Вот хотя бы, к примеру, я. Меня притащила сюда жена, пробыл я здесь неделю, и, признаться, мне уже порядком тут прискучило. Ну, а уж если такому старому, смирному чудаку, как я, здесь скучновато…
— Мне кажется, вас просто не слишком глубоко интересует то, что может предложить вам Венеция, — прервал его молодой человек. — А если бы это вас захватило, вам пришлось бы посвятить года два изучению итальянского языка, ознакомиться с итальянской литературой и историей и с теми немногими образцами итальянского искусства, которые можно обнаружить в английских музеях.
— Хм, — произнес мистер Ривз. — Как-то никогда не думал об этом.
— Да, люди над этим не задумываются, — мягко сказал Робсон. — Но ведь в жизни всегда надо сначала что-то дать, для того чтобы что-то получить; чтобы познать наслаждение, надо сначало потрудиться.
— Совершенно справедливо, — одобрил его слова мистер Ривз. — Мне вот тридцать лет пришлось потрудиться, прежде чем набралось достаточно средств, чтобы уйти от дел…
— О, я, собственно, не это имел в виду, — прервал его Робсон. — Я хотел сказать, что человек должен активно идти навстречу жизни. Она перед ним сама не раскроется. Если человек не развивает себя, он остается слеп, глух и нем, и все великолепие жизни — не для него.
Этого мистер Ривз не понял.
— Так вы, значит, хотите провести всю свою жизнь, любуясь на разные ветхозаветные красоты? — в сердцах спросил он.
— Нет, — сказал Робсон с улыбкой, однако слегка покраснев. — Я, собственно говоря, с осени собираюсь учительствовать.
— Учительствовать! — презрительно фыркнул мистер Ривз. — Немного же вы этак заработаете на жизнь.
— А мне и не нужно зарабатывать на жизнь, — сказал Робсон, краснея еще гуще. — Я получил от родителей гораздо больше, чем мне требуется. Но преподавание, на мой взгляд, — наиболее важная и наиболее пренебрегаемая всеми профессия, и я намерен посвятить себя ей. Мне хотелось бы со временем, когда я накоплю достаточный опыт, открыть собственную школу, где преподавание велось бы так, как мне представляется правильным.
— Боже милостивый, — сказал мистер Ривз в полном изумлении. — Если у вас есть деньги, зачем вам браться за такое дело? Это же не принесет вам никакого дохода! Почему бы не вложить ваш капитал в одно из предприятий у нас в Сити? Если будете вести дело благоразумно, можете нажить хорошее состояние.
— Да я не хочу наживать состояние, — улыбнулся молодой человек. — И я… я не верю в Капитал.
— Не верите в Капитал ? — глубоко уязвленный, воскликнул мистер Ривз. — Что, черт побери, хотите вы этим сказать? Как же мир может существовать без капитала?
— Капитал в истинном смысле этого слова, единственный подлинный капитал, это — земля, оборудование, человеческий мозг и общественный труд, — терпеливо разъяснил Робсон. — Накапливать тут особенно нечего. Денежный капитал — это только покупательная способность, цифры в бухгалтерских книгах. И капитализм может существовать, либо претерпевая цепь замаскированных банкротств, именуемых девальвацией, либо путем непрерывных экспансий, ведущих к войнам и разрушению.
— Деньги — величайшая сила в мире! — с жаром заявил мистер Ривз.
— Я этого не думаю, — спокойно возразил Робсон. — Слова обладают силой, но последнее слово не останется за гроссбухом. Горстка еврейских фанатиков-крестьян низвергла Римскую империю. Теперь возникла новая религия, имя которой коммунизм, и она низвергнет капиталистические империи.
— Ах, так вы коммунист! — с горьким укором воскликнул мистер Ривз.
— Нет. Но порой мне хотелось бы им стать, — невозмутимо ответил Робсон. — К сожалению, мне не хватает религиозного темперамента. И я гляжу вперед. Люди по-прежнему останутся людьми, то есть будут завистливы, честолюбивы, распутны, коварны, своекорыстны, глупы — о, превыше всего глупы! — при любой политической и экономической системе. Если глупость и пороки будут в той или иной форме изжиты, они возродятся с новой силой в другой форме и под другими наименованиями. Если существует такая вещь, как прогресс, то есть истинное усовершенствование человеческой породы, — то он совершается столь медленно, что почти неприметен. Вот почему я хочу быть школьным учителем. Но новая религия учит, что Капитал — порождение всех зол. И капитализм не устоит против разрушительной силы ненависти этой новой фанатической религии.
