Кабинетный рояль «стенвей», на котором часто играла Роберта, мебель английского загородного особняка: два больших дивана и два кресла, обитые тканью в мелкий цветочек.
Из окна открывался вид в сад. Большую часть паркетного пола занимал персидский ковер. Стены украшали сельские пейзажи с пасущимися лошадьми и преследующими дичь спаниелями. Три торшера наполняли комнату мягким светом.
Роберта принесла два стакана к дивану, на который сел Лорен, примостилась рядом, подняла свой стакан, выпила, потом поцеловала Лорена.
— Я только что подмылась, мистер, — сообщила она ему.
Лорен вновь отпил из стакана.
— Хорошо, — кивнул он, поднялся, поставил стакан на кофейный столик и начал раздеваться.
Когда Лорен остался в чем мать родила, Роберта стянула до колен слаксы и трусики, а затем перебралась на край дивана, за кофейный столик. Лорен опустился перед ней на колени, поднял свитер и поцеловал груди, отдавая должное каждому соску. Затем раздвинул колени Роберты и приник к «ежику». Языком нашел то, что следовало найти. Лорен знал, что ей это очень нравится. Он потыкал кончиком языка, потом полизал. Затем чуть подался назад и начал вылизывать весь «ежик».
Если бы год назад кто-нибудь сказал ему, что он будет проделывать все это и многое другое, чему научила его Роберта, он бы рассмеялся. Он, Лорен Хардеман, на коленях лопает женскую «киску»? Однако теперь он это делал. Более того, ему нравилось. Почему, он сказать не мог. Не мог объяснить сей феномен даже самому себе.
Роберта выгнула спину и застонала. Язык Лорена вернулся к ее клитору и сосредоточился на нем. Он трудился до тех пор, пока с резким вскриком Роберта не достигла оргазма. Тут Лорен стал вылизывать все остальное. Второй оргазм она получила до того, как он вновь принялся за клитор. Тут уж он постарался, чтобы Роберта кончила и в третий раз. Она оттолкнула Лорена.
— Тебе было хорошо? — прошептал он.
— Бывало и лучше, — буркнула Роберта.
— Хочешь меня наказать?
— Следовало бы.
Лорен поднял с пола брюки, вытащил ремень и протянул ей. Затем опустился на руки и колени, повернувшись к Роберте задницей.
— Накажи, дорогая! — прошептал он.
Роберта пять раз вытянула его ремнем, оставив красные полосы на белой коже. Потом резко отбросила ремень, присела на пол, грубо перевернула Лорена на спину и взяла в рот его торчащий член. Кончил он через тридцать секунд. Сперму она проглотила.
Лорен лежал на полу, пока она натягивала трусики и слаксы. Роберта протянула ему полупустой стакан, взяла свой и допила виски.
Затем прошлась к бару и наполнила еще два стакана. Посмотрела на часы.
— У нас есть ровно восемнадцать минут. Потом мы едем к Фарберам. Господи, ты опять вспотел. Быстро в душ. Я поеду в том, что на мне. А ты надень пиджак из верблюжьей шерсти и темно-коричневые брюки.
Лорен допил виски, наклонился, поцеловал Роберте ноги, а потом направился к лестнице.
Пощупал на заднице отметины от ремня. Больно, действительно больно, но, черт побери, какой же он счастливчик!
Глава 3
1973 год
1
Энн, княгиня Алехина, держалась и выглядела так, будто титул этот носила с рождения. Об этом позаботился ее супруг, князь Игорь. А может, так решила судьба, и Игорь лишь содействовал реализации заложенного в Энн потенциала.
С первого взгляда все понимали, что перед ними аристократка: высокая, изящная, безупречно одетая, с великолепными манерами.
Княгиня Алехина остро чувствовала, что Хардеманы — грубые американские нувориши. Деньги, отметила она, сидя за обеденным столом в особняке Номера Один в Палм-Бич, не могут купить породу.
Старику вроде бы пить не полагалось. Но он пил. Канадское виски. Стопку или две, но даже эту малость он пил, как крестьянин, больше заинтересованный в эффекте, производимом алкоголем, а не во вкусе напитка.
Княгиня приказала одному из слуг Номера Один съездить за бутылкой «Тиопепе». Другая аристократка, принцесса, много старше ее, по фамилии Эстергази, как-то заметила, что гостей можно угощать только одной маркой шерри, «Тио пепе», подавая его в бокалах венецианского стекла.
