зол. руб.), то и тогда они не покрыли бы даже 1/5 «царских» долгов (18 млрд. 496 млн. зол. руб.).
Ситуация для большевиков перед Генуей осложнялась начавшимся в Поволжье и на Южном Урале осенью 1921 г. страшным голодом, невиданным доселе в России. Ленин и здесь «распределил роли»: Троцкий был брошен на борьбу с голодом (изыскание средств на закупку за границей продовольствия и семян), а Красин — на подготовку к конференции.
«Мето да» Льва Давыдовича осталась неизменной — «чрезвычайщина», ограбление не только церквей и монастырей, но и… музеев (в частности, знаменитой Оружейной палаты в Москве). В феврале 1922 г. Политбюро и Совнарком назначают Троцкого «особоуполномоченным Совнаркома по учету и сосредоточению ценностей». В свои замы «демон революции» берет бывшего царского подполковника «военспеца» Г.Д. Базилевича, своего порученца в 1921 г. в Реввоенсовете Республики.
А уже 13 марта 1922 г. Базилевич пишет докладную с грифом «совершенно секретно»: «Ценности Оружейной палаты выливаются в сумму минимум 197,5 млн. максимум — 373,5 млн. зол. руб. т.е. больше, чем весь ранее учтенный золотой запас на 1922 г. (см. вышеприведенную таблицу. — Авт.), если не будет сюрпризов „без описей“ в оставшихся неразобранными еще 1367 ящиках».
Совершенно иную программу пополнения бюджета и аргументации в Генуе разрабатывает в 1921-1922 гг. Л.Б. Красин:
1. Следует немедленно прекратить разовые продажи художественных ценностей и бриллиантов через сомнительных лиц, рекомендуемых начальником Гохрана Аркусом (некий швед Карл Фельд и др.), или через высокопоставленных «кремлевских жен» (жена Горького актриса Мария Андреева-Юрковская, жена Каменева и сестра Троцкого Ольга Каменева-Бронштейн, музейный руководитель). Вместо этого необходимо срочно создать картель для совместной продажи бриллиантов, лучше всего с Де Бирсом (вот когда, оказывается, появился нынешний многолетний «алмазный партнер» СССР — РФ!).
«Синдикат этот должен получить монопольное право (вот она, монополия государства на внешние связи! — Авт.), ибо только таким путем можно будет создать успокоение на рынке бриллиантов и начать постепенно повышать цену. Синдикат должен давать нам под депозит наших ценностей ссуды на условиях банковского процента», — писал Красин в Наркомфин 20 марта 1922 г.
2. В торгово-экономических дискуссиях в Генуе необходимо остро поставить вопрос о Добровольческом торговом флоте (Добрфлот) — о 340 гражданских и военных судах (из них 52 военных, включая 3 линкора, 3 крейсера, 12 эсминцев и 6 подводных лодок), которые барон Врангель в ноябре 1920 г. угнал из Крыма за границу, перевезя на них остатки своей армии и гражданских беженцев. Позднее французы собрали большинство этих судов на своей военно-морской базе в Бизерте (Тунис), они там гниют и пропадают 1923-1925 гг. будучи полпредом во Франции, Красин будет вести с французским правительством активные (хотя и безрезультатные) переговоры о возвращении Добрфлота (см.: Дипломатический ежегодник. 1989. — М. 1990. — С. 368.) Его преемник Х.Г. Раковский в 1927 г. согласится на продажу Франции и Италии части военных судов на металлолом (одну подводную лодку СССР требовал вернуть безоговорочно), но вопрос так и не был решен. В конце концов французы сами продали на металлолом до 70% этих судов, а остальные перегнали в свои порты. По подсчетам Наркомфина СССР, в 1925 г. из общего ущерба Антанты по «военным долгам» 1918-1922 гг. в 39 млрд. зол. руб. и доли Франции в них в 14 млрд. зол. руб. суда Добрфлота тянули на 8,3 млрд. зол. руб. См.: Узники Бизерты. — М. 1998. — С. 222-224. (Список военных и вспомогательных судов русской эскадры в Бизерте.)>.
3. Наконец, от царской России России советской досталась огромная недвижимость за рубежом, особенно церковная, в частности в Святых местах на Ближнем Востоке. Эту проблему, по мнению Красина, также следует поставить в Генуе 1923 г. в Лондоне Красин официально поставил вопрос о русских владениях в Святых местах перед британским МИД, требуя признать права собственности СССР над имуществом ИППО, но успеха не достиг. Тогда советский полпред обратился к известной разыскной фирме «Пинкертон», которая 70 лет спустя подтвердила готовность продолжить поиск российской зарубежной недвижимости. >.
