорогу обратно. Она сидела на улице вчера после… после несчастья, а мальчик был так потрясен и попросил, чтобы собака осталась с ним в комнате. Я сказала Дэмьену, что вам это не понравится, но при таких обстоятельствах я подумала…
– Я хочу, чтобы ее здесь не было.
– Я сегодня же позвоню, сэр, чтобы ее забрали.
Торн повернулся к выходу.
– Мистер Торн?..
– Да?
– Как ваша жена?
– Поправляется.
– Пока вас не будет, можно с мальчиком навестить ее?
Торн задумался, наблюдая за женщиной, вытиравшей руки кухонным полотенцем. Она была настоящим олицетворением домохозяйки, и он удивился, отчего так не любит ее.
– Лучше не стоит. Я сам с ним схожу, когда вернусь.
– Хорошо, сэр.
Они попрощались, и Торн поехал в больницу. Там он проконсультировался с доктором Беккером, сообщившим ему, что Катерина не спит и чувствует себя лучше. Доктор спросил, можно ли пригласить к ней психиатра, и Торн дал ему номер Чарльза Гриера. Потом он прошел к Катерине. Увидев его, она слабо улыбнулась.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – прошептала она.
– Тебе лучше?
– Немного.
– Говорят, что ты скоро поправишься.
– Я знаю.
Торн пододвинул стул к кровати и сел. Он был удивлен тем, насколько она казалась красивой даже в таком состоянии. Солнечный свет проникал в окно, нежно освещая ее волосы.
– Ты хорошо выглядишь, – сказала она.
– Я думал о тебе, – ответил он.
– Представляю, как выгляжу я, – натянуто улыбнулась она.
Торн взял ее руку, и они молча смотрели друг на друга.
– Странные времена, – тихо сказала она.
– Да.
– Неужели когда-нибудь все наладится?
– Думаю, что да.
Она грустно улыбнулась, и он протянул руку, поправляя прядь волос, упавших ей на глаза.
– Мы ведь добрые люди, правда, Джереми?
– Думаю, что да.
– Почему тогда все против нас?
Он покачал головой не в состоянии ответить.
– Если бы мы были злыми, – тихо сказала Катерина, – я считала бы, что все в порядке. Может быть, это то, что мы заслужили. Но что мы сделали неправильного? Что мы когда-нибудь сделали не так?
– Я не знаю, – с трудом ответил он.
Она казалась такой несчастной, что чувства переполняли его.
– Ты здесь в безопасности, – прошептал Торн. – А я уезжаю на несколько дней.
Она не ответила. Она даже не спросила, куда он едет.
– Дела. Это неотложно.
– Надолго?
– На три дня. Я буду звонить тебе каждый день.
Катерина кивнула, он медленно поднялся, потом нагнулся и нежно поцеловал ее поцарапанную бледную щеку.
– Джерри?
– Да?
– Они сказали мне, что я сама спрыгнула. – Она взглянула на него по-детски удивленно и невинно. – И ТЕБЕ они так же сказали?
– Да.
– Зачем мне надо было это делать?
– Я не знаю, – прошептал Торн. – Но мы выясним.
– Я сошла с ума? – просто спросила она.
Торн посмотрел на нее и медленно покачал головой.
– Может быть, мы все сошли с ума, – ответил он.
Она приподнялась, и он снова наклонился, прижимаясь лицом к ее лицу.
– Я не прыгала, – шепнула она. – Меня… столкнул Дэмьен.
Наступило долгое молчание, и Торн медленно вышел из палаты.
Шестиместный самолет «Лир» вез только Торна и Дженнингса. Он несся по направлению к Риму сквозь ночь, и внутри него было тихо и напряженно. Дженнингс разложил вокруг себя книги и заставлял Торна вспомнить все, что говорил ему Тассоне.
– Я не могу, – мучительно произнес Торн. – У меня все как в тумане.
– Начните заново. Расскажите мне все, что помните.
Торн повторил рассказ о своем первом свидании со священником, о дальнейшем преследовании, наконец, о встрече в парке. Во время этой встречи священник читал стихи.
