Твой супруг Шлойма Курлендер
37. Гирш Лойферман с Налевок в Варшаве – Хаиму Сорокеру в Мариенбад
Уважаемому просвещенному богачу Хаиму Сорокеру, да сияет светоч его!
Вас, неверное, чрезвычайно удивит, почему я вдруг обращаюсь к вам с письмом, хотя у нас с вами никогда никаких дел не было и мы, если хотите, даже не так близко знакомы, если не считать того, что в дни осенних праздников молимся в одной молельне. Но если вас это удивит, то меня в гораздо большей степени удивляет, как это солидный человек, купец и отец семейства позволяет себе так обращаться с чужой женой, писать ей любовные письма и предлагать деньги? Кому вы нужны со своими деньгами? Неужели вы не знаете, что, во-первых, наличными деньгами я, может быть, не менее богат, чем вы? А если угодно, то я, извините, может быть, богаче вас. Потому что если бы вы захотели посчитаться, то вы свое состояние рассовали по рукам и зависите от чужих людей, а кто может знать, что будет через год в случае кризиса? А я, с Божьей помощью, располагаю наличными деньгами, так как всему миру известно, что я, слава богу, выиграл по варшавской лотерее наличные деньги и могу себе позволить содержать свою жену не только в Мариенбаде, но хотя бы в Париже… А во-вторых, моя жена не такая, упаси бог, как некоторые другие жены, вроде мадам Чапник, например, или женки Курлендера, с которой ваш шурин, одесский хлюст Марьямчик, проделывает там, как мы слышали, очень интересные штуки… Вы позволяете себе писать моей жене, извините, такие глупости и делаете такие непристойные намеки, которые порядочному человеку и в голову не придут. При этом вы признаетесь, что «не состоите у Бога в стряпчих», и тем не менее упрекаете ее в том, что она встречается с такими недостойными личностями, как ваш шурин. И после этого вы позволяете себе говорить моей жене, что вы и ваша касса готовы к услугам!.. Это уже с вашей стороны, извините, такое свинство, что здесь на месте вам бы за это кости посчитали… И у вас к тому же такие бесстыжие глаза, что вы хвастаете перед моей женой, будто мы с вами близкие друзья-приятели, и осмеливаетесь подписываться «друг вашего мужа». Скажите на милость, с каких это пор вы сделались моим другом? Где вы были в то время, когда я, не теперь будь сказано, валялся в прахе и нищете? Мне кажется, вы меня еле удостаивали ответом на мои поздравления с субботой или с праздником. И скажите, пожалуйста, кто нуждается в вашей дружбе? Кредитом у вас я никогда не пользовался, да и не искал его, а теперь, благодарение Богу, я и подавно в нем не нуждаюсь. Знаете что я вам скажу? Такие письма, как вы пишете, годятся, извините, для таких особ, как мадам Чапник и ей подобные вертихвостки, но не для порядочных женщин, у которых порядочные мужья. Вот и все, что я счел нужным сказать вам в горячую минуту. Остальное я выскажу вам, даст бог, когда вы вернетесь здоровым домой и мы встретимся лично. Пока будьте и всего вам.
Цви-Гирш Лойферман
38. Гирш Лойферман с Налевок в Варшаве – своей жене Броне Лойферман в Мариенбад
Бронечка!
Что это значит, что ты пишешь мне все время, чтобы я посылал тебе деньги и деньги, а о том, что ты там, в Мариенбаде, пользуешься, не сглазить бы, кредитом, ты мне не пишешь ничего? Хорошо, что я получил его письмо к тебе, а то я бы даже не знал, как ты проводишь время и каких добрых друзей ты там приобрела, готовых и себя, и свою кассу предоставить в твое распоряжение! Что он тебе добрый друг, видно из этого письма, адресованного тебе. Но с каких пор я сделался его «добрым другом», честь которого он намерен «охранять»? Почему я ничего не слыхал о его дружеских чувствах в то время, когда я бедствовал и бегал по Варшаве высунув язык, чтобы одолжить трешницу? Сейчас все они сделались моими добрыми друзьями. О Берле Чапнике и говорить нечего. Этот сразу же после моего выигрыша прибежал сообщить мне радостную весть: он, оказывается, всегда считал меня человеком энергичным. А кончилось это просьбой одолжить ему деньги. Но даже такой человек, как реб Велвл Ямайкер с его окладистой бородой, идет мне навстречу и первый приветствует меня с добрым утром! Я вдруг вырос, я стал фигурой, героем ни с того ни с сего! Казалось бы, тот же Гирш Лойферман, что и прежде, а все же не тот! Даже газеты на первых порах носились со мной, с новым богачом на Налевках. Однако оставим это. Скажи мне, Бронечка, как ты допускаешь, чтобы тебе писали такие письма? Почему ты сама не отослала мне это письмо? И что ты ему ответила на такое письмо? И пиши мне, правда ли, что ты там знаешься с его шурином, с этим шарлатаном? И правда ли, что ты показываешься с ним на улице? И как произошло, что ты, как он пишет, холодно его приняла? А в конце он пишет, что если тебе по приезде из Берлина нужны деньги, то сам он и его касса всегда готовы к твоим услугам. Ведь это же неслыханная на свете наглость! Кроме того, что я пишу ему самому письмецо, от которого у него в глазах потемнеет, я еще с этим его письмом побываю у его жены, пусть она тоже видит и знает, как ее муж «лечится» в Мариенбаде!
