Александр Продан, Кишинев
«Ричард Олдингтон «Семеро против Ривза»»: Издательство «Художественная литература»; Москва; 1968
Аннотация
Это шестой по счету роман видного английского писателя, шестой из семи, написанных им в тридцатые годы, точнее сказать, с 1929 по 1939 год, в самый активный и плодотворный период его творчества. Все семь романов посвящены современной теме и составляют как бы единый цикл, обративший на себя внимание искренностью авторской исповеди и страстными обличениями буржуазной действительности в годы наступления фашистской реакции. Может показаться, однако, что «Семеро против Ривза» — «комедия-фарс», как обозначен роман в подзаголовке, стоит особняком. Фарсовая комедийность действительно выделяет его, но выделяет в общем ряду. Манера и дух едкого шаржа представлены здесь в необычной концентрации, определяют стиль всей книги. Однако эту манеру и дух не трудно отыскать и в первом романе Олдингтона — в его «Смерти героя». Там же легко обнаружить истоки основной темы «Семеро против Ривза», в тех эпизодах, где речь идет о «единственно умных людях», как саркастически назвал Олдингтон полных самомнения вожаков западного модернизма, в русле которого, в начале десятых годов, начал он, тогда поэт-имажист, свою литературную деятельность.
Ричард Олдингтон
Семеро против Ривза

КОМЕДИЯ-ФАРС
Перевод с английского Т. КУДРЯВЦЕВОЙ и Т. ОЗЕРСКОЙ
RICHARD ALDINGTON Seven against Reeves
Comedy-farce
1938
Сэр Тоби: Разве наша жизнь не состоит из четырех стихий?
Сэр Эндрю: Понимаешь, я и сам это слышал, но, по мне, так она состоит из еды и питья.
«Двенадцатая ночь», акт II, сцена 3.
Шекспир,

ОДИН
Желтовато-оранжевые занавеси спальной ярко пылали, пропуская в комнату мягкий свет восходящего апрельского солнца. В одной из двух односпальных хиловских кроватей покоилась в объятиях сна миссис Джейк Ривз, и, хотя тело ее было неподвижно, дух ее блуждал в неизведанных пучинах подсознательного. В другой, — словно футболист ночной команды, в красно-белой полосатой пижаме, — спал ее муж, связанный с нею узами законного брака, освященного в церкви св. Марии в году тысяча девятьсот десятом от Рождества Христова.
Мистер Джон Мейсон Ривз не был неподвижен. С уст его слетали легкие стоны, а руки и ноги конвульсивно подергивались, как у собаки, которая заснула возле камина и видит страшный сон. И, подобно спящей собаке, спящий мистер Ривз видел сон. Теперь, в пятьдесят лет, мистеру Ривзу редко снились прелестные особы женского пола, но этот сон составлял исключение. И особа женского пола была действительно прелестна. Возникла она в не очень связном сне мистера Ривза в тот момент, когда он ехал в двуколке по Солсбери.
По мнению этого персонажа из сна мистера Ривза, ему было почему-то крайне необходимо вступить в интимные отношения с загадочной незнакомкой, обладавшей поистине удивительным даром ускользать от него. Не расплатившись с возницей, мистер Ривз выскочил из двуколки и помчался за незнакомкой по бесконечным лестницам — вверх, вниз, потом вдруг непостижимым образом вспорхнул ввысь и низринулся вслед за нею в пучину моря. Очутившись же в море, он, как человек изобретательный, упорный и деловой, тотчас зафрахтовал для себя и своей красавицы океанский теплоход. Только вот — сумеет ли он ее поймать? А она с дьявольским коварством ускользала от него — то нырнет за дымовую трубу, то спрячется за шезлонг, то мелькнет на верхней палубе, то уже сидит в баре третьего класса, то пленительно улыбается ему из окна каюты эконома, а секундой позже уже раскачивается, обнаженная, на радиопроводах.
Чего ж тут удивительного, если мистер Ривз дергался и стонал?
Напрягши все силы, чтобы настичь красавицу, мистер Ривз дернулся в последний раз и очнулся. Широко раскрыл круглые, как у совы, глаза и, моргая, уставился на оранжевые занавеси. Где же?… Ах, это был, значит, сон. Слишком он приналег на foie gras и старое бургундское за прощальным обедом накануне. Мистер Ривз подвигал челюстями, пытаясь вызвать слюну, чтобы смочить язык, который, казалось, превратился в кусок ссохшегося каната.
«Спал с открытым ртом — скверная привычка».
Осторожно, чтобы не разбудить супругу, мистер Ривз перегнулся всем телом к ночному столику и выпил стакан воды.
