В ресторане, почувствовав ее слабинку, он воспользовался испытанным приемом и нанес ей удар в самое уязвимое место. Что ж, по крайней мере она может утешать себя мыслью, что все это старо как мир. К тому же Рафаэль имел привычку бороться до конца. Для него все средства хороши; мысль о форе более слабому противнику ему, видимо, даже и не приходила.
Она плохо переносит алкоголь, а он все подливал ей и подливал, слушая, небрежно откинувшись на стуле, ее болтовню, которой она выдавала себя с головой. Видимо, он прекрасно понял, что она не в состоянии оценивать свои поступки. Но странным казалось ей то, что он сознательно ее соблазнял. В конце концов ее столь долго сдерживаемые эмоции взяли верх…
Не чувствуя пальцев, она накинула халат. Женщины типа Карен влюблялись по крайней мере по четыре раза в год. Карен легко скользила по сверкающей поверхности любви, ловко избегая малейших столкновений. Саре же «посчастливилось» попасть на улицах Парижа в переделку, сравнимую разве что с тяжелейшей дорожной аварией, и вот с тех пор она так и живет в зоне повышенного риска.
Пять лет назад она заперла свои чувства к Рафаэлю на замок, а ключ забросила подальше. И теперь скорее позволит сжечь себя на медленном огне, чем сознается в своих чувствах. Любить мужчину, нанесшего тебе удар, — дурной тон. Но поскольку обмануть себя ей не удавалось, то приходилось мириться с собственной презренной слабостью. Она любила Рафаэля как и раньше, и любой психолог сказал бы ей, что она просто мазохистка. В конце концов, с неожиданной горечью созналась она себе, Рафаэль даже и не представлял, что он с ней сделал.
Его открытая война с отцом дорого ей обошлась, и даже простое воспоминание об этом заставляло ее содрогаться. Она предпринимала неимоверные усилия, чтобы загнать назад, в темный угол, воспоминания о тех кошмарных днях, когда у нее отняли самые элементарные человеческие права. Потеря физической свободы и ужас от сознания собственного бессилия несколько притупили боль, причиненную ей неверностью Рафаэля. Чувство самосохранения отодвинуло гордость на второй план. Сара поняла это только через несколько недель. Запертая в четырех стенах, лишенная какого бы то ни было общения с внешним миром, она очень скоро сообразила, что ее единственным союзником в борьбе против отца мог быть только Рафаэль. А он все не приходил и не приходил, и дракона было некому убить. Потеряв последнюю надежду, она похоронила себя и вернулась вновь к жизни лишь через какое-то время. До сих пор она все еще временами просыпалась среди ночи в холодном поту.
Но вот теперь стало ясно, что Рафаэль не хотел ее бросать, и ее защитная оболочка, состряпанная из горького антагонизма и недоверия, дала трещину. И вот… вот результат того, что она вновь доверилась Рафаэлю, подумала она, осматривая смятую постель. Это катастрофа. Сердце у нее упало, и она зарделась от стыда. Слава Богу, у него хватило порядочности уйти прежде, чем она проснется. Толкнув дверь, она вышла в холл и так и приросла к полу.
На нее смотрело три пары совершенно одинаковых темных глаз. Джилли и Бен, скрестив ноги, сидели подле Рафаэля.
— Я… я думала, что ты уже ушел, — запинаясь, произнесла она.
— Мы пришли уже очень давно, — бодро сказал Бен. — Но мы не шумели, чтобы не разбудить тебя.
— Надо было меня разбудить.
Нервно завязывая халат, Сара всячески избегала его взгляда. Что в нем? Насмешка, триумф, презрение? В общем, это не имеет никакого значения. Никогда ей не забыть того, что произошло между ними всего лишь пару часов назад, когда она буквально рыдала от удовольствия в его руках.
— Мы были заняты, — сообщила ей Джилли. — Папа рассказывал нам сказку.
— Папа? — перебила ее Сара, сраженная легкостью, с какой ее дочь произнесла это слово.
Бен взглянул на нее так, как мужчина смотрит на глупую женщину.
— Как ты могла переехать и не сказать папе, где наш новый дом? Папа не знал, где нас искать.
Джилли мудро поддакнула:
— Мы потерялись, а теперь папа нас нашел, и теперь мы будем семьей.
Сара скрипнула зубами.
— А разве втроем мы не семья?
— Но ведь мы же похожи на папу, а не на тебя, — возразил ей Бен, с обожанием глядя на отца и не понимая, что причинил матери боль. — И на дедушку с бабушкой мы не похожи.
