Акэти одержал убедительную победу. Но почему-то он медлил, не торопился ставить последнюю точку. Может, потому, что не мог не оценить должным образом и то хорошее, что все же было в этой женщине, — сильный, независимый характер, неземную красоту, чистосердечность признания и даже чувство любви к нему.
Но прочь сантименты. Акэти резко поднялся, направился к выходу и свистнул. Сразу же у входа в блиндаж показалась невысокая фигура Кобаяси.
— Позвони, пожалуйста, сыщику Миноуре, сообщи, что преступник пойман. И четко растолкуй, где мы находимся.
Потом Акэти повернулся к неподвижно сидевшим Юмико и Такэхико:
— Минут через двадцать приедет полиция. Маркизу я решил пока ничего не говорить. Госпожа Огавара, хотите встретиться с супругом?
— Лучше потом, — ответила Юмико. — Он, конечно, будет очень тяжело переживать… А я уважаю его и люблю. Не меньше, чем вас, господин Акэти.
— Все же до конца не могу вас понять, — признался в замешательстве знаменитый детектив.
Минут пять все молчали.
— Когда ждешь кого-нибудь, время тянется так томительно… — нарушила тишину Юмико. — Были б карты, можно было бы скрасить ожидание…
В ее словах, интонации не было позы. Она просто сказала то, о чем в этот момент думала.
Дьявол
Кисть руки
В то лето писатель Сёити Тономура, автор детективных романов, проводил отпуск у себя в деревне S. префектуры Нагано.
Зажатая со всех сторон горами, деревня эта кормилась с террасных полей; была она холодна, угрюма, но все же воздух ее живительно действовал на писателя.
Дни здесь были почти вполовину короче, чем на равнине: только рассеется утренний туман и засияет солнце, как уже, глядишь, опускается вечер.
Дремучие рощи вековыми деревьями, будто щупальцами, сжимали клочки ухоженной земли, и без того теснимые скалистыми зубьями гор. Безуспешны были старания усердных крестьян отвоевать для террас еще хоть немного земли.
В эту патриархальную картину совершенно не вписывалась железная дорога, громадной змеей извивавшаяся по лощинам. Восемь раз на дню проходили по ней поезда, и каждый раз, когда, задыхаясь на подъемах и изрыгая огромные клубы дыма, черный паровоз натужно тащил за собой состав, окрестности сотрясались, как при землетрясении.
Лето в горах пролетело быстро, по утрам уже явно ощущалось прохладное дыхание осени. Пора возвращаться в город. Пора расставаться с наводящими тоску горами и долами, полями-террасами, железной дорогой…
Молодой писатель брел по тропинке, мысленно прощаясь с каждым деревцем и кустиком, которые за два месяца стали ему родными. Следом шел Кокити Ооя, сын старосты, самого зажиточного человека в деревне.
— Скоро тут станет совсем тоскливо… Когда уезжаешь? — спросил Ооя.
— Завтра или послезавтра. Больше не могу задерживаться. Никто, правда, меня дома не ждет, но пора заняться делом, — ответил Тономура, бамбуковой палкой сбивая с травы росу.
Тропинка пролегала вдоль железнодорожной насыпи, прорезавшей зелень полей и черноту лесов, и тянулась к сторожке перед тоннелем на самой окраине деревни. Примерно в пяти милях отсюда на плоскогорье располагался оживленный городок, и поезда, связывавшие с ним деревню, чем дальше в горы, тем чаще ныряли в тоннели, но этот был первым.
Молодые люди частенько приходили сюда поболтать с охранником, дядюшкой Нихэем; им нравилось поозорничать — углубившись метров на десять в тоннель, поорать там в гулкой темноте.
Нихэй служил тут уже лет двадцать, помнил уйму жутких происшествий; он рассказывал об окровавленных кусках человеческих тел, которые приходилось с трудом отдирать от колес паровоза, о дергавшихся на рельсах руках и ногах, о кровавом месиве, мстительных духах погибших, с которыми не раз встречался в черноте тоннеля…
— Скажи, пожалуйста, — с некоторым смущением обратился к другу Тономура, — ты вчера вечером поздно вернулся из города?
— Поздно. А почему это тебя волнует? — Вопрос, очевидно, был Оое неприятен, и он с трудом скрыл раздражение.
— Просто до двенадцати ночи я разговаривал с твоей матушкой и видел, что она очень беспокоилась.
— Велосипеда у меня нет, а пешком идти долго, — неохотно объяснил Ооя.
