Неприлично, наверное, так поступать, но сделанного не вернешь.
— Отчего же неприлично? У меня тоже есть источники информации. Вы — Джек Лир, сын владельца американской компании по переработке вторсырья Эриха Лира и брат кинопродюсера Роберта Лира. Вам принадлежит сеть радиостанций в Америке, вы женаты с тысяча девятьсот тридцать первого года, и у вас двое детей.
Он кивнул:
— Это я, сознаюсь.
Энн улыбнулась, и Джек подумал, что это улыбка истинной аристократки.
— Более того, у вас интимная связь с этой милой английской толстушкой, которая возит вас. Это означает, что такая женщина, как я, то есть женщина, появляющаяся с вами в обществе, может не опасаться, что взыграют ваши, скажем так, плотские инстинкты. О них позаботились.
— Вам действительно нечего опасаться, Энн. Даже без Сесили в моей компании вам ничего не грозит.
Она рассмеялась:
— Да перестаньте, Джек! Даже с Сесили ни одна женщина не может чувствовать себя в безопасности, оставшись с вами наедине. Такая уж у вас репутация.
— Господи, за что?
4
У Джека неожиданно возникла проблема: как незаметно для Сесили попасть к Энн? Он начал сам садиться за руль. Конечно, навыки левостороннего движения да еще по затемненным улицам давались ему с трудом, но он оставлял Сесили в отеле, а сам ехал на Йорк-Террас, где Энн, графине Уэлдонской, принадлежала роскошная квартира.
Оставаясь наедине, Джек и Энн целовались. Дальше поцелуев они не заходили. Разве что со временем поцелуи Джека становились все более страстными. Энн их принимала.
— Я ездил на базу королевских ВВС в Кент, — рассказывал он ей как-то вечером. — Бомберы практически не встречают сопротивления. Ни истребителей «люфтваффе», ни зенитного огня. Наши самолеты могут бомбить любые цели. Война закончена, Энн. Мы победили.
Она кивнула:
— Для многих победа пришла слишком поздно.
Он обнял ее. На Энн было простенькое кремовое льняное платье.
— Я знаю, Энн. Знаю, о чем ты. И до окончательной победы погибнут еще очень и очень многие. Господи, когда я видел то наступление в Бельгии в тысяча девятьсот сороковом году…
Она поцеловала его, прошлась влажными губами по его губам.
— Почему вы не могли помочь нам раньше?
— Господи, мы хотели! Я хочу сказать, Рузвельт хотел. Я хотел. Энн… — Он оглядел ее уютную, со вкусом обставленную гостиную. — У тебя есть бренди? Я бы принес бутылку, но…
— Бренди предостаточно. Мы еще долго не выпьем то, что ты уже принес.
Джек сел на диван, Энн разлила бренди.
— Очевидно, мы должны радоваться, что война закончилась или скоро закончится. Но ведь все будет как и после той войны. Проблемы мира окажутся ничуть не проще тех, что нам приходится решать сейчас.
Энн протянула ему бокал.
— Я чувствую, что ты говоришь не о политике, а о личной жизни.
Джек пригубил бренди.
— По тебе война ударила. По мне — нет. Но после войны нам обоим будет одинаково скучно. В военное время мы точно знаем, кто мы, где и что должны делать. Обстоятельства принимают решения за нас. Но после войны нам придется принимать решения самим, а это непросто.
— Какие же решения ты собираешься принимать, Джек?
— Прежде всего в бизнесе. Я многое запустил с сорок второго года. Потом… личные.
Энн накрыла его руку своей.
— Проблемы у тебя серьезные. Так же, как и у генерала Эйзенхауэра. Любопытно будет посмотреть, как вы с ними справитесь.
5
Воскресенье, 18 июня 1944 года
Поздно вечером Джек лежал в постели своего «люкса» в отеле «Парк-лейн». Он слушал Би-би-си и пытался сопоставить названия городов с их местонахождением на карте, которую держал перед собой.
По сообщениям радио, части Седьмой американской армии под командованием генерала Брэдли взяли портовый город Барнвиль. Это означало, если сообщение соответствовало действительности, что полуостров Котантен рассечен надвое и крупный порт Шербур отрезан от немецких позиций.
Джеку хотелось бы связаться с Кертисом. Последний раз тот позвонил ему из французского города Карентана, расположенного неподалеку от Барнвиля. У Кертиса наверняка есть важные новости.
Но Сесили нарушила ход мыслей Джека. Она уже исцеловала его мошонку и теперь добралась до основного органа.
Джек закрыл глаза, карта упала на пол.
С Энн у него все было по-другому.
