– Синди? Моя мама использует это имя?
Уильям кивнул.
– И в чьем же доме я родился?
– В доме твоей матери. Видишь ли, Синди не из Талеквах. В то время она жила в Оклахоме, но здесь у нее была тетушка. Так что, когда ее семья обнаружила, что Синди беременна, они отослали ее к родственникам.
– И сколько лет было Синди? – Адам постарался мысленно представить облик своей матери.
– Восемнадцать. Она была тихой девочкой, которая все держала при себе, но она рассказала Маргарет о том, что с ней произошло.
Адам подался вперед на своем стуле, отчаянно скрипевшем.
– Что вы имеете в виду?
– Мне не хотелось бы говорить тебе об этом.
Сара отвела взгляд в сторону, и сердце Адама упало. Почему она не смотрит на него? И почему ее отец мнется и рассказывает обо всем так неохотно? Что, черт побери, здесь происходит?
– И все же скажите.
Уильям закусил нижнюю губу.
– Синди заявила, что ее изнасиловали. Там был белый парень, который вынудил ее… – Он посмотрел в потолок. – Но в те времена, если девушка заигрывала с юношей, ответственность возлагали и на нее. Полиция отговорила ее от заполнения бумаг К тому же он был из зажиточной семьи. Так тогда обстояли дела.
– Нет, – яростно затряс головой Адам. – Акушерка перепутала мою мать с кем-то другим. – Эта отвратительная, тошнотворная история не имела с ним ничего общего. – Моя мать и отец были… – «Влюблены», хотел сказать он. Глаза Адама горели, но он поборол желание зарыдать. – Они… – Когда его голос сорвался, Адам взглянул на Сару и увидел, что руки дрожат. – О боже. Кто они, Уильям? Кто, черт возьми, мои родители?
– Синди Янгвулф – твоя мать. А твой отец был двадцатилетним учащимся колледжа.
– Я не хочу иметь с ним ничего общего. Я не хочу..
– Мне очень жаль.
Адам боролся с приступом тошноты. Его мать, его восемнадцатилетняя мать, подверглась сексуальному нападению. К его зачатию привело гнусное действие, самое отвратительное из человеческих преступлений. Как он мог так поступить с ней? Как он…
Тошнота усилилась, так что Адам встал и направился к раковине. Когда Сара подбежала к нему, он отшатнулся.
– Не прикасайся ко мне. – Он поднял руку, чтобы предупредить ее движение. Она была слишком чиста, чтобы дотронуться до него, слишком нежна и красива. А его кровь была запятнана. Адам физически ощущал, как она струится по венам, словно жидкий смрад в канализационных трубах. – Как ты думаешь, моя мать пыталась отмыть свою кожу? – Спросил Адам, в мозгу которого уже теснились и сменяли друг друга душераздирающие картины. – Как ты думаешь, она терла себя, пока не потекла кровь? – И поскольку никто не ответил, продолжал. – Я слышал, что именно так поступают женщины после изнасилования. Они пытаются снова стать чистыми.
– Ты должен прекратить об этом думать, – жестко сказал Уильям. – Твоя мать продолжала жить дальше. Она вышла замуж и родила других детей. Теперь она вдова, но ее дочери всего двенадцать. И сыновья почти такого же возраста.
В горле Адама стоял комок. Синди дала жизнь другим детям – детям, которых она хотела иметь. Адам старался порадоваться за нее, но чувствовал только боль. Она отдала его, ребенка, который вырос у нее в животе подобно раковой опухоли. Он был плодом изнасилования.
– Я хочу, чтобы ты поехал домой и взял Сару с собой, – сказал он Уильяму.
– Нет. – Она все еще плакала, ее руки все еще дрожали. – Я люблю тебя, Адам. Позволь мне остаться с тобой.
Он закрыл глаза. Ему было необходимо отослать Сару как можно дальше. Сейчас она жалела его, но вскоре у нее по коже тоже побегут мурашки. Она будет смотреть на него и видеть только раковую опухоль. Он больше не тот мужчина, которого она любила. Он не мог дать ей чистых, милых малышей. Его кровь была запятнана. И как она может выносить его вид? Даже думать о том, чтобы прикоснуться к нему?
– Пожалуйста, – широко раскрыв глаза, умолял Адам ее отца. – Мне нужно побыть одному.
Уильям внял его просьбе и настоял, чтобы Сара собрала в сумку все необходимое. Она взяла туалетные принадлежности и прошептала неверное, фальшивое «до свидания». Адам отвернулся и ждал, когда они уйдут, а потом увидел в зеркале свое отражение. Недолго думая, он поднял кулак и разбил стекло. По запястью заструилась кровь, но Адаму было на это наплевать. Он только что уничтожил лицо своего отца и больше никогда не хотел увидеть его снова.