Здесь необходимо сообщить читателю, что между городком и деревней курсировал всего лишь один полуразбитый автобус, шофер заканчивал работу в десять часов вечера; в самом же городе N. — да, собственно, какой это город, затерявшийся в горах маленький городишко — было всего четыре-пять такси, и нанять машину удавалось отнюдь не всегда. А больше никакого транспорта нет.
— То-то у тебя такой усталый вид. Спишь, наверное, мало.
— В общем-то, да… Хотя нет, не так уж мало… — Ооя провел рукой по лицу, действительно очень бледному, и смущенно улыбнулся.
Тономуре была понятна причина его смущения. Дело в том, что Ооя был обручен с дочерью местного богача, уважаемого человека, но свою невесту терпеть не мог. А в городок часто ездил на свидания со своей тайной пассией, о которой его матушка говорила: «Не знаю, кто она, что она, но видать сразу: без роду без племени и распутная к тому ж».
— Не расстраивал бы ты мать, дружище, — стараясь быть поделикатнее, посоветовал Тономура.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Ооя, — сам разберусь в своих делах.
Какое-то время оба молчали, шагая по влажной от росы тропе. В просветах меж деревьями изредка мелькала насыпь. По другую сторону ее синели горы. Деревья вдоль тропинки были старые, в два обхвата, и, наверное, потому друзьям казалось, что идут они дремучим лесом.
Неожиданно шагавший впереди Тономура остановил друга:
— Стой! Здесь кто-то есть. И происходит неладное что-то. Давай возвращаться.
Даже в неверном сумеречном свете было заметно, что Тономура побледнел от испуга. Встревожился и Ооя:
— Что случилось? Кто здесь?
— Туда взгляни. — Ускоряя шаг, Тономура указал на огромное дерево метрах в десяти от них.
Ооя взглянул и обмер: из-за дерева, ощерившись, наблюдало за ними какое-то животное. Волк? Но никогда они не подходили так близко к человеческому жилью. Одичавшая собака? А с мордой у нее что? Пасть в крови, алые пятна отблескивают в коричневой шерсти, кровь капает с морды, полные злобы фосфоресцирующие глаза устремлены на людей.
— Похоже, одичавшая собака. Наверное, крота загрызла. Лучше не бежать, а то хуже будет. — Ооя быстро оправился от испуга и, прицокивая, осторожно приблизился к собаке. — Тьфу ты, черт, да я же ее знаю. Она тихая, часто тут бродит.
Животное тоже, будто признав Оою, неторопливо вышло из-за дерева, обнюхало следы Оои и ушло в лес.
— Столько крови от одного крота? — Тономура все еще был бледен.
— Ха-ха, ну и трус же ты! Неужели ты думаешь, что здесь бродят звери-людоеды? — Нелепость ситуации рассмешила Оою, но скоро и он понял, что тут и в самом деле происходит что-то странное.
Не успели молодые люди выбраться из чащобы на узенькую тропку, как из густой травы выскочила еще одна собака — и тоже вся в крови. Увидев людей, она резко остановилась и стремглав бросилась назад в лес.
— Ты заметил, что она другой масти? Неужто все собаки в округе только и делают, что охотятся на кротов? В величайшей степени странно… — Тономура опасливо вошел в заросли, где только что скрылась собака, чтобы убедиться, нет ли там трупа какого-нибудь зверька. Ничего, однако, он не обнаружил. — Что-то мне здесь не нравится. Пошли-ка лучше домой.
— Пошли. Только напоследок посмотри вон туда, там тоже собака.
У самой насыпи мелькало в траве еще одно животное. Полностью его не было видно, угадывались только огромные размеры и силуэт, явно не собачий. Молодым людям стало жутковато. И было отчего.
Тропа шла через безлюдную, удаленную от селений местность. Темный лес сжимал с двух сторон эту узкую полоску земли. Холодный, острый блеск рельсов и чернеющая вдали дыра тоннеля дополняли этот сумрачный, безжизненный, словно в кошмаре пригрезившийся пейзаж. А тут еще какие-то призрачные собаки, шныряющие в зарослях…
— Смотри, у нее что-то в зубах. Белое, в крови.
— Вижу. Не пойму только, что это.
Тономура и Ооя остановились, напряженно вглядываясь в кусты и деревья. Собака тем временем подошла поближе, и предмет, торчавший из ее пасти, постепенно приобрел четкие очертания.
Формой он напоминал редьку. Только цвет какой-то синюшный и… Что это за редька с пятью стеблями?! Бог мой, да это рука! Кисть человеческой руки! Пальцы скрючены, будто только что в предсмертной агонии хватали воздух, локтевая кость обглодана, сухожилия болтаются красной тряпицей.