Обычно он приезжал к ней в воскресенье, во второй половине дня, когда заканчивалась ее смена во Вспомогательной территориальной службе. Сесили это время проводила у родителей. Джек сам подвозил ее, придумывал себе важное дело, а вечером вновь заезжал за ней.
Вот и 18 июня он высадил Сесили между станциями подземки «Элефант» и «Кастл», к югу от Темзы, и сразу поехал на Йорк-Террас.
У Энн были гости. Мужчина и женщина. Артур, новый граф Уэлдонский. и его жена. Ленч, на который пригласила их Энн, уже подходил к концу. Джек, естественно, заметил, что его появление удивило гостей Энн. Они то и дело бросали взгляды на пакет с сырами и мясными закусками, который он принес с собой. Конечно же, им хотелось знать, какие отношения связывали Энн и этого американского генерала, фамилию которого они слышали впервые. Задержались гости ровно настолько, насколько требовали приличия, и скоренько отбыли.
В отношениях Джека и Энн было много нежности, влюбленности, но напрочь отсутствовала эротика.
Джек перебрался на диван, где сидела Энн, и обнял ее. Их губы слились в страстном поцелуе. Вообще большую часть времени, проведенного в квартире на Йорк-Террас вдвоем, они сидели на этом диване и целовались. Иногда Джек очень осторожно касался ее груди или ноги, но всякий раз Энн твердо, хотя и без особой спешки отводила его руку. Он не настаивал, опасаясь, что она откажет ему от дома.
В этот день Лондон вновь подвергся атаке самолетов-снарядов. Энн разлила виски и вместе с Джеком вышла на южную лоджию, чтобы посмотреть на происходящее. Люди стояли и на соседних лоджиях. На их лицах читались ожидание дурного и любопытство.
«Фау-1» приводился в движение пульсирующим реактивным двигателем, поэтому каждый самолет-снаряд возвещал о своем приближении грохочущим ревом. Система противовоздушной обороны встречала самолеты-снаряды плотным, но малоэффективным зенитным огнем. Джек и Энн увидели в небе яркую вспышку: зенитчики поразили одну цель. Однако остальные самолеты-снаряды уже шли к земле. Загремели взрывы, в небо поднялись желтые столбы дыма и пыли.
Энн взяла Джека за руку.
— Все отдано на откуп случая, — прошептала она. — Где от них спрячешься? Как я понимаю, эти снаряды достаточно мощные, чтобы уничтожать бомбоубежища.
— Я пытаюсь убедить Бетси вернуться в Бостон. Здесь она в большей опасности, чем Кертис во Франции.
Энн сжала руку Джека.
— Одно время я даже жалела, что бомбардировки прекратились. Я думала пойти на берег реки, чтобы меня там и убило. Но теперь я не хочу умирать. Это уже в прошлом.
— На мою долю не выпало таких переживаний, — ответил Джек, — но, думаю, я могу тебя понять.
— Пойдем в комнату. По крайней мере мы будем в объятиях друг друга, если один из снарядов залетит к нам.
В гостиной Джек прижал Энн к себе и страстно поцеловал.
— Если такому суждено случится, ты бы хотела, чтобы в этот момент я обнимал тебя? — хрипло прошептал он.
Энн кивнула.
6
В пять сорок вечера в дверь Энн позвонили. Открыв дверь, она, к своему изумлению, увидела Джека. Он уехал от нее полчаса тому назад.
Джек прошел в холл, остановился и повернулся к Энн:
— Сесили больше нет!
Энн обняла его и почувствовала, что он дрожит.
— Джек! Как это случилось?
— Одна из этих чертовых летающих бомб. Погибла вся семья Сесили и две или три соседские. Подъезжая к ее улице, я услышал взрыв. А на месте ее дома дымилась воронка. Там же только жилые дома, ни одного военного объекта! Что же это за война?
— Ты знаешь, что это за война, — ответила Энн. — Ты видел, как расстреливали бельгийских беженцев. Ты знаешь, что творилось в Лондоне во время бомбардировок. Какие там военные объекты?! Бомбили Букингемский дворец, здание палаты общин, Оксфорд-стрит, где нет ничего, кроме магазинов. Ни одного завода в радиусе нескольких миль. Я как-то вышла на лоджию и обнаружила на ней серый пепел: ветром принесло с пожарищ. Такая вот война. И… извини, Джек, что прочитала тебе целую лекцию. Бедная Сесили.
Энн взяла Джека за руку, привела в гостиную, где он плюхнулся на диван, обняла и не отпускала, пока его тело сотрясали рыдания.
Налила ему виски. Вновь села рядом и обняла.