— И мы теперь испанцы, потому что папа — испанец, — важно заявила Джилли. — Испанцы живут в Испании и говорят по-испански.
— Насколько я понимаю, этнические проблемы были у вас главным пунктом в повестке дня, — поджав губы, сказала Сара.
Джилли вдруг опять начала болтать, но Рафаэль жестом заставил ее замолчать.
— Идите-ка поиграйте к себе в комнату, нам с мамой надо поговорить.
Сара с изумлением смотрела на двойняшек, которые, не проронив ни слова, встали и смиренно отправились к себе в комнату. Им очень не хотелось этого делать, но возражать они не стали. Рафаэль держал в руках какие-то невидимые ниточки, и ее дети безропотно ему подчинялись. Они пришли не больше часа назад, но он уже завоевал их симпатии. Причем без малейшей помощи с ее стороны и даже в ее отсутствие. Правильно говорят, яблочко от яблони… Они настолько похожи, что тут же потянулись друг к другу. Рафаэль легко поднялся на ноги, и комната вдруг стала маленькой и тесной. Он был при полном параде, и она почувствовала себя в невыгодном положении. Он остановил на ней взгляд своих темных, непроницаемых, как ночь, глаз, и ее злость каким-то странным образом улетучилась, и теперь она чувствовала себя отчаянно неуверенно.
— Я думала, что ты уже ушел.
Она была полна решимости скрыть от него дикую свистопляску чувств, в которую так неожиданно оказалась ввергнутой.
Он выразительно поднял черную бровь.
— Даже в отрочестве я не был столь бестактен.
На щеках у нее зарделся стыдливый румянец, и она, чувствуя себя очень неуверенно, отвернулась.
— Ты говорил, что хотел повидаться с детьми завтра. — Она с такой силой сжимала кулаки, что кончики пальцев ее покраснели. — Ты можешь видеться с ними когда захочешь, я не собираюсь тебе мешать.
— Ты всегда мастерски избегала главной темы, gatita (Кошечка (исп.) — (Почти невидимые волоски у нее на шее встали дыбом.) — Это все, что ты мне можешь сказать?
У него был потрясающий, рычащий акцент. На какое-то мгновенье она заколебалась, не в состоянии сосредоточиться то ли из-за нервного перенапряжения, то ли от неприкрытой жгучей тяги к нему.
— Я намерена забыть то, что между нами произошло.
Голос у нее был до смешного нетвердый.
— Банально… И я бы не поверил в это, если бы речь шла не о тебе, а о любой другой женщине. — (По интонации она догадалась, что настроение у него было ужасным.) — Ты хотела меня, Сара…
— Я просто была пьяна! — отрезала она сердито и, вызывающе сложив руки на груди, отошла к окну.
Ей до боли хотелось, чтобы он до нее дотронулся. Настолько, что она почувствовала себя слабой и беззащитной. Она отдалась ему с такой наивной радостью и удивлением, что сейчас ей было тяжело смотреть, как рушится ее сон.
— Нет, не была. Даже близко не была, — безжалостно возразил Рафаэль с характерными для него прямотой и насмешкой. — Ты меня хотела, и я дал тебе то, что ты хотела. И знаешь почему?
Она крепче сплела на груди руки.
— Меня это не интересует.
— Мне было любопытно, — жестоко сообщил он. — До чертиков любопытно.
Сара съежилась. Блестящие черные глаза оценивающе смотрели на ее лицо, на котором медленно проступала смертельная бледность.
— Это был чрезвычайно полезный опыт, gatita. Пять лет назад ты была как ледышка. А теперь? Теперь ты сама бросаешься мне в объятья!
Ее пронзило чувство острого унижения.
— Это ложь!
— Да что ты? Тогда вряд ли мне стоит тешить себя мыслью, что этот номер со мной был уникален, — цедил он сквозь зубы. Сара отважилась поднять на него глаза. На его сильном смуглом лице читалась неприкрытая злость. Плотно сжав губы, Рафаэль отчаянно пытался сдержать себя.
Сара быстро заморгала, взволнованная скорее его тоном, чем словами.
— Не понимаю.
— Ах, не понимаешь… — шепотом проговорил Рафаэль, и в накалившейся атмосфере она почувствовала приближение бури. — Я далеко не первый мужчина, побывавший в твоей спальне за последние годы. Это… это настолько явно… настолько явно, что даже оскорбительно!
— Оскорбительно? — повторила она, как попугай, не в состоянии пошевельнуться, что было довольно глупо.
— И тебе просто не терпелось показать мне, до чего ты раскомплексована и что у тебя была масса любовников!