— Вы хотите сказать, что они отнимут у меня мои деньги ? — в ужасе воскликнул мистер Ривз.
— Я считаю, что это вполне вероятно, — равнодушно сказал Робсон. — А если нет, то капиталистическое правительство поможет вам потерять ваши деньги в результате новых девальваций или новых войн. Отыгрываться на рантье стало уже обычным приемом всех попавших в затруднительное положение правительств.
— Я этому не верю, — сказал мистер Ривз, не переставая думать о своих дукатах.
— Так спокойнее, — согласился Робсон. — И тем не менее ваша жизнь всегда зависит от тех или иных непредвиденных случайностей. Но пусть это вас не расстраивает. Утешьтесь. Почти во все периоды истории человечества жизнь была тяжелой, жестокой и подверженной всевозможным превратностям почти для всех людей. И теперь она осталась такой же для очень многих, только мы случайно не принадлежим к их числу. И при этом еще удивляемся, что они, такие нехорошие, завидуют нам и хотят с нами разделаться. Можно только поражаться тому, что они терпят нас так долго…
— Но мы же никому не приносим зла! — негодующе заявил мистер Ривз.
— Мы приносим им зло тем, что сыты и беспечны, в то время как они недоедают и не могут избавиться от забот, — сказал Робсон. — Разве этого не достаточно?
— Так что же нам теперь делать? — в большом расстройстве воскликнул мистер Ривз.
— Надо распорядиться, чтобы нам принесли еще выпить, — сказал Робсон. — А там, глядишь, уже и обедать пора.
— Вы слишком пессимистично настроены, — решил мистер Ривз, взволнованно нажимая кнопку звонка.
— Совершенно напротив, — сказал Робсон. — Я — эволюционист. Значит, самый большой оптимист на свете. Я сравниваю нас с нашими предками: вот мы спокойно сидим здесь, в этом чуточку старомодном салоне отеля, в то время как наши предки сидели на корточках в пещере, после того как им удалось изгнать оттуда медведей, сидели там, не зная ни наук, ни искусств, ни красивых женщин, ни спокойного досуга. И я исполнен надежды. Я хочу сказать — бываю порой исполнен. Будущее, быть может, отдалено от нас не менее, чем мы отдалены от наших предков. Но, с другой стороны, быть может, и нет… Спасибо, я не хочу виски, я выпью еще немного лимонада.
В этот вечер за обедом мистер Ривз был необычно молчалив. Поверхностный наблюдатель мог бы сделать вывод, что молчаливость мистера Ривза вызвана меланхоличными воспоминаниями о нежных телячьих отбивных или сочной утке по-эйлсберски, так весело украшавших его стол в Мэрвуде в это время года… а тут все эти затеи ресторанной кухни, которые только дразнят воображение, не удовлетворяя аппетита! Но поверхностный наблюдатель был бы прав только наполовину. Неоспоримо, конечно, что мистер Ривз рассматривал неудовлетворительный обед как своего рода катастрофу, однако в настоящее время он уже примирился с неизбежным. Но он размышлял, или — поскольку это слово слишком претенциозно для такого простодушного человека, — он, проще говоря, думал.
Предметом его размышлений или дум была его беседа с неким молодым человеком в полумраке салона. Мистер Ривз отнюдь не относился к тому разряду людей преклонного возраста, которые каждого человека моложе тридцати лет считают странным и назойливым дегенератом. Мистер Ривз и сам имел сына, которым он втайне гордился — может быть, даже несколько больше, чем следовало с объективной точки зрения. Но при всем том он отнюдь не страдал оголтелым отцовским фанатизмом и вполне мог оценить достоинства других молодых людей, если только они действительно были достоинствами в его глазах. Мистер Ривз готов был делать скидку на горячность и неопытность юности, однако в этом случае такой скидки и не требовалось. По правде говоря, у мистера Ривза осталось неприятное ощущение, что молодой Робсон сам делал ему скидку. Молодой человек явно разбирался в некоторых вопросах лучше мистера Ривза и, главное, уже размышлял над ними. «Как это получилось, что я все-таки недостаточно образован?» — огорченно спрашивал себя мистер Ривз.