Два часа спустя он еще сидел на ее диване, сгорбившись, поникнув головой. За это время он не произнес и десяти слов.
— Джек, я хочу тебе что-то сказать.
Он вскинул голову, посмотрел на Энн.
— Спасибо, что пришел ко мне.
7
22 июля 1944 года
Джек сидел рядом с Энн на диване в ее гостиной. Они собирались пообедать в городе, и он заехал за ней. Сунув руку в карман, Джек достал письмо и протянул Энн.
БЕЛЫЙ ДОМ,
ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ.
Джеку Лиру,
Бригадному генералу.
Американская информационная служба,
Лондон, Великобритания.
Дорогой генерал Лир!
Прежде всего позвольте выразить Вам глубокую признательность за плодотворную работу, которую Вы проделали на посту руководителя Американской информационной службы. Ваши радиопередачи, которые транслировались на Великобританию, обеспечили выполнение всех поставленных нами целей.
Именно благодаря их успеху мы считаем вашу миссию завершенной.
В течение нескольких дней Вы получите приказ Министерства обороны о прекращении деятельности Американской информационной службы, после чего Вам надлежит вернуться в Соединенные Штаты и демобилизоваться.
Я знаю, что Вам очень хочется вернуться к гражданской жизни, к семье, к управлению вашим бизнесом, поэтому приказ Министерства обороны наверняка станет для Вас хорошей новостью.
Еще раз позвольте выразить Вам личную благодарность за Ваши усилия в достижении общей победы.
Подписал письмо Франклин Делано Рузвельт.
— Этого я и боялся, — тяжело вздохнул Джек.
— И это тоже влияние войны. — В голосе Энн слышалась грусть. — Мы уже не можем жить без нее. А с этим… Тут мы ничего не можем поделать.
— Я боялся, что мне придется ехать домой и оставить здесь Сесили. А теперь…
— У нас не было ни единого шанса, Джек. И мы только заблуждались бы, думая, что это не так.
— А что же нам теперь делать? Разойтись как в море корабли?
— Предложи альтернативу, — прошептала Энн.
Он наклонился, поцеловал ее.
— Я отправляюсь домой без одного удивительного воспоминания, которое надеялся забрать с собой.
Она вздохнула.
— Не… не обязательно, наверное, лишаться его. — Она посмотрела на дверь спальни. — Я не возражаю против того, чтобы ты увез с собой это воспоминание. Так что… не обязательно ли.
Джек решительно мотнул головой.
— Обязательно.
Сказал как отрезал.
Глава 16
1
Сентябрь 1944 года
Кимберли подняла голову и обворожительно улыбнулась Доджу Хэллоуэллу. Тот приставил ногу к ее подбородку и легонько толкнул. Она, конечно, не удержала равновесия и повалилась набок. Да и не могла удержать: руки ей завели за спину и приковали правое запястье к левой лодыжке, левое к правой. Наручники позволяли Кимберли разве что подняться на колени, а когда ей это удавалось. Хэллоуэлл легким движением вновь сбивал ее на пол.
— Не смей пинать меня, мерзавец!
— Это не пинок.
— Ладно, тогда пни меня, чтобы я почувствовала разницу.
Он ответил резким ударом по правому бедру.
— О-о-й! — Кимберли откатилась в сторону. Подошва ботинка Доджа оставила отметину на бедре. — Мне же больно, черт бы тебя побрал!
— Я даю тебе то, что ты просишь.
— Ну…
— Снять наручники?
— Я хочу, чтобы ты закрепил мне руки впереди. Тогда я смогу поднять зад, и мы потрахаемся, как собачки.
Додж достал из кармана маленький ключик и снял наручники с лодыжек.
— Гм-м. Синяки. Господи, к приезду Джека они не сойдут.
— Так раздвинь наручники, чтобы они стали свободнее.
— Их уже не раздвинешь. Наручники для запястий, а не для лодыжек.
— Ладно, с Джеком я разберусь сама. Но… Хорошо. Пристегни меня к потолочной балке.
— А что потом?
— Потом все, что ты захочешь.
Вскоре она стояла, вытянув вверх руки, и Додж овладел ею сзади. Кимберли сладострастно постанывала.
Потом, утолив страсть, он освободил ее руки и убрал наручники в чемоданчик. Там уже лежали кусок цепи и полдюжины маленьких замочков. Сверху Додж положил две пары трусиков с вырезанной промежностью, бюстгальтер с отверстиями для сосков и наряд стриптизерши: прозрачный бюстгальтер и миниатюрные трусики: полоска ткани, пришитая концами к круговой резинке.