Пол пошатнулся у нее под ногами. Рафаэлю почему-то вечно виделось то, чего на самом деле не было, все у него было сложно и полно скрытого смысла, без всяких на то оснований. Он вообще отличался подозрительностью. Она обескуражено молчала, не зная, что предпочесть — рассмеяться или обидеться. Наконец она тупо решила рассмеяться. Только вот почему она до сих пор не смеется? Ведь все это до абсурдного смешно. Только какой-нибудь сумасшедшей дуре могла прийти в голову идея бросить Рафаэля ради кого-то другого.
— Мы еще э… замужем, — заикаясь, промямлила она. — И у меня никого…
— Ты довольно быстро вывела меня из этого заблуждения, — не дослушав ее, возразил он с презрением. — То, что между нами произошло, — просто эпизод, не красящий ни тебя, ни меня.
Сара дрожала, крепко держась за высокую спинку стула, чтобы не упасть. Эпизод? Эпизод? Рафаэль едва сдержался, чтобы не сорвать с нее всю одежду, он едва себя контролировал. С другой стороны, что она знает о таких вещах? Ей не с чем сравнивать. Верно, что, пока они жили вместе, Рафаэль никогда себя так не вел. Он прекрасно владел собой… За исключением одного случая, когда без ее согласия были зачаты ее близняшки, подсказала ей память, и ее даже в жар бросило от воспоминания о той ночи. После того раза он к ней больше ни разу не прикоснулся. «Эпизод», вспомнила она опять, возвращаясь из прошлого в малоприятное настоящее. Все ее моральные принципы восставали против легкости, с какой Рафаэль овладел ею, повинуясь лишь жестокой похоти.
— Ублюдок пригульный.
Эти слова обожгли ей горло, но и у нее тогда болело все, и душа и тело.
Черная бровь язвительно поползла вверх.
— Почти, — произнес он. — Но не совсем. Не удивлюсь, если ты обвинишь меня в двойственной морали. Но мне нечего стыдиться. Ты мать моих детей. Рафаэль преднамеренно пытался ее обидеть. Сарой медленно, но неотвратимо овладевал гнев — единственное, что еще могло вытащить ее из трясины унижения. Так, значит, Рафаэль считает, что, оставшись одна после его дезертирства, она должна была существовать в подвешенном состоянии? Но, в конце концов, если даже он не смог вызвать в ней желания, то что можно ждать от других?
За Рафаэлем всегда бегали толпы женщин. И хотя он и не был тщеславен, но цену себе, должно быть, знал. Он жил на грани дурной славы «люби и брось». Он был притчей во языцех для авторов женских колонок. И вот эта ходячая легенда стоял перед ней, яростно обвиняя свою брошенную жену в том, что она якобы позволила себе наглость искать утешения в объятиях другого мужчины! Да как он смеет, черт побери?! Кто дал ему такое право?!
Золотистые глаза хлестали ее, как кнут.
— Но я тебе обещаю, что столпотворения в твоей спальне очень скоро прекратятся.
Единственным ее желанием было отплатить ему той же монетой. В ней полыхала злость.
— Хотела бы я знать, как ты этого намереваешься добиться?.. Пояс целомудрия уже несколько не в моде, Рафаэль, а что касается возможного эмбарго, то сомневаюсь, что оно произведет на меня должное впечатление, свирепо заявила она. — Но если уж на то пошло, какое все это имеет отношение к детям? Или тебя раздражает сама мысль, что кто-то другой мог преуспеть там, где ты потерпел фиаско?
Зря она так. Отношения между ними были настолько напряженны, что в любой момент мог произойти настоящий взрыв. Но она не смогла не порадоваться, увидев, как окаменел Рафаэль. Придя в себя, он отступил на шаг назад, как бы избегая соблазна пристукнуть ее на месте… или вновь наброситься на нее, с жаром, с пылом… Желание, разгоравшееся в ней, вряд ли чем-нибудь уступало ярости, владевшей Рафаэлем. В мозгу ее мгновенно пронеслись такие картины, что она даже зашаталась, покраснев и стыдясь за саму себя. Столкнувшись со свирепым взглядом Рафаэля, она вдруг сообразила, что ее мысли не были для него тайной. Губы у нее пересохли, и ей стало страшно.
— Нет… Тебе не удастся меня спровоцировать.
— Да кому ты нужен, черт побери?
Сара была до глубины души потрясена тем, что они понимают друг друга без слов. Она подняла дрожащую руку к раскалывающейся голове.