«А, вот теперь другое дело. Что ни говори, а лучше воды ничего нет на свете. Все-таки голова немножко побаливает. Жаль, что друзья не умеют ограничивать свое гостеприимство. Но — сам виноват, сам виноват. Надо принять две таблетки аспирина».
Роясь в ящике ночного столика, мистер Ривз взглянул на часы — массивные золотые часы Викторианской эпохи, которые он свято хранил в память об отце. 7 часов 33 минуты. Мистер Ривз самодовольно улыбнулся. По причинам, неведомым науке, мистер Ривз невероятно гордился тем, что организм его до сих пор работал по твердо установленному графику и он всегда просыпался в семь тридцать. «Когда бы я ни лег, — хвастался он, — мне не нужно заводить будильник или просить, чтобы меня разбудили, всегда просыпаюсь ровно в семь тридцать, чудеса, да и только!» И тот, кому сообщалось об этом удивительном даре, — пусть даже не в первый раз, — неизменно соглашался, что это в самом деле чудеса. А ведь есть на свете мизантропы, которые сетуют на то, что люди нетерпимы друг к другу.
Проглотив, без особого удовольствия, таблетки аспирина и запив их большим глотком воды, мистер Ривз с легким вздохом поистине чувственного удовлетворения откинулся на подушки. Он еще немного понежился в теплой постели, а затем, чувствуя, что окончательно проснулся, тихонько закурил сигарету.
«Лихо вчера все прошло. От такого можно и нос задрать. Превосходный обед, хорошее вино — рекой лилось. Крачли, Саймонс — чертовски хорошую речь он произнес, — Фенвик, Харрисон, Мандслей — сквернослов, но чертовски хороший малый. Все они чертовски хорошие люди. Мне их будет не хватать. И они сказали, что им тоже будет меня не хватать. Да… тридцать лет! Пролетели как миг. Интересно, будет ли Джорджу в „Звезде“ не хватать меня? Ведь он подавал мне ленч… с девятнадцатого по тридцать седьмой — это значит восемнадцать лет. Я помню, когда он демобилизовался. Был в стрелковых частях. Имеет медаль за отличную службу. Но кому это сейчас интересно? Все мы стареем. „Давненько не видал мистера Ривза, сэр, надеюсь, ничего с ним не случилось, сэр?“ — „Да разве вы не знаете, Джордж, мистер Ривз ведь удалился на покой“. — „Удалился на покой? Слова мне об этом не сказал, сэр. Ох, и скрытный же человек, этот мистер Ривз, сэр, но золотой — немного таких найдется. Успеха ему и удачи… Да, слушаю, сэр: бифштекс с почкой и кружку крепкого пива“. Так и вижу его лицо. Так и вижу, как он сообщает новость хозяину. Все они любят посплетничать. А что ж тут плохого? Жизнь — штука однообразная. Интересно, что делает Джордж по воскресеньям…»
Немногие люди умеют мыслить последовательно, рационально и методично. Проделав весьма случайный путь от вчерашнего обеда до воскресных занятий официанта из закусочной, мысль мистера Ривза вернулась к отправной точке.
«Лихо вчера все прошло, ничего не скажешь. Одно плохо: голова трещит. Все может испортить. Нет, не допущу. Теперь весь остаток дней буду наслаждаться жизнью. С пятидесяти до семидесяти — скажем, двадцать лет. Умирать, конечно, неохота, но придется. Нелепо как-то все устроено: только научился уму-разуму — вылетай из коляски. Большинство-то ведь уже вылетело — теперь твой черед. Бедный старина Ривз. Скоро о тебе никто и не вспомнит. Вот многие и тянут лямку, пока не свалятся. Ни к чему это. А у меня впереди двадцать лет — живи в свое удовольствие. Ну-с, что же я сегодня буду делать?…»
Эта мысль породила в мистере Ривзе легкую панику. И вызвала реакцию — страшную пустоту в душе, подобную той, что, словно кромешная тьма, вдруг окутывает пылкого христианина-неофита и, говорят, является одной из самых хитрых уловок Сатаны. Перед мистером Ривзом разверзлась бездна сомнений, и он полетел в нее, подобно юной Виктории, которая, одержав победу над своим восхитительным Альбертом, вдруг засомневалась, стоит ли ей вообще выходить замуж. Кара эта постигает всякого, кто ставит перед собой строго определенную цель. Уже сколько лет мистер Ривз все свои чаяния связывал с уходом на покой. И вот это совершилось. Ну и что? Раньше ему казалось, что жизнь полна соблазнов, от которых, к сожалению, приходится отказываться, откладывая все до наступления золотой поры. Так что же он отложил? Стремясь вновь обрести поколебленное душевное равновесие, мистер Ривз поспешно набросал программу действий: уход за садом, радио; прогулки; игра в гольф; книги — множество книг (надо будет выбрать новый, неизвестный ему предмет); музыка; знакомство с новыми людьми (какими?); участие в современном движении (что это значит?); знакомство с жизнью (жизнью?), — вот именно: немного постранствовать — съездить во Францию, в Италию, в Швейцарию, потом обосноваться где-нибудь в деревне, — возможно, даже построить себе там домик…
Стук в дверь. В комнату осторожно вошла горничная с завтраком для миссис Ривз и в изумлении остановилась, обнаружив, что мистер Ривз все еще в постели.