Обнаженная Кимберли сидела на диване и с грустью наблюдала за сборами.
— Я не собираюсь бросать наши игры, — заявила она ему. — Мы просто должны перенести их в другое место
— Я не знаю куда. — Додж, похоже, уже смирился с неизбежным.
— Сними квартиру, черт побери! Или ты не слышал о парочках, которые вьют любовные гнездышки? Речь о том, что мы не можем встречаться здесь, на этом чердаке.
— А как поступит Джек, если узнает? — спросил Додж.
— А как поступлю я, если узнаю, чем он занимался в Лондоне последние два с половиной года?
2
Первый вечер дома прошел так, как и представлял себе Джек. Вся семья села за обеденный стол. Хозяйничали Кимберли и Джоан, кухарке и горничной дали выходной. Джек выложил на стол подарки детям. Джону он привез настоящие идентификационные модели, по которым американские летчики учились отличать немецкие самолеты, затем разнообразные нашивки и знаки различия американских, английских и немецких пилотов, а также Железный крест, взятый у сбитого немецкого летчика. Джоан получила золотой браслет с миниатюрными изображениями Креста Виктории и других британских орденов, а также белый шелковый шарф, с какими летали немецкие летчики.
Дети пригубили шампанское, а потом великолепное бордо. Кимберли заранее купила бутылку и приберегла ее к торжественному обеду. На обед подали икру и ростбиф с йоркширским пудингом.
Единственная грустная нота прозвучала после просьбы Джона. «Расскажи нам о Сесили, папа».
Джек коротко глянул на Кимберли и нахмурился.
— Я могу сказать вам только одно. Все произошло мгновенно. Боли она не почувствовала. Только что она была жива, а через секунду… ушла от нас. И никто не мог этому помешать. В тот день то же самое могло произойти и со мной.
В спальне, часом позже, Кимберли закурила, впервые за много недель.
— Теперь ты можешь в этом признаться. Ты любил Сесили. И имел ее, даже когда она жила здесь. Так что в Лондоне она пришлась весьма кстати. Но ты не из тех, кто трахает женщин, которые им безразличны. Так что к Сесили ты испытывал теплые чувства.
Джек повесил в стенной шкаф костюм с Сейвил-роу, в котором сидел за обеденным столом, и повернулся к Кимберли:
— Хорошо. Я испытывал к ней теплые чувства.
— Ты ее любил.
Джек кивнул.
— Я готова об этом забыть. Обстоятельства…
— Судьба обо всем позаботилась, так? — резко спросил он.
— Я ничего такого не говорила.
— Не говорила. Но это так. И я не собираюсь лукавить. Я плакал. Просто рыдал.
Джек отдал Кимберли привезенные ей подарки: браслет с изумрудами и надписанную фотографию короля Георга VI и королевы.
А ночью Кимберли с лихвой отблагодарила его.
3
Кимберли настояла, чтобы на приеме, который она дала в его честь в доме на Луисбург-сквер, Джек появился в парадной форме. Мундиры, которые шили ему на Сейвил-роу, нравились ей куда больше, чем те, что Джек носил до отлета в Лондон. А главное, теперь на его плечах красовались генеральские звезды, а не нашивки капитана.
Ей прежде всего хотелось продемонстрировать его обществу. Из всех их друзей и знакомых Джек закончил войну в самом высоком звании. Кимберли жалела лишь о том, что его не наградили боевым орденом или медалью. Письмо президента Джек вставил в рамку и повесил в кабинете, но письмо не пришпилишь к форме. Джек мог носить лишь скромную нашивку, указывающую на его участие в военных операциях в Европе. Но Кимберли с этим смирилась, потому что многие не удостоились и такого, прослужив всю войну в Бостоне или Вашингтоне.
— Джек видел войну наяву, — сказала она кому-то из своих подруг. — Он был в Бельгии, как ты помнишь, и стал свидетелем того, как немцы расстреливали бельгийских беженцев. Кроме того, его личный шофер погиб при бомбардировке Лондона самолетами-снарядами.
Додж Хэллоуэлл крепко пожал руку Джека и заявил, что рад видеть его живым и невредимым.
— К моему безмерному сожалению, я оказался слишком молод для той войны и слишком стар для этой, — вздохнул он.
— Война — удел молодых, Додж, — ответил ему Джек. — Я тоже староват для непосредственного участия в боевых действиях. Гожусь только для кабинетной работы, которой и занимался.
