Было странно думать, что в мире есть места, из которых можно позвонить жене. И вообще было странно, что в мире есть что-то еще.
Садясь в автобус, я спросил у водителя, где мне лучше всего вылезти? Он промолчал. Я решил, что мужчина не в духе и не настаивал. Оказалось, водитель просто думал.
Через восемьдесят минут скачек по необъезженной камчатской дороге он кивнул и просто сказал:
— Вот тут.
— Что «вот тут»?
— Лучшее место для купания.
Воздух был холодный и очень ясный.
На горизонте виднелись белые, очень высокие горы. Прямо передо мной стояло обшарпанное здание.
Ветки деревьев были покрыты инеем, как трубочки в коктейлях — сахарной пудрой. Холодно было так, что я почти не чувствовал ног. Вокруг не было ни единого человека. Только, зарывшись в сугроб, грелась мохнатая ездовая собака.
Увидев меня, она попробовала тявкнуть, начала выкапываться из сугроба, но замерзла, плюнула и зарылась обратно.
Так выглядело лучшее на Камчатке место для купания.
Гнутые металлические буквы на фасаде здания сообщали, что передо мной — пансионат «Костер». Собаку я обошел, сделав большой крюк. Я боюсь больших собак.
Впрочем, внутри здания стены были обшиты деревом, персонал широко улыбался, а как выбираться отсюда, я не знал. Так что мне все равно пришлось бы остаться. Хотя бы на одну ночь.
С клиентами общалась красивая высокая женщина-администратор. Номер с двуспальной кроватью, сообщила она, стоит в их пансионате $25.
— Мне не нужна двуспальная кровать.
— Что ли, ты один?
— Один.
Женщина долго переживала за меня, качала головой и говорила, что плохо человеку быть одному. Потом решила, что еще за $12 подселит мне в номер симпатичную девчонку и на этом успокоилась.
14
Батареи были раскаленными. Наверное, их топили теплом из подземных источников. Да и могло ли быть холодно в пансионате, стоящем прямо на вулкане?
Через полчасика горничная выдала мне постельное белье: подушку толщиной в ладонь и две простыни. Я сказал ей «спасибо», закурил и встал перед окном.
Было очень тихо. Опять надев шапку и перчатки, я пошел смотреть на бассейн.
Серая, растрескавшаяся, осыпающаяся бетонная емкость располагалась под открытым небом. Воняло серой. Перед деревянными ступеньками, ведущими в воду, лежал вытертый коврик. К самой воде свисала ветка дерева с длинными сосульками.
Сняв перчатку, я потрогал грязную воду. Потом сел на скамейку и вытащил сигареты. Стены были покрыты пятисантиметровым слоем инея. Ягодицы, которыми я касался скамьи, моментально замерзли.
О том, чтобы искупаться, речи не шло. Я раздумывал, хватит ли у меня духу снять ботинок и сунуть в бассейн голую ногу?
От воды поднимался пар. Такой густой, что, лишь докурив сигарету до конца, я разглядел: в бассейне целуется молодая пара. Из воды торчали только головы: белая — ее и брюнетистая — его. В их волосах блестели вмерзшие льдинки.
Девушка положила молодому человеку голые руки на плечи. Влюбленные тихонечко разговаривали. Мне было слышно, о чем: так, ничего не значащее влюбленное воркование. «Мур-мур-мур», — говорила девушка. «Ну, так ебнйврот!» — отвечал возлюбленный.
15
В «зону Паратунка» петропавловцы ездят отжигать. Я говорил людям, что планирую провести там ночь или даже две, и на меня смотрели со смесью зависти и сочувствия. Так смотрят на парней, сообщающих, что они спят с собственной сестрой.
В пять вечера начали подтягиваться гости. Мой номер располагался недалеко от входа. Из-за дверей было слышно, как визжат и хихикают женщины. Заплатив за номер, мужчины сразу спрашивали, где именно находится бар.
Натянув куртку, я вышел из номера. Вечер пятницы. Party-time. Пансионат «Костер» приобретает свой истинный вид.
В коридорах накурено. В большом вестибюле на стол для пинг-понга выставили водку и соленые огурцы в больших банках. Рядом танцуют две невероятно толстые женщины. На стуле, нога на ногу, дремлет древний старик. К его пиджаку прикреплены орденские планки. В беззубом рту торчит «Беломор».
На улице, у бассейна, играет радио. Под черным приполярным небом странно звучит пляжная песенка про танцы до утра. Ради развлечения мужчины кидали в подружек комьями снега, а те пронзительно визжали.
