Спотыкаясь, девочка пересекла комнату и вцепилась в юбку Сары.
— Бен говорит, что придет паук и съест меня! — вдруг захныкала она. Я видела его во сне. Мамочка, прогони паука или отдай его Бену. Это его паук!
Рафаэль пробормотал что-то на испанском.
Сара подняла дочку на руки, разглаживая ее взъерошенные черные локоны, и Джилли прижалась лицом к ее плечу.
— Кто этот дядя?
— Так просто.
Крепко обняв ее маленькое тельце, Сара попыталась проскочить мимо Рафаэля, но смелые пальцы схватили ее за плечо.
— Она зовет тебя «мамой». Чья она? Es imposiblel (Это невозможно (исп.). Ну, говори! — настаивал он нетерпеливо.
Стряхнув с плеча его тяжелую руку, Сара быстро прошла в детскую, думая только о Джилли. Рафаэль не должен ничего о ней знать. Она скорее воткнет ему нож меж ребер, чем подпустит его к детям! Он обвинил ее в том, что она избавилась от их ребенка! Да как он мог? Нет, здесь что-то не так! У него не хватает смелости признать, что четыре года он просто от них скрывался. Он принимает ее за ненормальную. Но нет, за детей она будет драться, как львица. Что привело его сюда? Естественное любопытство? Как бы то ни было, теперь уже слишком поздно. Теперь у него нет права врываться в их жизнь и требовать то, от чего когда-то отказался по собственной воле… нет, это ему не удастся!
Руки у нее тряслись, и ей стоило определенного труда уложить Джилли, но девочка даже не — Паук уже ушел? — пробормотала она.
— Он уже очень, очень далеко, — неровным голосом успокаивала ее Сара, с беспокойством осматривая вторую кроватку. Бен лежал, свернувшись калачиком, под пуховым одеялом, укутавшись с головой. Он всегда делал себе в постели норку. Джилли же, наоборот, все скидывала с себя.
В дверях она столкнулась с Рафаэлем и подняла руки, закрывая ему доступ в детскую.
— Я не пущу тебя сюда.
Он не двигался. Ни вперед, ни назад.
— Madre de Dios (Матерь Божья (исп.) — едва слышно пробормотал он, переходя на экспрессивный испанский.
Она уперлась ладонями в его широкую грудь и буквально вытолкнула из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь и не давая ему возможности даже взглянуть на близнецов. Все это было проделано по велению инстинкта, она совсем себя не узнавала. Страх и ярость владели ею в равной степени. — Уходи! — с трудом вымолвила она. — Я не хочу тебя видеть!
Смуглая рука вдруг схватила ее за плечо и прижала к стене.
— Моя дочь… у нее черные волосы. Она моя дочь. Моя дочь! — прорычал он сквозь зубы.
— Не твоя. Ты ей не отец!
Полуприкрыв веками глаза, он смотрел на нее сверху вниз.
— А второй?
— Близнецы! — выпалила она.
Вдруг на его смуглом, все еще недоверчивом лице проступила неприкрытая ярость. Она сделала было шаг назад, но он преградил ей путь, упершись рукой в стену в двух дюймах от се уха. В висках у нее застучало. Она до смерти перепугалась.
— Так, значит, ты меня просто обманывала. Вы все меня обманывали! Все эти россказни об аборте… Ложь. Рог Dios, ложь! — воскликнул он, вложив в это крещендо весь свой бесконечный черный гнев. — Все это время, все эти годы ты обманом крала у меня моих детей! И ты думаешь, что тебе это сойдет с рук? Неужели ты считаешь, я позволю холодной, как лед, мегере воспитывать плоть от плоти моей? Нет, за это ты мне заплатишь. Ты их потеряешь. Я отберу их у тебя.
Хотя Сара ничегошеньки не понимала, последняя угроза полоснула ее по сердцу.
— Ты этого не сделаешь!
Он убрал руку.
— Встретимся в суде вместе со всей твоей семейкой. У меня есть все необходимые бумаги. В них нет никакого упоминания о детях. У меня есть доказательство того, что со мной проделали. За такую ложь, за такой подлог не будет тебе прощенья!
Сара смотрела на него в ужасе. А он, не удостоив ее взглядом, бросился к двери. Она за ним, забыв, что была босиком. В панике она схватила его за рукав, но он яростно стряхнул ее руку.
— Обманщица! — прокричал он ей так, что запросто поднял бы на ноги весь дом.