— Доброе утро, Эстер, — деланно веселым тоном сказал мистер Ривз.
— Доброе утро, сэр.
Эстер тихонько, чтобы не разбудить миссис Ривз, поставила рядом с ней поднос и, чтобы разбудить ее, с шумом раздвинула занавеси.
— Не ожидали увидеть меня здесь, Эстер, да? — с вымученной игривостью спросил мистер Ривз. — Ха! Ха! Кончено: никаких больше поездов в девять ноль пять, никакой конторы, никакого Сити — все, кончено. Ха! Ха!
— Совершенно верно, сэр, — покорно согласилась Эстер, явно подозревая, что старик, видно, спятил.
— Что у нас сегодня на завтрак? — все тем же бодрым тоном продолжал мистер Ривз, хотя не хуже горничной знал ответ.
— Каша, пикша, яичница с беконом, сэр.
— Отлично, отлично, великолепно! — Мистер Ривз с детской радостью потер руки. — Ну и аппетит же у меня сегодня! Да, кстати, Эстер…
— Слушаю, сэр?
— Позаботьтесь, чтоб было вдоволь крепкого горячего чаю. До того пить хочется, точно… точно внутри у меня мексиканский вулкан.
— О-о-о-о, а-а-а-а! — весьма немелодично зевнула миссис Ривз и лениво потянулась за чаем.
— С добрым утром, дорогая, — дрожащим от радостного волнения голосом ласково сказал мистер Ривз.
— О господи! — Чашка чуть не выпала из рук миссис Ривз. — Как ты меня испугал! Почему это ты не?…
— Да потому, что сегодня первый день первого месяца первого года Свободы. Никаких больше поездов в девять ноль пять, никакой конторы, никакого Сити. Ха! Ха! Тебе не хочется меня поздравить?
— Ну, конечно же я тебя поздравляю, это замечательно, правда? — И миссис Ривз нежно улыбнулась, как и положено кроткой и самоотверженной жене (с годами она усвоила определенный стиль поведения, решив, что именно он больше всего ей подходит). — Но, душа моя, ты же всегда встаешь в половине восьмого. Поэтому…
— Маленькое отступление от правил в ознаменование первого утра, — смущенно пояснил мистер Ривз. — Ах! — восторженно продолжал он. — Ты и представить себе не можешь, что значит для меня эта возможность понежиться в постели — лежать и, понимаешь, раздумывать о жизни, зная, что мне никогда больше не придется спешить на этот чертов поезд…
— Пожалуйста, не выражайся так, Джон. Ты же знаешь, что это меня коробит.
— Извини, дорогая. Словом, мне никогда больше не надо будет корпеть на работе, а можно лежать вот так, подле тебя, — тактично добавил он, — сколько вздумается.
— Но, душа-a моя, — кротко промяукала миссис Ривз, — когда же я теперь буду принимать ва-анну? Ты всегда так долго моешься. Я всюду буду опаздывать, и весь день у меня пойдет кувырком.
— Бегу, бегу. Я живо.
Мистер Ривз, пыхтя, вылез из постели — тело сегодня как-то не слушалось его. Но в общем он был даже рад, что наконец встал: валяться без сна не так уж приятно, как это расписывают.
— Больше этого не будет, — смиренно сказал он, — Ты же знаешь, что я всегда просыпаюсь в семь тридцать. Это уже вошло в привычку. Могу и дальше так вставать.
— О, я вовсе не это имела в виду, душа моя, пожалуйста, не думай, что я это имела в виду, — с притворным огорчением заявила миссис Ривз. — Лежи в постели, сколько тебе заблагорассудится и хоть каждое утро. А сегодня ты, конечно, чувствуешь себя усталым. Ты пришел вчера так поздно и весьма навеселе, душа моя!
— Не моя вина, — сказал мистер Ривз, накинув халат и направляясь к двери. — Торжественный прощальный обед, отличные речи. Потом расскажу.
И он исчез за дверью: не надо портить это первое утро и в сотый раз препираться из-за того, что он часть вечера провел вне дома…
Через несколько минут до слуха миссис Ривз донесся из ванной голос супруга:
— Джейн! Джейн!