О самой Генуэзской конференции написано уже очень много. Фактически советская делегация превратила конференцию в пропагандистский форум, а сепаратным договором с Германией в Рапалло 16 апреля 1922 г. красные дипломаты отреагировали на неуступчивость своих главных партнеров — Д. Ллойд Джорджа (Великобритания) и Луи Барту (Франция) и дали им достаточный повод свернуть конференцию, фактически устроив в ее работе месячный перерыв.
15 июня 1922 г. конференция собралась вновь, но уже в Гааге (Голландия) в прежнем составе (не участвовала лишь Германия, которую не пригласили в «наказание» за Рапалло, а США, как и в Генуе, были представлены наблюдателем).
Вторая часть «саммита» Восток-Запад в Гааге была гораздо более конструктивной, ибо спор вели главным образом эксперты. Советскую делегацию на этот раз возглавлял не Чичерин, а его новый зам М.М. Литвинов. В состав делегации входили также Л.Б. Красин, Г.Я. Сокольников, А.А. Иоффе, большая группа советских «спецов» из бывших.
На этот раз Красину удалось поставить некоторые вопросы из его программы. Да и в целом позиция советской делегации в Гааге была менее жесткой. «Красные» дипломаты торговались как настоящие купцы на ярмарке. В принципе они согласились платить «царские долги» (не снимая своих контрпретензий по «долгам военным», которые их партнеры не отрицали), но при условии предоставления под них больших промышленных кредитов (впервые была названа их конкретная цифра — 3 млрд. 224 млн. зол. руб. в течение трех лет).
Не соглашаясь на реституцию, то есть на восстановление юридических прав иностранных собственников в России, большевики тем не менее сделали навстречу своим визави практические шаги.
Во-первых, партнерам был представлен список национализированных иностранных предприятий, на которых их бывшие владельцы могли бы организовывать концессии или взять их снова себе, но на правах долгосрочной аренды.
Во-вторых, в последний день заседаний в Гааге, 19 июля 1922 г. М.М. Литвинов, еще раз подтвердив принципиальную готовность РСФСР уплатить дореволюционные государственные «царские долги» в обмен на долгосрочные кредиты, представил второй список иностранных владельцев, которым (в случае отказа их от концессий или аренды) советское правительство готово выплатить денежные компенсации, но при условии переговоров с каждым «иновладельцем» в отдельности.
Словом, вопреки тому, что в советское время Генуэзская и Гаагская конференции трактовались как главным образом политическая трибуна, «саммит» 1922 г. имел в 1925-1927 гг. самые серьезные последствия. И если бы усилия Л.Б. Красина, Х.Г. Раковского, Г.В. Чичерина тогда увенчались успехом, кто знает, как бы вообще пошло экономическое и политическое развитие СССР в 30-40-х годах?
* * *
Как-то после большого перерыва, уже в начале перестройки, я вновь оказался в Париже. Дела занесли меня на улицу Гренелль, в резиденцию советского посла (до этого дом много лет служил царским послам и «временному» — В.К. Маклакову). У парадного входа во внутреннем дворике прямо против недействующего фонтана обнаружил прикрепленную к стене длинную белую мраморную доску с выбитыми на ней фамилиями послов СССР во Франции. Спросил: кто сотворил такой мемориал? Да Петр Андреевич Абрасимов, ответили, еще в начале 70-х годов. Смотрю, а на доске нет имен ни Л.Б. Красина (первого посла — 1924-1925 гг.), ни Х.Г. Раковского (посла второго — 1925-1927 гг.).
Удивляюсь, вроде бы наступили другие времена, а доски все еще старые, неисправленные. Наверное, троцкистами были, говорит мой собеседник, молодой дипломат, вот их и не упомянули. Хорошенькое дело — троцкисты. Это о Красине, которого в 1926 г. торжественно хоронили на Красной площади через несколько месяцев после похорон «железного Феликса», и урна с его прахом и сегодня покоится в Кремлевской стене.
Раковский? Он, пожалуй, да, троцкист, личный друг Троцкого, участник «левой оппозиции», исключен из партии в 1927 г. сослан, возвращен, вновь судим вместе с Бухариным и Рыковым в 1938 г. расстрелян НКВД в Орловском централе в октябре 1941 г. во время прорыва немцев к городу, вместе с эсеркой Марией Спиридоновой.