Но она еще бежала за ним по инерции, подчиняясь только инстинкту преследования. Двери лифта захлопнулись у нее перед носом, и тогда она бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу; повернула раз, повернула два, повернула три и в конце концов оказалась в маленьком с натертым полом фойе. Ничего не видя вокруг себя, она выскочила из двери.
— Миссис Сауткотт! — воскликнул охранник, вскакивая со стула и бросаясь за ней вдогонку.
Черный «ламборгини» уже несся вниз по улице со скоростью реактивного самолета, разбегающегося по взлетной полосе. Сара стояла посреди мостовой с горящими щеками, по которым струились растрепанные светлые волосы. — Что случилось?
Как оглушенная, она посмотрела на взволнованного охранника, не совсем понимая, что делает тут на улице в этот поздний час.
— Ничего… ничего, — пробормотала она.
Дрожа от холода, она вошла в лифт. Мать Анжелы выглядывала из-за двери своей квартиры.
— Кто-то кричал. Боже, вы ужасно выгладите! Дорогая, — бормотала она.
— Извините за беспокойство.
Сара торопливо отступила к себе в квартиру и закрыла дверь.
Как так получилось, что ее такой спокойный мирок вдруг взорвался и превратился в настоящий кошмар? Рафаэль чем-то ей угрожал. А чего это она запаниковала? В голове у нее родилось множество вопросов, на которые она не находила ответа. Рафаэль не умел лгать и притворяться. Даже в светских разговорах. В давно прошедшие времена, даже борясь с ее родителями, он использовал в качестве оружия правду и только правду, наблюдая за тем, как они корчатся от болезненных укусов не прибегающей к уловкам и повергающей их в шок правды.
В голове у нее стало зарождаться чудовищное подозрение. Она вспомнила шаг за шагом, какое впечатление на Рафаэля произвело появление Джилли, затем восстановила в памяти его путаную речь… его молчание. Она вспомнила, что пять лет назад действительно подписала не глядя какие-то бумаги. «У меня есть доказательство», — бросил Рафаэль. И если это правда, то это может значить только одно: ее отец сознательно скрыл от Рафаэля рождение близнецов, сделав так, чтобы они не упоминались ни в одном документе. Ей казалось, что она проваливается в какую-то черную дыру, и в голове у нее зародились такие ужасные мысли, что она покрылась холодным потом.
А что, если Рафаэль не получил ни одного ее письма? Что бы ни позволял себе отец, в мать она все еще верила. Какой выбор сделала она? Ведь Сара тогда болела и полностью зависела от них… Ей стало зябко. Завтра придется разбираться с родителями. Должно же быть какое-то разумное объяснение. Его просто не может не быть. Рафаэль стал жертвой какого-то недопонимания. Но, лежа без сна и лихорадочно перебирая в памяти пугавшие ее теперь обстоятельства, она так и не смогла найти никакого убедительного объяснения.
И, как ни старалась, ей так и не удалось избежать воспоминаний о тех роковых трех неделях в Париже. Перед ее глазами вновь прошла вереница ярких незабываемых образов. Интригующие книжные киоски на углу Понт-о-Добль; волнующий запах лиловых цветов, тяжелыми гроздьями свисающих с императорских деревьев на Рю-де-Фюрстенберг; потрясающие ряды свежих овощей и фруктов на рынке Муффетар; греховно-приторный вкус тунисских медовых булочек на Рю-де-ля-Ушетт…
В последнем классе школы она чувствовала себя очень одиноко и настолько мало общалась с людьми, что с радостью хваталась за любое предложение дружбы. Она не придала никакого значения тому, что ее одноклассницы говорили о Марго как о девочке злопамятной и хитрой. Она приняла приглашение Марго. Она мечтала о доверительных отношениях, а взамен получила настоящую пощечину.
Как выяснилось. Марго пригласила ее в Париж только для того, чтобы потрафить своему вдовому отцу. Едва только они прибыли на место, как Марго дала ей самым оскорбительным образом понять, что вовсе не собирается убивать на нее свои каникулы.
— Отец думает, что ты свяжешь меня по рукам и ногам, но он ошибается, — хмуро заверила ее Марго. — У меня парень в Сорбонне, и мне не до тебя. Я не собираюсь таскать тебя за собой на прицепе по всей стране!
ЕЙ бы тут же вернуться домой, но для этого она была слишком горда.
Она долго выпрашивала у родителей разрешение на эту поездку во Францию и теперь просто не могла вернуться ни с чем. Отец Марго, процветающий бизнесмен, редко бывал дома и был настолько занят, что не думал о развлечениях. Он считал, что его дочь показывает своей гостье Париж, ему и в голову не приходило, что Сара была брошена на произвол судьбы.