— Вот дьявол! — воскликнул Ооя, схватил камень и бросил его в собаку.
Собака-людоед взвыла и стремглав бросилась прочь. Камень, похоже, попал в цель.
Загадочный труп
— И в самом деле, рука, кажется, молодой женщины, — проговорил Ооя, рассматривая брошенную собакой добычу.
— Либо эти твари растерзали какую-то девушку, либо разрыли могилу, — рассуждал вслух Тономура.
— В последнее время молодых женщин в деревне не хоронили. Но, с другой стороны, вряд ли собаки, даже одичавшие, набросятся на живого человека. Ты прав, Сёити, тут дело нечисто. — Оое, отнюдь не робкого десятка, тоже было не по себе.
— Но, посуди сам, возможно ли, чтобы вокруг одного крота носилось столько окровавленных собак?
— Надо осмотреть местность. Раз есть рука, значит, где-то поблизости должен быть труп. Пошли поищем.
Почувствовав себя сыщиками, молодые люди собрались с духом и направились в сторону, куда бежали собаки.
С каждым их шагом черная пасть тоннеля приближалась, увеличиваясь в размерах. Вот наконец и сторожка. Нихэй на своем обычном месте сидит, что-то плетет. Но что это? В траве у насыпи перед сторожкой какое-то странное шевеление. Новоиспеченные сыщики подошли поближе и глазам своим не поверили: там копошились, сладострастно вгрызаясь в жертву, еще три собаки.
Ооя бросил в них несколько камней. Те разом вскинули морды и уставились на людей дикими глазами — они явно обезумели от вкушаемой крови.
— Твари! — Тономура и Ооя обомлели от ужаса, но вскоре оправились, и в собак полетел град камней, отчего те, враждебно рыча, убежали.
Пробравшись сквозь высокую траву к злополучному месту, молодые люди увидели на мокрой земле окровавленное тело: длинные черные волосы спутаны, яркое шелковое платье, кимоно, распахнуто на груди… Труп терзало по меньшей мере собак шесть, так что неудивительно, что ребра были обглоданы, внутренности вывалились наружу, вместо лица сплошное кровавое месиво с обращенными в небо вытекшими глазницами. Видеть столь жуткое зрелище Тономуре и Оое доводилось впервые в жизни.
Судя по кисти руки, по уцелевшим частям тела, можно было предположить, что погибшая женщина была совершенно здоровой, возможно, несколько полноватой и что, вероятнее всего, погибла она не под колесами поезда. Оставалось заключить, что ее загрызли собаки. Однако это все-таки казалось маловероятным. Во-первых, если бы собаки набросились на женщину, она, несомненно, подняла бы крик, который не мог бы не услышать в своей каморке Нихэй, а услышав, обязательно прибежал бы на помощь.
— Вероятно, собаки начали терзать уже труп, — подумав, сказал Ооя.
— И я об этом подумал. Наверняка так все и было, — ответил писатель.
— И тогда, значит…
— И значит, этому предшествовало убийство. Либо женщину отравили, либо задушили, потом бросили труп в траву в этом глухом месте.
— Вполне правдоподобная версия, — согласился Ооя.
— По одежде видно, что женщина из деревенских — возможно, из этих краев. Движение тут не особенно оживленное, люди из других мест появляются нечасто. Послушай, — обратился Тономура к другу, — попытайся припомнить, может, ты когда-нибудь видел эту женщину. Не из твоей ли деревни она?
— Как тут вспомнишь, ведь вместо лица сплошное месиво.
— А кимоно? Или пояс?
— Нет, ничего похожего не помню. Я вообще не обращаю внимания на одежду.
— Попробуем тогда порасспросить дядю Нихэя. Он и не подозревает о том, что происходит совсем рядом.
Они подбежали к сторожке, вызвали Нихэя и втроем вернулись к трупу.
— Ох-ох-ох, страсти какие! — Старик забормотал молитву.
— До того как собаки принялись за тело этой несчастной, кто-то убил ее и не придумал ничего лучше, как бросить труп здесь. Может быть, ты, дядя Нихэй, что-нибудь знаешь? — спросил Тономура.
— Нет, — покачал головой Нихэй, — ничего не знаю. Коли б знал, не дал бы собакам так измываться. Слышь, господин, я думаю, в прошлую ночь все это случилось. А знаешь, почему я так думаю? Вчера еще ходил я тут много, потерял кое-что и долго искал, как раз в месте этом самом. Ежели б на труп набрел, заметил бы непременно. Так что появился он тут не иначе как в эту темную ночь.