Прошу тебя, Бронечка, напиши мне сейчас же о нем подробно, потому что я молчать не намерен! И пиши мне о своем здоровье и обо всем пиши мне.
Преданный тебе муж Гирш Лойферман
39. Калмен Бройхштул с Налевок в Варшаве – Хаиму Сорокеру в Мариенбад
Почтенному и просвещенному богачу Хаиму Сорокеру, да сияет светоч его!
Целью моего настоящего письма является просьба оказать мне любезность и ответить совершенно откровенно и ясно, без уверток и фокусов: какие дела у вас с моей женой, по какому случаю вы пишете ей любовные письма? Вы приглашаете ее к источнику и в «Мирамонт», чтобы поговорить с нею с глазу на глаз?! Вы предлагаете ей деньги и требуете от нее, чтобы она перебралась к вам в гостиницу для ее же пользы?! А главное, вы собираетесь рассказывать ей по секрету обо мне?!.. В вашем письме к моей жене вы намекаете, что я не чураюсь картишек и что я играю в «очко». Если это и есть секрет, который вы собираетесь рассказать ей обо мне, то вы ошиблись адресом. Всей Варшаве известно, что в «очко» я не играю. Я играю иногда в «банчок» или в другую игру, но карты не являются источником моего существования. Я не Берл Чапник, у меня имеются другие дела. Итак, что же вы можете рассказать моей жене обо мне? И почему вы в этом заинтересованы? Человек, который пишет такие письма чужой жене, должен иметь веские основания и серьезную цель. О том, что вы сейчас не в ладу со своей женой, я знаю давно, об этом у нас на Налевках говорят много и охотно. Велвл Ямайкер рассказывал мне о вас очень интересные вещи, о вас и вашем шурине Марьямчике. Говорят, оба вы собираетесь разводиться со своими женами. Если так, желаю вам успеха, в добрый час! Остается одно: почему вы так торопитесь обеспечить себя второй женой, в то время как у нее есть еще муж, дай бог до ста двадцати лет?! Или, может быть, вам известно, что и у нас с женой дело доходило до развода? Но, во-первых, это касается только меня и моей жены, а во-вторых, вы должны были по крайней мере запросить меня письмом, а не избирать такие пути… Кстати, раз речь зашла об этом, я должен вам сказать совершенно откровенно, что если я решу расстаться со своей женой, то сделаю это лишь при условии, состоящем из двух пунктов: 1) я ей детей не отдам ни за какие блага на свете, 2) дети непременно должны быть обеспечены определенной суммой, внесенной на их имя в Государственный банк. Вы купец и умный человек, и у вас, видимо, такое же несчастье, как у меня: жена негодная. Но вы должны понять, что между вами и мной большая разница. Вы капиталист, и ваши дети обеспечены, а я – не вы. Я даю вам честное слово, что во второй раз не женюсь. Один раз обжегся – хватит.
Итак, мой друг, если у вас серьезные виды, отвечайте мне немедленно и подробно. А если это у вас всего лишь своеобразный спорт, как у вашего шарлатана шурина, который, как нам пишут из Мариенбада, только и делает, что бегает за чужими женами и пишет им любовные письма, то я не понимаю, как подобное может себе позволить купец, отец семейства, будь он даже богач или миллионер? Само собой понятно, что я не промолчу, и дело может кончиться большим скандалом. Во всяком случае, жду вашего ответа, но только ясного и четкого, без обиняков и намеков… Я только что написал своей жене в Мариенбад, чтобы она сообщила мне, правда ли, что она посылала к вам человека за деньгами? И почему она прежде всего не спросила меня? И что это за «Мирамонт», куда вы ее приглашаете? И что за секреты вы сообщали ей обо мне? И лишь по получении ответа от нее я буду знать, как мне поступить. Пока что вся эта история представляется мне загадкой.