Впервые в жизни она была свободна как птица. Никому не было никакого дела до того, куда она пойдет и что будет делать. Выйдя как-то в город с до невозможности нудным путеводителем в руках, она была напугана бурлящей незнакомой толпой и невероятно интенсивным движением на дорогах. На третий день, когда она стояла на оживленном перекрестке и пыталась разобраться в карте, произошло несчастье. Какой-то парень на мопеде вихрем промчался мимо нее и сорвал у нее с плеча сумку. Сара полетела в канаву. И тут на помощь ей пришел Рафаэль.
Это длилось какую-то долю секунды, но именно тогда и определилось все ее будущее. Он помог ей встать на ноги и на хорошем французском поинтересовался ее состоянием. Поняв, что ей довольно трудно говорить на чужом для нее языке, он перешел на безукоризненный английский. Она взглянула в золотистого цвета глаза на потрясающе красивом лице, и время для нее остановилось. Когда же часы вновь затикали, все уже было другим. Солнце светило ярче, толпы людей не были уже столь назойливыми, а инцидент с сумкой из черной трагедии превратился в мелкий досадный случай.
«Ты веришь в любовь с первого взгляда?» — хотела она как-то спросить у Карен, но сдержалась, опасаясь насмешек. Однако в тот момент ею овладело какое-то безрассудное пугающее веселье.
Встреча с Рафаэлем была все равно что столкновение с метеором. Затем началось бесконечное головокружительное падение в бездонную пропасть. Дочь Луизы Сауткотт, старательно избегавшая всяких разговоров с незнакомцами, позволила подобрать себя на улице какому-то мужчине, который уже через несколько секунд стал для нее центром Вселенной.
— Ты такая спокойная… такая загадочная, — как-то сказал он, осторожно ведя пальцем по ее губам. Она капризно отстранилась, и он улыбнулся. Рафаэль никогда не сомневался в том, что стоит ему только захотеть, и в ней заполыхает огонь желания.
Но он забыл, что она была еще неоперившимся юнцом. Он видел перед собой молодую женщину. Благодаря умело наложенной косметике она казалась взрослее, чем была на самом деле, и выглядела очень уравновешенной. Рафаэль полюбил ее лицо, которое ему так и не удалось передать на холсте. А Сара? Его эмоциональный накал привлек, захватил и в конце концов очаровал Сару. Страсть была основной движущей силой изменчивого темперамента Рафаэля. Он любил со страстью, со страстью создавал незабываемые картины и, как она вынуждена была сейчас признать с болью и сожалением, со страстью же и ненавидел…
— Кто был тот дяденька? — угрюмо спросила за завтраком Джилли.
— Какой дяденька? — уклончиво переспросила Сара.
Джилли нахмурилась.
— Тот дяденька, — повторила она громче.
— Какой дяденька? — вмешался, как повторяшка, Бен.
Сара встала и незаметно выбросила нетронутый тост в мусорную корзину.
— Я встретила его вчера вечером в гостях.
— Ты какая-то не такая, мама, — задумчиво сказал Бен.
— Какая-не-такая, — тут же срифмовала Джилли и захихикала; настроение у нее менялось каждую минуту.
Сара позвонила Анжеле и попросила ее посидеть с детьми и сегодня. Сара неплохо ей платила, и девочка всегда была рада услужить. Но она, естественно, была удивлена. По субботам Сара всегда ездила с детьми к родителям. Этот обычай соблюдался почти с религиозным благоговением, но вряд ли кому-нибудь приносил радость, подумала Сара. Ее родители горько сетовали на то, что она позволяла им проводить так мало времени с внучатами, а Саре эти визиты всегда давались с трудом. Близняшки были такими же непоседами, и в них было столько же жизнерадостной энергии, сколько и в их отце. Уже через час после их приезда родители начинали обмениваться короткими взглядами, а по поводу ее методов воспитания высказывались короткие холодные замечания. Дети в страхе утихали, чувствуя, как атмосфера накаляется.
…Стояло прекрасное солнечное утро. В воздухе чувствовалось приближение раннего лета. Обычно ей доставляло удовольствие ехать на машине за город к родителям. Она редко пользовалась машиной, в основном по субботам и воскресеньям. Машина принадлежала раньше ее двоюродной тетке, и поскольку за ней очень хорошо следили, она прекрасно вела себя на дороге, несмотря на свой преклонный возраст. Если же машина начнет капризничать, думала Сара, вряд ли ей удастся приобрести новую.