Все вокруг были пьяны и, перекрикивая радио, общались. Причем употребляли существительные, которые мне было бы неудобно произнести вслух, даже если я уроню на голую ногу топор.
Женщины, не стесняясь, переодевали бюстгальтеры. Когда они улыбались, было видно: передние зубы почти у всех красоток — металлические.
А камчатские мужчины были толсты и незагорелы. На плечах у них имелись флотские или армейские татуировки. Один стал вылезать из бассейна по скользким ступенькам, поскользнулся и всем голым телом рухнул на цементный пол. По сторонам брызнула черная кровь. Но улыбаться никто не перестал.
В штат пансионата включен массовик-затейник. Прокуренный мужчина пытается сделать вид, будто гости не просто накачиваются водкой, а отдыхают культурно. Мне были слышны его крики:
— Следующий конкурс! Играем на раздевание! Победит та команда, которая, раздевшись быстрее всех, свяжет из своих трусов самую длинную гирлянду!
16
Из-за дверей моего номера слышался диалог. Юноша лет двадцати беседовал с пожилой регистраторшей.
— Бабуля, а у тебя газетка с телефонами есть?
— С какими телефонами-то?
— А с этими самыми!
Бабуля роется в ящиках своего стола. Потом находит старую газету, в которой опубликованы телефоны контор, привозящих проституток на дом.
— На, сынок.
— А дорого это?
— Не знаю, сынок. Ты позвони, спроси.
Юноша вертит телефонный диск. Громко, не стесняясь, он договаривается с диспетчером, чтобы ему привезли двух девушек. На два часа каждую.
— Но они точно приедут? А то мы заказывали в прошлый раз, а нас обманули. Не привезли. Как зовут? Юля? Они хоть камчатские?
Регистраторша спрашивает, все ли ОК? Юноша тяжело вздыхает. Нет, бабуля, не все ОК. Цены оказались выше, чем он планировал. Испытывая неловкость, он спрашивает, не одолжит ли пожилая женщина ему $15? Проститутки стоят немного больше денег, чем у него есть с собой. Но с утра он все отдаст.
Женщина улыбается и вздыхает:
— Ну что с вами делать? Выручу, конечно.
На этой стадии я все-таки засыпаю.
17
Часовые пояса сбили мой режим дня. Который день подряд я засыпал в восемь вечера, а просыпался в три ночи.
Вот и сегодня. Я повалялся с выключенным светом. Потом повалялся с включенным. Снаружи тихо. Почти тихо. Только женский голос объясняет кому-то, что если клиент пьяный и заснул, то это не важно. Она его поласкает, и он проснется.
Ночь прошла на редкость спокойно. Драка в коридоре случилась всего одна, а магнитофон в соседнем номере выключили уже в четыре утра. Наверное, не любят музыку.
Я закуриваю и какое-то время просто рассматриваю свой номер.
Номер был отлично отремонтирован. Дорогие обои. Модный светильник. На полу, вместо постели, лежал матрас, а на матрасе лежал я. На ковре, возле моей головы, валялись два окурочка «Winston Lights». Они остались от предыдущих постояльцев.
Снаружи лежал дикий заснеженный мир. Прекрасная природа. Прекрасная настолько, что это понимаю даже я. И люди, которые никогда не смотрят на эту природу.
Я натянул брюки, запер номер и пошел умываться.
Перед входом в пансионат стоял микроавтобус. В салоне грелись проститутки. Высоченные широколицые русские девицы. Крашеные волосы. Толстые шубы. За рулем сидел толстый бородатый сутенер в рыжей дохе.
Чуть дальше по коридору бродит охранник в синей униформе. Вчера вечером его не было. Наверное, охранник охраняет не пансионат, а приехавших барышень.
Основная масса отдыхающих спала. Некоторые заснули прямо на полу в коридоре. Те, кто не спал, растаскивали проституток по номерам.
В том, что происходило вокруг, не было ничего утонченно порочного. Назвать это развратом я бы не взялся. К происходящему окружающие относились так, будто речь идет… ну, скажем, о еде. О чем-то естественном и не очень интересном. Неторопливое и молчаливое древнерусское похабство.
У самого входа в душевую стоит группка подростков. Тощие, коротко стриженные. Из одежды только плавки и пляжные тапочки. Заискивающе улыбаются.
Перед подростками стоит громадная проститутка. Она поводит плечами и зычно выговаривает:
— Ну, мальчики, вы попали! Кто, говорите, первый?