— Что ж, может быть. Хоть и безлюдно здесь, такую свору копошащихся целый день собак невозможно не заметить. Послушай, дядя Нихэй, а это кимоно ты не припомнишь? Думаю, деревенская девушка была в нем.
— Дак в деревне такие нежные одежды и носят-то девушек пять, не боле. А не поспрашивать ли мою О-Хану? Она девица молодая, следит небось, какие у подруг наряды. Эй, О-Хана! — позвал старик дочь.
— Что, отец? — Девушка прибежала, но, увидев труп, рванулась прочь.
Отец остановил ее.
Боязливо взглянув на подол кимоно, О-Хана сразу определила:
— Ой, это же Цуруко Ямакита! Такой рисунок только на ее кимоно, ни у кого больше в деревне такого нет.
При этих словах Кокити Ооя переменился в лице. И было отчего. Цуруко Ямакита — та самая девушка, с которой он был помолвлен еще в детстве. Недавно зашла речь о свадьбе, вокруг этого события разгорелись страсти — и вдруг такая странная, жестокая смерть. Да, Оое было отчего побелеть.
— Ты говоришь-то верно? Хорошенько подумай сначала, потом уж говори, — сказал Нихэй.
Девушка осмелела и принялась внимательно осматривать труп.
— Да точно, это точно Цуруко. И пояс ее я помню. И заколка с камешком ее, ни у кого больше такой нет, — настойчиво утверждала О-Хана.
Алиби
Как только стало известно, что О-Хана опознала труп дочери здешнего богача Ямакиты, все кругом забурлило: в дом покойной понеслись посыльные, на работу к хозяину покатились велосипеды, телефон в полиции трезвонил не умолкая, люди с озабоченными лицами выходили из дома Ямакиты и нескончаемой чередой тянулись к сторожке, в деревню прибыла набитая полицейскими патрульная машина.
Был произведен тщательный осмотр места происшествия, труп отправили в больницу города N. на вскрытие, в деревенской школе группе расследования выделили специальное помещение (исключительный случай!). Прежде всего туда пригласили родителей Цуруко, слуг семьи Ямакита, затем обнаруживших труп Оою и Тономуру, а также Нихэя с дочерью.
Немало времени ушло на расследование, но, кроме письма, представленного матерью пострадавшей, не обнаружили ничего, что пролило бы свет на происшедшее.
Протягивая полицейским конверт, мать несчастной Цуруко объясняла:
— У дочери в столе я нашла вот этот конверт, он лежал в бумагах на самом верху — не иначе, дочь получила его перед последним уходом из дома. Записка от какого-то мужчины, просьба встретиться.
— Судя по всему, записка была доставлена через посыльного. Вы не спрашивали у слуг, кто принес ее? — мягко спросил у госпожи Ямакиты прокурор Куниэда.
— Пыталась выяснить, но, странное дело, никто ничего не знает. Может быть, дочь сама вышла за запиской к воротам?
— Н-да, возможно, возможно… Ну а относительно того, кто написал ее, у вас есть какие-нибудь догадки?
— Нет… Не мне об этом говорить, но никогда дочь не позволяла себе таких неприличных поступков. Но, видно, хитро она была составлена, и девочка поддалась уговорам…
Незатейливая записка гласила:
«Сегодня в 7 часов вечера жду Вас у каменного фонаря во дворе храма. Приходите непременно. О встрече никому ни слова. Дело очень, чрезвычайно важное.
К.»
— Почерк вам не знаком?
— Нет, совершенно незнаком.
— Я слышал, Цуруко-сан была помолвлена с Кокити, сыном старосты, господина Оои. Это так? — как бы ненароком поинтересовался Куниэда. Он обратил внимание на то, что подпись в записке совпадает с первой буквой имени Кокити, и, кроме того, вполне логична была бы реакция Цуруко на подобную просьбу жениха.
— Мы тоже сразу подумали, не от Кокити ли эта записка, и спросили его. Он ответил, что не мог ее написать, поскольку был в это время в городе N. «И потом, — сказал он, — вы же знаете, у меня почерк гораздо лучше. Кроме того, если б мне понадобилось срочно увидеться с Цуруко-сан, я не стал бы вызывать ее запиской, а просто пришел бы в гости». Господин прокурор, может быть, это какой-нибудь негодяй, прикрываясь его именем, выманил Цуруко из дома?