Инфляция сожрала приличную часть доходов от ее небольшого капитала, оставленного ей теткой и переданного в доверительное управление. Пять раз в неделю она работала по полдня в страховой компании, а дети в это время были в детском саду. Ее единственным имуществом была квартира, но она уже становилась для них маленькой.
У ее родителей был дом из красного кирпича в стиле начала XIX века, возвышающийся среди просторных обихоженных лугов. Даже лужайки выглядели наманикюренными. Интерьер по живописности ничем не уступал пейзажу. Все, что окружало жизнь ее родителей, было под стать их врожденной аккуратности.
Дверь ей открыла экономка, миссис Пербек. Заметив, что Сара без детей, она нахмурилась.
— Ваши родители в оранжерее, мисс Сауткотт.
— Спасибо, миссис Пербек.
Сара едва сдержала улыбку. По субботам, весной и летом, ее родители завтракали только в оранжерее. Когда она войдет, отец будет читать газету за одним концом стола, а мать за другим будет смотреть в пространство. Разговаривают они за завтраком только тогда, когда происходит нечто из ряда вон выходящее.
— Сара… ты сегодня рано.
Чарльз Сауткотт, аккуратно сложив газету, встал ей навстречу — это был высокий импозантный мужчина, далеко за пятьдесят, с седеющими светлыми волосами; на его продолговатом худощавом лице вопросительно горели голубые глаза-льдинки.
Мать нахмурилась.
— А где дети?
Сара глубоко вздохнула.
— Я оставила их дома.
Между подведенными карандашом бровями Луизы образовалась тревожная складка.
— Мне надо поговорить с вами наедине, — с трудом выдавила из себя Сара.
Отец оценивающе посмотрел на ее бледное напряженное лицо.
— Что-то случилось, Сара? Садись, поговорим спокойно.
В его голосе прозвучали холодные повелительные нотки.
Сара судорожно глотнула.
— Вчера вечером я видела Рафаэля.
Смертельную бледность, что растеклась по лицу ее матери, не смог скрыть даже плотный слой грима. Отец же продолжал смотреть на нее как ни в чем не бывало. Сара, испугавшись, что молчание ее просто задушит, заставила себя говорить.
— Мы с Гордоном ездили в гости, и он тоже там был.
— С кем ты общаешься в последние дни? — Луиза не смогла скрыть дрожь в голосе.
— А затем он пришел ко мне.
Чарльз Сауткотт начинал проявлять интерес к ее словам — глаза его сузились.
— По твоему приглашению?
Мать взглянула на него с упреком.
— Сара ни за что не пригласила бы его к себе.
— Он ничего не знал о близняшках, — с волнением продолжала Сара. — Он думал, что я… прервала беременность… так ему передали.
Комната погрузилась в тревожную тишину. Луиза неподвижно, как статуя, изучала свои руки. На лице отца нельзя было прочитать ни одной мысли, но в уголке его плотно сжатого рта дергался нерв. — Я хочу сказать… все это так странно.
Сара с оглашением отметила, что в ее голосе появились истерические нотки.
Чарльз Сауткотт коротко выдохнул:
— Садись, Сара. Сцены нам ни к чему.
Она еле стояла на ногах. Она все еще не научилась спокойно разговаривать со своим отцом на серьезные темы и с неохотой опустилась в плетеное кресло с причудливыми подушками, держась прямо, как бы не желая отдаваться их приятным объятьям.
— Давай сразу договоримся вот о чем: наша единственная забота — чтобы тебе было хорошо, — произнес ее отец с явной укоризной. — Мы чрезвычайно за тебя переживали, когда Александро уехал в Нью-Йорк и бросил тебя здесь на произвол судьбы. Твое замужество изводило тебя.
— Ее изводил он, — поправила его мать и опять обиженно поджала губы. — Он отобрал тебя у нас. Мы потеряли тебя, и ты так никогда к нам больше и не вернулась.
Саре становилось все труднее дышать.
— Он был моим мужем, и я его любила.
Чарльз Сауткотт издал резкий смешок.
— Ты не любила его, Сара. Ты была просто помешана на нем. И помешательство это было болезненным, тебе была нужна помощь…
— Помощь? — повторила, задыхаясь, Сара. — Вы считаете, что, заперев меня, вы мне помогли?