Тинейджеры улыбаются еще шире.
18
В душевой стояло мусорное ведро. Оно было до самого верха забито пустыми бутылками из-под водки. Я включил свет, и камчатские тараканы неторопливо потрусили в направлении к щелям в стене. Их было немного, но все — крупные, упитанные. Откуда они здесь? Почти в тундре-то?
Вода воняла серой. Зато она была настоящей горячей водой. Первый раз за все время, проведенное на Камчатке, мне удалось полностью раздеться и постоять под душем.
После душевой мне захотелось кофе. Банка «Моссопа» и сахар были у меня с собой. Не хватало только чашки и горячей воды. Дежурная направляет меня на кухню.
На кухне сидит молоденькая проститутка. Устала. Просто сидит. Очень маленького роста. Волосы обесцвечены перекисью. Я угощаю ее кофе. Девушка наливает себе целую чашку, но почти не пьет.
— Я ведь раньше в городе жила. Но там — суета, гарь. Не смогла там жить.
— В каком городе?! В Петропавловске?! Суета?!
— У нас ведь в Паратунке тихо. Когда хочется развлечений, мы в соседний поселок ходим. Восемнадцать километров в одну сторону. Пройдешь — вроде и веселее…
— А что там, в соседнем поселке?
— Ничего. Мы просто так ходим. Сигареты там покупаем.
— Ближе нет сигарет?
— Есть. Но зачем?
Потом на улице наконец светает. Начинается день. Похоже, он будет серым. С неба сыплется крошечный снег.
Уезжая из пансионата, проститутки прощаются с дежурной:
— До свидания, Тамара Николаевна.
— До свидания, девочки.
— Спасибо, Тамара Николаевна.
— Не за что, девочки. Приезжайте.
19
Я вернулся в свой номер. Настроение было ни к черту.
Завтра меня здесь уже не будет. Полечу дальше. На свете есть огромное количество городов, в которых я был, но больше никогда не побываю. Вот теперь и Петропавловск.
Я не жалел, что уеду отсюда. Я не был уверен, что мне вообще стоило сюда приезжать.
Бог хотел сделать людям подарок. Он придумывал этот день, желая, чтобы день стал для нас маленьким праздником. Он все сделал верно… но некому было оценить Его подарок.
В соседних номерах спали залюбленные широкоплечими проститутками камчатцы. Накануне каждый из них выхлебал по ведру водки. Теперь у мужчин болела голова, и нужно было думать, как отдавать доброй старушке из RECEPTION взятые в долг денежки.
Вряд ли они считали этот день подарком. А я вот считал. Грех неблагодарности — не самый страшный на свете. Но все-таки грех.
Едва приехав в Петропавловск, я купил себе красивый дорогой путеводитель. Вечерами, валяясь на гостиничных койках, я прочел его весь. Триста глянцевых страниц.
Знаете, что интересно? Путеводитель был нашпигован полезной информацией. В нем указывались адреса и телефоны ресторанов, бань, баров, автозаправок, контор, позвонив в которую вы можете заказать вертолет и с борта вертолета застрелить черного камчатского медведя.
Но координат церквей указано там не было. Ни православной, ни католической. Никакой.
Составители путеводителей считали, что рассказали обо всем, что может понадобиться туристу. Зачем туристу нужен храм, они искренне не понимали.
Этот роскошный мир фонтанировал гейзерами. Голубел бухтами и сопками. Он был прекрасен, а ведь считается, что люди, которые живут рядом с прекрасной природой, тоже должны быть прекрасны.
Люди, живущие на Камчатке, прекрасными не были.
Первое, что приходит на ум человеку, решившему изменить свою жизнь, — это то, что жить надо ЕСТЕСТВЕННЕЕ. Без наворотов. Чем проще живешь, тем лучше становишься.
Эти люди были молчаливы, а я привык думать, что безмолвие и мудрость — почти синонимы. Ведь для того, чтобы услышать, нужно прислушаться. Эти люди прислушивались всю жизнь… но услышали они вовсе не то, что следовало.
Могло ли быть иначе? Ведь на Камчатке практически нет церквей…
Глупо ругать грудного ребенка за то, что он не говорит родителям «доброе утро» и ходит под себя. Окружающие меня люди были вежливы и чистоплотны. Даже с унтами камчатские мужчины носят выглаженные костюмные брюки. Камчатка — единственное из всех известных мне мест, где пьяный мужик, наступив тебе на ногу, тут же извинится, при этом сказав тебе «вы».
Но хорошими эти люди не были. Они были просто людьми.