— Прости.
— Прости?! — прорычал он. — Да плевать я хотел на это!
Его английский полетел в тартарары. Он в отчаянии всплеснул руками, и в сердце к ней прокралась предательская нежность. Желая причинить ему как можно больше боли, она опустилась слишком уж низко, и теперь ей было стыдно. С другой стороны, ей не хотелось, чтобы Рафаэль по-своему истолковал легкость, с какой ему далась победа. И если уж кто-то и хотел того, что между ними сегодня произошло, так это был Рафаэль! Ему было любопытно? Что же, если ему не понравилось его открытие, то винить ему за это следовало только себя.
Молчание разделяло их как глухая каменная стена, тяжелая и непреодолимая. Да он просто домостроевец, самый обыкновенный махровый домостроевец. Несмотря на годы, прожитые врозь, он все еще считает, что имеет на нее какие-то права. Было время, когда он любил ее безоговорочно, безгранично. Он не возражал против углей, что она давала ему на обед. Его не раздражала ее излишняя аккуратность, и если уж быть до конца откровенной, то он даже попытался сам стать более аккуратным, что ее тогда очень тронуло. Он покупал ей цветы, делал подарки…
На глаза у нее навернулись непрошеные слезы. Как давно избегает она этих воспоминаний… Но ведь и противозачаточные таблетки выкинул тоже он, когда она пригрозила, что уйдет. Более того, как может мужчина предать любящую его женщину таким подлым образом, как это сделал он? Перед глазами у нее возник образ той женщины с пышными черными вьющимися волосами и большими черными глазами, что она видела на фотографии, показанной отцом. И ей опять стало больно.
— Завтра после обеда я уезжаю в Испанию, — хрипло сказал он.
Про себя она даже порадовалась этому.
— Bon voyaged Мягко ступая, он подошел к окну, сунул руки в карманы брюк — и под их тонкой тканью заиграли мускулы. Чувствуя, что краснеет, Сара быстро отвернулась.
— Мне не так уж часто приходится бывать в Англии. Особенно теперь. У меня очень больна бабушка…
Сара широко раскрыла глаза.
— Я и не знала, что твоя бабушка еще жива.
Он пожал плечами.
— А откуда тебе было знать? Пока был жив мой дед, я с ней мало общался.
— Ты и про него мне ничего не рассказывал!
— Я и сам их совсем не видел, — нетерпеливо сказал он. — Abuela совсем плоха, и мне бы хотелось, чтобы она повидала своих внучат. К тому же мне тоже хочется побыть какое-то время с детьми. Поэтому я думаю взять их с собой в Испанию.
От неожиданности у Сары даже перехватило дыханье:
— В… в Ис… спанию?
— Показать тебе по карте, где это?
— Я уже отгуляла свой отпуск, и об этом не может быть и речи, — резко заявила Сара. — Мы просто не можем поехать в Испанию.
Рафаэль нагло улыбнулся.
— Позволь, я проясню обстановку. Все очень, очень просто. Сегодня утром я нанял адвоката. Он считает, что мой случай — стопроцентный. Если ты не поедешь со мной в Испанию, я даю делу ход в суде. Я не шучу, Сара. — Он замолчал, а в ушах у нее все еще звенела его угроза. — Я не отступлюсь от детей, — заключил он.
От ее запальчивости не осталось и следа, и она нервно сцепила руки.
— Совсем необязательно из-за них драться. Я же сказала, что не буду тебе препятствовать. Если это не надолго, скажем на неделю… — осторожно предложила она.
— Сара, — прервал он. — Я надеюсь, что ты переедешь со мной в Испанию навсегда.
— Навсегда? Да ты с ума сошел! У меня здесь работа…
— Уволишься, — коротко оборвал он. — Бросай все и собирай вещи.
Сара ушам своим не верила.
— Я не собираюсь уезжать из Англии. Здесь мой дом.
— Я не позволю, чтобы моих детей постигла моя участь. — Он был неумолим. — Нам обоим надо чем-то жертвовать. Дети не могут жить ни без матери, ни без отца, ни без приличного дома. И я намерен обеспечить им все! — Так бывает только в сказках! А этот мир далеко не идеален, не знаю, приходилось ли тебе это слышать! — резко бросила Сара.
— Им также нужна любовь, забота и твердая рука. Мои дети, — подчеркнул Рафаэль, делая вид, что не слышал ее, — заслуживают всего этого.
— Ты можешь навещать их!
— Навещать? — Он выругался. — Мне этого мало. Я итак уже потерял четыре года. И я не хочу, чтобы они мучились вопросом, кому же они принадлежат и кто их настоящий отец. Короче говоря, развода не будет.