— Сара, — умоляюще просипела Луиза. — Прошу тебя…
— Мы все делали только ради твоего же блага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Бен говорит, что придет паук и съест меня! — вдруг захныкала она. Я видела его во сне. Мамочка, прогони паука или отдай его Бену. Это его паук!
Рафаэль пробормотал что-то на испанском.
Сара подняла дочку на руки, разглаживая ее взъерошенные черные локоны, и Джилли прижалась лицом к ее плечу.
— Кто этот дядя?
— Так просто.
Крепко обняв ее маленькое тельце, Сара попыталась проскочить мимо Рафаэля, но смелые пальцы схватили ее за плечо.
— Она зовет тебя «мамой». Чья она? Es imposiblel (Это невозможно (исп.). Ну, говори! — настаивал он нетерпеливо.
Стряхнув с плеча его тяжелую руку, Сара быстро прошла в детскую, думая только о Джилли. Рафаэль не должен ничего о ней знать. Она скорее воткнет ему нож меж ребер, чем подпустит его к детям! Он обвинил ее в том, что она избавилась от их ребенка! Да как он мог? Нет, здесь что-то не так! У него не хватает смелости признать, что четыре года он просто от них скрывался. Он принимает ее за ненормальную. Но нет, за детей она будет драться, как львица. Что привело его сюда? Естественное любопытство? Как бы то ни было, теперь уже слишком поздно. Теперь у него нет права врываться в их жизнь и требовать то, от чего когда-то отказался по собственной воле… нет, это ему не удастся!
Руки у нее тряслись, и ей стоило определенного труда уложить Джилли, но девочка даже не — Паук уже ушел? — пробормотала она.
— Он уже очень, очень далеко, — неровным голосом успокаивала ее Сара, с беспокойством осматривая вторую кроватку. Бен лежал, свернувшись калачиком, под пуховым одеялом, укутавшись с головой. Он всегда делал себе в постели норку. Джилли же, наоборот, все скидывала с себя.
В дверях она столкнулась с Рафаэлем и подняла руки, закрывая ему доступ в детскую.
— Я не пущу тебя сюда.
Он не двигался. Ни вперед, ни назад.
— Madre de Dios (Матерь Божья (исп.) — едва слышно пробормотал он, переходя на экспрессивный испанский.
Она уперлась ладонями в его широкую грудь и буквально вытолкнула из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь и не давая ему возможности даже взглянуть на близнецов. Все это было проделано по велению инстинкта, она совсем себя не узнавала. Страх и ярость владели ею в равной степени. — Уходи! — с трудом вымолвила она. — Я не хочу тебя видеть!
Смуглая рука вдруг схватила ее за плечо и прижала к стене.
— Моя дочь… у нее черные волосы. Она моя дочь. Моя дочь! — прорычал он сквозь зубы.
— Не твоя. Ты ей не отец!
Полуприкрыв веками глаза, он смотрел на нее сверху вниз.
— А второй?
— Близнецы! — выпалила она.
Вдруг на его смуглом, все еще недоверчивом лице проступила неприкрытая ярость. Она сделала было шаг назад, но он преградил ей путь, упершись рукой в стену в двух дюймах от се уха. В висках у нее застучало. Она до смерти перепугалась.
— Так, значит, ты меня просто обманывала. Вы все меня обманывали! Все эти россказни об аборте… Ложь. Рог Dios, ложь! — воскликнул он, вложив в это крещендо весь свой бесконечный черный гнев. — Все это время, все эти годы ты обманом крала у меня моих детей! И ты думаешь, что тебе это сойдет с рук? Неужели ты считаешь, я позволю холодной, как лед, мегере воспитывать плоть от плоти моей? Нет, за это ты мне заплатишь. Ты их потеряешь. Я отберу их у тебя.
Хотя Сара ничегошеньки не понимала, последняя угроза полоснула ее по сердцу.
— Ты этого не сделаешь!
Он убрал руку.
— Встретимся в суде вместе со всей твоей семейкой. У меня есть все необходимые бумаги. В них нет никакого упоминания о детях. У меня есть доказательство того, что со мной проделали. За такую ложь, за такой подлог не будет тебе прощенья!
Сара смотрела на него в ужасе. А он, не удостоив ее взглядом, бросился к двери. Она за ним, забыв, что была босиком. В панике она схватила его за рукав, но он яростно стряхнул ее руку.
— Обманщица! — прокричал он ей так, что запросто поднял бы на ноги весь дом.