Номер Один так и остался дикарем. Инвалидное кресло наложило свои ограничения, но не изменило его сущности. Она помнила Номера Один мускулистым здоровяком. Теперь же он буквально ссохся, потеряв не меньше сорока фунтов. Штанины брюк болтались на атрофированных ногах, плечи стали уже. Номер Один ссутулился, мочки ушей едва не доставали плеч. Лицо покрывала сеть глубоких морщин. Даже за столом он сидел в соломенной шляпе, скрывающей его лысину, обильно усыпанную почечными бляшками.
Княгиня Энн стала снобом. Она к этому стремилась и достигла этого.
Номеру Один не разрешал ось есть то, чем угощали гостью.
— Если в ты знала, какое мне рекомендуют меню. Все без вкуса, без запаха. Но вот что я тебе скажу, Энн. Эти коновалы пользуют меня больше тридцати пяти лет, и я пережил многих из них. Главным образом потому, что не слушал их. А теперь мне уже девяносто пять. Энн, дорогая, не дай тебе Бог дожить до таких лет. Толку в этом нет.
— Нет?
— Нет. Подумай, скольких приходится терять! Господи, Энн, Элизабет ушла сорок четыре года тому назад. Мой сын уже двадцать лет как на том свете. Теперь твоя мать... — Он покачал головой. — Салли была удивительной женщиной. Хорошей женой моему сыну...
— А мне — хорошей матерью, — вставила Энн.
— Да, конечно. Поэтому ты и приехала ко мне, не так ли? Разделить воспоминания...
— Нет, — отрезала Энн. — Я приехала, чтобы выяснить, сможешь ли ты после стольких лет лжи сказать правду.
— Правду?..
— Ты мне не дед, старый лгун!
— Энн!
— Ты мой отец, — черт бы тебя побрал!
— Энн, ради Бога...
— Когда люди умирают, они говорят правду. Это признает даже суд. — Она потянулась к бутылке, налила себе «Тио пепе». — Умирая, мама мне рассказала о том, что между вами было. Лорен Второй знал, что он не мой отец, но ничего мне не сказал. И ты не сказал.
— Не суди нас, Энн, — взмолился старик. — Тебе известно, что у меня был за сын. Ты это выяснила благодаря паршивому, наглому...
— Благодаря Анджело Перино, — уточнила она, — которому я верю больше, чем тебе.
— Тебе не понять. — Номер Один покачал головой. — Салли была такая красивая, такая умная, а Лорен Второй не мог...
— Поэтому ты нашел самый простой способ решения этой проблемы, — холодно бросила Энн. — Откровенно говоря, мне все это глубоко безразлично. Моя жизнь никак не связана с вашей семьей. Вы так и остались парвеню. Но все-таки хотелось бы знать, что я — твоя дочь, а не этого слабака, который покончил с собой. Мы с Игорем не раз задумывались над тем, нет ли в моих генах стремления к самоуничтожению. Поэтому мне было бы спокойнее, знай я, что он не мой отец. Вот так-то... папочка.
— Ты не должна так говорить. К тому же тебе никто не поверит.
— Похоже, Лорен Третий тоже не в курсе. — Энн улыбнулась, покачала головой. — Это ничтожество мне племянник, а не брат.
— Лорен — не ничтожество, — возвысил голос Номер Один.
— Твои потомки по мужской линии не делают тебе чести, — усмехнулась Энн. — Так что связывай свои надежды с женщинами. По своим человеческим качествам я куда лучше Лорена. Да и Бетси тоже. Бетси и я не стали бы нанимать головорезов, чтобы те избили человека до полусмерти. А Лорен нанял. Ему еще повезло, что он не поплатился за это жизнью. У Анджело Перино есть кое-какие связи, знаешь ли он мог бы раздавить Лорена, как муху.
— Не переоценивай итальяшку. И напрасно ты недооцениваешь тех, кого зовешь парвеню. Я создал компанию с мультимиллиардным...
— И при этом ничему не научился, папочка. Ты по-прежнему все тот же мастеровой, умеющий чинить велосипеды. А мой племянник еще и бандит.
Номер Один побагровел.
— Так, значит? Тогда ты, моя дорогая Энн, — декорация. Вот кто ты такая: декорация, купленная аристократом. Точно так же покупаются произведения искусства, мебель, скоростные автомобили. А Бетси... нимфоманка. Своей сексуальной ненасытностью она даст сто очков вперед любому мужчине.
— И тебе тоже? — спросила Энн.