20
Я полез в рюкзак, порылся в нем, нашел бревиарий. Если вы не в курсе, то бревиарий — это такая богослужебная книжица. Псалмы, разделенные на несколько ежедневных чтений: утреня, дневной час, вечерня, завершение дня.
Первую службу следует читать рано утром. С восходом солнца. Уже больше года я начинаю каждое свое утро с того, что читаю псалмы.
Мой бревиарий был как старый боевой пес. Вытертые бока. Порванный переплет — как задетое в драке ухо.
В этом городе никто не читает бревиарий. Только я. Это было известно мне на сто процентов. В этом городе совсем мало католиков. А католиков с бревиариями нет ни единого. Только я.
Более того. На всем полуострове Камчатка и прилегающем полуострове Чукотка никто, кроме меня, не читает бревиарий. Проснувшись, ни один человек не тянется за книжечкой с разноцветными веревочными закладками. Только случайно оказавшийся здесь я.
Я открою свой бревиарий и первым на планете прочту утреню. Я восславлю Создателя моего, а уже после меня — остальной мир. Камчатка — это ведь первый часовой пояс в мире, и новый день рождался всего лишь в десяти километрах справа за окном моего пансионата.
Глядя туда, на восток, я прочту три положенных псалма. Где-то через час другие люди прочтут точно то же самое во Владивостоке и Благовещенске. Еще через час — в Хабаровске и Маниле. Через три часа — в Иркутске и Монголии.
Так и пойдет…
Говорить «спасибо» не сложно. Главное — начать.
Снаружи каркали священные местные вороны с костяными носами. Вокруг лежал самый дикий край на планете. И единственным человеком, способным оценить маленький шедевр нового дня, был я.
Я открыл книгу на первой закладке:
Сейчас, когда взошла заря,
Молитвы Богу вознесем,
Чтобы во всех делах дневных
Он зорко нас хранил от зла.
Пусть будет в нас душа чиста
От неразумия и зла,
Да обуздаем нашу плоть,
Храня умеренность во всем.
Чтобы, когда окончим день
И возвратится ночи час,
Мы, незапятнанные злом,
Хвалу Ему воспели вновь…
Я стоял перед окном, за окном начинался новый день, и теперь все в этом дне было хорошо.
Февраль
1
Книга, которую я перечитываю чаще всего в жизни, называется «Исповедь» святого Августина. Первый раз я прочел ее, когда мне было двадцать, и с тех пор читаю не реже чем раз в год.
Бывали, правда, тяжелые времена, когда толком почитать не удавалось. Но в основном — раз в год.
Вы не читали? Попробуйте. Рядом со святым Августином новомодные прозаики отдыхают.
В одном месте «Исповеди» Августин пишет о своем умершем друге. Дословно не помню, но звучит вроде бы так: «Мой друг был половиной меня. А я — половиной его. И когда друг умер, я боялся тоже умереть, чтобы друг мой не исчез совсем».
Когда я прочел это первый раз, помню, фраза показалась мне фальшивой. То есть сказано-то, конечно, красиво… но о чем это?
Недавно я понял, о чем.
Я — не самый общительный парень на свете. В жизни у меня был всего один друг. Его звали Сергей Мыльник. Про него я и собираюсь вам рассказать.
2
Он жил в дурацком новостроечном районе. Раньше я тоже там жил. Но потом переехал. А он прожил в этом районе всю жизнь.
Я учился вместе с ним в школе. Но дружить мы стали только в последнем, восьмом классе. До этого довольно часто дрались. Помню, как-то решили подраться в школьном туалете. Туалет был облицован белым кафелем. Раунд закончился вничью: Мыльник порвал мне пионерский галстук, а я разбил ему бровь.
Мы даже невинность потеряли одной и той же весной. В парадных одного и того же длиннющего блочного девятиэтажного здания. Он — во второй парадной, если считать от автобусной остановки, а я — в седьмой. Причем у него это случилось на два месяца раньше, чем у меня. Зато у меня — с чуть-чуть более красивой девицей.
После восьмого класса из школы выперли нас обоих. Я, год поваляв дурака, пошел работать. А он в семнадцать лет женился на очень красивой девушке по имени Лена.
Лена была девушкой из приличной семьи. Ее папа работал во французском консульстве. Не знаю кем. Разумеется, не дипломатом… может быть, электриком или что-нибудь в этом роде. На свадьбу этот богатый папа смог подарить молодоженам небольшую квартирку.