На рассвете Сара бездумно смотрела на мерцающее изображение на экране телевизора. Она накрылась одеялом, но оно ее не грело. Сара могла думать только об Адаме.
Какая-то тень пересекла комнату, и Сара, повернувшись, увидела своего отца. Его волосы были влажными после недавнего душа, черные и седые пряди зачесаны назад.
– Ты так и не спала, да?
Сара покачала головой.
– Почему ты так рано встал?
– Собираюсь на работу. – Уильям сел рядом с ней и подал ей чашку. – Чая у меня нет, но я подумал, что это тебе может понадобиться.
– Спасибо. – Взяв чашку, Сара поднесла ее к губам. Это был кофе с сахаром и сливками. Вкусная горячая жидкость, казалось, пропитала Сару до костей, прогоняя озноб.
– Сейчас утро, – заметил Уильям. – Наверно, уже можно поехать и повидать его.
– Я об этом и думаю. – Сара повернулась и выглянула в окно. Солнце проглядывало через жалюзи, бросая полосы света на деревянный пол. – С ним все будет в порядке?
– Конечно. У него же есть ты, ведь так? Ты поможешь ему справиться со всем этим.
– Так же, как и ты – мне. – Сара улыбнулась отцу, вспомнив, как она рыдала у него на руках этой ночью. – У меня глаза все еще опухшие?
– Да, но от этого ты не становишься менее хорошенькой.
– Я люблю тебя, папа.
– Я тоже тебя люблю. Ну, ступай, приводи себя в порядок. Есть мужчина, который нуждается в тебе больше, чем я.
Часом позже она открыла дверь номера в мотеле. Кровать все еще была застлана, шторы – плотно задернуты и не впускали внутрь свет. Положив сумочку на стол, Сара повернулась – и у нее защемило сердце.
– О господи.
Адам храпел, разлегшись на полу, его окровавленная ладонь оставила след на рубашке. Зеркало над раковиной было разбито вдребезги. Осколки стекла усеивали стол и опасно поблескивали.
Сара ступила на ковер, опустилась на колени и коснулась плеча Адама. Тот вздрогнул, проснулся и отпрянул, увидев ее.
– Ш-ш-ш, все в порядке. Я просто собираюсь промыть тебе рану.
Он не возражал. Сара вскочила, отправилась в туалетную комнату, намочила в ванне несколько губок и села на пол рядом с Адамом. Под кожей у него застряли кусочки стекла, а некоторые порезы оказались достаточно глубокими. Сара заволновалась.
– Наверно, надо будет наложить швы.
Он отпрянул.
– Это неважно.
Его слова задели Сару, но она промолчала. Сделав для Адама все возможное, она извлекла стекла пинцетом и отрезала угол простыни, чтобы перевязать ему руку.
Адам не был похож сам на себя. Его глаза казались такими пустыми, лишенными выражения, что Сара испугалась. Неужели душа покинула его? «Мой бедный прекрасный Адам», – думала она, часто моргая, чтобы удержать наворачивающиеся слезы. Победитель драконов погибал сам, соскальзывая в пропасть тьмы и боли.
– Потом станет легче, – уговаривала она его, накладывая повязку. Она подумала о том, что, может быть, стоит привлечь Адама в свои объятия, но догадывалась, что сейчас он вряд ли обрадуется ее сочувствию. – Вечно это чувство не продлится.
Он пустыми глазами взглянул на Сару.
– Мне наплевать.
«Ничего подобного, – решила Сара, – это волнует его слишком сильно. Он хочет, чтобы мать простила его за то, чего он не делал». – Это не твоя вина.
– Она стыдится меня. В ее сознании я всегда буду чем-то мерзким.
– Она тебя даже не знает. А если бы знала, то гордилась бы, каким ты стал.
Адам подтянул колени к груди, поставив таким образом заслон между собой и Сарой.
– Ей следовало сделать аборт. Следовало положить конец всему давным-давно.
– Нет, – покачала головой Сара, которая изо всех сил старалась встряхнуть Адама. – Не смей так говорить. Не смей. – Ибо его слова означали, что сам Адам не считает себя достойным жизни. А он ее достоин. Если кто-то и заслуживал счастья, любви, так это он.
– Я полный дурак. – Адам вцепился в колени. Из-за мышечного усилия кровь просочилась сквозь повязку, и на белой ткани возникло алое пятно. – Я воображал о своих родителях всякое. Думал о любви, которая была между ними.