— Как не будет? — грозно переспросила Сара, не веря своим ушам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Она плохо переносит алкоголь, а он все подливал ей и подливал, слушая, небрежно откинувшись на стуле, ее болтовню, которой она выдавала себя с головой. Видимо, он прекрасно понял, что она не в состоянии оценивать свои поступки. Но странным казалось ей то, что он сознательно ее соблазнял. В конце концов ее столь долго сдерживаемые эмоции взяли верх…
Не чувствуя пальцев, она накинула халат. Женщины типа Карен влюблялись по крайней мере по четыре раза в год. Карен легко скользила по сверкающей поверхности любви, ловко избегая малейших столкновений. Саре же «посчастливилось» попасть на улицах Парижа в переделку, сравнимую разве что с тяжелейшей дорожной аварией, и вот с тех пор она так и живет в зоне повышенного риска.
Пять лет назад она заперла свои чувства к Рафаэлю на замок, а ключ забросила подальше. И теперь скорее позволит сжечь себя на медленном огне, чем сознается в своих чувствах. Любить мужчину, нанесшего тебе удар, — дурной тон. Но поскольку обмануть себя ей не удавалось, то приходилось мириться с собственной презренной слабостью. Она любила Рафаэля как и раньше, и любой психолог сказал бы ей, что она просто мазохистка. В конце концов, с неожиданной горечью созналась она себе, Рафаэль даже и не представлял, что он с ней сделал.
Его открытая война с отцом дорого ей обошлась, и даже простое воспоминание об этом заставляло ее содрогаться. Она предпринимала неимоверные усилия, чтобы загнать назад, в темный угол, воспоминания о тех кошмарных днях, когда у нее отняли самые элементарные человеческие права. Потеря физической свободы и ужас от сознания собственного бессилия несколько притупили боль, причиненную ей неверностью Рафаэля. Чувство самосохранения отодвинуло гордость на второй план. Сара поняла это только через несколько недель. Запертая в четырех стенах, лишенная какого бы то ни было общения с внешним миром, она очень скоро сообразила, что ее единственным союзником в борьбе против отца мог быть только Рафаэль. А он все не приходил и не приходил, и дракона было некому убить. Потеряв последнюю надежду, она похоронила себя и вернулась вновь к жизни лишь через какое-то время. До сих пор она все еще временами просыпалась среди ночи в холодном поту.
Но вот теперь стало ясно, что Рафаэль не хотел ее бросать, и ее защитная оболочка, состряпанная из горького антагонизма и недоверия, дала трещину. И вот… вот результат того, что она вновь доверилась Рафаэлю, подумала она, осматривая смятую постель. Это катастрофа. Сердце у нее упало, и она зарделась от стыда. Слава Богу, у него хватило порядочности уйти прежде, чем она проснется. Толкнув дверь, она вышла в холл и так и приросла к полу.
На нее смотрело три пары совершенно одинаковых темных глаз. Джилли и Бен, скрестив ноги, сидели подле Рафаэля.
— Я… я думала, что ты уже ушел, — запинаясь, произнесла она.
— Мы пришли уже очень давно, — бодро сказал Бен. — Но мы не шумели, чтобы не разбудить тебя.
— Надо было меня разбудить.
Нервно завязывая халат, Сара всячески избегала его взгляда. Что в нем? Насмешка, триумф, презрение? В общем, это не имеет никакого значения. Никогда ей не забыть того, что произошло между ними всего лишь пару часов назад, когда она буквально рыдала от удовольствия в его руках.
— Мы были заняты, — сообщила ей Джилли. — Папа рассказывал нам сказку.
— Папа? — перебила ее Сара, сраженная легкостью, с какой ее дочь произнесла это слово.
Бен взглянул на нее так, как мужчина смотрит на глупую женщину.
— Как ты могла переехать и не сказать папе, где наш новый дом? Папа не знал, где нас искать.
Джилли мудро поддакнула:
— Мы потерялись, а теперь папа нас нашел, и теперь мы будем семьей.
Сара скрипнула зубами.
— А разве втроем мы не семья?
— Но ведь мы же похожи на папу, а не на тебя, — возразил ей Бен, с обожанием глядя на отца и не понимая, что причинил матери боль. — И на дедушку с бабушкой мы не похожи.
— И мы теперь испанцы, потому что папа — испанец, — важно заявила Джилли. — Испанцы живут в Испании и говорят по-испански.