Надеюсь, что, если вы обладаете хотя бы каплей достоинства, вы немедленно объясните мне: что вы имели в виду вашим загадочным письмом к моей жене? Что вы вообще имеете в виду и каковы ваши планы? А главное, какие такие секреты можете вы сообщить обо мне, незнакомом вам
Калмене Бройхштуле
40. Калмен Бройхштул с Налевок в Варшаве – своей жене Лее Бройхштул в Мариенбад
Милой моей жене Лейце, да здравствует она!
Нехорошо, Лейця, что я должен был узнать о таком важном деле, о таком серьезном шаге из третьих рук. Мне кажется, было бы гораздо лучше для нас обоих, если бы я узнал об этом непосредственно от тебя. Я, правда, давно уже замечал, что у тебя что-то на душе, но ты всячески скрываешь от меня. Твой неожиданный отъезд за границу, твой выбор Мариенбада – почему обязательно Мариенбад? почему не другой курорт? – и твои редкие и краткие письма ко мне в последнее время – все это должно было показаться мне странным, но, как известно, муж всегда узнает последним… Я бы никогда не поверил, да и сейчас не верю, чтобы ты так низко пала и позволила себе без моего ведома просить деньги у человека, который копает под меня и клевещет ради достижения своих низменных целей. Допустим даже, что, как ты не раз мне говорила, я погубил всю твою жизнь (хотя дело обстоит не так: это ты мою жизнь погубила), но, во всяком случае, было бы гораздо честнее с твоей стороны, если бы ты написала мне: «Так, мол, и так, дорогой Калмен, я хочу быть свободной, потому что мне надоело жить в постоянной нужде и так далее…» Я ответил бы тебе то же, что говорил уже давно, еще когда мы в первый раз разошлись, помнишь? Есть русская поговорка: «Насилу мил не будешь…» Я и теперь говорю тебе как искренний друг и как отец твоих детей, что все пути перед тобой открыты. Я дам тебе полную свободу, только с одним условием: ты знаешь, как дороги мне дети, знаешь, что я не хочу расставаться с ними ни за какие деньги. А так как он богат (иметь бы мне хотя бы половину его состояния), то пусть он обеспечит сначала тебя, а потом наших детей. О себе я не говорю. Мне Бог поможет и без него. Ты знаешь, что никогда я не был чересчур привередлив, а теперь и подавно. Мне бы только знать, что тебе будет хорошо и что нашим детям не придется зависеть от мачехи. Вот и все, что я хочу тебе сказать. Другой муж на моем месте устроил бы тебе великий скандал. Я не терплю скандалов и авантюр. Поэтому я пишу тебе спокойно и откровенно. Ему я тоже написал сегодня, и полагаюсь на его порядочность, и надеюсь, что он мне ответит ясно и дело кончится очень просто и не дойдет до насмешек и скандалов, как желает тебе твой преданный муж и во всяком случае лучший друг
41. Иче-Майер Шеренцис и Иче-Майер Пекелис с Налевок в Варшаве – Хаиму Сорокеру в Мариенбад
(Перевод с древнееврейского)
Мир многоуважаемому, высокопоставленному и почитаемому господину, ученому и просвещенному реб Хаиму Сорокеру – мир во веки веков!
После того как мы приветствуем уважаемого господина, как полагается по обычаю, мы прежде всего разрешаем себе пожелать ему скорейшего излечения и полного исцеления как в рассуждении тела, так и в смысле достояния, и да приведет его всемогущий благополучно домой к покою и занятиям в скором времени, и да не знает он больше ни о болезнях, ни о страданиях, а вместе с ним все сыны нашего народа отныне и во веки веков, аминь!
Сейчас мы повергаем нашу просьбу перед величием нашего господина, дабы он склонил ухо свое и услышал глас наш, глас крови брата твоего, что вопиет из дальней страны по поводу несправедливости, причиняемой нам без всякой вины с нашей стороны. Мы решили: расскажем хотя бы тысячную долю наших страданий и сердечных мук. Но немощен язык, чтобы говорить, и перо, чтобы описать, и недостаточно места, чтобы все изложить. И лишь в кратких словах попытаемся мы передать отзвук нашего вопля, с силой рвущегося за пределы стен нашего сердца. Выслушайте нас, и вас выслушает Бог.