Но все равно, разве он не был послом (полпредом) СССР во Франции?
Еще через пару-тройку лет приезжаю снова в Париж, захожу в резиденцию. Нет больше доски: ее сняли. Спрашиваю при случае коменданта здания: что такое? А демократия, отвечает, СССР больше нет, и послы советские больше нам не нужны.
Вот и с дипломатическим наследием этих двух большевиков случилось то же, что и с доской на здании резиденции советского посла, — оно выпало из истории советской дипломатии на долгие 60 лет официальной «Истории внешней политики СССР» (т. 1: 1917-1945 гг. — Изд. 3-е, доп. / Под ред. А.А. Громыко и Б.Н. Пономарева. — М. 1976) о переговорах Л.Б. Красина и Х.Г. Раковского в 1924-1927 гг. в Париже о «царских долгах» и кредитах СССР, которые Франция намеревалась предоставить в рассрочку до 1988 г. (!), нет ни строчки.
Опыт трудных, но успешных переговоров Красина и Раковского в Париже в 1925-1927 гг. когда к ним на помощь не раз приезжал из Москвы Г.В. Чичерин, чрезвычайно интересен для сегодняшнего дня. По сути, именно в 20-х годах впервые встал весь комплекс проблем вхождения в то, что сегодня именуется мировым экономическим пространством. Тогда, правда, вся эта объективная, идущая от Петра I фундаментальная внешнеэкономическая проблема «Россия и Запад» подавалась большевиками в идеологической ленинской упаковке — речь шла прежде всего о «прорыве капиталистического окружения».
Фактически в 1921-1922 гг. большевики одновременно провели целую серию переговоров на Западе:
— сепаратные переговоры с Германией о «Бресте № 2», стержнем которых было военно-техническое сотрудничество на немецкие деньги, но на территории Советской России (начаты еще в сентябре 1921 г. Красиным, продолжены Раковским и Крестинским в Берлине, почти сорваны Радеком в феврале 1922 г. и успешно завершены в Рапалло в апреле);
— зондаж во Франции в начале 1922 г. (Красин), который привел в 1924-1927 гг. к полномасштабным переговорам о кредите и выплате «царских долгов» (Раковский, Красин, Чичерин);
— Генуэзско-Гаагский «саммит» в апреле-июле 1922 г. положивший начало «полосе дипломатического признания» СССР;
— Берлинские переговоры «трех интернационалов» (Радек, Бухарин) в апреле-мае 1922 г. представлявшие собой первую (и последнюю) попытку найти политический компромисс между социал-демократами и коммунистами (графическое отображение этих переговоров с параллельно развивающимися событиями см. выше, гл. 3, в таблице НКИД-Коминтерн-ОГПУ, 1921-1927 гг.).
Основная линия водораздела была прежней — доктринерам-сторонникам экспорта мировой революции (Коминтерн) противостояли прагматики-государственники (НКИД, Внешторг), стремившиеся продолжить политику научно-технической модернизации России.
Впервые публикуемые в сборнике «Коминтерн и идея мировой революции» документы из архива Политбюро ЦК РКП(б) за 1921-1922 гг. отчетливо показывают борьбу доктринеров с прагматиками в большевистской верхушке тех лет.
Скажем, Адольф Иоффе в письме В.И. Ленину 13 февраля 1922 г. по поводу первого европейского «саммита» пишет в духе своей позиции в Брест-Литовске в 1917-1918 гг. («ни мира, ни войны»): «Нельзя упустить такой трибуны, как Генуя, не изложив нашей программы, тем более что мы обязаны делать это в интересах мировой революции».
Иоффе вторит Е.А. Преображенский, соавтор Н.И. Бухарина по настольной книге пролетариев СССР «Азбука коммунизма». В своем письме от 18 октября 1921 г. в ЦК РКП(б) по поводу Генуи он признает, что большевикам нужен от «иностранного капитала широкий товарный кредит Советской власти».
Но добиваться его следует не путем дипломатических переговоров, а через воззвание от имени ИККИ и Профинтерна, СНК РСФСР и ЦК РКП(б) с призывом «к массовому выступлению» европейских пролетариев взять «власть в свои руки <и> самим осуществить хозяйственный союз с Советской Россией».