— Но ты был там. Что-то видел, непосредственно прикоснулся к этой трагедии. Не могу сказать, что я тебе завидую, но у меня такое ощущение, будто я прожил жизнь вдали от главных событий, на периферии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Отчего же неприлично? У меня тоже есть источники информации. Вы — Джек Лир, сын владельца американской компании по переработке вторсырья Эриха Лира и брат кинопродюсера Роберта Лира. Вам принадлежит сеть радиостанций в Америке, вы женаты с тысяча девятьсот тридцать первого года, и у вас двое детей.
Он кивнул:
— Это я, сознаюсь.
Энн улыбнулась, и Джек подумал, что это улыбка истинной аристократки.
— Более того, у вас интимная связь с этой милой английской толстушкой, которая возит вас. Это означает, что такая женщина, как я, то есть женщина, появляющаяся с вами в обществе, может не опасаться, что взыграют ваши, скажем так, плотские инстинкты. О них позаботились.
— Вам действительно нечего опасаться, Энн. Даже без Сесили в моей компании вам ничего не грозит.
Она рассмеялась:
— Да перестаньте, Джек! Даже с Сесили ни одна женщина не может чувствовать себя в безопасности, оставшись с вами наедине. Такая уж у вас репутация.
— Господи, за что?
4
У Джека неожиданно возникла проблема: как незаметно для Сесили попасть к Энн? Он начал сам садиться за руль. Конечно, навыки левостороннего движения да еще по затемненным улицам давались ему с трудом, но он оставлял Сесили в отеле, а сам ехал на Йорк-Террас, где Энн, графине Уэлдонской, принадлежала роскошная квартира.
Оставаясь наедине, Джек и Энн целовались. Дальше поцелуев они не заходили. Разве что со временем поцелуи Джека становились все более страстными. Энн их принимала.
— Я ездил на базу королевских ВВС в Кент, — рассказывал он ей как-то вечером. — Бомберы практически не встречают сопротивления. Ни истребителей «люфтваффе», ни зенитного огня. Наши самолеты могут бомбить любые цели. Война закончена, Энн. Мы победили.
Она кивнула:
— Для многих победа пришла слишком поздно.
Он обнял ее. На Энн было простенькое кремовое льняное платье.
— Я знаю, Энн. Знаю, о чем ты. И до окончательной победы погибнут еще очень и очень многие. Господи, когда я видел то наступление в Бельгии в тысяча девятьсот сороковом году…
Она поцеловала его, прошлась влажными губами по его губам.
— Почему вы не могли помочь нам раньше?
— Господи, мы хотели! Я хочу сказать, Рузвельт хотел. Я хотел. Энн… — Он оглядел ее уютную, со вкусом обставленную гостиную. — У тебя есть бренди? Я бы принес бутылку, но…
— Бренди предостаточно. Мы еще долго не выпьем то, что ты уже принес.
Джек сел на диван, Энн разлила бренди.
— Очевидно, мы должны радоваться, что война закончилась или скоро закончится. Но ведь все будет как и после той войны. Проблемы мира окажутся ничуть не проще тех, что нам приходится решать сейчас.
Энн протянула ему бокал.
— Я чувствую, что ты говоришь не о политике, а о личной жизни.
Джек пригубил бренди.
— По тебе война ударила. По мне — нет. Но после войны нам обоим будет одинаково скучно. В военное время мы точно знаем, кто мы, где и что должны делать. Обстоятельства принимают решения за нас. Но после войны нам придется принимать решения самим, а это непросто.
— Какие же решения ты собираешься принимать, Джек?
— Прежде всего в бизнесе. Я многое запустил с сорок второго года. Потом… личные.
Энн накрыла его руку своей.
— Проблемы у тебя серьезные. Так же, как и у генерала Эйзенхауэра. Любопытно будет посмотреть, как вы с ними справитесь.
5
Воскресенье, 18 июня 1944 года
Поздно вечером Джек лежал в постели своего «люкса» в отеле «Парк-лейн». Он слушал Би-би-си и пытался сопоставить названия городов с их местонахождением на карте, которую держал перед собой.
По сообщениям радио, части Седьмой американской армии под командованием генерала Брэдли взяли портовый город Барнвиль. Это означало, если сообщение соответствовало действительности, что полуостров Котантен рассечен надвое и крупный порт Шербур отрезан от немецких позиций.
Джеку хотелось бы связаться с Кертисом. Последний раз тот позвонил ему из французского города Карентана, расположенного неподалеку от Барнвиля. У Кертиса наверняка есть важные новости.
Но Сесили нарушила ход мыслей Джека. Она уже исцеловала его мошонку и теперь добралась до основного органа.
Джек закрыл глаза, карта упала на пол.
С Энн у него все было по-другому.