Мы, ниже подписавшие настоящее письмо, – варшавские молодые люди, недавно покинувшие стол отцов своих и применившие руки свои к торговому делу. Господь благословил их деяния и труд их и дал плоды, и имена их обрели силу в свете, и, как случается у наших братьев, сынов Израиля, как только солнце удачи стало светить им в лицо, они тут же начали растрачивать то, что накопили трудами рук своих, и деньги потеряли ценность в их глазах, и больше всего тратятся они на жен своей юности, а жены их начинают вдруг испытывать всяческие боли во всем теле, начинают обращаться к жрецам медицины, которые посылают их во все концы света на поиски исцеления для их немощей, а больше куда бы то ни было они бывают посылаемы на модный курорт, известный под названием Мариенбад. Само собою разумеется, что мы выполнили обряд Мариенбада по всем пунктам, и со всеми подробностями, и всеми шестьюстами тридцатью предписаниями, к сему относящимися. Не поскупился глаз наш на деньги, и все, что доктор приказал сделать, мы сделали. И мы проводили любимых наших жен в Мариенбад, снабдили их деньгами и сказали им: «Идите в добрый и счастливый час в плодоносную страну, текущую млеком и медом, и найдите там свое исцеление. Не забывайте нас, и время от времени пусть долетают до нас вести от вас о вашем здравии и благополучии, пока не настанет счастливый день вашего возвращения в гнезда к мужьям вашим, господам вашей юности».
Так говорили мы нашим возлюбленным женам и распрощались с ними, и они покинули страну, в которой родились, и прибыли в страну ими избранную, сиречь в Мариенбад, и обещали присылать нам время от времени вести, и сдержали слово свое, писали нам письма о состоянии их здоровья, а также о водах, которые они там черпают из целебных источников. Но вот нежданно прекратились всякие сообщения от них. Почта не приносит нам вестей. Оскудели и высохли все источники их писаний, которые они нам писали, так что мы потеряли голову и сами себе кажемся пребывающими во сне. И вдруг нам раскрыли глаза, и обрели объяснение все наши недоумения. Нам показали черным по белому, кто в этом виноват, кто в этом деле посланец зла. Никогда в жизни мы бы не поверили, если бы мы своими глазами не видели и не узнали вашего почерка и почерка вашего уважаемого шурина, начертанных на бумаге. Глубокоуважаемый и высокопочитаемый господин! Гладкостью ваших языков и сладостью ваших речей вы оба уловили их в свои сети. Полные пригоршни любви излили вы на них и, очевидно, полагали, что ни один человек об этом знать не будет, ни одно существо не увидит. О горе! Кто мог бы поверить, что там, в далеком Мариенбаде, будет уготован ад? Кто бы поверил, что наши чистые, добродетельные жены, которые в Варшаве прожили бы свою жизнь, не зная греха, могут так оступиться? Кто бы поверил, что в такое время, когда Иаков в беде и Израиль отдан на растерзание, в такое время, когда кровь еврейская льется, как вода, и взывает на дорогах, когда враги торжествуют и пляшут при виде нашего унижения, когда со всех сторон на нас точат стрелы и тяжелые тучи надвигаются на наше небо, – чтобы в такое время евреи, женатые евреи, отцы семейств, имели в мыслях совершать такие непристойности, заманивать чужих жен куда-то за границу и, прикрываясь необходимостью лечиться и пить целительную воду, совращать их с пути истинного и уводить туда, откуда нет возврата… О небо! Мы думали, что только ваш уважаемый шурин, муж сестры вашей супруги, который славится во всем мире как человек развратный, сбросивший с себя бремя благочестия и пристойности, способен на такие позорные дела – писать письма чужим женам. Его письма, которые он адресовал нашим женам, нам удалось купить за крупную сумму у человека, имя которого мы оглашать не обязаны. Мы полагали, что на том и кончена эта потрясающая трагедия. Однако мы увидели, что блуждаем в пустыне, что подлинный враг еще подстерегает нас в своем логове, и враг этот – вы, уважаемый и почитаемый господин, вы и никто другой. Ибо, если ваш уважаемый шурин, муж сестры вашей жены, написал нашим женам много глупостей и пустых слов из лести и по причине легкомыслия, то вы, глубокоуважаемый господин, имели наглость заявить нашим женам, что вы дадите течь ручьем деньгам из вашего кошелька ради их пользы. О! Да будет проклята рука, которая могла начертать подобное!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14