Первый удар СРН наносил по либералам и революционерам, второй — по Столыпину. Лауниц не раз заводил с Герасимовым разговоры о том, куда ведет Столыпин Россию, и искал в начальнике политической полиции союзника против премьер-министра.Лауниц прямо поддерживал боевую дружину СРН, выделил деньги на организацию в июле 1906 года убийства депутата Думы кадета М. Я. Герценштейна, требовал от Столыпина одобрения этой деятельности. Постепенно взаимоотношения градоначальника и председателя Совета министров дошли до настоящей борьбы.Смерть Лауница мало что изменила в отношении СРН к Столыпину. Союз добивался закрытия Думы, участвовал в покушениях на левых, газета «Русское знамя» вела резкую кампанию против Реформатора.Правое крыло консерваторов объявило, что столыпинская аграрная реформа выгодна только жидомасонам, стремящимся поколебать российский государственный строй.(Левые силы, как мы помним, тоже были против преобразований в деревне, не без оснований видя в них препятствие развитию революции.)От боевиков СРН до видных сановников и придворных протягивался правый фронт оппозиции Столыпину. Регулярно к царю обращались влиятельные лица с критикой Петра Аркадьевича. Доходило до утверждений, что популярность премьер-министра умаляет популярность самого Николая.«Никакой революции в России не было. — говорили они. — Поэтому нет у Столыпина никаких заслуг в умиротворении страны. Наоборот, он проявляет крайне опасный либерализм, защищает чисто революционное учреждение — Думу».
Взаимоотношения царя и Столыпина всегда были непростыми. Чем ближе Реформатор подходил к цели своих проектов, тем меньше в нем нуждались в Царском Селе.В июне Николай встретился в финских шхерах, в Бьерке, с германским императором Вильгельмом. На царской яхте «Штандарт» во время завтрака Вильгельм все время проговорил со Столыпиным, забыв царицу Александру Федоровну, по правую руку от которой сидел. Он буквально впился в Реформатора. Столыпин рассказывал о преобразованиях в русской деревне.Накануне войны в Россию приезжала из Германии правительственная комиссия под руководством профессора Аугагена (подобно французской) для изучения результатов реформы. Объехав ряд губерний, она представила в Берлин отчет. Основной вывод — по завершении земельной реформы война с Россией будет не под силу никакой державе. Русский посол в Берлине узнал, что этот отчет сильно обеспокоил Вильгельма. Наверняка император вспомнил 1909 год, теплый июнь и уже убитого к тому времени Столыпина. И мертвый Столыпин был грозен.
После Бьерке вскоре Столыпин выезжал вместе с царем на празднование двухсотлетия Полтавской битвы. Роскошные пейзажи центральной Украины, степи, дубовые рощи, пирамидальные тополя, подпирающие голубое небо, гоголевские места — все это сопутствовало поездке в честь победы Петра Великого.И урожай был небывалый.Никаких угроз, никакого террора. Страна выздоравливала.Для того чтобы обеспечить безопасность Государя, в самых многолюдных местах были поставлены шеренги младших, двенадцатилетних воспитанников Полтавского кадетского корпуса. Мальчики в белых полотняных гимнастерках с красными погонами, конечно, защищали царя не как охранники.Николая встречали довольные, веселые, праздничные люди. Революции не было и в помине .
Оживление царило во всех хозяйственных областях. Вывоз хлеба за границу достиг рекорда — 748 миллионов рублей. Закладывался фундамент великих планов — через пять лет были готовы проекты Днепростроя и Волховстроя (ставших символами сталинских пятилеток). Деревня все больше требовала новых сельскохозяйственных орудий, машин, строительных материалов, средств потребления. Внутренний рынок быстро углублялся. Капиталы из сельского хозяйства через сберегательные кассы, Крестьянский банк, кредитную систему перетекали в промышленность.То, что началось в 1909 году, можно назвать возвышением России не искусством управления народом, а силами народа.Правительство протянуло руку земскому самоуправлению и всячески стремилось открыть земледельцам дорогу к знаниям, технике, кредиту. Самоуправление, еще вчера считавшееся противником государственного строя, было поставлено в привилегированное положение. Еще один толчок к пробуждению народных сил дало издание в 1908 году нормального устава сельскохозяйственной кооперации. Создавались кредитные товарищества, артели, создавались широко, даже жадно, ибо русский крестьянин жадно стремился к самостоятельной жизни.Зато другая жизнь, общественная, угасала. Социалистические и либеральные газеты писали о «реакции, упадке, торжестве личного интереса».Вспомним еще раз «Вехи». Сергий Булгаков в статье «Героизм и noдвижничество»: «Русская революция развила огромную разрушительную энергию, уподобилась гигантскому землетрясению, но ее созидательные силы оказались далеко слабее разрушительных...Героическое «все позволено» незаметно подменяется просто беспринципностью во всем, что касается личной жизни, личного поведения, чем наполняются житейские будни... У нас, при таком обилии героев, так мало просто порядочных, дисциплинированных, трудоспособных людей... Для русской интеллигенции предстоит медленный и трудный путь перевоспитания личности, на котором нет скачков , нет катаклизмов и побеждает лишь упорная самодисциплина...»