Разговор с матерью пострадавшей ничего более не дал. Но прокурору представлялось необходимым еще раз побеседовать с самим Кокити. Того же мнения были коллеги, и в первую очередь начальник полицейского участка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Но прочь сантименты. Акэти резко поднялся, направился к выходу и свистнул. Сразу же у входа в блиндаж показалась невысокая фигура Кобаяси.
— Позвони, пожалуйста, сыщику Миноуре, сообщи, что преступник пойман. И четко растолкуй, где мы находимся.
Потом Акэти повернулся к неподвижно сидевшим Юмико и Такэхико:
— Минут через двадцать приедет полиция. Маркизу я решил пока ничего не говорить. Госпожа Огавара, хотите встретиться с супругом?
— Лучше потом, — ответила Юмико. — Он, конечно, будет очень тяжело переживать… А я уважаю его и люблю. Не меньше, чем вас, господин Акэти.
— Все же до конца не могу вас понять, — признался в замешательстве знаменитый детектив.
Минут пять все молчали.
— Когда ждешь кого-нибудь, время тянется так томительно… — нарушила тишину Юмико. — Были б карты, можно было бы скрасить ожидание…
В ее словах, интонации не было позы. Она просто сказала то, о чем в этот момент думала.
Дьявол
Кисть руки
В то лето писатель Сёити Тономура, автор детективных романов, проводил отпуск у себя в деревне S. префектуры Нагано.
Зажатая со всех сторон горами, деревня эта кормилась с террасных полей; была она холодна, угрюма, но все же воздух ее живительно действовал на писателя.
Дни здесь были почти вполовину короче, чем на равнине: только рассеется утренний туман и засияет солнце, как уже, глядишь, опускается вечер.
Дремучие рощи вековыми деревьями, будто щупальцами, сжимали клочки ухоженной земли, и без того теснимые скалистыми зубьями гор. Безуспешны были старания усердных крестьян отвоевать для террас еще хоть немного земли.
В эту патриархальную картину совершенно не вписывалась железная дорога, громадной змеей извивавшаяся по лощинам. Восемь раз на дню проходили по ней поезда, и каждый раз, когда, задыхаясь на подъемах и изрыгая огромные клубы дыма, черный паровоз натужно тащил за собой состав, окрестности сотрясались, как при землетрясении.
Лето в горах пролетело быстро, по утрам уже явно ощущалось прохладное дыхание осени. Пора возвращаться в город. Пора расставаться с наводящими тоску горами и долами, полями-террасами, железной дорогой…
Молодой писатель брел по тропинке, мысленно прощаясь с каждым деревцем и кустиком, которые за два месяца стали ему родными. Следом шел Кокити Ооя, сын старосты, самого зажиточного человека в деревне.
— Скоро тут станет совсем тоскливо… Когда уезжаешь? — спросил Ооя.
— Завтра или послезавтра. Больше не могу задерживаться. Никто, правда, меня дома не ждет, но пора заняться делом, — ответил Тономура, бамбуковой палкой сбивая с травы росу.
Тропинка пролегала вдоль железнодорожной насыпи, прорезавшей зелень полей и черноту лесов, и тянулась к сторожке перед тоннелем на самой окраине деревни. Примерно в пяти милях отсюда на плоскогорье располагался оживленный городок, и поезда, связывавшие с ним деревню, чем дальше в горы, тем чаще ныряли в тоннели, но этот был первым.
Молодые люди частенько приходили сюда поболтать с охранником, дядюшкой Нихэем; им нравилось поозорничать — углубившись метров на десять в тоннель, поорать там в гулкой темноте.
Нихэй служил тут уже лет двадцать, помнил уйму жутких происшествий; он рассказывал об окровавленных кусках человеческих тел, которые приходилось с трудом отдирать от колес паровоза, о дергавшихся на рельсах руках и ногах, о кровавом месиве, мстительных духах погибших, с которыми не раз встречался в черноте тоннеля…
— Скажи, пожалуйста, — с некоторым смущением обратился к другу Тономура, — ты вчера вечером поздно вернулся из города?
— Поздно. А почему это тебя волнует? — Вопрос, очевидно, был Оое неприятен, и он с трудом скрыл раздражение.
— Просто до двенадцати ночи я разговаривал с твоей матушкой и видел, что она очень беспокоилась.
— Велосипеда у меня нет, а пешком идти долго, — неохотно объяснил Ооя.
Здесь необходимо сообщить читателю, что между городком и деревней курсировал всего лишь один полуразбитый автобус, шофер заканчивал работу в десять часов вечера; в самом же городе N. — да, собственно, какой это город, затерявшийся в горах маленький городишко — было всего четыре-пять такси, и нанять машину удавалось отнюдь не всегда. А больше никакого транспорта нет.