— Насколько я понимаю, этнические проблемы были у вас главным пунктом в повестке дня, — поджав губы, сказала Сара.
Джилли вдруг опять начала болтать, но Рафаэль жестом заставил ее замолчать.
— Идите-ка поиграйте к себе в комнату, нам с мамой надо поговорить.
Сара с изумлением смотрела на двойняшек, которые, не проронив ни слова, встали и смиренно отправились к себе в комнату. Им очень не хотелось этого делать, но возражать они не стали. Рафаэль держал в руках какие-то невидимые ниточки, и ее дети безропотно ему подчинялись. Они пришли не больше часа назад, но он уже завоевал их симпатии. Причем без малейшей помощи с ее стороны и даже в ее отсутствие. Правильно говорят, яблочко от яблони… Они настолько похожи, что тут же потянулись друг к другу. Рафаэль легко поднялся на ноги, и комната вдруг стала маленькой и тесной. Он был при полном параде, и она почувствовала себя в невыгодном положении. Он остановил на ней взгляд своих темных, непроницаемых, как ночь, глаз, и ее злость каким-то странным образом улетучилась, и теперь она чувствовала себя отчаянно неуверенно.
— Я думала, что ты уже ушел.
Она была полна решимости скрыть от него дикую свистопляску чувств, в которую так неожиданно оказалась ввергнутой.
Он выразительно поднял черную бровь.
— Даже в отрочестве я не был столь бестактен.
На щеках у нее зарделся стыдливый румянец, и она, чувствуя себя очень неуверенно, отвернулась.
— Ты говорил, что хотел повидаться с детьми завтра. — Она с такой силой сжимала кулаки, что кончики пальцев ее покраснели. — Ты можешь видеться с ними когда захочешь, я не собираюсь тебе мешать.
— Ты всегда мастерски избегала главной темы, gatita (Кошечка (исп.) — (Почти невидимые волоски у нее на шее встали дыбом.) — Это все, что ты мне можешь сказать?
У него был потрясающий, рычащий акцент. На какое-то мгновенье она заколебалась, не в состоянии сосредоточиться то ли из-за нервного перенапряжения, то ли от неприкрытой жгучей тяги к нему.
— Я намерена забыть то, что между нами произошло.
Голос у нее был до смешного нетвердый.
— Банально… И я бы не поверил в это, если бы речь шла не о тебе, а о любой другой женщине. — (По интонации она догадалась, что настроение у него было ужасным.) — Ты хотела меня, Сара…
— Я просто была пьяна! — отрезала она сердито и, вызывающе сложив руки на груди, отошла к окну.
Ей до боли хотелось, чтобы он до нее дотронулся. Настолько, что она почувствовала себя слабой и беззащитной. Она отдалась ему с такой наивной радостью и удивлением, что сейчас ей было тяжело смотреть, как рушится ее сон.
— Нет, не была. Даже близко не была, — безжалостно возразил Рафаэль с характерными для него прямотой и насмешкой. — Ты меня хотела, и я дал тебе то, что ты хотела. И знаешь почему?
Она крепче сплела на груди руки.
— Меня это не интересует.
— Мне было любопытно, — жестоко сообщил он. — До чертиков любопытно.
Сара съежилась. Блестящие черные глаза оценивающе смотрели на ее лицо, на котором медленно проступала смертельная бледность.
— Это был чрезвычайно полезный опыт, gatita. Пять лет назад ты была как ледышка. А теперь? Теперь ты сама бросаешься мне в объятья!
Ее пронзило чувство острого унижения.
— Это ложь!
— Да что ты? Тогда вряд ли мне стоит тешить себя мыслью, что этот номер со мной был уникален, — цедил он сквозь зубы. Сара отважилась поднять на него глаза. На его сильном смуглом лице читалась неприкрытая злость. Плотно сжав губы, Рафаэль отчаянно пытался сдержать себя.
Сара быстро заморгала, взволнованная скорее его тоном, чем словами.
— Не понимаю.
— Ах, не понимаешь… — шепотом проговорил Рафаэль, и в накалившейся атмосфере она почувствовала приближение бури. — Я далеко не первый мужчина, побывавший в твоей спальне за последние годы. Это… это настолько явно… настолько явно, что даже оскорбительно!
— Оскорбительно? — повторила она, как попугай, не в состоянии пошевельнуться, что было довольно глупо.
— И тебе просто не терпелось показать мне, до чего ты раскомплексована и что у тебя была масса любовников!