Карл Радек, как всегда, скаламбурил: Генуя — «не цыганский торг с надеждой всех обмануть, а крупная политика игры сравнительно открытыми картами». Но при этой «игре» открытыми картами большевикам в Генуе ничего не светит — ни дипломатическое признание, ни кредиты, ни «агитационная трибуна». Что же конкретно предлагал Радек в объемной записке «Генуэзская конференция и задачи РСФСР» 7 марта 1922 г. на имя Ленина и других членов Политбюро, так и осталось непонятным.
Словом, подобными бессодержательными бумагами Радек лишь подтверждал мнение Ленина о том, что исполнительный секретарь ИККИ «совершенно не годится в дипломаты».
Наркоминдел Г.В. Чичерин 25 февраля 1922 г. от имени большевиков-прагматиков ответил этим 10% фанатиков, способных умереть за идею мировой революции, но неспособных жить за нее (вспомним оценку Красина, которую мы приводили выше). «Стоящая перед нами дилемма, — пишет нарком, вспоминая записку Иоффе, — напоминает ту дилемму, которая стояла перед нами в момент Бреста: следует ли нам погибнуть вследствие непримиримости, завещав наши лозунги следующим поколениям, или подписать Брестский договор, т.е. вступить на путь лавирования и отступления?»
По Чичерину, главное — убедить «буржуев» в Генуе, что «наш курс на сделку с капиталом является прочной и длительной системой» и что «мы приглашаем иностранный капитал на долгосрочные концессии, например лет на 60».
Но для этого и большевикам надо пойти на уступки, как предлагает Красин, а именно: выплатить в рассрочку «царские долги» и выплатить компенсацию иностранным собственникам.
В последнем случае Чичерин полностью принимает план Красина о создании в Советской России «грандиозной сверхконцессии» на базе имущества бывших иностранных собственников государств Антанты. В этом случае, отмечал далее нарком, можно было бы выплачивать долги и компенсации «бумажным золотом» — «романовками» и «думками», акциями, царскими векселями и облигациями (как это делалось в отношении Германии по финансовому протоколу 27 августа 1918 г.).
Словом, это и была та самая ПРОГРАММА действий в Генуе и Гааге, якобы на отсутствие которой жаловался Иоффе Ленину и о реальности которой каламбурил Радек, полагая, что Генуя все равно не станет «совещанием об экономическом восстановлении Европы».
По сути, Чичерин, Красин и Раковский действовали в тот период истории, когда Россия еще только начинала поворачиваться к Западу лицом, заново рубить петровское «окно в Европу». Выше мы уже писали, как в 1918-1920 гг. большевики прорубили «эстонскую форточку» через морской порт Ревель (Таллин). Торговый договор с Англией 16 марта 1921 г. Ленин назвал продолжением внешней политики «окошек»: «Нам важно пробивать одно за другим окошко… Благодаря этому договору (с Англией. — Авт.) мы пробили некоторое окошко».
Конечно, с позиций сегодняшнего дня нас интересует не столько история международных экономических отношений 20-х годов СССР и Запада, сколько методика ведения переговоров, их технология, использование различных приемов, и прежде всего Л.Б. Красиным, который, как мы уже отмечали, с мая 1920 г. имел от Ленина «карт-бланш» на единоличное принятие решений без ежеминутного согласования с центром всех сопутствующих факторов.
Вот только некоторые из приемов Красина в 1920-1925 гг.:
1. Использование интересов финансово-промышленных кругов. Миссия Красина в Лондон (он прибыл туда в мае 1920 г. как преемник «уполномоченного НКИД» М.М. Литвинова на полуофициальной основе, но вскоре добился признания своих полномочий как торгпреда РСФСР де-факто) совпала с резким обострением англо-советских отношений из-за войны с Польшей: его официальные отношения с британским МИД были временно «заморожены». Но Красин не опустил руки — он развивал сначала неофициальные, а затем и все более открытые контакты с британскими фирмами (с автозаводами «Слау» о поставке в Советскую Россию 500 автомобилей, с компанией «Маркони» о торговле, с железнодорожной компанией «Бритиш райлуейз» о ремонте русских паровозов и т. д.). Результатом этого зондажа стало создание в октябре 1920 г. первого англо-русского СП АРКОС («All-Russian Cooperative Society»), через которое Москва уже к концу года разместила заказов на 2 млн. ф. ст.
Немудрено, что, когда в ноябре 1920 г. британские власти возобновили торговые переговоры (к тому времени уже случилось «чудо на Висле» — остатки советских войск были отброшены от Варшавы за Минск и 12 октября с Польшей было заключено военное перемирие), «русская делегация, — по словам Красина, — имела за собой довольно сильную группу в английском Сити».