Но она еще бежала за ним по инерции, подчиняясь только инстинкту преследования. Двери лифта захлопнулись у нее перед носом, и тогда она бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу; повернула раз, повернула два, повернула три и в конце концов оказалась в маленьком с натертым полом фойе. Ничего не видя вокруг себя, она выскочила из двери.
— Миссис Сауткотт! — воскликнул охранник, вскакивая со стула и бросаясь за ней вдогонку.
Черный «ламборгини» уже несся вниз по улице со скоростью реактивного самолета, разбегающегося по взлетной полосе. Сара стояла посреди мостовой с горящими щеками, по которым струились растрепанные светлые волосы. — Что случилось?
Как оглушенная, она посмотрела на взволнованного охранника, не совсем понимая, что делает тут на улице в этот поздний час.
— Ничего… ничего, — пробормотала она.
Дрожа от холода, она вошла в лифт. Мать Анжелы выглядывала из-за двери своей квартиры.
— Кто-то кричал. Боже, вы ужасно выгладите! Дорогая, — бормотала она.
— Извините за беспокойство.
Сара торопливо отступила к себе в квартиру и закрыла дверь.
Как так получилось, что ее такой спокойный мирок вдруг взорвался и превратился в настоящий кошмар? Рафаэль чем-то ей угрожал. А чего это она запаниковала? В голове у нее родилось множество вопросов, на которые она не находила ответа. Рафаэль не умел лгать и притворяться. Даже в светских разговорах. В давно прошедшие времена, даже борясь с ее родителями, он использовал в качестве оружия правду и только правду, наблюдая за тем, как они корчатся от болезненных укусов не прибегающей к уловкам и повергающей их в шок правды.
В голове у нее стало зарождаться чудовищное подозрение. Она вспомнила шаг за шагом, какое впечатление на Рафаэля произвело появление Джилли, затем восстановила в памяти его путаную речь… его молчание. Она вспомнила, что пять лет назад действительно подписала не глядя какие-то бумаги. «У меня есть доказательство», — бросил Рафаэль. И если это правда, то это может значить только одно: ее отец сознательно скрыл от Рафаэля рождение близнецов, сделав так, чтобы они не упоминались ни в одном документе. Ей казалось, что она проваливается в какую-то черную дыру, и в голове у нее зародились такие ужасные мысли, что она покрылась холодным потом.
А что, если Рафаэль не получил ни одного ее письма? Что бы ни позволял себе отец, в мать она все еще верила. Какой выбор сделала она? Ведь Сара тогда болела и полностью зависела от них… Ей стало зябко. Завтра придется разбираться с родителями. Должно же быть какое-то разумное объяснение. Его просто не может не быть. Рафаэль стал жертвой какого-то недопонимания. Но, лежа без сна и лихорадочно перебирая в памяти пугавшие ее теперь обстоятельства, она так и не смогла найти никакого убедительного объяснения.
И, как ни старалась, ей так и не удалось избежать воспоминаний о тех роковых трех неделях в Париже. Перед ее глазами вновь прошла вереница ярких незабываемых образов. Интригующие книжные киоски на углу Понт-о-Добль; волнующий запах лиловых цветов, тяжелыми гроздьями свисающих с императорских деревьев на Рю-де-Фюрстенберг; потрясающие ряды свежих овощей и фруктов на рынке Муффетар; греховно-приторный вкус тунисских медовых булочек на Рю-де-ля-Ушетт…
В последнем классе школы она чувствовала себя очень одиноко и настолько мало общалась с людьми, что с радостью хваталась за любое предложение дружбы. Она не придала никакого значения тому, что ее одноклассницы говорили о Марго как о девочке злопамятной и хитрой. Она приняла приглашение Марго. Она мечтала о доверительных отношениях, а взамен получила настоящую пощечину.
Как выяснилось. Марго пригласила ее в Париж только для того, чтобы потрафить своему вдовому отцу. Едва только они прибыли на место, как Марго дала ей самым оскорбительным образом понять, что вовсе не собирается убивать на нее свои каникулы.
— Отец думает, что ты свяжешь меня по рукам и ногам, но он ошибается, — хмуро заверила ее Марго. — У меня парень в Сорбонне, и мне не до тебя. Я не собираюсь таскать тебя за собой на прицепе по всей стране!
ЕЙ бы тут же вернуться домой, но для этого она была слишком горда.
Она долго выпрашивала у родителей разрешение на эту поездку во Францию и теперь просто не могла вернуться ни с чем. Отец Марго, процветающий бизнесмен, редко бывал дома и был настолько занят, что не думал о развлечениях. Он считал, что его дочь показывает своей гостье Париж, ему и в голову не приходило, что Сара была брошена на произвол судьбы.