Лена была действительно красива. Она была старше Сережи на год. У нее были рыжие, апельсинового цвета волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Садясь в автобус, я спросил у водителя, где мне лучше всего вылезти? Он промолчал. Я решил, что мужчина не в духе и не настаивал. Оказалось, водитель просто думал.
Через восемьдесят минут скачек по необъезженной камчатской дороге он кивнул и просто сказал:
— Вот тут.
— Что «вот тут»?
— Лучшее место для купания.
Воздух был холодный и очень ясный.
На горизонте виднелись белые, очень высокие горы. Прямо передо мной стояло обшарпанное здание.
Ветки деревьев были покрыты инеем, как трубочки в коктейлях — сахарной пудрой. Холодно было так, что я почти не чувствовал ног. Вокруг не было ни единого человека. Только, зарывшись в сугроб, грелась мохнатая ездовая собака.
Увидев меня, она попробовала тявкнуть, начала выкапываться из сугроба, но замерзла, плюнула и зарылась обратно.
Так выглядело лучшее на Камчатке место для купания.
Гнутые металлические буквы на фасаде здания сообщали, что передо мной — пансионат «Костер». Собаку я обошел, сделав большой крюк. Я боюсь больших собак.
Впрочем, внутри здания стены были обшиты деревом, персонал широко улыбался, а как выбираться отсюда, я не знал. Так что мне все равно пришлось бы остаться. Хотя бы на одну ночь.
С клиентами общалась красивая высокая женщина-администратор. Номер с двуспальной кроватью, сообщила она, стоит в их пансионате $25.
— Мне не нужна двуспальная кровать.
— Что ли, ты один?
— Один.
Женщина долго переживала за меня, качала головой и говорила, что плохо человеку быть одному. Потом решила, что еще за $12 подселит мне в номер симпатичную девчонку и на этом успокоилась.
14
Батареи были раскаленными. Наверное, их топили теплом из подземных источников. Да и могло ли быть холодно в пансионате, стоящем прямо на вулкане?
Через полчасика горничная выдала мне постельное белье: подушку толщиной в ладонь и две простыни. Я сказал ей «спасибо», закурил и встал перед окном.
Было очень тихо. Опять надев шапку и перчатки, я пошел смотреть на бассейн.
Серая, растрескавшаяся, осыпающаяся бетонная емкость располагалась под открытым небом. Воняло серой. Перед деревянными ступеньками, ведущими в воду, лежал вытертый коврик. К самой воде свисала ветка дерева с длинными сосульками.
Сняв перчатку, я потрогал грязную воду. Потом сел на скамейку и вытащил сигареты. Стены были покрыты пятисантиметровым слоем инея. Ягодицы, которыми я касался скамьи, моментально замерзли.
О том, чтобы искупаться, речи не шло. Я раздумывал, хватит ли у меня духу снять ботинок и сунуть в бассейн голую ногу?
От воды поднимался пар. Такой густой, что, лишь докурив сигарету до конца, я разглядел: в бассейне целуется молодая пара. Из воды торчали только головы: белая — ее и брюнетистая — его. В их волосах блестели вмерзшие льдинки.
Девушка положила молодому человеку голые руки на плечи. Влюбленные тихонечко разговаривали. Мне было слышно, о чем: так, ничего не значащее влюбленное воркование. «Мур-мур-мур», — говорила девушка. «Ну, так ебнйврот!» — отвечал возлюбленный.
15
В «зону Паратунка» петропавловцы ездят отжигать. Я говорил людям, что планирую провести там ночь или даже две, и на меня смотрели со смесью зависти и сочувствия. Так смотрят на парней, сообщающих, что они спят с собственной сестрой.
В пять вечера начали подтягиваться гости. Мой номер располагался недалеко от входа. Из-за дверей было слышно, как визжат и хихикают женщины. Заплатив за номер, мужчины сразу спрашивали, где именно находится бар.
Натянув куртку, я вышел из номера. Вечер пятницы. Party-time. Пансионат «Костер» приобретает свой истинный вид.
В коридорах накурено. В большом вестибюле на стол для пинг-понга выставили водку и соленые огурцы в больших банках. Рядом танцуют две невероятно толстые женщины. На стуле, нога на ногу, дремлет древний старик. К его пиджаку прикреплены орденские планки. В беззубом рту торчит «Беломор».
На улице, у бассейна, играет радио. Под черным приполярным небом странно звучит пляжная песенка про танцы до утра. Ради развлечения мужчины кидали в подружек комьями снега, а те пронзительно визжали.