2
Когда Номер Один впервые увидел Синди в платье, он ее не признал. И раньше он видел ее нечасто но, если такое случалось, она представала перед ним в вылинявших, потертых джинсах и футболке, зачастую запачканной маслом. Гонки зачаровывали ее, и она повсюду таскала с собой стереосистему, на которой проигрывала пленки с записями ревущих автомобилей, участвующих в гонках серии «Гран-при». Она крутила их и когда трахалась, потому что рев двигателей усиливал остроту испытываемых ею оргазмов.
После того как Анджело бросил гонки, ушла и она, резко и бесповоротно.
В последний год, после нападения бандитов и яростной стычки с Хардеманами, Синди полностью отбросила все, что, казалось бы, составляло для нее смысл жизни. В одночасье ее перестали интересовать и автомобили, и гонки, и все с этим связанное.
Вот тут и выяснилось, что Синди получила превосходное образование. В мире автогонок она лишь проводила отпуск, пусть он и растянулся на четыре года, отпуск от первоклассного воспитания и дорогостоящих частных школ. Девчушка, готовая лечь под любого автогонщика, внезапно превратилась в даму.
Во время их затянувшегося свадебного путешествия по Европе Синди показала Анджело все знаменитые галереи и познакомила его с шедеврами изобразительного искусства. Ранее Анджело дважды бывал в соборе святого Петра в Риме, но его прежние гиды знали о нем куда меньше, чем Синди.
В деньгах Синди недостатка не испытывала, а потому время от времени покупала картину или скульптуру и отправляла в Штаты. Теперь все они украшали их манхаттанскую квартиру, и Анджело довелось увидеть, как ведущий критик-искусствовед «Нью-Йорк тайме» долго изучал их, переходя от одной картины к другой, отдавая должное и скульптурам, прежде чем объявить, что коллекцию Синди «отличает идеальный вкус».
Дом, в котором они поселились, располагался в восточной части Семьдесят четвертой улицы. Где-то в сороковых годах стену, разделявшую две квартиры, убрали, чтобы получить одну, но большую. Анджело и Синди сняли ее до своего отъезда в Европу, чтобы ремонт закончился до их приезда. В комнатах настелили новый дубовый паркет. Все стены выкрасили белой краской. В гостиной и холле установили специальные светильники для подсветки будущих покупок Синди. Большие окна в восточной стене выходили на Эф-де-эр-драйв и Ист-ривер. Портьеры задвигались и раздвигались с помощью электропривода. Вернувшись из Европы, Анджело и Синди прожили в"Уолдорфе" четыре недели, подбирая мебель и ожидая, пока ее привезут и поставят на место. Анджело, возможно, выбрал бы что-то другое, но в данном случае полностью положился на вкус Синди: полированное дерево, сталь, кожаная, от светло-коричневой до черной, обивка.
Как только они въехали в новую квартиру, Синди начала принимать гостей, и Анджело понял, что ему нечего беспокоиться, оставляя жену одну на время его деловых поездок. Одиночество ей не грозило. В Нью-Йорке жили многие ее подруги по колледжу. Некоторые просто по соседству. Рассказы Синди о мире гонок зачаровывали их. Синди прошла через такое, чего они просто не могли себе представить.
Разжигал их любопытство и мужчина, за которого Синди вышла замуж: высокий, широкоплечий, интересный итальянец старше ее на семнадцать лет, в свое время один из лучших автогонщиков (в 1963 году второй в мировой классификации), а теперь автомобильный инженер. Одна из подруг игриво спросила, не забеременела ли Синди до свадьбы.
— Нет, — ответила та. — Но теперь я беременна.
— Он хорош и в постели? — полюбопытствовала подруга.
— Ширли, с его мозгами он инженер. А с «игрунчиком» — тяжелоатлет. И каждый его подход ко мне — мировой рекорд.
Муж одной из соучениц Синди сказал Анджело, что присутствовал на гонке в Себринге, когда автомобиль Анджело врезался в стену и загорелся. Мужья подруг вообще интересовались его новым бизнесом. Некоторые работали в брокерских конторах и с радостью воспользовались бы компетентным анализом состояния автомобильной промышленности. Анджело подружился с этими людьми, поскольку они могли помочь в становлении его бизнеса. Один из них предложил ему стать членом «Университетского клуба». Анджело согласился и часто приезжал туда на ленч.
Синди купила литографию Лероя Наймана, изображавшую обнаженную девушку, которая полулежала в удобной позе, широко раздвинув ноги, одну в красном, другую — в зеленом чулке. Владелец галереи, продавший литографию, приехал вместе с Синди, чтобы помочь повесить и правильно осветить ее. У Синди уже вырос большой живот, и она не хотела забираться на лестницу, чтобы менять наклон светильника. Когда приехал Анджело, мужчина именно там и находился — на лестнице.