Обычно он приезжал к ней в воскресенье, во второй половине дня, когда заканчивалась ее смена во Вспомогательной территориальной службе. Сесили это время проводила у родителей. Джек сам подвозил ее, придумывал себе важное дело, а вечером вновь заезжал за ней.
Вот и 18 июня он высадил Сесили между станциями подземки «Элефант» и «Кастл», к югу от Темзы, и сразу поехал на Йорк-Террас.
У Энн были гости. Мужчина и женщина. Артур, новый граф Уэлдонский. и его жена. Ленч, на который пригласила их Энн, уже подходил к концу. Джек, естественно, заметил, что его появление удивило гостей Энн. Они то и дело бросали взгляды на пакет с сырами и мясными закусками, который он принес с собой. Конечно же, им хотелось знать, какие отношения связывали Энн и этого американского генерала, фамилию которого они слышали впервые. Задержались гости ровно настолько, насколько требовали приличия, и скоренько отбыли.
В отношениях Джека и Энн было много нежности, влюбленности, но напрочь отсутствовала эротика.
Джек перебрался на диван, где сидела Энн, и обнял ее. Их губы слились в страстном поцелуе. Вообще большую часть времени, проведенного в квартире на Йорк-Террас вдвоем, они сидели на этом диване и целовались. Иногда Джек очень осторожно касался ее груди или ноги, но всякий раз Энн твердо, хотя и без особой спешки отводила его руку. Он не настаивал, опасаясь, что она откажет ему от дома.
В этот день Лондон вновь подвергся атаке самолетов-снарядов. Энн разлила виски и вместе с Джеком вышла на южную лоджию, чтобы посмотреть на происходящее. Люди стояли и на соседних лоджиях. На их лицах читались ожидание дурного и любопытство.
«Фау-1» приводился в движение пульсирующим реактивным двигателем, поэтому каждый самолет-снаряд возвещал о своем приближении грохочущим ревом. Система противовоздушной обороны встречала самолеты-снаряды плотным, но малоэффективным зенитным огнем. Джек и Энн увидели в небе яркую вспышку: зенитчики поразили одну цель. Однако остальные самолеты-снаряды уже шли к земле. Загремели взрывы, в небо поднялись желтые столбы дыма и пыли.
Энн взяла Джека за руку.
— Все отдано на откуп случая, — прошептала она. — Где от них спрячешься? Как я понимаю, эти снаряды достаточно мощные, чтобы уничтожать бомбоубежища.
— Я пытаюсь убедить Бетси вернуться в Бостон. Здесь она в большей опасности, чем Кертис во Франции.
Энн сжала руку Джека.
— Одно время я даже жалела, что бомбардировки прекратились. Я думала пойти на берег реки, чтобы меня там и убило. Но теперь я не хочу умирать. Это уже в прошлом.
— На мою долю не выпало таких переживаний, — ответил Джек, — но, думаю, я могу тебя понять.
— Пойдем в комнату. По крайней мере мы будем в объятиях друг друга, если один из снарядов залетит к нам.
В гостиной Джек прижал Энн к себе и страстно поцеловал.
— Если такому суждено случится, ты бы хотела, чтобы в этот момент я обнимал тебя? — хрипло прошептал он.
Энн кивнула.
6
В пять сорок вечера в дверь Энн позвонили. Открыв дверь, она, к своему изумлению, увидела Джека. Он уехал от нее полчаса тому назад.
Джек прошел в холл, остановился и повернулся к Энн:
— Сесили больше нет!
Энн обняла его и почувствовала, что он дрожит.
— Джек! Как это случилось?
— Одна из этих чертовых летающих бомб. Погибла вся семья Сесили и две или три соседские. Подъезжая к ее улице, я услышал взрыв. А на месте ее дома дымилась воронка. Там же только жилые дома, ни одного военного объекта! Что же это за война?
— Ты знаешь, что это за война, — ответила Энн. — Ты видел, как расстреливали бельгийских беженцев. Ты знаешь, что творилось в Лондоне во время бомбардировок. Какие там военные объекты?! Бомбили Букингемский дворец, здание палаты общин, Оксфорд-стрит, где нет ничего, кроме магазинов. Ни одного завода в радиусе нескольких миль. Я как-то вышла на лоджию и обнаружила на ней серый пепел: ветром принесло с пожарищ. Такая вот война. И… извини, Джек, что прочитала тебе целую лекцию. Бедная Сесили.
Энн взяла Джека за руку, привела в гостиную, где он плюхнулся на диван, обняла и не отпускала, пока его тело сотрясали рыдания.
Налила ему виски. Вновь села рядом и обняла.