Все вокруг были пьяны и, перекрикивая радио, общались. Причем употребляли существительные, которые мне было бы неудобно произнести вслух, даже если я уроню на голую ногу топор.
Женщины, не стесняясь, переодевали бюстгальтеры. Когда они улыбались, было видно: передние зубы почти у всех красоток — металлические.
А камчатские мужчины были толсты и незагорелы. На плечах у них имелись флотские или армейские татуировки. Один стал вылезать из бассейна по скользким ступенькам, поскользнулся и всем голым телом рухнул на цементный пол. По сторонам брызнула черная кровь. Но улыбаться никто не перестал.
В штат пансионата включен массовик-затейник. Прокуренный мужчина пытается сделать вид, будто гости не просто накачиваются водкой, а отдыхают культурно. Мне были слышны его крики:
— Следующий конкурс! Играем на раздевание! Победит та команда, которая, раздевшись быстрее всех, свяжет из своих трусов самую длинную гирлянду!
16
Из-за дверей моего номера слышался диалог. Юноша лет двадцати беседовал с пожилой регистраторшей.
— Бабуля, а у тебя газетка с телефонами есть?
— С какими телефонами-то?
— А с этими самыми!
Бабуля роется в ящиках своего стола. Потом находит старую газету, в которой опубликованы телефоны контор, привозящих проституток на дом.
— На, сынок.
— А дорого это?
— Не знаю, сынок. Ты позвони, спроси.
Юноша вертит телефонный диск. Громко, не стесняясь, он договаривается с диспетчером, чтобы ему привезли двух девушек. На два часа каждую.
— Но они точно приедут? А то мы заказывали в прошлый раз, а нас обманули. Не привезли. Как зовут? Юля? Они хоть камчатские?
Регистраторша спрашивает, все ли ОК? Юноша тяжело вздыхает. Нет, бабуля, не все ОК. Цены оказались выше, чем он планировал. Испытывая неловкость, он спрашивает, не одолжит ли пожилая женщина ему $15? Проститутки стоят немного больше денег, чем у него есть с собой. Но с утра он все отдаст.
Женщина улыбается и вздыхает:
— Ну что с вами делать? Выручу, конечно.
На этой стадии я все-таки засыпаю.
17
Часовые пояса сбили мой режим дня. Который день подряд я засыпал в восемь вечера, а просыпался в три ночи.
Вот и сегодня. Я повалялся с выключенным светом. Потом повалялся с включенным. Снаружи тихо. Почти тихо. Только женский голос объясняет кому-то, что если клиент пьяный и заснул, то это не важно. Она его поласкает, и он проснется.
Ночь прошла на редкость спокойно. Драка в коридоре случилась всего одна, а магнитофон в соседнем номере выключили уже в четыре утра. Наверное, не любят музыку.
Я закуриваю и какое-то время просто рассматриваю свой номер.
Номер был отлично отремонтирован. Дорогие обои. Модный светильник. На полу, вместо постели, лежал матрас, а на матрасе лежал я. На ковре, возле моей головы, валялись два окурочка «Winston Lights». Они остались от предыдущих постояльцев.
Снаружи лежал дикий заснеженный мир. Прекрасная природа. Прекрасная настолько, что это понимаю даже я. И люди, которые никогда не смотрят на эту природу.
Я натянул брюки, запер номер и пошел умываться.
Перед входом в пансионат стоял микроавтобус. В салоне грелись проститутки. Высоченные широколицые русские девицы. Крашеные волосы. Толстые шубы. За рулем сидел толстый бородатый сутенер в рыжей дохе.
Чуть дальше по коридору бродит охранник в синей униформе. Вчера вечером его не было. Наверное, охранник охраняет не пансионат, а приехавших барышень.
Основная масса отдыхающих спала. Некоторые заснули прямо на полу в коридоре. Те, кто не спал, растаскивали проституток по номерам.
В том, что происходило вокруг, не было ничего утонченно порочного. Назвать это развратом я бы не взялся. К происходящему окружающие относились так, будто речь идет… ну, скажем, о еде. О чем-то естественном и не очень интересном. Неторопливое и молчаливое древнерусское похабство.
У самого входа в душевую стоит группка подростков. Тощие, коротко стриженные. Из одежды только плавки и пляжные тапочки. Заискивающе улыбаются.
Перед подростками стоит громадная проститутка. Она поводит плечами и зычно выговаривает:
— Ну, мальчики, вы попали! Кто, говорите, первый?
Тинейджеры улыбаются еще шире.