— То-то у тебя такой усталый вид. Спишь, наверное, мало.
— В общем-то, да… Хотя нет, не так уж мало… — Ооя провел рукой по лицу, действительно очень бледному, и смущенно улыбнулся.
Тономуре была понятна причина его смущения. Дело в том, что Ооя был обручен с дочерью местного богача, уважаемого человека, но свою невесту терпеть не мог. А в городок часто ездил на свидания со своей тайной пассией, о которой его матушка говорила: «Не знаю, кто она, что она, но видать сразу: без роду без племени и распутная к тому ж».
— Не расстраивал бы ты мать, дружище, — стараясь быть поделикатнее, посоветовал Тономура.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Ооя, — сам разберусь в своих делах.
Какое-то время оба молчали, шагая по влажной от росы тропе. В просветах меж деревьями изредка мелькала насыпь. По другую сторону ее синели горы. Деревья вдоль тропинки были старые, в два обхвата, и, наверное, потому друзьям казалось, что идут они дремучим лесом.
Неожиданно шагавший впереди Тономура остановил друга:
— Стой! Здесь кто-то есть. И происходит неладное что-то. Давай возвращаться.
Даже в неверном сумеречном свете было заметно, что Тономура побледнел от испуга. Встревожился и Ооя:
— Что случилось? Кто здесь?
— Туда взгляни. — Ускоряя шаг, Тономура указал на огромное дерево метрах в десяти от них.
Ооя взглянул и обмер: из-за дерева, ощерившись, наблюдало за ними какое-то животное. Волк? Но никогда они не подходили так близко к человеческому жилью. Одичавшая собака? А с мордой у нее что? Пасть в крови, алые пятна отблескивают в коричневой шерсти, кровь капает с морды, полные злобы фосфоресцирующие глаза устремлены на людей.
— Похоже, одичавшая собака. Наверное, крота загрызла. Лучше не бежать, а то хуже будет. — Ооя быстро оправился от испуга и, прицокивая, осторожно приблизился к собаке. — Тьфу ты, черт, да я же ее знаю. Она тихая, часто тут бродит.
Животное тоже, будто признав Оою, неторопливо вышло из-за дерева, обнюхало следы Оои и ушло в лес.
— Столько крови от одного крота? — Тономура все еще был бледен.
— Ха-ха, ну и трус же ты! Неужели ты думаешь, что здесь бродят звери-людоеды? — Нелепость ситуации рассмешила Оою, но скоро и он понял, что тут и в самом деле происходит что-то странное.
Не успели молодые люди выбраться из чащобы на узенькую тропку, как из густой травы выскочила еще одна собака — и тоже вся в крови. Увидев людей, она резко остановилась и стремглав бросилась назад в лес.
— Ты заметил, что она другой масти? Неужто все собаки в округе только и делают, что охотятся на кротов? В величайшей степени странно… — Тономура опасливо вошел в заросли, где только что скрылась собака, чтобы убедиться, нет ли там трупа какого-нибудь зверька. Ничего, однако, он не обнаружил. — Что-то мне здесь не нравится. Пошли-ка лучше домой.
— Пошли. Только напоследок посмотри вон туда, там тоже собака.
У самой насыпи мелькало в траве еще одно животное. Полностью его не было видно, угадывались только огромные размеры и силуэт, явно не собачий. Молодым людям стало жутковато. И было отчего.
Тропа шла через безлюдную, удаленную от селений местность. Темный лес сжимал с двух сторон эту узкую полоску земли. Холодный, острый блеск рельсов и чернеющая вдали дыра тоннеля дополняли этот сумрачный, безжизненный, словно в кошмаре пригрезившийся пейзаж. А тут еще какие-то призрачные собаки, шныряющие в зарослях…
— Смотри, у нее что-то в зубах. Белое, в крови.
— Вижу. Не пойму только, что это.
Тономура и Ооя остановились, напряженно вглядываясь в кусты и деревья. Собака тем временем подошла поближе, и предмет, торчавший из ее пасти, постепенно приобрел четкие очертания.
Формой он напоминал редьку. Только цвет какой-то синюшный и… Что это за редька с пятью стеблями?! Бог мой, да это рука! Кисть человеческой руки! Пальцы скрючены, будто только что в предсмертной агонии хватали воздух, локтевая кость обглодана, сухожилия болтаются красной тряпицей.