— Да, душа моя?
— Где мои новые лезвия?
— Я… я… право, не знаю, душа моя. А куда ты их положил?
— Да вот сюда. На стеклянную полочку. Они мне нужны.
— Ах!
— Что такое?
— Я отдала их Бейзилу.
— Отдала?! Почему?
— Да потому, что у него не было лезвий, — возмутилась миссис Ривз. — Я была уверена , что ты не станешь возражать…
— А вот я возражаю! Какая-то чертова баба скребла, верно, себе под мышками моей бритвой и до того затупила ее, что она стала хуже перочинного ножа.
— Это, наверно, Марсель, — пропела миссис Ривз.
— Но мне-то чем бриться? — взревел мистер Ривз. — Черт бы вас всех побрал!
— Джон!
Молчание.
Мистер Ривз, чувствуя, как стягивает лицо под высыхающей на коже мыльной пеной, тихонько прикрыл дверь в ванную.
Не надо все-таки портить первое утро.
Вопреки своим прогнозам, мистер Ривз не чувствовал никакого аппетита: он съел лишь половину пикши, яичницу с беконом из двух яиц и гренки с джемом. Никакой каши — от одного ее вида его начинало мутить. Зато он проглотил изрядное количество чая. Он уже заканчивал завтрак, когда в комнату изящно вплыла миссис Ривз, все еще сетуя на то, что весь день у нее пошел кувырком.
— У меня столько дел, — со вздохом укоризны произнесла она.
— Я вижу, ты все мучаешь себя этой диетой, — заметил мистер Ривз, стремясь переменить тему и видя, что его супруга ограничилась половинкой грейпфрута без сахара и чашкой слабого чая.
— В наше время просто необходимо следить за собой, — несколько свысока пояснила миссис Ривз. — Разве можно распускаться? Это наш долг по отношению ко всему человечеству — выглядеть как можно лучше. Я была бы счастлива, если б мне удалось убедить тебя быть более осторожным в выборе пищи — пивные дрожжи и сырая морковь необычайно полезны. А ты, мой дорогой, стал чуточку полноват.
— Ерунда! — изрек мистер Ривз, слегка покраснев от этого намека на его округлившийся живот. — Не верю я ни в какую диету. Все это выдумки Голливуда. Только пищеварение расстраивается да нос становится красным и портится настроение. Добрая половина большевистских идей — от диеты. К тому же в нашем возрасте немного солидности не помешает. Накопления всегда пригодятся на случай болезни.
— Это в твоем возрасте! — Теперь покраснела миссис Ривз. — Дорогой мой Джон, ты, видимо, забыл, что, когда родился Бейзил, мне было всего восемнадцать лет.
— Восемнадцать?! — Мистер Ривз в изумлении уставился на нее. Должно быть, он вспомнил другую цифру, но одновременно вспомнил и о том, что с дамами о хронологии не спорят. — Хм!
Мистер Ривз надел очки и принялся листать «Дейли телеграф». На протяжении многих лет мистер Ривз читал утреннюю газету в поезде девять ноль пять, среди покачивающихся котелков, дыма вересковых трубок, шуршанья переворачиваемых страниц и бессвязных фраз, которыми обмениваются взрослые люди, сообщая друг другу по секрету то, о чем все — не только они — уже успели узнать из газет. И вот то ли из-за отсутствия этого привычного окружения, то ли с похмелья, но мистер Ривз никак не мог приступить к внимательному и неторопливому чтению газеты, о, чем он так давно мечтал, как об одном из удовольствий, уготованных ему новой Золотой эрой.
— А где Марсель? — осведомился он, пронизывающим взглядом посмотрев поверх очков на жену.
— Она еще не встала, душа моя.
— Это почему же? Уже без четверти десять.
— Но ведь она еще совсем ребенок, — мягко возразила миссис Ривз. — Ей необходим сон.
— В таком случае она должна раньше ложиться. Кто поздно встает, тот все упускает в жизни. Когда ты настаиваешь на том, что ей надо выдать ключ от дома, или смотришь сквозь пальцы на то, как она кривляется перед целым табуном юнцов, — тут ты не считаешь ее ребенком!
— Ах, Джон! Не будь тираном! — промяукала миссис Ривз. — К молодежи надо относиться нежно и снисходительно . Им нужно давать свободу. Если вмешиваться в то, с кем они дружат, или в их сердечные дела, можно только подтолкнуть их к тому, от чего так хочется уберечь.
— Возможно, возможно, — сказал мистер Ривз, слегка сбитый с толку столь неожиданным проявлением здравомыслия у собственной жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33