Если бы молодой человек вел себя нагло, мистер Ривз не обратил бы внимания на его слова; он со смехом отмахнулся бы от них как от мальчишеского вздора. Но эта искренняя, деликатная, непритязательная манера… Неужто Робсон прав в своем суждении — ну хотя бы относительно Капитала? Как в свое время когда-то мистер Ривз пытался размышлять о Времени, так теперь он размышлял о Капитале. Что же в самом-то деле сохраняется и передается из поколения в поколение? Хлеб? Бифштексы? Автомобили? Одежда? Скот? Фабрики? Патентованные медикаменты? Пиво? Явно нет. Дома? Книги? Meбель? Идеи? Да, в какой-то мере, но только старые дома приходится подновлять (их дом в Мэрвуде уже и сейчас требует ремонта), старые книги приходится перечитывать, со старой мебелью приходится свыкаться, старые идеи приходится пересматривать. Мистера Ривза охватил страх. В растерянности он начинал постигать, что именно подразумевал мистер Уиллоби Хьютон под этим своим вечно меняющимся потоком. А что, если Капитализм тоже всего-навсего поток, часть этого потока?
— Но он делает свое дело! — произнес мистер Ривз вслух, покрываясь от волнения испариной.
— Кто делает свое дело? — удивленно спросила миссис Ривз, и даже Марсель со снисходительным любопытством взглянула на отца.
— Да так, никто… — поспешно сказал порядком смущенный мистер Ривз, — я просто задумался о… коммерции.
Мистер Ривз возвратился к своим размышлениям. Они были не слишком успокоительны. Он почувствовал неприязнь к мистеру Робсону. Кто дал этому мальчишке право омрачать приятный послеполуденный отдых мистера Ривза такими бередящими душу умозаключениями? Что он сам-то понимает в коммерции? Нахватался разных теорий! Пустомеля, школьный учителишка! Мистер Ривз терпеть не мог школьных учителей и школьных учительниц — они забирают у вас славного, симпатичного ребенка и возвращают самонадеянного, нахального, молодого грубияна. Обозвав за глаза мистера Робсона школьным учителишкой, мистер Ривз несколько утешился. Он почувствовал себя поспокойнее. «Новая религия учит, что капитализм — порождение всех зол». Хм! Школьный учитель! Отродясь не слыхал подобной чепухи! И почему полиция терпит все это?…
После обеда миссис Ривз и Марсель пожелали отправиться на площадь Святого Марка в кафе Флориана поесть мороженого. Мистер Ривз волей-неволей должен был их сопровождать. Он предпочел бы снять ботинки, прилечь и постараться поосновательнее вникнуть в смысл первых вступительных глав Бэдекера, чтобы не оказаться в унизительном положении из-за своего незнания Венеции, если ему придется снова встретиться с Робсоном. Два года? Да пошел он к черту! Неглупый человек может разобраться в этом за два дня… Но в Венеции мужчины ведут себя так нахально, что невозможно отпустить двух порядочных женщин на улицу без провожатого. Итак, мистер Ривз направился к Флориану, где заказал себе кофе с коньяком, и со смешанным чувством удовлетворения и страха наблюдал, как его дамы поедают мороженое.
Чей-то манерный голос громко прозвучал в его ушах:
— Мой до-огой Ривз! Как вы поживаете? Какая приятная встреча!
Мистер Ривз вздрогнул, поднял голову и с удивлением, но без особого удовольствия увидел перед собой шарообразный живот и алкоголически-багровые мясистые щечки мистера Брюса Роберта; свиное рыльце его морщила лицемерная светская улыбочка. Рядом стояла его обожаемая супруга, более чем когда-либо напоминавшая что-то рыбное и что-то жареное. Мистер Ривз нехотя поднялся со стула и пожал простертые к нему руки. Затем представил Марсель. И уже готов был отделаться от этой парочки, снова опустившись на стул, как, к его возмущению и досаде, миссис Ривз сладко проворковала:
— Может быть, вы присядете за наш столик?
Теперь уже обыкновенная учтивость требовала, чтобы мистер Ривз подтвердил приглашение, однако он успел метнуть в Джейн один из своих самых свирепых взглядов.
Приглашение было тотчас принято, и мистер Ривз — извечный финансовый козел отпущения — заказал для всех мороженое и выпивку.
— Мы неутомимо разыскивали вас по всем каналам, campo и calle Венеции, — заявил мистер Роберт в своей обычной напыщенной манере.
— Мистер Хоукснитч написал нам, что вы здесь, но забыл сообщить, в каком отеле, — присовокупила миссис Роберт, озаряя лучезарной улыбкой мистера Ривза.
Мистер Ривз по меньшей мере в сотый раз мысленно проклял мистера Хоукснитча.