18
В душевой стояло мусорное ведро. Оно было до самого верха забито пустыми бутылками из-под водки. Я включил свет, и камчатские тараканы неторопливо потрусили в направлении к щелям в стене. Их было немного, но все — крупные, упитанные. Откуда они здесь? Почти в тундре-то?
Вода воняла серой. Зато она была настоящей горячей водой. Первый раз за все время, проведенное на Камчатке, мне удалось полностью раздеться и постоять под душем.
После душевой мне захотелось кофе. Банка «Моссопа» и сахар были у меня с собой. Не хватало только чашки и горячей воды. Дежурная направляет меня на кухню.
На кухне сидит молоденькая проститутка. Устала. Просто сидит. Очень маленького роста. Волосы обесцвечены перекисью. Я угощаю ее кофе. Девушка наливает себе целую чашку, но почти не пьет.
— Я ведь раньше в городе жила. Но там — суета, гарь. Не смогла там жить.
— В каком городе?! В Петропавловске?! Суета?!
— У нас ведь в Паратунке тихо. Когда хочется развлечений, мы в соседний поселок ходим. Восемнадцать километров в одну сторону. Пройдешь — вроде и веселее…
— А что там, в соседнем поселке?
— Ничего. Мы просто так ходим. Сигареты там покупаем.
— Ближе нет сигарет?
— Есть. Но зачем?
Потом на улице наконец светает. Начинается день. Похоже, он будет серым. С неба сыплется крошечный снег.
Уезжая из пансионата, проститутки прощаются с дежурной:
— До свидания, Тамара Николаевна.
— До свидания, девочки.
— Спасибо, Тамара Николаевна.
— Не за что, девочки. Приезжайте.
19
Я вернулся в свой номер. Настроение было ни к черту.
Завтра меня здесь уже не будет. Полечу дальше. На свете есть огромное количество городов, в которых я был, но больше никогда не побываю. Вот теперь и Петропавловск.
Я не жалел, что уеду отсюда. Я не был уверен, что мне вообще стоило сюда приезжать.
Бог хотел сделать людям подарок. Он придумывал этот день, желая, чтобы день стал для нас маленьким праздником. Он все сделал верно… но некому было оценить Его подарок.
В соседних номерах спали залюбленные широкоплечими проститутками камчатцы. Накануне каждый из них выхлебал по ведру водки. Теперь у мужчин болела голова, и нужно было думать, как отдавать доброй старушке из RECEPTION взятые в долг денежки.
Вряд ли они считали этот день подарком. А я вот считал. Грех неблагодарности — не самый страшный на свете. Но все-таки грех.
Едва приехав в Петропавловск, я купил себе красивый дорогой путеводитель. Вечерами, валяясь на гостиничных койках, я прочел его весь. Триста глянцевых страниц.
Знаете, что интересно? Путеводитель был нашпигован полезной информацией. В нем указывались адреса и телефоны ресторанов, бань, баров, автозаправок, контор, позвонив в которую вы можете заказать вертолет и с борта вертолета застрелить черного камчатского медведя.
Но координат церквей указано там не было. Ни православной, ни католической. Никакой.
Составители путеводителей считали, что рассказали обо всем, что может понадобиться туристу. Зачем туристу нужен храм, они искренне не понимали.
Этот роскошный мир фонтанировал гейзерами. Голубел бухтами и сопками. Он был прекрасен, а ведь считается, что люди, которые живут рядом с прекрасной природой, тоже должны быть прекрасны.
Люди, живущие на Камчатке, прекрасными не были.
Первое, что приходит на ум человеку, решившему изменить свою жизнь, — это то, что жить надо ЕСТЕСТВЕННЕЕ. Без наворотов. Чем проще живешь, тем лучше становишься.
Эти люди были молчаливы, а я привык думать, что безмолвие и мудрость — почти синонимы. Ведь для того, чтобы услышать, нужно прислушаться. Эти люди прислушивались всю жизнь… но услышали они вовсе не то, что следовало.
Могло ли быть иначе? Ведь на Камчатке практически нет церквей…
Глупо ругать грудного ребенка за то, что он не говорит родителям «доброе утро» и ходит под себя. Окружающие меня люди были вежливы и чистоплотны. Даже с унтами камчатские мужчины носят выглаженные костюмные брюки. Камчатка — единственное из всех известных мне мест, где пьяный мужик, наступив тебе на ногу, тут же извинится, при этом сказав тебе «вы».
Но хорошими эти люди не были. Они были просто людьми.