— Анджело, познакомься с Дицем фон Кайзерлингом, — представила мужчину Синди. — Если более формально, Дитрихом фон Кайзерлингом. Он продал мне Наймана.
— Я пожму ему руку, когда он спустится, — улыбнулся Анджело. — А то, не дай Бог, он потеряет равновесие и сверзится с лестницы.
Анджело всмотрелся в литографию и решил, что она ему очень нравится. Хотя поза девушки была, мягко говоря, нескромной, мастерство художника делало свое дело. Литография вызывала восхищение, а не будила плотские чувства.
Фон Кайзерлинг установил-таки светильник и спустился вниз. Высокий, худощавый молодой человек, ровесник Синди, которой пошел двадцать пятый год, симпатичный, хотя, на взгляд Анджело, слишком смазливый. Его наряд составляли двубортный синий блейзер с золотыми пуговицами, белая водолазка из чистого хлопка и отутюженные серые брюки.
— Очень рад познакомиться с вами, мистер Перино. — Фон Кайзерлинг протянул руку, которую Анджело пожал. — Поправьте меня, если я не прав, но мне представляется, что в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году вы гонялись в Нюрбургринге на «Порше-908»? Я там был. Я видел вас, не так ли?
— Видели, — кивнул Анджело. — Моя карьера подходила к концу. Тогда мне удалось не врезаться в стену и не превратиться в факел. Но других достижений в тот год у меня не было.
— Он скромничает, — вмешалась Синди. — Анджело один из лучших пилотов, ив шестьдесят восьмом его по-прежнему опасались.
— Девятьсот восьмую еще называли «Короткий хвост», так?
— Вы кое-что знаете о гоночных моделях. Девятьсот семнадцатая была побыстрее, но не такая маневренная и легкоуправляемая, как девятьсот восьмая. Мне она нравилась.
— Вы гонялись на автомобилях многих фирм. Кто ваш фаворит?
— Пожалуй, «порше»... «феррари».
— Как насчет коньяка? — спросила Синди. — Мне-то нельзя, но почему вы должны страдать?
Мужчины кивнули. Синди принесла бутылку «курвуазье» и два бокала.
Анджело поднял свой.
— За нашу встречу, мистер фон Кайзерлинг.
— Пожалуйста, зовите меня Диц, как и все в Америке. Я — Дитрих Иосиф Максимилиан фон Кайзерлинг, но мне нравится американская простота нравов, так что Диц меня вполне устраивает. Кстати, так называла меня мама. Я, между прочим, не немец, а австриец. Из Вены.
— Диц... хорошо. А я Анджело.
— Диц обратился ко мне с деловым предложением. — Синди повернулась к мужу. — Если мы сможем выработать взаимоприемлемые условия, он мог бы взять меня партнером в свою галерею.
— Условия просты: нам надо решить, как мы будем работать. У Синди скоро родится ребенок, и я понимаю, что молодая мама не сможет уделять бизнесу много времени. Однако, пока у галереи один владелец, я не могу даже уйти в отпуск. Синди будет замещать меня, когда мне потребуется куда-то поехать, к примеру, закупить картины в Европе.
Молодой человек говорил на безупречном английском, которому можно научиться только в Англии.
— Я думаю, вам надо посоветоваться с юристами, — ответил Анджело. — Составить контракт. Я, к примеру, не думаю, что партнерство — хорошая идея. Вам следует создать акционерное общество на базе галереи и поделить акции.
— Похоже, за дельным советом нам надо обращаться к вам, а не к юристам.
— Я возражать не буду, — улыбнулся Анджело. — Помогу, если сумею.
— Заверяю вас, Анджело, без вашего согласия я бы не стал заключать с вашей женой никаких деловых соглашений. Возможно, в этом я несколько старомоден.
Глава 4
1973 год
1
Первым классом или не первым, на «Боинге-747» или на другом самолете, полет в Токио долог, скучен и утомителен. Кроме того, из аэропорта до города на такси добираться добрых полтора часа, и стоит это никак не меньше ста долларов. «Япония не станет ловушкой для туристов, — подумал Анджело. — Она просто ловушка».
В таком вот настроении он пребывал, сидя на заднем сиденье маленького автомобиля. Неудивительно, что «Крайслер» отправил его в Японию первым классом.