— Мы так рады видеть вас, — нежно прощебетала миссис Ривз. — И так мило с вашей стороны, что вы нас разыскивали.
— Вы уже чувствуете себя лучше? — покровительственно спросил мистер Роберт, окидывая взглядом мистера Ривза.
— Кто? Я? — с удивлением переспросил тот.
— Вы ведь были больны, — сказал мистер Роберт таким тоном, словно старался успокоить капризного больного, только что выведенного из коматозного состояния.
— Впервые об этом слышу, — раздраженно возразил мистер Ривз. — Я…
— Мой муж находился в чрезвычайно подавленном состоянии после стольких лет тяжелой работы, — перебила его миссис Ривз, — вот я и подумала, что надо ему переменить обстановку.
Мистер Ривз пристально поглядел на жену. Какого черта вздумалось Джейн выдавать его за больного? В следующий раз она еще, чего доброго, выдаст его за сумасшедшего!
— И вы, значит, отправились в Венецию, — умозаключил мистер Роберт. — Это воистину колыбель культуры, обитель интеллектуального отдохновения. Ах, Венеция, Венеция, бессме-э-тная невеста Адриатики, ее имя вписано в наших сердцах!
Мистер Ривз оторопело заморгал глазами.
— Мы обожаем Венецию, — поделилась с ними миссис Роберт таким торжественным тоном, словно это придавало Венеции последний, завершающий cachet . — Венеция — это нечто уникальное!
— А мне казалось, — не без злого умысла, пожалуй, заметил мистер Ривз, — что вы особенно обожаете какое-то там Боуди-Роуди или что-то в этом роде?
— Бо-диге-у? — снисходительно подсказал мистер Роберт. — Мне кажется, я могу без особого преувеличения сказать, что Бо-диге-а нас разоча-а-овала. Решительно разоча-а-овала.
— Она так нам нравилась, — пояснила миссис Роберт, — что мы даже собирались там поселиться, но теперь она наводнена людьми.
— И притом самыми ужасными заурядными обывателями, знаете ли, — надменно произнес мистер Роберт. — Ту-истами.
— А мы что же, разве не туристы? — заметил мистер Ривз.
— Сударь, — сказал мистер Роберт, — нас же нельзя ставить на одну доску с обыкновенными ту-истами, которые, урвав себе два-три дня, беспокойно мечутся туда-сюда и глазеют, ничего не видя, на шедевры многовекового искусства. Мы путешествуем культу-у-уно и умеем пользоваться досугом. Ведь это для нас — как сказал когда-то наш бедный до-о-гой Готье, так восхитительно выразивший свою мысль, — и существует зримый мир.
— Хм, — произнес мистер Ривз.
— Марсель в полном восторге от Венеции, — сказала миссис Ривз, слегка погрешив против истины. — Она ведь пишет маслом, вы знаете.
— В самом деле? — воскликнула миссис Роберт. — Как это восхитительно, что она в таком юном возрасте познает Венецию. Я всегда говорила, что Венеция — это рай для художников.
— Не правда ли, Ка-апа-ччо — это само вдохновение? — любезно осведомился мистер Роберт. — Я всегда говорил, что Ка-апа-ччо воплотил дух Венеции.
— О, меня интересует только современное искусство, — заносчиво ответила Марсель. — Эти старые мастера, конечно, ничего, но разве от них можно еще чему-нибудь научиться!
— Молодость, ха-ха-ха! — благосклонно рассмеялся мистер Роберт. — Всегда эта оча-а-овательная нете-епимость. Но, мой юный судия, позвольте мне ходатайствовать пе-ед вами за осужденного Ка-апа-ччо. — И мистер Роберт лукаво скосил на собеседницу свиные глазки, весьма довольный своим неподражаемо тонким юмором. — Прежде всего в Ка-апа-ччо вы обнаружите…
И мистер Роберт принялся весьма пространно развивать свои взгляды на творчество Карпаччо, а миссис. Роберт в восторженном трансе слушала излияния своего мужа. Мистер Ривз подавил зевок и украдкой поглядел на часы. Еще не было десяти. Как удрать отсюда? Мистер и миссис Роберт, по-видимому, были твердо намерены проявлять свою любезность до конца. Мистер Ривз наивно недоумевал, чем вызвана такая резкая перемена после высокомерной снисходительности, проявленной на коктейле всего несколько недель назад. В изумлении слушал он миссис Роберт, которая приглашала Джейн и Марсель в гости — поглядеть «самый восхитительный сад на Гвидечче, принадлежащий нашему старинному другу леди Мэннингтри».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Мне кажется, вас просто не слишком глубоко интересует то, что может предложить вам Венеция, — прервал его молодой человек. — А если бы это вас захватило, вам пришлось бы посвятить года два изучению итальянского языка, ознакомиться с итальянской литературой и историей и с теми немногими образцами итальянского искусства, которые можно обнаружить в английских музеях.