Два часа спустя он еще сидел на ее диване, сгорбившись, поникнув головой. За это время он не произнес и десяти слов.
— Джек, я хочу тебе что-то сказать.
Он вскинул голову, посмотрел на Энн.
— Спасибо, что пришел ко мне.
7
22 июля 1944 года
Джек сидел рядом с Энн на диване в ее гостиной. Они собирались пообедать в городе, и он заехал за ней. Сунув руку в карман, Джек достал письмо и протянул Энн.
БЕЛЫЙ ДОМ,
ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ.
Джеку Лиру,
Бригадному генералу.
Американская информационная служба,
Лондон, Великобритания.
Дорогой генерал Лир!
Прежде всего позвольте выразить Вам глубокую признательность за плодотворную работу, которую Вы проделали на посту руководителя Американской информационной службы. Ваши радиопередачи, которые транслировались на Великобританию, обеспечили выполнение всех поставленных нами целей.
Именно благодаря их успеху мы считаем вашу миссию завершенной.
В течение нескольких дней Вы получите приказ Министерства обороны о прекращении деятельности Американской информационной службы, после чего Вам надлежит вернуться в Соединенные Штаты и демобилизоваться.
Я знаю, что Вам очень хочется вернуться к гражданской жизни, к семье, к управлению вашим бизнесом, поэтому приказ Министерства обороны наверняка станет для Вас хорошей новостью.
Еще раз позвольте выразить Вам личную благодарность за Ваши усилия в достижении общей победы.
Подписал письмо Франклин Делано Рузвельт.
— Этого я и боялся, — тяжело вздохнул Джек.
— И это тоже влияние войны. — В голосе Энн слышалась грусть. — Мы уже не можем жить без нее. А с этим… Тут мы ничего не можем поделать.
— Я боялся, что мне придется ехать домой и оставить здесь Сесили. А теперь…
— У нас не было ни единого шанса, Джек. И мы только заблуждались бы, думая, что это не так.
— А что же нам теперь делать? Разойтись как в море корабли?
— Предложи альтернативу, — прошептала Энн.
Он наклонился, поцеловал ее.
— Я отправляюсь домой без одного удивительного воспоминания, которое надеялся забрать с собой.
Она вздохнула.
— Не… не обязательно, наверное, лишаться его. — Она посмотрела на дверь спальни. — Я не возражаю против того, чтобы ты увез с собой это воспоминание. Так что… не обязательно ли.
Джек решительно мотнул головой.
— Обязательно.
Сказал как отрезал.
Глава 16
1
Сентябрь 1944 года
Кимберли подняла голову и обворожительно улыбнулась Доджу Хэллоуэллу. Тот приставил ногу к ее подбородку и легонько толкнул. Она, конечно, не удержала равновесия и повалилась набок. Да и не могла удержать: руки ей завели за спину и приковали правое запястье к левой лодыжке, левое к правой. Наручники позволяли Кимберли разве что подняться на колени, а когда ей это удавалось. Хэллоуэлл легким движением вновь сбивал ее на пол.
— Не смей пинать меня, мерзавец!
— Это не пинок.
— Ладно, тогда пни меня, чтобы я почувствовала разницу.
Он ответил резким ударом по правому бедру.
— О-о-й! — Кимберли откатилась в сторону. Подошва ботинка Доджа оставила отметину на бедре. — Мне же больно, черт бы тебя побрал!
— Я даю тебе то, что ты просишь.
— Ну…
— Снять наручники?
— Я хочу, чтобы ты закрепил мне руки впереди. Тогда я смогу поднять зад, и мы потрахаемся, как собачки.
Додж достал из кармана маленький ключик и снял наручники с лодыжек.
— Гм-м. Синяки. Господи, к приезду Джека они не сойдут.
— Так раздвинь наручники, чтобы они стали свободнее.
— Их уже не раздвинешь. Наручники для запястий, а не для лодыжек.
— Ладно, с Джеком я разберусь сама. Но… Хорошо. Пристегни меня к потолочной балке.
— А что потом?
— Потом все, что ты захочешь.
Вскоре она стояла, вытянув вверх руки, и Додж овладел ею сзади. Кимберли сладострастно постанывала.
Потом, утолив страсть, он освободил ее руки и убрал наручники в чемоданчик. Там уже лежали кусок цепи и полдюжины маленьких замочков. Сверху Додж положил две пары трусиков с вырезанной промежностью, бюстгальтер с отверстиями для сосков и наряд стриптизерши: прозрачный бюстгальтер и миниатюрные трусики: полоска ткани, пришитая концами к круговой резинке.