В 1921 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Ситуация для большевиков перед Генуей осложнялась начавшимся в Поволжье и на Южном Урале осенью 1921 г. страшным голодом, невиданным доселе в России. Ленин и здесь «распределил роли»: Троцкий был брошен на борьбу с голодом (изыскание средств на закупку за границей продовольствия и семян), а Красин — на подготовку к конференции.
«Мето да» Льва Давыдовича осталась неизменной — «чрезвычайщина», ограбление не только церквей и монастырей, но и… музеев (в частности, знаменитой Оружейной палаты в Москве). В феврале 1922 г. Политбюро и Совнарком назначают Троцкого «особоуполномоченным Совнаркома по учету и сосредоточению ценностей». В свои замы «демон революции» берет бывшего царского подполковника «военспеца» Г.Д. Базилевича, своего порученца в 1921 г. в Реввоенсовете Республики.
А уже 13 марта 1922 г. Базилевич пишет докладную с грифом «совершенно секретно»: «Ценности Оружейной палаты выливаются в сумму минимум 197,5 млн. максимум — 373,5 млн. зол. руб. т.е. больше, чем весь ранее учтенный золотой запас на 1922 г. (см. вышеприведенную таблицу. — Авт.), если не будет сюрпризов „без описей“ в оставшихся неразобранными еще 1367 ящиках».
Совершенно иную программу пополнения бюджета и аргументации в Генуе разрабатывает в 1921-1922 гг. Л.Б. Красин:
1. Следует немедленно прекратить разовые продажи художественных ценностей и бриллиантов через сомнительных лиц, рекомендуемых начальником Гохрана Аркусом (некий швед Карл Фельд и др.), или через высокопоставленных «кремлевских жен» (жена Горького актриса Мария Андреева-Юрковская, жена Каменева и сестра Троцкого Ольга Каменева-Бронштейн, музейный руководитель). Вместо этого необходимо срочно создать картель для совместной продажи бриллиантов, лучше всего с Де Бирсом (вот когда, оказывается, появился нынешний многолетний «алмазный партнер» СССР — РФ!).
«Синдикат этот должен получить монопольное право (вот она, монополия государства на внешние связи! — Авт.), ибо только таким путем можно будет создать успокоение на рынке бриллиантов и начать постепенно повышать цену. Синдикат должен давать нам под депозит наших ценностей ссуды на условиях банковского процента», — писал Красин в Наркомфин 20 марта 1922 г.
2. В торгово-экономических дискуссиях в Генуе необходимо остро поставить вопрос о Добровольческом торговом флоте (Добрфлот) — о 340 гражданских и военных судах (из них 52 военных, включая 3 линкора, 3 крейсера, 12 эсминцев и 6 подводных лодок), которые барон Врангель в ноябре 1920 г. угнал из Крыма за границу, перевезя на них остатки своей армии и гражданских беженцев. Позднее французы собрали большинство этих судов на своей военно-морской базе в Бизерте (Тунис), они там гниют и пропадают 1923-1925 гг. будучи полпредом во Франции, Красин будет вести с французским правительством активные (хотя и безрезультатные) переговоры о возвращении Добрфлота (см.: Дипломатический ежегодник. 1989. — М. 1990. — С. 368.) Его преемник Х.Г. Раковский в 1927 г. согласится на продажу Франции и Италии части военных судов на металлолом (одну подводную лодку СССР требовал вернуть безоговорочно), но вопрос так и не был решен. В конце концов французы сами продали на металлолом до 70% этих судов, а остальные перегнали в свои порты. По подсчетам Наркомфина СССР, в 1925 г. из общего ущерба Антанты по «военным долгам» 1918-1922 гг. в 39 млрд. зол. руб. и доли Франции в них в 14 млрд. зол. руб. суда Добрфлота тянули на 8,3 млрд. зол. руб. См.: Узники Бизерты. — М. 1998. — С. 222-224. (Список военных и вспомогательных судов русской эскадры в Бизерте.)>.
3. Наконец, от царской России России советской досталась огромная недвижимость за рубежом, особенно церковная, в частности в Святых местах на Ближнем Востоке. Эту проблему, по мнению Красина, также следует поставить в Генуе 1923 г. в Лондоне Красин официально поставил вопрос о русских владениях в Святых местах перед британским МИД, требуя признать права собственности СССР над имуществом ИППО, но успеха не достиг. Тогда советский полпред обратился к известной разыскной фирме «Пинкертон», которая 70 лет спустя подтвердила готовность продолжить поиск российской зарубежной недвижимости. >.