Впервые в жизни она была свободна как птица. Никому не было никакого дела до того, куда она пойдет и что будет делать. Выйдя как-то в город с до невозможности нудным путеводителем в руках, она была напугана бурлящей незнакомой толпой и невероятно интенсивным движением на дорогах. На третий день, когда она стояла на оживленном перекрестке и пыталась разобраться в карте, произошло несчастье. Какой-то парень на мопеде вихрем промчался мимо нее и сорвал у нее с плеча сумку. Сара полетела в канаву. И тут на помощь ей пришел Рафаэль.
Это длилось какую-то долю секунды, но именно тогда и определилось все ее будущее. Он помог ей встать на ноги и на хорошем французском поинтересовался ее состоянием. Поняв, что ей довольно трудно говорить на чужом для нее языке, он перешел на безукоризненный английский. Она взглянула в золотистого цвета глаза на потрясающе красивом лице, и время для нее остановилось. Когда же часы вновь затикали, все уже было другим. Солнце светило ярче, толпы людей не были уже столь назойливыми, а инцидент с сумкой из черной трагедии превратился в мелкий досадный случай.
«Ты веришь в любовь с первого взгляда?» — хотела она как-то спросить у Карен, но сдержалась, опасаясь насмешек. Однако в тот момент ею овладело какое-то безрассудное пугающее веселье.
Встреча с Рафаэлем была все равно что столкновение с метеором. Затем началось бесконечное головокружительное падение в бездонную пропасть. Дочь Луизы Сауткотт, старательно избегавшая всяких разговоров с незнакомцами, позволила подобрать себя на улице какому-то мужчине, который уже через несколько секунд стал для нее центром Вселенной.
— Ты такая спокойная… такая загадочная, — как-то сказал он, осторожно ведя пальцем по ее губам. Она капризно отстранилась, и он улыбнулся. Рафаэль никогда не сомневался в том, что стоит ему только захотеть, и в ней заполыхает огонь желания.
Но он забыл, что она была еще неоперившимся юнцом. Он видел перед собой молодую женщину. Благодаря умело наложенной косметике она казалась взрослее, чем была на самом деле, и выглядела очень уравновешенной. Рафаэль полюбил ее лицо, которое ему так и не удалось передать на холсте. А Сара? Его эмоциональный накал привлек, захватил и в конце концов очаровал Сару. Страсть была основной движущей силой изменчивого темперамента Рафаэля. Он любил со страстью, со страстью создавал незабываемые картины и, как она вынуждена была сейчас признать с болью и сожалением, со страстью же и ненавидел…
— Кто был тот дяденька? — угрюмо спросила за завтраком Джилли.
— Какой дяденька? — уклончиво переспросила Сара.
Джилли нахмурилась.
— Тот дяденька, — повторила она громче.
— Какой дяденька? — вмешался, как повторяшка, Бен.
Сара встала и незаметно выбросила нетронутый тост в мусорную корзину.
— Я встретила его вчера вечером в гостях.
— Ты какая-то не такая, мама, — задумчиво сказал Бен.
— Какая-не-такая, — тут же срифмовала Джилли и захихикала; настроение у нее менялось каждую минуту.
Сара позвонила Анжеле и попросила ее посидеть с детьми и сегодня. Сара неплохо ей платила, и девочка всегда была рада услужить. Но она, естественно, была удивлена. По субботам Сара всегда ездила с детьми к родителям. Этот обычай соблюдался почти с религиозным благоговением, но вряд ли кому-нибудь приносил радость, подумала Сара. Ее родители горько сетовали на то, что она позволяла им проводить так мало времени с внучатами, а Саре эти визиты всегда давались с трудом. Близняшки были такими же непоседами, и в них было столько же жизнерадостной энергии, сколько и в их отце. Уже через час после их приезда родители начинали обмениваться короткими взглядами, а по поводу ее методов воспитания высказывались короткие холодные замечания. Дети в страхе утихали, чувствуя, как атмосфера накаляется.
…Стояло прекрасное солнечное утро. В воздухе чувствовалось приближение раннего лета. Обычно ей доставляло удовольствие ехать на машине за город к родителям. Она редко пользовалась машиной, в основном по субботам и воскресеньям. Машина принадлежала раньше ее двоюродной тетке, и поскольку за ней очень хорошо следили, она прекрасно вела себя на дороге, несмотря на свой преклонный возраст. Если же машина начнет капризничать, думала Сара, вряд ли ей удастся приобрести новую.