— Хм, — произнес мистер Ривз. — Как-то никогда не думал об этом.
— Да, люди над этим не задумываются, — мягко сказал Робсон. — Но ведь в жизни всегда надо сначала что-то дать, для того чтобы что-то получить; чтобы познать наслаждение, надо сначало потрудиться.
— Совершенно справедливо, — одобрил его слова мистер Ривз. — Мне вот тридцать лет пришлось потрудиться, прежде чем набралось достаточно средств, чтобы уйти от дел…
— О, я, собственно, не это имел в виду, — прервал его Робсон. — Я хотел сказать, что человек должен активно идти навстречу жизни. Она перед ним сама не раскроется. Если человек не развивает себя, он остается слеп, глух и нем, и все великолепие жизни — не для него.
Этого мистер Ривз не понял.
— Так вы, значит, хотите провести всю свою жизнь, любуясь на разные ветхозаветные красоты? — в сердцах спросил он.
— Нет, — сказал Робсон с улыбкой, однако слегка покраснев. — Я, собственно говоря, с осени собираюсь учительствовать.
— Учительствовать! — презрительно фыркнул мистер Ривз. — Немного же вы этак заработаете на жизнь.
— А мне и не нужно зарабатывать на жизнь, — сказал Робсон, краснея еще гуще. — Я получил от родителей гораздо больше, чем мне требуется. Но преподавание, на мой взгляд, — наиболее важная и наиболее пренебрегаемая всеми профессия, и я намерен посвятить себя ей. Мне хотелось бы со временем, когда я накоплю достаточный опыт, открыть собственную школу, где преподавание велось бы так, как мне представляется правильным.
— Боже милостивый, — сказал мистер Ривз в полном изумлении. — Если у вас есть деньги, зачем вам браться за такое дело? Это же не принесет вам никакого дохода! Почему бы не вложить ваш капитал в одно из предприятий у нас в Сити? Если будете вести дело благоразумно, можете нажить хорошее состояние.
— Да я не хочу наживать состояние, — улыбнулся молодой человек. — И я… я не верю в Капитал.
— Не верите в Капитал ? — глубоко уязвленный, воскликнул мистер Ривз. — Что, черт побери, хотите вы этим сказать? Как же мир может существовать без капитала?
— Капитал в истинном смысле этого слова, единственный подлинный капитал, это — земля, оборудование, человеческий мозг и общественный труд, — терпеливо разъяснил Робсон. — Накапливать тут особенно нечего. Денежный капитал — это только покупательная способность, цифры в бухгалтерских книгах. И капитализм может существовать, либо претерпевая цепь замаскированных банкротств, именуемых девальвацией, либо путем непрерывных экспансий, ведущих к войнам и разрушению.
— Деньги — величайшая сила в мире! — с жаром заявил мистер Ривз.
— Я этого не думаю, — спокойно возразил Робсон. — Слова обладают силой, но последнее слово не останется за гроссбухом. Горстка еврейских фанатиков-крестьян низвергла Римскую империю. Теперь возникла новая религия, имя которой коммунизм, и она низвергнет капиталистические империи.
— Ах, так вы коммунист! — с горьким укором воскликнул мистер Ривз.
— Нет. Но порой мне хотелось бы им стать, — невозмутимо ответил Робсон. — К сожалению, мне не хватает религиозного темперамента. И я гляжу вперед. Люди по-прежнему останутся людьми, то есть будут завистливы, честолюбивы, распутны, коварны, своекорыстны, глупы — о, превыше всего глупы! — при любой политической и экономической системе. Если глупость и пороки будут в той или иной форме изжиты, они возродятся с новой силой в другой форме и под другими наименованиями. Если существует такая вещь, как прогресс, то есть истинное усовершенствование человеческой породы, — то он совершается столь медленно, что почти неприметен. Вот почему я хочу быть школьным учителем. Но новая религия учит, что Капитал — порождение всех зол. И капитализм не устоит против разрушительной силы ненависти этой новой фанатической религии.