Так ему и сказали: все будет по первому классу. «Крайслер» нанял Анджело в качестве консультанта и направил в командировку на японские автомобильные заводы, чтобы он выяснил, каким образом Японии удается производить надежные и недорогие автомобили, требующие лишь периодического техобслуживания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Из окна открывался вид в сад. Большую часть паркетного пола занимал персидский ковер. Стены украшали сельские пейзажи с пасущимися лошадьми и преследующими дичь спаниелями. Три торшера наполняли комнату мягким светом.
Роберта принесла два стакана к дивану, на который сел Лорен, примостилась рядом, подняла свой стакан, выпила, потом поцеловала Лорена.
— Я только что подмылась, мистер, — сообщила она ему.
Лорен вновь отпил из стакана.
— Хорошо, — кивнул он, поднялся, поставил стакан на кофейный столик и начал раздеваться.
Когда Лорен остался в чем мать родила, Роберта стянула до колен слаксы и трусики, а затем перебралась на край дивана, за кофейный столик. Лорен опустился перед ней на колени, поднял свитер и поцеловал груди, отдавая должное каждому соску. Затем раздвинул колени Роберты и приник к «ежику». Языком нашел то, что следовало найти. Лорен знал, что ей это очень нравится. Он потыкал кончиком языка, потом полизал. Затем чуть подался назад и начал вылизывать весь «ежик».
Если бы год назад кто-нибудь сказал ему, что он будет проделывать все это и многое другое, чему научила его Роберта, он бы рассмеялся. Он, Лорен Хардеман, на коленях лопает женскую «киску»? Однако теперь он это делал. Более того, ему нравилось. Почему, он сказать не мог. Не мог объяснить сей феномен даже самому себе.
Роберта выгнула спину и застонала. Язык Лорена вернулся к ее клитору и сосредоточился на нем. Он трудился до тех пор, пока с резким вскриком Роберта не достигла оргазма. Тут Лорен стал вылизывать все остальное. Второй оргазм она получила до того, как он вновь принялся за клитор. Тут уж он постарался, чтобы Роберта кончила и в третий раз. Она оттолкнула Лорена.
— Тебе было хорошо? — прошептал он.
— Бывало и лучше, — буркнула Роберта.
— Хочешь меня наказать?
— Следовало бы.
Лорен поднял с пола брюки, вытащил ремень и протянул ей. Затем опустился на руки и колени, повернувшись к Роберте задницей.
— Накажи, дорогая! — прошептал он.
Роберта пять раз вытянула его ремнем, оставив красные полосы на белой коже. Потом резко отбросила ремень, присела на пол, грубо перевернула Лорена на спину и взяла в рот его торчащий член. Кончил он через тридцать секунд. Сперму она проглотила.
Лорен лежал на полу, пока она натягивала трусики и слаксы. Роберта протянула ему полупустой стакан, взяла свой и допила виски.
Затем прошлась к бару и наполнила еще два стакана. Посмотрела на часы.
— У нас есть ровно восемнадцать минут. Потом мы едем к Фарберам. Господи, ты опять вспотел. Быстро в душ. Я поеду в том, что на мне. А ты надень пиджак из верблюжьей шерсти и темно-коричневые брюки.
Лорен допил виски, наклонился, поцеловал Роберте ноги, а потом направился к лестнице.
Пощупал на заднице отметины от ремня. Больно, действительно больно, но, черт побери, какой же он счастливчик!
Глава 3
1973 год
1
Энн, княгиня Алехина, держалась и выглядела так, будто титул этот носила с рождения. Об этом позаботился ее супруг, князь Игорь. А может, так решила судьба, и Игорь лишь содействовал реализации заложенного в Энн потенциала.
С первого взгляда все понимали, что перед ними аристократка: высокая, изящная, безупречно одетая, с великолепными манерами.
Княгиня Алехина остро чувствовала, что Хардеманы — грубые американские нувориши. Деньги, отметила она, сидя за обеденным столом в особняке Номера Один в Палм-Бич, не могут купить породу.
Старику вроде бы пить не полагалось. Но он пил. Канадское виски. Стопку или две, но даже эту малость он пил, как крестьянин, больше заинтересованный в эффекте, производимом алкоголем, а не во вкусе напитка.
Княгиня приказала одному из слуг Номера Один съездить за бутылкой «Тиопепе». Другая аристократка, принцесса, много старше ее, по фамилии Эстергази, как-то заметила, что гостей можно угощать только одной маркой шерри, «Тио пепе», подавая его в бокалах венецианского стекла.