— Вот дьявол! — воскликнул Ооя, схватил камень и бросил его в собаку.
Собака-людоед взвыла и стремглав бросилась прочь. Камень, похоже, попал в цель.
Загадочный труп
— И в самом деле, рука, кажется, молодой женщины, — проговорил Ооя, рассматривая брошенную собакой добычу.
— Либо эти твари растерзали какую-то девушку, либо разрыли могилу, — рассуждал вслух Тономура.
— В последнее время молодых женщин в деревне не хоронили. Но, с другой стороны, вряд ли собаки, даже одичавшие, набросятся на живого человека. Ты прав, Сёити, тут дело нечисто. — Оое, отнюдь не робкого десятка, тоже было не по себе.
— Но, посуди сам, возможно ли, чтобы вокруг одного крота носилось столько окровавленных собак?
— Надо осмотреть местность. Раз есть рука, значит, где-то поблизости должен быть труп. Пошли поищем.
Почувствовав себя сыщиками, молодые люди собрались с духом и направились в сторону, куда бежали собаки.
С каждым их шагом черная пасть тоннеля приближалась, увеличиваясь в размерах. Вот наконец и сторожка. Нихэй на своем обычном месте сидит, что-то плетет. Но что это? В траве у насыпи перед сторожкой какое-то странное шевеление. Новоиспеченные сыщики подошли поближе и глазам своим не поверили: там копошились, сладострастно вгрызаясь в жертву, еще три собаки.
Ооя бросил в них несколько камней. Те разом вскинули морды и уставились на людей дикими глазами — они явно обезумели от вкушаемой крови.
— Твари! — Тономура и Ооя обомлели от ужаса, но вскоре оправились, и в собак полетел град камней, отчего те, враждебно рыча, убежали.
Пробравшись сквозь высокую траву к злополучному месту, молодые люди увидели на мокрой земле окровавленное тело: длинные черные волосы спутаны, яркое шелковое платье, кимоно, распахнуто на груди… Труп терзало по меньшей мере собак шесть, так что неудивительно, что ребра были обглоданы, внутренности вывалились наружу, вместо лица сплошное кровавое месиво с обращенными в небо вытекшими глазницами. Видеть столь жуткое зрелище Тономуре и Оое доводилось впервые в жизни.
Судя по кисти руки, по уцелевшим частям тела, можно было предположить, что погибшая женщина была совершенно здоровой, возможно, несколько полноватой и что, вероятнее всего, погибла она не под колесами поезда. Оставалось заключить, что ее загрызли собаки. Однако это все-таки казалось маловероятным. Во-первых, если бы собаки набросились на женщину, она, несомненно, подняла бы крик, который не мог бы не услышать в своей каморке Нихэй, а услышав, обязательно прибежал бы на помощь.
— Вероятно, собаки начали терзать уже труп, — подумав, сказал Ооя.
— И я об этом подумал. Наверняка так все и было, — ответил писатель.
— И тогда, значит…
— И значит, этому предшествовало убийство. Либо женщину отравили, либо задушили, потом бросили труп в траву в этом глухом месте.
— Вполне правдоподобная версия, — согласился Ооя.
— По одежде видно, что женщина из деревенских — возможно, из этих краев. Движение тут не особенно оживленное, люди из других мест появляются нечасто. Послушай, — обратился Тономура к другу, — попытайся припомнить, может, ты когда-нибудь видел эту женщину. Не из твоей ли деревни она?
— Как тут вспомнишь, ведь вместо лица сплошное месиво.
— А кимоно? Или пояс?
— Нет, ничего похожего не помню. Я вообще не обращаю внимания на одежду.
— Попробуем тогда порасспросить дядю Нихэя. Он и не подозревает о том, что происходит совсем рядом.
Они подбежали к сторожке, вызвали Нихэя и втроем вернулись к трупу.
— Ох-ох-ох, страсти какие! — Старик забормотал молитву.
— До того как собаки принялись за тело этой несчастной, кто-то убил ее и не придумал ничего лучше, как бросить труп здесь. Может быть, ты, дядя Нихэй, что-нибудь знаешь? — спросил Тономура.
— Нет, — покачал головой Нихэй, — ничего не знаю. Коли б знал, не дал бы собакам так измываться. Слышь, господин, я думаю, в прошлую ночь все это случилось. А знаешь, почему я так думаю? Вчера еще ходил я тут много, потерял кое-что и долго искал, как раз в месте этом самом. Ежели б на труп набрел, заметил бы непременно. Так что появился он тут не иначе как в эту темную ночь.