Инфляция сожрала приличную часть доходов от ее небольшого капитала, оставленного ей теткой и переданного в доверительное управление. Пять раз в неделю она работала по полдня в страховой компании, а дети в это время были в детском саду. Ее единственным имуществом была квартира, но она уже становилась для них маленькой.
У ее родителей был дом из красного кирпича в стиле начала XIX века, возвышающийся среди просторных обихоженных лугов. Даже лужайки выглядели наманикюренными. Интерьер по живописности ничем не уступал пейзажу. Все, что окружало жизнь ее родителей, было под стать их врожденной аккуратности.
Дверь ей открыла экономка, миссис Пербек. Заметив, что Сара без детей, она нахмурилась.
— Ваши родители в оранжерее, мисс Сауткотт.
— Спасибо, миссис Пербек.
Сара едва сдержала улыбку. По субботам, весной и летом, ее родители завтракали только в оранжерее. Когда она войдет, отец будет читать газету за одним концом стола, а мать за другим будет смотреть в пространство. Разговаривают они за завтраком только тогда, когда происходит нечто из ряда вон выходящее.
— Сара… ты сегодня рано.
Чарльз Сауткотт, аккуратно сложив газету, встал ей навстречу — это был высокий импозантный мужчина, далеко за пятьдесят, с седеющими светлыми волосами; на его продолговатом худощавом лице вопросительно горели голубые глаза-льдинки.
Мать нахмурилась.
— А где дети?
Сара глубоко вздохнула.
— Я оставила их дома.
Между подведенными карандашом бровями Луизы образовалась тревожная складка.
— Мне надо поговорить с вами наедине, — с трудом выдавила из себя Сара.
Отец оценивающе посмотрел на ее бледное напряженное лицо.
— Что-то случилось, Сара? Садись, поговорим спокойно.
В его голосе прозвучали холодные повелительные нотки.
Сара судорожно глотнула.
— Вчера вечером я видела Рафаэля.
Смертельную бледность, что растеклась по лицу ее матери, не смог скрыть даже плотный слой грима. Отец же продолжал смотреть на нее как ни в чем не бывало. Сара, испугавшись, что молчание ее просто задушит, заставила себя говорить.
— Мы с Гордоном ездили в гости, и он тоже там был.
— С кем ты общаешься в последние дни? — Луиза не смогла скрыть дрожь в голосе.
— А затем он пришел ко мне.
Чарльз Сауткотт начинал проявлять интерес к ее словам — глаза его сузились.
— По твоему приглашению?
Мать взглянула на него с упреком.
— Сара ни за что не пригласила бы его к себе.
— Он ничего не знал о близняшках, — с волнением продолжала Сара. — Он думал, что я… прервала беременность… так ему передали.
Комната погрузилась в тревожную тишину. Луиза неподвижно, как статуя, изучала свои руки. На лице отца нельзя было прочитать ни одной мысли, но в уголке его плотно сжатого рта дергался нерв. — Я хочу сказать… все это так странно.
Сара с оглашением отметила, что в ее голосе появились истерические нотки.
Чарльз Сауткотт коротко выдохнул:
— Садись, Сара. Сцены нам ни к чему.
Она еле стояла на ногах. Она все еще не научилась спокойно разговаривать со своим отцом на серьезные темы и с неохотой опустилась в плетеное кресло с причудливыми подушками, держась прямо, как бы не желая отдаваться их приятным объятьям.
— Давай сразу договоримся вот о чем: наша единственная забота — чтобы тебе было хорошо, — произнес ее отец с явной укоризной. — Мы чрезвычайно за тебя переживали, когда Александро уехал в Нью-Йорк и бросил тебя здесь на произвол судьбы. Твое замужество изводило тебя.
— Ее изводил он, — поправила его мать и опять обиженно поджала губы. — Он отобрал тебя у нас. Мы потеряли тебя, и ты так никогда к нам больше и не вернулась.
Саре становилось все труднее дышать.
— Он был моим мужем, и я его любила.
Чарльз Сауткотт издал резкий смешок.
— Ты не любила его, Сара. Ты была просто помешана на нем. И помешательство это было болезненным, тебе была нужна помощь…
— Помощь? — повторила, задыхаясь, Сара. — Вы считаете, что, заперев меня, вы мне помогли?
— Сара, — умоляюще просипела Луиза. — Прошу тебя…
— Мы все делали только ради твоего же блага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19