– Что-то насчет… восхождения из моря… – бормотал Торн, пытаясь припомнить. – О смерти… и армии… и Риме…
– Надо постараться вспомнить получше.
– Я был очень расстроен и подумал, что он сумасшедший! Я в общем-то и не слушал его.
– Но вы все слышали. Значит, вы можете вспомнить. Давайте же!
– Я не могу!
– Попробуй еще!
Лицо Торна выражало отчаяние. Он закрыл глаза и пытался заставить себя вспомнить то, что ему никак не удавалось.
– Я помню… он умолял меня принять веру. «Пей кровь Христа». Так он сказал. «Пей кровь Христову»…
– Для чего?
– Чтобы побороть сына дьявола. Он сказал: «Пей кровь Христову, чтобы побороть сына дьявола».
– Что еще? – не унимался Дженнингс.
– Старик. Что-то насчет старика…
– Какого старика?
– Он сказал, что мне надо увидеться со стариком.
– Продолжайте…
– Я не могу вспомнить!..
– Он назвал имя?
– М… Магдо. Магдо. Меггидо. Нет, это название города.
– Какого города? – не отступал Дженнингс.
– Города, куда мне, по его словам, надо было поехать. МЕГГИДО. Я уверен в этом. Мне надо поехать в Меггидо.
Дженнингс возбужденно начал рыться в своем портфеле, отыскивая карту.
– Меггидо… – бормотал он. – Меггидо…
– Вы слышали о нем? – спросил Торн.
– Могу поспорить, что это в Италии.
Но его не было ни в одной европейской стране. Дженнингс рассматривал карту добрых полчаса, а потом закрыл ее, покачивая в отчаянии головой. Он посмотрел на посла, увидел, что тот заснул, не стал будить его, а принялся за свои книги по оккультизму. Маленький самолет ревел в ночном небе, а Дженнингс погрузился в предсказания о втором пришествии Христа. Оно было связано с пришествием Антихриста, сына Нечистого, Зверя, Дикого Мессии.
«…и придет на землю дикий Мессия, потомок Сатаны в обличье человеческом. Родительницей его будет изнасилованное четвероногое животное. Как юный Христос нес по свету любовь и доброту, так Антихрист понесет ненависть и страх… получая приказы прямо из Ада…»
Самолет приземлился, и Дженнингс кинулся собирать книги, рассыпавшиеся во все стороны.
В Риме шел дождь. Быстро пройдя через пустой аэропорт, они вышли к стоянке такси. Пока машина везла их на другой конец города, Дженнингс слегка прикорнул, а Торн, глядя на освещенные статуи на Виа Венто, вспомнил, как он и Катерина, еще молодые и полные надежд, бродили по этим улицам, держась за руки. Они были невинны и любили друг друга. Он вспомнил запах ее духов, ее обворожительный смех. Влюбленные открывали для себя Рим, как Колумб когда-то открывал Америку. Они считали город своей собственностью. Здесь они впервые отдались друг другу. Вглядываясь в ночь, Торн подумал, будут ли они вообще когда-нибудь заниматься любовью…
– Госпиталь Женераль, – сказал водитель такси и резко затормозил.
Дженнингс проснулся. Торн выглянул в окно.
– Это не то, – сказал Торн.
– Si. Госпиталь Женераль.
– Нет, тот был старый. Кирпичный. Я же помню.
– У вас правильный адрес? – спросил Дженнингс.
– Госпиталь Женераль, – повторил шофер.
– E differente это другое место (итал.)

– настаивал на своем Торн.
– Fuoco пожар (итал.)

. – ответил шофер. – Tre anni piu o meno примерно три года назад (итал.)

.
– Что он говорит? – спросил Дженнингс.
– Пожар, – ответил Торн. – «Фуоко» значит «пожар».
– Si, – добавил водитель. – Tre anni.
– Что там насчет пожара? – спросил Дженнингс.
– Очевидно, старый госпиталь сгорел. А теперь его перестроили.
– Tre anni piu o meno. Multo morte.
Торн посмотрел на Дженнингса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16