— Вы хотите сказать, что они отнимут у меня мои деньги ? — в ужасе воскликнул мистер Ривз.
— Я считаю, что это вполне вероятно, — равнодушно сказал Робсон. — А если нет, то капиталистическое правительство поможет вам потерять ваши деньги в результате новых девальваций или новых войн. Отыгрываться на рантье стало уже обычным приемом всех попавших в затруднительное положение правительств.
— Я этому не верю, — сказал мистер Ривз, не переставая думать о своих дукатах.
— Так спокойнее, — согласился Робсон. — И тем не менее ваша жизнь всегда зависит от тех или иных непредвиденных случайностей. Но пусть это вас не расстраивает. Утешьтесь. Почти во все периоды истории человечества жизнь была тяжелой, жестокой и подверженной всевозможным превратностям почти для всех людей. И теперь она осталась такой же для очень многих, только мы случайно не принадлежим к их числу. И при этом еще удивляемся, что они, такие нехорошие, завидуют нам и хотят с нами разделаться. Можно только поражаться тому, что они терпят нас так долго…
— Но мы же никому не приносим зла! — негодующе заявил мистер Ривз.
— Мы приносим им зло тем, что сыты и беспечны, в то время как они недоедают и не могут избавиться от забот, — сказал Робсон. — Разве этого не достаточно?
— Так что же нам теперь делать? — в большом расстройстве воскликнул мистер Ривз.
— Надо распорядиться, чтобы нам принесли еще выпить, — сказал Робсон. — А там, глядишь, уже и обедать пора.
— Вы слишком пессимистично настроены, — решил мистер Ривз, взволнованно нажимая кнопку звонка.
— Совершенно напротив, — сказал Робсон. — Я — эволюционист. Значит, самый большой оптимист на свете. Я сравниваю нас с нашими предками: вот мы спокойно сидим здесь, в этом чуточку старомодном салоне отеля, в то время как наши предки сидели на корточках в пещере, после того как им удалось изгнать оттуда медведей, сидели там, не зная ни наук, ни искусств, ни красивых женщин, ни спокойного досуга. И я исполнен надежды. Я хочу сказать — бываю порой исполнен. Будущее, быть может, отдалено от нас не менее, чем мы отдалены от наших предков. Но, с другой стороны, быть может, и нет… Спасибо, я не хочу виски, я выпью еще немного лимонада.
В этот вечер за обедом мистер Ривз был необычно молчалив. Поверхностный наблюдатель мог бы сделать вывод, что молчаливость мистера Ривза вызвана меланхоличными воспоминаниями о нежных телячьих отбивных или сочной утке по-эйлсберски, так весело украшавших его стол в Мэрвуде в это время года… а тут все эти затеи ресторанной кухни, которые только дразнят воображение, не удовлетворяя аппетита! Но поверхностный наблюдатель был бы прав только наполовину. Неоспоримо, конечно, что мистер Ривз рассматривал неудовлетворительный обед как своего рода катастрофу, однако в настоящее время он уже примирился с неизбежным. Но он размышлял, или — поскольку это слово слишком претенциозно для такого простодушного человека, — он, проще говоря, думал.
Предметом его размышлений или дум была его беседа с неким молодым человеком в полумраке салона. Мистер Ривз отнюдь не относился к тому разряду людей преклонного возраста, которые каждого человека моложе тридцати лет считают странным и назойливым дегенератом. Мистер Ривз и сам имел сына, которым он втайне гордился — может быть, даже несколько больше, чем следовало с объективной точки зрения. Но при всем том он отнюдь не страдал оголтелым отцовским фанатизмом и вполне мог оценить достоинства других молодых людей, если только они действительно были достоинствами в его глазах. Мистер Ривз готов был делать скидку на горячность и неопытность юности, однако в этом случае такой скидки и не требовалось. По правде говоря, у мистера Ривза осталось неприятное ощущение, что молодой Робсон сам делал ему скидку. Молодой человек явно разбирался в некоторых вопросах лучше мистера Ривза и, главное, уже размышлял над ними. «Как это получилось, что я все-таки недостаточно образован?» — огорченно спрашивал себя мистер Ривз.