Пол пошатнулся у нее под ногами. Рафаэлю почему-то вечно виделось то, чего на самом деле не было, все у него было сложно и полно скрытого смысла, без всяких на то оснований. Он вообще отличался подозрительностью. Она обескуражено молчала, не зная, что предпочесть — рассмеяться или обидеться. Наконец она тупо решила рассмеяться. Только вот почему она до сих пор не смеется? Ведь все это до абсурдного смешно. Только какой-нибудь сумасшедшей дуре могла прийти в голову идея бросить Рафаэля ради кого-то другого.
— Мы еще э… замужем, — заикаясь, промямлила она. — И у меня никого…
— Ты довольно быстро вывела меня из этого заблуждения, — не дослушав ее, возразил он с презрением. — То, что между нами произошло, — просто эпизод, не красящий ни тебя, ни меня.
Сара дрожала, крепко держась за высокую спинку стула, чтобы не упасть. Эпизод? Эпизод? Рафаэль едва сдержался, чтобы не сорвать с нее всю одежду, он едва себя контролировал. С другой стороны, что она знает о таких вещах? Ей не с чем сравнивать. Верно, что, пока они жили вместе, Рафаэль никогда себя так не вел. Он прекрасно владел собой… За исключением одного случая, когда без ее согласия были зачаты ее близняшки, подсказала ей память, и ее даже в жар бросило от воспоминания о той ночи. После того раза он к ней больше ни разу не прикоснулся. «Эпизод», вспомнила она опять, возвращаясь из прошлого в малоприятное настоящее. Все ее моральные принципы восставали против легкости, с какой Рафаэль овладел ею, повинуясь лишь жестокой похоти.
— Ублюдок пригульный.
Эти слова обожгли ей горло, но и у нее тогда болело все, и душа и тело.
Черная бровь язвительно поползла вверх.
— Почти, — произнес он. — Но не совсем. Не удивлюсь, если ты обвинишь меня в двойственной морали. Но мне нечего стыдиться. Ты мать моих детей. Рафаэль преднамеренно пытался ее обидеть. Сарой медленно, но неотвратимо овладевал гнев — единственное, что еще могло вытащить ее из трясины унижения. Так, значит, Рафаэль считает, что, оставшись одна после его дезертирства, она должна была существовать в подвешенном состоянии? Но, в конце концов, если даже он не смог вызвать в ней желания, то что можно ждать от других?
За Рафаэлем всегда бегали толпы женщин. И хотя он и не был тщеславен, но цену себе, должно быть, знал. Он жил на грани дурной славы «люби и брось». Он был притчей во языцех для авторов женских колонок. И вот эта ходячая легенда стоял перед ней, яростно обвиняя свою брошенную жену в том, что она якобы позволила себе наглость искать утешения в объятиях другого мужчины! Да как он смеет, черт побери?! Кто дал ему такое право?!
Золотистые глаза хлестали ее, как кнут.
— Но я тебе обещаю, что столпотворения в твоей спальне очень скоро прекратятся.
Единственным ее желанием было отплатить ему той же монетой. В ней полыхала злость.
— Хотела бы я знать, как ты этого намереваешься добиться?.. Пояс целомудрия уже несколько не в моде, Рафаэль, а что касается возможного эмбарго, то сомневаюсь, что оно произведет на меня должное впечатление, свирепо заявила она. — Но если уж на то пошло, какое все это имеет отношение к детям? Или тебя раздражает сама мысль, что кто-то другой мог преуспеть там, где ты потерпел фиаско?
Зря она так. Отношения между ними были настолько напряженны, что в любой момент мог произойти настоящий взрыв. Но она не смогла не порадоваться, увидев, как окаменел Рафаэль. Придя в себя, он отступил на шаг назад, как бы избегая соблазна пристукнуть ее на месте… или вновь наброситься на нее, с жаром, с пылом… Желание, разгоравшееся в ней, вряд ли чем-нибудь уступало ярости, владевшей Рафаэлем. В мозгу ее мгновенно пронеслись такие картины, что она даже зашаталась, покраснев и стыдясь за саму себя. Столкнувшись со свирепым взглядом Рафаэля, она вдруг сообразила, что ее мысли не были для него тайной. Губы у нее пересохли, и ей стало страшно.
— Нет… Тебе не удастся меня спровоцировать.
— Да кому ты нужен, черт побери?
Сара была до глубины души потрясена тем, что они понимают друг друга без слов. Она подняла дрожащую руку к раскалывающейся голове.
— Прости.
— Прости?! — прорычал он. — Да плевать я хотел на это!