Номер Один так и остался дикарем. Инвалидное кресло наложило свои ограничения, но не изменило его сущности. Она помнила Номера Один мускулистым здоровяком. Теперь же он буквально ссохся, потеряв не меньше сорока фунтов. Штанины брюк болтались на атрофированных ногах, плечи стали уже. Номер Один ссутулился, мочки ушей едва не доставали плеч. Лицо покрывала сеть глубоких морщин. Даже за столом он сидел в соломенной шляпе, скрывающей его лысину, обильно усыпанную почечными бляшками.
Княгиня Энн стала снобом. Она к этому стремилась и достигла этого.
Номеру Один не разрешал ось есть то, чем угощали гостью.
— Если в ты знала, какое мне рекомендуют меню. Все без вкуса, без запаха. Но вот что я тебе скажу, Энн. Эти коновалы пользуют меня больше тридцати пяти лет, и я пережил многих из них. Главным образом потому, что не слушал их. А теперь мне уже девяносто пять. Энн, дорогая, не дай тебе Бог дожить до таких лет. Толку в этом нет.
— Нет?
— Нет. Подумай, скольких приходится терять! Господи, Энн, Элизабет ушла сорок четыре года тому назад. Мой сын уже двадцать лет как на том свете. Теперь твоя мать... — Он покачал головой. — Салли была удивительной женщиной. Хорошей женой моему сыну...
— А мне — хорошей матерью, — вставила Энн.
— Да, конечно. Поэтому ты и приехала ко мне, не так ли? Разделить воспоминания...
— Нет, — отрезала Энн. — Я приехала, чтобы выяснить, сможешь ли ты после стольких лет лжи сказать правду.
— Правду?..
— Ты мне не дед, старый лгун!
— Энн!
— Ты мой отец, — черт бы тебя побрал!
— Энн, ради Бога...
— Когда люди умирают, они говорят правду. Это признает даже суд. — Она потянулась к бутылке, налила себе «Тио пепе». — Умирая, мама мне рассказала о том, что между вами было. Лорен Второй знал, что он не мой отец, но ничего мне не сказал. И ты не сказал.
— Не суди нас, Энн, — взмолился старик. — Тебе известно, что у меня был за сын. Ты это выяснила благодаря паршивому, наглому...
— Благодаря Анджело Перино, — уточнила она, — которому я верю больше, чем тебе.
— Тебе не понять. — Номер Один покачал головой. — Салли была такая красивая, такая умная, а Лорен Второй не мог...
— Поэтому ты нашел самый простой способ решения этой проблемы, — холодно бросила Энн. — Откровенно говоря, мне все это глубоко безразлично. Моя жизнь никак не связана с вашей семьей. Вы так и остались парвеню. Но все-таки хотелось бы знать, что я — твоя дочь, а не этого слабака, который покончил с собой. Мы с Игорем не раз задумывались над тем, нет ли в моих генах стремления к самоуничтожению. Поэтому мне было бы спокойнее, знай я, что он не мой отец. Вот так-то... папочка.
— Ты не должна так говорить. К тому же тебе никто не поверит.
— Похоже, Лорен Третий тоже не в курсе. — Энн улыбнулась, покачала головой. — Это ничтожество мне племянник, а не брат.
— Лорен — не ничтожество, — возвысил голос Номер Один.
— Твои потомки по мужской линии не делают тебе чести, — усмехнулась Энн. — Так что связывай свои надежды с женщинами. По своим человеческим качествам я куда лучше Лорена. Да и Бетси тоже. Бетси и я не стали бы нанимать головорезов, чтобы те избили человека до полусмерти. А Лорен нанял. Ему еще повезло, что он не поплатился за это жизнью. У Анджело Перино есть кое-какие связи, знаешь ли он мог бы раздавить Лорена, как муху.
— Не переоценивай итальяшку. И напрасно ты недооцениваешь тех, кого зовешь парвеню. Я создал компанию с мультимиллиардным...
— И при этом ничему не научился, папочка. Ты по-прежнему все тот же мастеровой, умеющий чинить велосипеды. А мой племянник еще и бандит.
Номер Один побагровел.
— Так, значит? Тогда ты, моя дорогая Энн, — декорация. Вот кто ты такая: декорация, купленная аристократом. Точно так же покупаются произведения искусства, мебель, скоростные автомобили. А Бетси... нимфоманка. Своей сексуальной ненасытностью она даст сто очков вперед любому мужчине.
— И тебе тоже? — спросила Энн.
2
Когда Номер Один впервые увидел Синди в платье, он ее не признал. И раньше он видел ее нечасто но, если такое случалось, она представала перед ним в вылинявших, потертых джинсах и футболке, зачастую запачканной маслом. Гонки зачаровывали ее, и она повсюду таскала с собой стереосистему, на которой проигрывала пленки с записями ревущих автомобилей, участвующих в гонках серии «Гран-при». Она крутила их и когда трахалась, потому что рев двигателей усиливал остроту испытываемых ею оргазмов.