Если бы молодой человек вел себя нагло, мистер Ривз не обратил бы внимания на его слова; он со смехом отмахнулся бы от них как от мальчишеского вздора. Но эта искренняя, деликатная, непритязательная манера… Неужто Робсон прав в своем суждении — ну хотя бы относительно Капитала? Как в свое время когда-то мистер Ривз пытался размышлять о Времени, так теперь он размышлял о Капитале. Что же в самом-то деле сохраняется и передается из поколения в поколение? Хлеб? Бифштексы? Автомобили? Одежда? Скот? Фабрики? Патентованные медикаменты? Пиво? Явно нет. Дома? Книги? Meбель? Идеи? Да, в какой-то мере, но только старые дома приходится подновлять (их дом в Мэрвуде уже и сейчас требует ремонта), старые книги приходится перечитывать, со старой мебелью приходится свыкаться, старые идеи приходится пересматривать. Мистера Ривза охватил страх. В растерянности он начинал постигать, что именно подразумевал мистер Уиллоби Хьютон под этим своим вечно меняющимся потоком. А что, если Капитализм тоже всего-навсего поток, часть этого потока?
— Но он делает свое дело! — произнес мистер Ривз вслух, покрываясь от волнения испариной.
— Кто делает свое дело? — удивленно спросила миссис Ривз, и даже Марсель со снисходительным любопытством взглянула на отца.
— Да так, никто… — поспешно сказал порядком смущенный мистер Ривз, — я просто задумался о… коммерции.
Мистер Ривз возвратился к своим размышлениям. Они были не слишком успокоительны. Он почувствовал неприязнь к мистеру Робсону. Кто дал этому мальчишке право омрачать приятный послеполуденный отдых мистера Ривза такими бередящими душу умозаключениями? Что он сам-то понимает в коммерции? Нахватался разных теорий! Пустомеля, школьный учителишка! Мистер Ривз терпеть не мог школьных учителей и школьных учительниц — они забирают у вас славного, симпатичного ребенка и возвращают самонадеянного, нахального, молодого грубияна. Обозвав за глаза мистера Робсона школьным учителишкой, мистер Ривз несколько утешился. Он почувствовал себя поспокойнее. «Новая религия учит, что капитализм — порождение всех зол». Хм! Школьный учитель! Отродясь не слыхал подобной чепухи! И почему полиция терпит все это?…
После обеда миссис Ривз и Марсель пожелали отправиться на площадь Святого Марка в кафе Флориана поесть мороженого. Мистер Ривз волей-неволей должен был их сопровождать. Он предпочел бы снять ботинки, прилечь и постараться поосновательнее вникнуть в смысл первых вступительных глав Бэдекера, чтобы не оказаться в унизительном положении из-за своего незнания Венеции, если ему придется снова встретиться с Робсоном. Два года? Да пошел он к черту! Неглупый человек может разобраться в этом за два дня… Но в Венеции мужчины ведут себя так нахально, что невозможно отпустить двух порядочных женщин на улицу без провожатого. Итак, мистер Ривз направился к Флориану, где заказал себе кофе с коньяком, и со смешанным чувством удовлетворения и страха наблюдал, как его дамы поедают мороженое.
Чей-то манерный голос громко прозвучал в его ушах:
— Мой до-огой Ривз! Как вы поживаете? Какая приятная встреча!
Мистер Ривз вздрогнул, поднял голову и с удивлением, но без особого удовольствия увидел перед собой шарообразный живот и алкоголически-багровые мясистые щечки мистера Брюса Роберта; свиное рыльце его морщила лицемерная светская улыбочка. Рядом стояла его обожаемая супруга, более чем когда-либо напоминавшая что-то рыбное и что-то жареное. Мистер Ривз нехотя поднялся со стула и пожал простертые к нему руки. Затем представил Марсель. И уже готов был отделаться от этой парочки, снова опустившись на стул, как, к его возмущению и досаде, миссис Ривз сладко проворковала:
— Может быть, вы присядете за наш столик?
Теперь уже обыкновенная учтивость требовала, чтобы мистер Ривз подтвердил приглашение, однако он успел метнуть в Джейн один из своих самых свирепых взглядов.
Приглашение было тотчас принято, и мистер Ривз — извечный финансовый козел отпущения — заказал для всех мороженое и выпивку.
— Мы неутомимо разыскивали вас по всем каналам, campo и calle Венеции, — заявил мистер Роберт в своей обычной напыщенной манере.
— Мистер Хоукснитч написал нам, что вы здесь, но забыл сообщить, в каком отеле, — присовокупила миссис Роберт, озаряя лучезарной улыбкой мистера Ривза.
Мистер Ривз по меньшей мере в сотый раз мысленно проклял мистера Хоукснитча.
— Мы так рады видеть вас, — нежно прощебетала миссис Ривз. — И так мило с вашей стороны, что вы нас разыскивали.