– Твои родители любили друг друга. Те, которые воспитали тебя, Адам. Они твои настоящие родители.
Он поднял взгляд, и в его глазах мелькнул страх.
– О господи. Они знали, ведь так? Должны были знать.
– Неважно…
– Черта с два неважно. – Страх превратился в ярость. – Все годы, все это время, они знали. Когда я стал проблемой, они, должно быть, заволновались, посчитали, что совершили ошибку, усыновили не того ребенка.
– Прекрати! Они тебя любили. Не унижай воспоминаний о них подобным образом.
– А что же мне следует предпринять? Сделать вид, что я не знаю о том, что мой отец изнасиловал мою мать? Притвориться, что я не хочу встречаться с Синди, поскольку она отказывается видеться со мной? Предполагается, что я буду продолжать жить и чувствовать себя нормально?
Сара не могла избавиться от чувства стыда.
Мир Адама только что рухнул. Все, что было для него дорогого, у него украли, а у нее нет слов утешения. Внезапно одной любви стало недостаточно.
– Мне так жаль. Мне так хотелось бы избавить тебя от этой боли.
– Но ты не сумеешь. И никто этого не может.
«Синди Янгвулф могла бы», – осенило вдруг Сару. Эта женщина могла бы встретиться со своим сыном. Она могла бы посмотреть в эти глаза и помочь Адаму снова почувствовать себя человеком. Но как это устроить? Мать Адама не хочет иметь с ним ничего общего.
Он с усилием встал на ноги, и Сара увидела, что у него кружится голова. Пошатнувшись, Адам прислонился к стене, но потом снова выпрямился.
– Надо прибрать все здесь, – сказал он. – И надо сказать кому-нибудь, чтобы починили зеркало.
– Я помогу. – Сара потянулась за урной для мусора и начала складывать туда осколки стекла. На столике засохла кровь Адама, и глаза Сары снова увлажнились. – Что ты собираешься делать со сво ей рукой?
Адам пожал плечами.
– Тебе следует показаться врачу. – Сара намочили губку и вытерла стол. – Ты сделаешь это, Адам? Сходишь к врачу?
– Думаю, да. – Адам повернулся и взглянул на нее. – Спасибо, милая Сара, но тебе пора уходить… Тебе не следует здесь оставаться.
(«Милая Сара». Это обращение пронзило ее стрелой, и боль за Адама стала еще сильнее.
– Поехали лучше в дом моего отца. Там спокойнее. – И вполне вероятно, что пребывание на природе поможет ему исцелиться. – У соседа папы есть дети. Мальчик и девочка. Они наполовину индейцы, как ты.
– Я теперь наполовину никто. – Он осторожно прикоснулся к щеке Сары перевязанной ладонью. – Но ты… ты такая красивая. Твоя кровь так чиста.
– Моя кровь не отличается от твоей.
– Она чиста, – повторил Адам. – Чистая кровь чироки. А я то, что общество называет полукровкой. Я не принадлежу ни одной стороне. – Адам устало уронил руку. – Отправляйся домой. Возвращайся к отцу, а я пойду к доктору. Я больше не собираюсь причинять себе вред.
Адам вернулся от врача, его рука была зашита и перевязана. Он взял напрокат машину, чтобы уехать как можно дальше от Сары. Ему нужно было побыть одному, разобраться со своими чувствами по-своему. У него не могло быть с Сарой ничего общего, даже такой простой вещи, как автомобиль, взятый напрокат.
Адам вошел в вестибюль мотеля, собираясь покончить со всем этим как можно быстрее. Он был не в настроении: ему не хотелось болтать с незнакомцами, надевать на лицо улыбку или обмениваться небрежными приветствиями.
В вестибюле было довольно шумно и оживленно. Клерк обслуживал пожилого мужчину, а молодая пара в окружении тройки деятельных ребятишек разбирала проспекты и составляла планы на день.
– Как дела? – весело спросил клерк, узнав Адама.
– Я разбил зеркало в моем номере, – произнес Адам, держась честно и просто. – Приношу свои извинения и всеми силами желаю исправить положение. – Клерк смерил Адама любопытным взглядом, и Адам осознал свою ошибку. Ему не следовало являться сюда вот таким – насупленным, мрачным, когда весь вид его, казалось, говорил: не подходи близко. Ему надо было просто позвонить, разобраться со всем по телефону.
– Все в порядке? – спросил клерк.
– Да. Простая случайность. Моя кредитка в вашем распоряжении.
– А с дамой, что была с вами, тоже все в порядке?
Адам был потрясен. Клерк, верно, подумал, что он причинил Саре вред? Он что, казался человеком, способным на подобное? Способным оскорбить женщину? Человеком, который похож на того ублюдка, который зачал его самого?