После того как Анджело бросил гонки, ушла и она, резко и бесповоротно.
В последний год, после нападения бандитов и яростной стычки с Хардеманами, Синди полностью отбросила все, что, казалось бы, составляло для нее смысл жизни. В одночасье ее перестали интересовать и автомобили, и гонки, и все с этим связанное.
Вот тут и выяснилось, что Синди получила превосходное образование. В мире автогонок она лишь проводила отпуск, пусть он и растянулся на четыре года, отпуск от первоклассного воспитания и дорогостоящих частных школ. Девчушка, готовая лечь под любого автогонщика, внезапно превратилась в даму.
Во время их затянувшегося свадебного путешествия по Европе Синди показала Анджело все знаменитые галереи и познакомила его с шедеврами изобразительного искусства. Ранее Анджело дважды бывал в соборе святого Петра в Риме, но его прежние гиды знали о нем куда меньше, чем Синди.
В деньгах Синди недостатка не испытывала, а потому время от времени покупала картину или скульптуру и отправляла в Штаты. Теперь все они украшали их манхаттанскую квартиру, и Анджело довелось увидеть, как ведущий критик-искусствовед «Нью-Йорк тайме» долго изучал их, переходя от одной картины к другой, отдавая должное и скульптурам, прежде чем объявить, что коллекцию Синди «отличает идеальный вкус».
Дом, в котором они поселились, располагался в восточной части Семьдесят четвертой улицы. Где-то в сороковых годах стену, разделявшую две квартиры, убрали, чтобы получить одну, но большую. Анджело и Синди сняли ее до своего отъезда в Европу, чтобы ремонт закончился до их приезда. В комнатах настелили новый дубовый паркет. Все стены выкрасили белой краской. В гостиной и холле установили специальные светильники для подсветки будущих покупок Синди. Большие окна в восточной стене выходили на Эф-де-эр-драйв и Ист-ривер. Портьеры задвигались и раздвигались с помощью электропривода. Вернувшись из Европы, Анджело и Синди прожили в"Уолдорфе" четыре недели, подбирая мебель и ожидая, пока ее привезут и поставят на место. Анджело, возможно, выбрал бы что-то другое, но в данном случае полностью положился на вкус Синди: полированное дерево, сталь, кожаная, от светло-коричневой до черной, обивка.
Как только они въехали в новую квартиру, Синди начала принимать гостей, и Анджело понял, что ему нечего беспокоиться, оставляя жену одну на время его деловых поездок. Одиночество ей не грозило. В Нью-Йорке жили многие ее подруги по колледжу. Некоторые просто по соседству. Рассказы Синди о мире гонок зачаровывали их. Синди прошла через такое, чего они просто не могли себе представить.
Разжигал их любопытство и мужчина, за которого Синди вышла замуж: высокий, широкоплечий, интересный итальянец старше ее на семнадцать лет, в свое время один из лучших автогонщиков (в 1963 году второй в мировой классификации), а теперь автомобильный инженер. Одна из подруг игриво спросила, не забеременела ли Синди до свадьбы.
— Нет, — ответила та. — Но теперь я беременна.
— Он хорош и в постели? — полюбопытствовала подруга.
— Ширли, с его мозгами он инженер. А с «игрунчиком» — тяжелоатлет. И каждый его подход ко мне — мировой рекорд.
Муж одной из соучениц Синди сказал Анджело, что присутствовал на гонке в Себринге, когда автомобиль Анджело врезался в стену и загорелся. Мужья подруг вообще интересовались его новым бизнесом. Некоторые работали в брокерских конторах и с радостью воспользовались бы компетентным анализом состояния автомобильной промышленности. Анджело подружился с этими людьми, поскольку они могли помочь в становлении его бизнеса. Один из них предложил ему стать членом «Университетского клуба». Анджело согласился и часто приезжал туда на ленч.
Синди купила литографию Лероя Наймана, изображавшую обнаженную девушку, которая полулежала в удобной позе, широко раздвинув ноги, одну в красном, другую — в зеленом чулке. Владелец галереи, продавший литографию, приехал вместе с Синди, чтобы помочь повесить и правильно осветить ее. У Синди уже вырос большой живот, и она не хотела забираться на лестницу, чтобы менять наклон светильника. Когда приехал Анджело, мужчина именно там и находился — на лестнице.