О самой Генуэзской конференции написано уже очень много. Фактически советская делегация превратила конференцию в пропагандистский форум, а сепаратным договором с Германией в Рапалло 16 апреля 1922 г. красные дипломаты отреагировали на неуступчивость своих главных партнеров — Д. Ллойд Джорджа (Великобритания) и Луи Барту (Франция) и дали им достаточный повод свернуть конференцию, фактически устроив в ее работе месячный перерыв.
15 июня 1922 г. конференция собралась вновь, но уже в Гааге (Голландия) в прежнем составе (не участвовала лишь Германия, которую не пригласили в «наказание» за Рапалло, а США, как и в Генуе, были представлены наблюдателем).
Вторая часть «саммита» Восток-Запад в Гааге была гораздо более конструктивной, ибо спор вели главным образом эксперты. Советскую делегацию на этот раз возглавлял не Чичерин, а его новый зам М.М. Литвинов. В состав делегации входили также Л.Б. Красин, Г.Я. Сокольников, А.А. Иоффе, большая группа советских «спецов» из бывших.
На этот раз Красину удалось поставить некоторые вопросы из его программы. Да и в целом позиция советской делегации в Гааге была менее жесткой. «Красные» дипломаты торговались как настоящие купцы на ярмарке. В принципе они согласились платить «царские долги» (не снимая своих контрпретензий по «долгам военным», которые их партнеры не отрицали), но при условии предоставления под них больших промышленных кредитов (впервые была названа их конкретная цифра — 3 млрд. 224 млн. зол. руб. в течение трех лет).
Не соглашаясь на реституцию, то есть на восстановление юридических прав иностранных собственников в России, большевики тем не менее сделали навстречу своим визави практические шаги.
Во-первых, партнерам был представлен список национализированных иностранных предприятий, на которых их бывшие владельцы могли бы организовывать концессии или взять их снова себе, но на правах долгосрочной аренды.
Во-вторых, в последний день заседаний в Гааге, 19 июля 1922 г. М.М. Литвинов, еще раз подтвердив принципиальную готовность РСФСР уплатить дореволюционные государственные «царские долги» в обмен на долгосрочные кредиты, представил второй список иностранных владельцев, которым (в случае отказа их от концессий или аренды) советское правительство готово выплатить денежные компенсации, но при условии переговоров с каждым «иновладельцем» в отдельности.
Словом, вопреки тому, что в советское время Генуэзская и Гаагская конференции трактовались как главным образом политическая трибуна, «саммит» 1922 г. имел в 1925-1927 гг. самые серьезные последствия. И если бы усилия Л.Б. Красина, Х.Г. Раковского, Г.В. Чичерина тогда увенчались успехом, кто знает, как бы вообще пошло экономическое и политическое развитие СССР в 30-40-х годах?
* * *
Как-то после большого перерыва, уже в начале перестройки, я вновь оказался в Париже. Дела занесли меня на улицу Гренелль, в резиденцию советского посла (до этого дом много лет служил царским послам и «временному» — В.К. Маклакову). У парадного входа во внутреннем дворике прямо против недействующего фонтана обнаружил прикрепленную к стене длинную белую мраморную доску с выбитыми на ней фамилиями послов СССР во Франции. Спросил: кто сотворил такой мемориал? Да Петр Андреевич Абрасимов, ответили, еще в начале 70-х годов. Смотрю, а на доске нет имен ни Л.Б. Красина (первого посла — 1924-1925 гг.), ни Х.Г. Раковского (посла второго — 1925-1927 гг.).
Удивляюсь, вроде бы наступили другие времена, а доски все еще старые, неисправленные. Наверное, троцкистами были, говорит мой собеседник, молодой дипломат, вот их и не упомянули. Хорошенькое дело — троцкисты. Это о Красине, которого в 1926 г. торжественно хоронили на Красной площади через несколько месяцев после похорон «железного Феликса», и урна с его прахом и сегодня покоится в Кремлевской стене.
Раковский? Он, пожалуй, да, троцкист, личный друг Троцкого, участник «левой оппозиции», исключен из партии в 1927 г. сослан, возвращен, вновь судим вместе с Бухариным и Рыковым в 1938 г. расстрелян НКВД в Орловском централе в октябре 1941 г. во время прорыва немцев к городу, вместе с эсеркой Марией Спиридоновой.