— Что ж, может быть. Хоть и безлюдно здесь, такую свору копошащихся целый день собак невозможно не заметить. Послушай, дядя Нихэй, а это кимоно ты не припомнишь? Думаю, деревенская девушка была в нем.
— Дак в деревне такие нежные одежды и носят-то девушек пять, не боле. А не поспрашивать ли мою О-Хану? Она девица молодая, следит небось, какие у подруг наряды. Эй, О-Хана! — позвал старик дочь.
— Что, отец? — Девушка прибежала, но, увидев труп, рванулась прочь.
Отец остановил ее.
Боязливо взглянув на подол кимоно, О-Хана сразу определила:
— Ой, это же Цуруко Ямакита! Такой рисунок только на ее кимоно, ни у кого больше в деревне такого нет.
При этих словах Кокити Ооя переменился в лице. И было отчего. Цуруко Ямакита — та самая девушка, с которой он был помолвлен еще в детстве. Недавно зашла речь о свадьбе, вокруг этого события разгорелись страсти — и вдруг такая странная, жестокая смерть. Да, Оое было отчего побелеть.
— Ты говоришь-то верно? Хорошенько подумай сначала, потом уж говори, — сказал Нихэй.
Девушка осмелела и принялась внимательно осматривать труп.
— Да точно, это точно Цуруко. И пояс ее я помню. И заколка с камешком ее, ни у кого больше такой нет, — настойчиво утверждала О-Хана.
Алиби
Как только стало известно, что О-Хана опознала труп дочери здешнего богача Ямакиты, все кругом забурлило: в дом покойной понеслись посыльные, на работу к хозяину покатились велосипеды, телефон в полиции трезвонил не умолкая, люди с озабоченными лицами выходили из дома Ямакиты и нескончаемой чередой тянулись к сторожке, в деревню прибыла набитая полицейскими патрульная машина.
Был произведен тщательный осмотр места происшествия, труп отправили в больницу города N. на вскрытие, в деревенской школе группе расследования выделили специальное помещение (исключительный случай!). Прежде всего туда пригласили родителей Цуруко, слуг семьи Ямакита, затем обнаруживших труп Оою и Тономуру, а также Нихэя с дочерью.
Немало времени ушло на расследование, но, кроме письма, представленного матерью пострадавшей, не обнаружили ничего, что пролило бы свет на происшедшее.
Протягивая полицейским конверт, мать несчастной Цуруко объясняла:
— У дочери в столе я нашла вот этот конверт, он лежал в бумагах на самом верху — не иначе, дочь получила его перед последним уходом из дома. Записка от какого-то мужчины, просьба встретиться.
— Судя по всему, записка была доставлена через посыльного. Вы не спрашивали у слуг, кто принес ее? — мягко спросил у госпожи Ямакиты прокурор Куниэда.
— Пыталась выяснить, но, странное дело, никто ничего не знает. Может быть, дочь сама вышла за запиской к воротам?
— Н-да, возможно, возможно… Ну а относительно того, кто написал ее, у вас есть какие-нибудь догадки?
— Нет… Не мне об этом говорить, но никогда дочь не позволяла себе таких неприличных поступков. Но, видно, хитро она была составлена, и девочка поддалась уговорам…
Незатейливая записка гласила:
«Сегодня в 7 часов вечера жду Вас у каменного фонаря во дворе храма. Приходите непременно. О встрече никому ни слова. Дело очень, чрезвычайно важное.
К.»
— Почерк вам не знаком?
— Нет, совершенно незнаком.
— Я слышал, Цуруко-сан была помолвлена с Кокити, сыном старосты, господина Оои. Это так? — как бы ненароком поинтересовался Куниэда. Он обратил внимание на то, что подпись в записке совпадает с первой буквой имени Кокити, и, кроме того, вполне логична была бы реакция Цуруко на подобную просьбу жениха.
— Мы тоже сразу подумали, не от Кокити ли эта записка, и спросили его. Он ответил, что не мог ее написать, поскольку был в это время в городе N. «И потом, — сказал он, — вы же знаете, у меня почерк гораздо лучше. Кроме того, если б мне понадобилось срочно увидеться с Цуруко-сан, я не стал бы вызывать ее запиской, а просто пришел бы в гости». Господин прокурор, может быть, это какой-нибудь негодяй, прикрываясь его именем, выманил Цуруко из дома?
Разговор с матерью пострадавшей ничего более не дал. Но прокурору представлялось необходимым еще раз побеседовать с самим Кокити. Того же мнения были коллеги, и в первую очередь начальник полицейского участка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21