— Вы уже чувствуете себя лучше? — покровительственно спросил мистер Роберт, окидывая взглядом мистера Ривза.
— Кто? Я? — с удивлением переспросил тот.
— Вы ведь были больны, — сказал мистер Роберт таким тоном, словно старался успокоить капризного больного, только что выведенного из коматозного состояния.
— Впервые об этом слышу, — раздраженно возразил мистер Ривз. — Я…
— Мой муж находился в чрезвычайно подавленном состоянии после стольких лет тяжелой работы, — перебила его миссис Ривз, — вот я и подумала, что надо ему переменить обстановку.
Мистер Ривз пристально поглядел на жену. Какого черта вздумалось Джейн выдавать его за больного? В следующий раз она еще, чего доброго, выдаст его за сумасшедшего!
— И вы, значит, отправились в Венецию, — умозаключил мистер Роберт. — Это воистину колыбель культуры, обитель интеллектуального отдохновения. Ах, Венеция, Венеция, бессме-э-тная невеста Адриатики, ее имя вписано в наших сердцах!
Мистер Ривз оторопело заморгал глазами.
— Мы обожаем Венецию, — поделилась с ними миссис Роберт таким торжественным тоном, словно это придавало Венеции последний, завершающий cachet . — Венеция — это нечто уникальное!
— А мне казалось, — не без злого умысла, пожалуй, заметил мистер Ривз, — что вы особенно обожаете какое-то там Боуди-Роуди или что-то в этом роде?
— Бо-диге-у? — снисходительно подсказал мистер Роберт. — Мне кажется, я могу без особого преувеличения сказать, что Бо-диге-а нас разоча-а-овала. Решительно разоча-а-овала.
— Она так нам нравилась, — пояснила миссис Роберт, — что мы даже собирались там поселиться, но теперь она наводнена людьми.
— И притом самыми ужасными заурядными обывателями, знаете ли, — надменно произнес мистер Роберт. — Ту-истами.
— А мы что же, разве не туристы? — заметил мистер Ривз.
— Сударь, — сказал мистер Роберт, — нас же нельзя ставить на одну доску с обыкновенными ту-истами, которые, урвав себе два-три дня, беспокойно мечутся туда-сюда и глазеют, ничего не видя, на шедевры многовекового искусства. Мы путешествуем культу-у-уно и умеем пользоваться досугом. Ведь это для нас — как сказал когда-то наш бедный до-о-гой Готье, так восхитительно выразивший свою мысль, — и существует зримый мир.
— Хм, — произнес мистер Ривз.
— Марсель в полном восторге от Венеции, — сказала миссис Ривз, слегка погрешив против истины. — Она ведь пишет маслом, вы знаете.
— В самом деле? — воскликнула миссис Роберт. — Как это восхитительно, что она в таком юном возрасте познает Венецию. Я всегда говорила, что Венеция — это рай для художников.
— Не правда ли, Ка-апа-ччо — это само вдохновение? — любезно осведомился мистер Роберт. — Я всегда говорил, что Ка-апа-ччо воплотил дух Венеции.
— О, меня интересует только современное искусство, — заносчиво ответила Марсель. — Эти старые мастера, конечно, ничего, но разве от них можно еще чему-нибудь научиться!
— Молодость, ха-ха-ха! — благосклонно рассмеялся мистер Роберт. — Всегда эта оча-а-овательная нете-епимость. Но, мой юный судия, позвольте мне ходатайствовать пе-ед вами за осужденного Ка-апа-ччо. — И мистер Роберт лукаво скосил на собеседницу свиные глазки, весьма довольный своим неподражаемо тонким юмором. — Прежде всего в Ка-апа-ччо вы обнаружите…
И мистер Роберт принялся весьма пространно развивать свои взгляды на творчество Карпаччо, а миссис. Роберт в восторженном трансе слушала излияния своего мужа. Мистер Ривз подавил зевок и украдкой поглядел на часы. Еще не было десяти. Как удрать отсюда? Мистер и миссис Роберт, по-видимому, были твердо намерены проявлять свою любезность до конца. Мистер Ривз наивно недоумевал, чем вызвана такая резкая перемена после высокомерной снисходительности, проявленной на коктейле всего несколько недель назад. В изумлении слушал он миссис Роберт, которая приглашала Джейн и Марсель в гости — поглядеть «самый восхитительный сад на Гвидечче, принадлежащий нашему старинному другу леди Мэннингтри».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33