Но все равно, разве он не был послом (полпредом) СССР во Франции?
Еще через пару-тройку лет приезжаю снова в Париж, захожу в резиденцию. Нет больше доски: ее сняли. Спрашиваю при случае коменданта здания: что такое? А демократия, отвечает, СССР больше нет, и послы советские больше нам не нужны.
Вот и с дипломатическим наследием этих двух большевиков случилось то же, что и с доской на здании резиденции советского посла, — оно выпало из истории советской дипломатии на долгие 60 лет официальной «Истории внешней политики СССР» (т. 1: 1917-1945 гг. — Изд. 3-е, доп. / Под ред. А.А. Громыко и Б.Н. Пономарева. — М. 1976) о переговорах Л.Б. Красина и Х.Г. Раковского в 1924-1927 гг. в Париже о «царских долгах» и кредитах СССР, которые Франция намеревалась предоставить в рассрочку до 1988 г. (!), нет ни строчки.
Опыт трудных, но успешных переговоров Красина и Раковского в Париже в 1925-1927 гг. когда к ним на помощь не раз приезжал из Москвы Г.В. Чичерин, чрезвычайно интересен для сегодняшнего дня. По сути, именно в 20-х годах впервые встал весь комплекс проблем вхождения в то, что сегодня именуется мировым экономическим пространством. Тогда, правда, вся эта объективная, идущая от Петра I фундаментальная внешнеэкономическая проблема «Россия и Запад» подавалась большевиками в идеологической ленинской упаковке — речь шла прежде всего о «прорыве капиталистического окружения».
Фактически в 1921-1922 гг. большевики одновременно провели целую серию переговоров на Западе:
— сепаратные переговоры с Германией о «Бресте № 2», стержнем которых было военно-техническое сотрудничество на немецкие деньги, но на территории Советской России (начаты еще в сентябре 1921 г. Красиным, продолжены Раковским и Крестинским в Берлине, почти сорваны Радеком в феврале 1922 г. и успешно завершены в Рапалло в апреле);
— зондаж во Франции в начале 1922 г. (Красин), который привел в 1924-1927 гг. к полномасштабным переговорам о кредите и выплате «царских долгов» (Раковский, Красин, Чичерин);
— Генуэзско-Гаагский «саммит» в апреле-июле 1922 г. положивший начало «полосе дипломатического признания» СССР;
— Берлинские переговоры «трех интернационалов» (Радек, Бухарин) в апреле-мае 1922 г. представлявшие собой первую (и последнюю) попытку найти политический компромисс между социал-демократами и коммунистами (графическое отображение этих переговоров с параллельно развивающимися событиями см. выше, гл. 3, в таблице НКИД-Коминтерн-ОГПУ, 1921-1927 гг.).
Основная линия водораздела была прежней — доктринерам-сторонникам экспорта мировой революции (Коминтерн) противостояли прагматики-государственники (НКИД, Внешторг), стремившиеся продолжить политику научно-технической модернизации России.
Впервые публикуемые в сборнике «Коминтерн и идея мировой революции» документы из архива Политбюро ЦК РКП(б) за 1921-1922 гг. отчетливо показывают борьбу доктринеров с прагматиками в большевистской верхушке тех лет.
Скажем, Адольф Иоффе в письме В.И. Ленину 13 февраля 1922 г. по поводу первого европейского «саммита» пишет в духе своей позиции в Брест-Литовске в 1917-1918 гг. («ни мира, ни войны»): «Нельзя упустить такой трибуны, как Генуя, не изложив нашей программы, тем более что мы обязаны делать это в интересах мировой революции».
Иоффе вторит Е.А. Преображенский, соавтор Н.И. Бухарина по настольной книге пролетариев СССР «Азбука коммунизма». В своем письме от 18 октября 1921 г. в ЦК РКП(б) по поводу Генуи он признает, что большевикам нужен от «иностранного капитала широкий товарный кредит Советской власти».
Но добиваться его следует не путем дипломатических переговоров, а через воззвание от имени ИККИ и Профинтерна, СНК РСФСР и ЦК РКП(б) с призывом «к массовому выступлению» европейских пролетариев взять «власть в свои руки <и> самим осуществить хозяйственный союз с Советской Россией».
Карл Радек, как всегда, скаламбурил: Генуя — «не цыганский торг с надеждой всех обмануть, а крупная политика игры сравнительно открытыми картами». Но при этой «игре» открытыми картами большевикам в Генуе ничего не светит — ни дипломатическое признание, ни кредиты, ни «агитационная трибуна». Что же конкретно предлагал Радек в объемной записке «Генуэзская конференция и задачи РСФСР» 7 марта 1922 г. на имя Ленина и других членов Политбюро, так и осталось непонятным.