– С ней все отлично.
– Надеюсь, что она не порезалась. Я заметил вашу повязку, когда вы вошли.
Адам осознал, что неправильно понял заботу клерка о Саре. Неужели он будет так на все реагировать всю оставшуюся жизнь? Станет параноиком с чувством вины за грех своего отца?
– Еще раз извините.
– Не стоит. – Клерк расслабился. – Почему бы вам не переехать в другой номер, пока мы не приведем в порядок этот?
– Спасибо.
Через пять минут, когда Адам вышел из вестибюля, ему явно не хватало воздуха. Он вернулся в старый номер и упаковал свои вещи вместе с теми, которые оставила ему Сара. Когда Адам вошел в новый номер, то опять запаниковал. И что ему тут делать? Тупо смотреть в экран телевизора? Мерить шагами комнату, точно он животное в клетке? Стараться побороть страх? Паранойю?
Проклятье. Стены смыкались вокруг него. Ему надо было поехать куда-нибудь. Надо было…
Следующая мысль была подобна удару кулаком. Выпить. Ему надо выпить.
«Нет, – сказал себе Адам, направляясь к машине. – Нет. Я чист, когда трезв». Он поддерживает целостность своей личности, врачуя свой разум, уважая свой организм.
Адам вытащил из кармана ключ и провел большим пальцем по зазубренной бородке. Его приемные родители умерли, его отец оказался чудовищем, а его мать даже видеть его не может. И насколько же все это сохраняет целостность его личности?
Адам открыл дверцу, сел за руль. «А еще есть Сара, – успокаивал он себя. – Милая, милая Сара». Она была права с самого начала. Им не следовало сходиться, заниматься любовью, обманывать себя, убеждать друг друга в том, что все будет в порядке. Она была слишком хороша для него, слишком чиста. И если бы они остались вместе, он бы в конце концов только загубил ее жизнь. Словно одержимый человек, чьей душой завладевает старый знакомый демон, Адам вырулил со стоянки и поехал по шоссе.
Он купит бутылку виски и вернется в свой номер, и, когда все будет кончено, когда янтарная жидкость согреет его внутренности и его кошмар окутается туманной серой дымкой, одиннадцать лет трезвости не будут ничего значить.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Тем вечером Сара сидела на крыльце отцовского дома, наблюдая за закатом. Небо было окрашено в дымчато-лиловые цвета, исчерчено алыми полосами и тающими лентами лазури. Оно напомнило Саре об огне, о пламени, полыхающем в небесах. И в ее сердце. Если бы только она могла помочь Адаму исправить положение вещей. Она часами пыталась связаться с ним, оставляя послания в мотеле. Служащий ответил ей, что Адам переселился в другой номер, и при этой новости Саре полегчало. По крайней мере он не будет смотреть на остатки того раз-брггого зеркала. Может, ей следует поехать туда? Или это расстроит Адама еще больше? Он, похоже, решил не подпускать ее близко к себе, разобраться с бедой в одиночку. Сара подозревала, что он сейчас сидит один в темноте и отказывается подходить к телефону. Из дома вышел Уильям и поставил на стол рядом с Сарой тарелку.
– Это рагу из дикого риса, которое любила готовить твоя мать. – Он указал на еду. – В детстве ты предпочитала его остальным блюдам. На гамбургеры обращала мало внимания. Всегда тянулась к здоровой пище. Трудно было поверить, что ты – мой ребенок. Я-то сам питался чем попало.
Сара придвинула к себе тарелку и, исхитрившись, изобразила благодарную улыбку. Отец добавил в рагу кабачки из огорода соседей, и к тому же сбоку на тарелке лежала нашинкованная капуста и порезанные кубиками яблоки.
– Лучше и быть не может. Ты сам-то не хочешь?
Уильям наморщил нос.
– Ни за что. Я там сообразил себе бутерброд. Сейчас вернусь.
Он возвратился и принялся за сандвич. Вместо гарнира у него была жареная картошка и банка виноградного сока. Сара пила воду из бутылки и любовалась, каким человеком стал Уильям Клауд.
– Папа, я знаю, что ты больше не пьешь. И я горжусь тобой.
– Спасибо. – Он вытер губы. – Это была долгая и мрачная дорога, и я не собираюсь вновь возвращаться на нее.
– Мне надо было остаться. Следовало оказать тебе поддержку, как когда-то мама.
– Нет. Ты поступила верно. Ты была молода, у тебя впереди была целая жизнь. Я не имел права причинять тебе такое горе, заставлять стыдиться меня и своего происхождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14