— Анджело, познакомься с Дицем фон Кайзерлингом, — представила мужчину Синди. — Если более формально, Дитрихом фон Кайзерлингом. Он продал мне Наймана.
— Я пожму ему руку, когда он спустится, — улыбнулся Анджело. — А то, не дай Бог, он потеряет равновесие и сверзится с лестницы.
Анджело всмотрелся в литографию и решил, что она ему очень нравится. Хотя поза девушки была, мягко говоря, нескромной, мастерство художника делало свое дело. Литография вызывала восхищение, а не будила плотские чувства.
Фон Кайзерлинг установил-таки светильник и спустился вниз. Высокий, худощавый молодой человек, ровесник Синди, которой пошел двадцать пятый год, симпатичный, хотя, на взгляд Анджело, слишком смазливый. Его наряд составляли двубортный синий блейзер с золотыми пуговицами, белая водолазка из чистого хлопка и отутюженные серые брюки.
— Очень рад познакомиться с вами, мистер Перино. — Фон Кайзерлинг протянул руку, которую Анджело пожал. — Поправьте меня, если я не прав, но мне представляется, что в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году вы гонялись в Нюрбургринге на «Порше-908»? Я там был. Я видел вас, не так ли?
— Видели, — кивнул Анджело. — Моя карьера подходила к концу. Тогда мне удалось не врезаться в стену и не превратиться в факел. Но других достижений в тот год у меня не было.
— Он скромничает, — вмешалась Синди. — Анджело один из лучших пилотов, ив шестьдесят восьмом его по-прежнему опасались.
— Девятьсот восьмую еще называли «Короткий хвост», так?
— Вы кое-что знаете о гоночных моделях. Девятьсот семнадцатая была побыстрее, но не такая маневренная и легкоуправляемая, как девятьсот восьмая. Мне она нравилась.
— Вы гонялись на автомобилях многих фирм. Кто ваш фаворит?
— Пожалуй, «порше»... «феррари».
— Как насчет коньяка? — спросила Синди. — Мне-то нельзя, но почему вы должны страдать?
Мужчины кивнули. Синди принесла бутылку «курвуазье» и два бокала.
Анджело поднял свой.
— За нашу встречу, мистер фон Кайзерлинг.
— Пожалуйста, зовите меня Диц, как и все в Америке. Я — Дитрих Иосиф Максимилиан фон Кайзерлинг, но мне нравится американская простота нравов, так что Диц меня вполне устраивает. Кстати, так называла меня мама. Я, между прочим, не немец, а австриец. Из Вены.
— Диц... хорошо. А я Анджело.
— Диц обратился ко мне с деловым предложением. — Синди повернулась к мужу. — Если мы сможем выработать взаимоприемлемые условия, он мог бы взять меня партнером в свою галерею.
— Условия просты: нам надо решить, как мы будем работать. У Синди скоро родится ребенок, и я понимаю, что молодая мама не сможет уделять бизнесу много времени. Однако, пока у галереи один владелец, я не могу даже уйти в отпуск. Синди будет замещать меня, когда мне потребуется куда-то поехать, к примеру, закупить картины в Европе.
Молодой человек говорил на безупречном английском, которому можно научиться только в Англии.
— Я думаю, вам надо посоветоваться с юристами, — ответил Анджело. — Составить контракт. Я, к примеру, не думаю, что партнерство — хорошая идея. Вам следует создать акционерное общество на базе галереи и поделить акции.
— Похоже, за дельным советом нам надо обращаться к вам, а не к юристам.
— Я возражать не буду, — улыбнулся Анджело. — Помогу, если сумею.
— Заверяю вас, Анджело, без вашего согласия я бы не стал заключать с вашей женой никаких деловых соглашений. Возможно, в этом я несколько старомоден.
Глава 4
1973 год
1
Первым классом или не первым, на «Боинге-747» или на другом самолете, полет в Токио долог, скучен и утомителен. Кроме того, из аэропорта до города на такси добираться добрых полтора часа, и стоит это никак не меньше ста долларов. «Япония не станет ловушкой для туристов, — подумал Анджело. — Она просто ловушка».
В таком вот настроении он пребывал, сидя на заднем сиденье маленького автомобиля. Неудивительно, что «Крайслер» отправил его в Японию первым классом.
Так ему и сказали: все будет по первому классу. «Крайслер» нанял Анджело в качестве консультанта и направил в командировку на японские автомобильные заводы, чтобы он выяснил, каким образом Японии удается производить надежные и недорогие автомобили, требующие лишь периодического техобслуживания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39