Словом, подобными бессодержательными бумагами Радек лишь подтверждал мнение Ленина о том, что исполнительный секретарь ИККИ «совершенно не годится в дипломаты».
Наркоминдел Г.В. Чичерин 25 февраля 1922 г. от имени большевиков-прагматиков ответил этим 10% фанатиков, способных умереть за идею мировой революции, но неспособных жить за нее (вспомним оценку Красина, которую мы приводили выше). «Стоящая перед нами дилемма, — пишет нарком, вспоминая записку Иоффе, — напоминает ту дилемму, которая стояла перед нами в момент Бреста: следует ли нам погибнуть вследствие непримиримости, завещав наши лозунги следующим поколениям, или подписать Брестский договор, т.е. вступить на путь лавирования и отступления?»
По Чичерину, главное — убедить «буржуев» в Генуе, что «наш курс на сделку с капиталом является прочной и длительной системой» и что «мы приглашаем иностранный капитал на долгосрочные концессии, например лет на 60».
Но для этого и большевикам надо пойти на уступки, как предлагает Красин, а именно: выплатить в рассрочку «царские долги» и выплатить компенсацию иностранным собственникам.
В последнем случае Чичерин полностью принимает план Красина о создании в Советской России «грандиозной сверхконцессии» на базе имущества бывших иностранных собственников государств Антанты. В этом случае, отмечал далее нарком, можно было бы выплачивать долги и компенсации «бумажным золотом» — «романовками» и «думками», акциями, царскими векселями и облигациями (как это делалось в отношении Германии по финансовому протоколу 27 августа 1918 г.).
Словом, это и была та самая ПРОГРАММА действий в Генуе и Гааге, якобы на отсутствие которой жаловался Иоффе Ленину и о реальности которой каламбурил Радек, полагая, что Генуя все равно не станет «совещанием об экономическом восстановлении Европы».
По сути, Чичерин, Красин и Раковский действовали в тот период истории, когда Россия еще только начинала поворачиваться к Западу лицом, заново рубить петровское «окно в Европу». Выше мы уже писали, как в 1918-1920 гг. большевики прорубили «эстонскую форточку» через морской порт Ревель (Таллин). Торговый договор с Англией 16 марта 1921 г. Ленин назвал продолжением внешней политики «окошек»: «Нам важно пробивать одно за другим окошко… Благодаря этому договору (с Англией. — Авт.) мы пробили некоторое окошко».
Конечно, с позиций сегодняшнего дня нас интересует не столько история международных экономических отношений 20-х годов СССР и Запада, сколько методика ведения переговоров, их технология, использование различных приемов, и прежде всего Л.Б. Красиным, который, как мы уже отмечали, с мая 1920 г. имел от Ленина «карт-бланш» на единоличное принятие решений без ежеминутного согласования с центром всех сопутствующих факторов.
Вот только некоторые из приемов Красина в 1920-1925 гг.:
1. Использование интересов финансово-промышленных кругов. Миссия Красина в Лондон (он прибыл туда в мае 1920 г. как преемник «уполномоченного НКИД» М.М. Литвинова на полуофициальной основе, но вскоре добился признания своих полномочий как торгпреда РСФСР де-факто) совпала с резким обострением англо-советских отношений из-за войны с Польшей: его официальные отношения с британским МИД были временно «заморожены». Но Красин не опустил руки — он развивал сначала неофициальные, а затем и все более открытые контакты с британскими фирмами (с автозаводами «Слау» о поставке в Советскую Россию 500 автомобилей, с компанией «Маркони» о торговле, с железнодорожной компанией «Бритиш райлуейз» о ремонте русских паровозов и т. д.). Результатом этого зондажа стало создание в октябре 1920 г. первого англо-русского СП АРКОС («All-Russian Cooperative Society»), через которое Москва уже к концу года разместила заказов на 2 млн. ф. ст.
Немудрено, что, когда в ноябре 1920 г. британские власти возобновили торговые переговоры (к тому времени уже случилось «чудо на Висле» — остатки советских войск были отброшены от Варшавы за Минск и 12 октября с Польшей было заключено военное перемирие), «русская делегация, — по словам Красина, — имела за собой довольно сильную группу в английском Сити».
В 1921 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63