Обнаженная Кимберли сидела на диване и с грустью наблюдала за сборами.
— Я не собираюсь бросать наши игры, — заявила она ему. — Мы просто должны перенести их в другое место
— Я не знаю куда. — Додж, похоже, уже смирился с неизбежным.
— Сними квартиру, черт побери! Или ты не слышал о парочках, которые вьют любовные гнездышки? Речь о том, что мы не можем встречаться здесь, на этом чердаке.
— А как поступит Джек, если узнает? — спросил Додж.
— А как поступлю я, если узнаю, чем он занимался в Лондоне последние два с половиной года?
2
Первый вечер дома прошел так, как и представлял себе Джек. Вся семья села за обеденный стол. Хозяйничали Кимберли и Джоан, кухарке и горничной дали выходной. Джек выложил на стол подарки детям. Джону он привез настоящие идентификационные модели, по которым американские летчики учились отличать немецкие самолеты, затем разнообразные нашивки и знаки различия американских, английских и немецких пилотов, а также Железный крест, взятый у сбитого немецкого летчика. Джоан получила золотой браслет с миниатюрными изображениями Креста Виктории и других британских орденов, а также белый шелковый шарф, с какими летали немецкие летчики.
Дети пригубили шампанское, а потом великолепное бордо. Кимберли заранее купила бутылку и приберегла ее к торжественному обеду. На обед подали икру и ростбиф с йоркширским пудингом.
Единственная грустная нота прозвучала после просьбы Джона. «Расскажи нам о Сесили, папа».
Джек коротко глянул на Кимберли и нахмурился.
— Я могу сказать вам только одно. Все произошло мгновенно. Боли она не почувствовала. Только что она была жива, а через секунду… ушла от нас. И никто не мог этому помешать. В тот день то же самое могло произойти и со мной.
В спальне, часом позже, Кимберли закурила, впервые за много недель.
— Теперь ты можешь в этом признаться. Ты любил Сесили. И имел ее, даже когда она жила здесь. Так что в Лондоне она пришлась весьма кстати. Но ты не из тех, кто трахает женщин, которые им безразличны. Так что к Сесили ты испытывал теплые чувства.
Джек повесил в стенной шкаф костюм с Сейвил-роу, в котором сидел за обеденным столом, и повернулся к Кимберли:
— Хорошо. Я испытывал к ней теплые чувства.
— Ты ее любил.
Джек кивнул.
— Я готова об этом забыть. Обстоятельства…
— Судьба обо всем позаботилась, так? — резко спросил он.
— Я ничего такого не говорила.
— Не говорила. Но это так. И я не собираюсь лукавить. Я плакал. Просто рыдал.
Джек отдал Кимберли привезенные ей подарки: браслет с изумрудами и надписанную фотографию короля Георга VI и королевы.
А ночью Кимберли с лихвой отблагодарила его.
3
Кимберли настояла, чтобы на приеме, который она дала в его честь в доме на Луисбург-сквер, Джек появился в парадной форме. Мундиры, которые шили ему на Сейвил-роу, нравились ей куда больше, чем те, что Джек носил до отлета в Лондон. А главное, теперь на его плечах красовались генеральские звезды, а не нашивки капитана.
Ей прежде всего хотелось продемонстрировать его обществу. Из всех их друзей и знакомых Джек закончил войну в самом высоком звании. Кимберли жалела лишь о том, что его не наградили боевым орденом или медалью. Письмо президента Джек вставил в рамку и повесил в кабинете, но письмо не пришпилишь к форме. Джек мог носить лишь скромную нашивку, указывающую на его участие в военных операциях в Европе. Но Кимберли с этим смирилась, потому что многие не удостоились и такого, прослужив всю войну в Бостоне или Вашингтоне.
— Джек видел войну наяву, — сказала она кому-то из своих подруг. — Он был в Бельгии, как ты помнишь, и стал свидетелем того, как немцы расстреливали бельгийских беженцев. Кроме того, его личный шофер погиб при бомбардировке Лондона самолетами-снарядами.
Додж Хэллоуэлл крепко пожал руку Джека и заявил, что рад видеть его живым и невредимым.
— К моему безмерному сожалению, я оказался слишком молод для той войны и слишком стар для этой, — вздохнул он.
— Война — удел молодых, Додж, — ответил ему Джек. — Я тоже староват для непосредственного участия в боевых действиях. Гожусь только для кабинетной работы, которой и занимался.
— Но ты был там. Что-то видел, непосредственно прикоснулся к этой трагедии. Не могу сказать, что я тебе завидую, но у меня такое ощущение, будто я прожил жизнь вдали от главных событий, на периферии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42