Его английский полетел в тартарары. Он в отчаянии всплеснул руками, и в сердце к ней прокралась предательская нежность. Желая причинить ему как можно больше боли, она опустилась слишком уж низко, и теперь ей было стыдно. С другой стороны, ей не хотелось, чтобы Рафаэль по-своему истолковал легкость, с какой ему далась победа. И если уж кто-то и хотел того, что между ними сегодня произошло, так это был Рафаэль! Ему было любопытно? Что же, если ему не понравилось его открытие, то винить ему за это следовало только себя.
Молчание разделяло их как глухая каменная стена, тяжелая и непреодолимая. Да он просто домостроевец, самый обыкновенный махровый домостроевец. Несмотря на годы, прожитые врозь, он все еще считает, что имеет на нее какие-то права. Было время, когда он любил ее безоговорочно, безгранично. Он не возражал против углей, что она давала ему на обед. Его не раздражала ее излишняя аккуратность, и если уж быть до конца откровенной, то он даже попытался сам стать более аккуратным, что ее тогда очень тронуло. Он покупал ей цветы, делал подарки…
На глаза у нее навернулись непрошеные слезы. Как давно избегает она этих воспоминаний… Но ведь и противозачаточные таблетки выкинул тоже он, когда она пригрозила, что уйдет. Более того, как может мужчина предать любящую его женщину таким подлым образом, как это сделал он? Перед глазами у нее возник образ той женщины с пышными черными вьющимися волосами и большими черными глазами, что она видела на фотографии, показанной отцом. И ей опять стало больно.
— Завтра после обеда я уезжаю в Испанию, — хрипло сказал он.
Про себя она даже порадовалась этому.
— Bon voyaged Мягко ступая, он подошел к окну, сунул руки в карманы брюк — и под их тонкой тканью заиграли мускулы. Чувствуя, что краснеет, Сара быстро отвернулась.
— Мне не так уж часто приходится бывать в Англии. Особенно теперь. У меня очень больна бабушка…
Сара широко раскрыла глаза.
— Я и не знала, что твоя бабушка еще жива.
Он пожал плечами.
— А откуда тебе было знать? Пока был жив мой дед, я с ней мало общался.
— Ты и про него мне ничего не рассказывал!
— Я и сам их совсем не видел, — нетерпеливо сказал он. — Abuela совсем плоха, и мне бы хотелось, чтобы она повидала своих внучат. К тому же мне тоже хочется побыть какое-то время с детьми. Поэтому я думаю взять их с собой в Испанию.
От неожиданности у Сары даже перехватило дыханье:
— В… в Ис… спанию?
— Показать тебе по карте, где это?
— Я уже отгуляла свой отпуск, и об этом не может быть и речи, — резко заявила Сара. — Мы просто не можем поехать в Испанию.
Рафаэль нагло улыбнулся.
— Позволь, я проясню обстановку. Все очень, очень просто. Сегодня утром я нанял адвоката. Он считает, что мой случай — стопроцентный. Если ты не поедешь со мной в Испанию, я даю делу ход в суде. Я не шучу, Сара. — Он замолчал, а в ушах у нее все еще звенела его угроза. — Я не отступлюсь от детей, — заключил он.
От ее запальчивости не осталось и следа, и она нервно сцепила руки.
— Совсем необязательно из-за них драться. Я же сказала, что не буду тебе препятствовать. Если это не надолго, скажем на неделю… — осторожно предложила она.
— Сара, — прервал он. — Я надеюсь, что ты переедешь со мной в Испанию навсегда.
— Навсегда? Да ты с ума сошел! У меня здесь работа…
— Уволишься, — коротко оборвал он. — Бросай все и собирай вещи.
Сара ушам своим не верила.
— Я не собираюсь уезжать из Англии. Здесь мой дом.
— Я не позволю, чтобы моих детей постигла моя участь. — Он был неумолим. — Нам обоим надо чем-то жертвовать. Дети не могут жить ни без матери, ни без отца, ни без приличного дома. И я намерен обеспечить им все! — Так бывает только в сказках! А этот мир далеко не идеален, не знаю, приходилось ли тебе это слышать! — резко бросила Сара.
— Им также нужна любовь, забота и твердая рука. Мои дети, — подчеркнул Рафаэль, делая вид, что не слышал ее, — заслуживают всего этого.
— Ты можешь навещать их!
— Навещать? — Он выругался. — Мне этого мало. Я итак уже потерял четыре года. И я не хочу, чтобы они мучились вопросом, кому же они принадлежат и кто их настоящий отец. Короче говоря, развода не будет.
— Как не будет? — грозно переспросила Сара, не веря своим ушам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19