20
Я полез в рюкзак, порылся в нем, нашел бревиарий. Если вы не в курсе, то бревиарий — это такая богослужебная книжица. Псалмы, разделенные на несколько ежедневных чтений: утреня, дневной час, вечерня, завершение дня.
Первую службу следует читать рано утром. С восходом солнца. Уже больше года я начинаю каждое свое утро с того, что читаю псалмы.
Мой бревиарий был как старый боевой пес. Вытертые бока. Порванный переплет — как задетое в драке ухо.
В этом городе никто не читает бревиарий. Только я. Это было известно мне на сто процентов. В этом городе совсем мало католиков. А католиков с бревиариями нет ни единого. Только я.
Более того. На всем полуострове Камчатка и прилегающем полуострове Чукотка никто, кроме меня, не читает бревиарий. Проснувшись, ни один человек не тянется за книжечкой с разноцветными веревочными закладками. Только случайно оказавшийся здесь я.
Я открою свой бревиарий и первым на планете прочту утреню. Я восславлю Создателя моего, а уже после меня — остальной мир. Камчатка — это ведь первый часовой пояс в мире, и новый день рождался всего лишь в десяти километрах справа за окном моего пансионата.
Глядя туда, на восток, я прочту три положенных псалма. Где-то через час другие люди прочтут точно то же самое во Владивостоке и Благовещенске. Еще через час — в Хабаровске и Маниле. Через три часа — в Иркутске и Монголии.
Так и пойдет…
Говорить «спасибо» не сложно. Главное — начать.
Снаружи каркали священные местные вороны с костяными носами. Вокруг лежал самый дикий край на планете. И единственным человеком, способным оценить маленький шедевр нового дня, был я.
Я открыл книгу на первой закладке:
Сейчас, когда взошла заря,
Молитвы Богу вознесем,
Чтобы во всех делах дневных
Он зорко нас хранил от зла.
Пусть будет в нас душа чиста
От неразумия и зла,
Да обуздаем нашу плоть,
Храня умеренность во всем.
Чтобы, когда окончим день
И возвратится ночи час,
Мы, незапятнанные злом,
Хвалу Ему воспели вновь…
Я стоял перед окном, за окном начинался новый день, и теперь все в этом дне было хорошо.
Февраль
1
Книга, которую я перечитываю чаще всего в жизни, называется «Исповедь» святого Августина. Первый раз я прочел ее, когда мне было двадцать, и с тех пор читаю не реже чем раз в год.
Бывали, правда, тяжелые времена, когда толком почитать не удавалось. Но в основном — раз в год.
Вы не читали? Попробуйте. Рядом со святым Августином новомодные прозаики отдыхают.
В одном месте «Исповеди» Августин пишет о своем умершем друге. Дословно не помню, но звучит вроде бы так: «Мой друг был половиной меня. А я — половиной его. И когда друг умер, я боялся тоже умереть, чтобы друг мой не исчез совсем».
Когда я прочел это первый раз, помню, фраза показалась мне фальшивой. То есть сказано-то, конечно, красиво… но о чем это?
Недавно я понял, о чем.
Я — не самый общительный парень на свете. В жизни у меня был всего один друг. Его звали Сергей Мыльник. Про него я и собираюсь вам рассказать.
2
Он жил в дурацком новостроечном районе. Раньше я тоже там жил. Но потом переехал. А он прожил в этом районе всю жизнь.
Я учился вместе с ним в школе. Но дружить мы стали только в последнем, восьмом классе. До этого довольно часто дрались. Помню, как-то решили подраться в школьном туалете. Туалет был облицован белым кафелем. Раунд закончился вничью: Мыльник порвал мне пионерский галстук, а я разбил ему бровь.
Мы даже невинность потеряли одной и той же весной. В парадных одного и того же длиннющего блочного девятиэтажного здания. Он — во второй парадной, если считать от автобусной остановки, а я — в седьмой. Причем у него это случилось на два месяца раньше, чем у меня. Зато у меня — с чуть-чуть более красивой девицей.
После восьмого класса из школы выперли нас обоих. Я, год поваляв дурака, пошел работать. А он в семнадцать лет женился на очень красивой девушке по имени Лена.
Лена была девушкой из приличной семьи. Ее папа работал во французском консульстве. Не знаю кем. Разумеется, не дипломатом… может быть, электриком или что-нибудь в этом роде. На свадьбу этот богатый папа смог подарить молодоженам небольшую квартирку.
Лена была действительно красива. Она была старше Сережи на год. У нее были рыжие, апельсинового цвета волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15