Вот, если угодно, и объяснение «упадка» общественного настроения при экономическом подъеме.Энергичная, настораживающая Европу, не желающая ни с кем войны, эта Россия набирала силу.В октябре Столыпин в беседе с редактором саратовской газеты «Волга» подметил, что пессимизму газетных статей противостоит бодрое настроение, бодрый оптимизм в провинции. «Я полагаю, — подчеркнул он, — что прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина-собственника, мелкого землевладельца, и, когда эта задача будет осуществлена, гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва гражданин, а потом гражданственность. У нас обыкновенно думают наоборот».Реформатор понимал обстановку точно так же, как и государственно мыслящая интеллигенция. Он действовал без скачков и катаклизмов против «недобитого абсолютизма» (П. Б. Струве). «Итак, на очереди главная задача — укрепить низы. В них вся сила страны. Будут здоровы и крепки корни у государства, поверьте, и слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед всем миром. Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа — вот девиз для нас всех, русских! Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего и вы не узнаете нынешней России».
Необходимо посмотреть на Столыпина с точки зрения великих преобразований другого Реформатора, Петра Великого. «Душа интеллигенции, этого создания Петрова, есть вместе с тем ключ и к грядущим судьбам русской государственности и общественности» (С. Булгаков). И, добавим, истории понадобилось два столетия, чтобы навстречу образованному классу, оторванному от народа, не приобретшего навыка будничного труда и тем, не менее служившего средостением между Европой и Россией, двинулся сам русский народ.Столыпинская опора на «низы» — это продолжение петровского строительства, но без петровского насилия, жажды мгновенного результата. Наиболее ярко сила российских «низов» предстала перед Столыпиным во время его и министра земледелия Кривошеина поездки в Сибирь в конце лета 1910 года. Эта поездка имела две цели в русле переселенческой политики правительства и, более широко, в плане развития русского влияния в Азии.За триста лет колонизационного освоения русскими Сибири переселение туда шло стихийно и только с началом строительства Великого сибирского пути стало принимать формы государственного дела. Идея создания «цепи деревень от Урала до Тихого океана» родилась у С Ю. Витте. Тогда надо было решать задачу объединения азиатских территорий с европейскими. Другая задача наделение безземельных крестьян землей — еще не осознавалась как первоочередная. Наоборот, многие помещики опасались лишиться рабочих рук.С Сибирью связана и крестьянская мечта о Беловодье, сказочной стране народного благоденствия.Замыслы Витте были велики: развитие сети дорог от грунтовых до железных; обеспечение Туркестана дешевым сибирским хлебом; расширение за счет зерновых посевов производства хлопка в Средней Азии — заселение киргизских степей, Приамурья; привлечение в Сибирь «образованных слоев общества» путем создания крупной частной собственности и льготным предоставлением рабочим земельных участков в аренду; индустриализация огромной и почти незаселенной страны, хотя бы ценой привлечения иностранного капитала.Единственное, в чем Витте не учел реальной обстановки: поглотить всех малоземельных Сибирь не могла. Сокращение их числа могло быть достигнуто лишь исходом в промышленность. Здесь виттевская индустриализация подкрепилась столыпинским «освобождением» крестьян. И затем в Сибири, уже после Витте, было положено начало промышленной колонизации — строились новые дороги, порты, рудники, заводы. К 1914 году дальневосточные области стояли на втором месте в империи по развитию городской жизни.В переселенческом деле, как и в проведении земельной реформы, хорошо видна преемственность столыпинской политики, способность премьер-министра сосредоточиваться на главном. Процесс связывания России и Азии показывал, как историческая общинная традиция, которая определила характер народа и с которой он боролся в большинстве районов европейской части страны, может оставаться жизнедеятельной.Напомним необыкновенную историю того времени, рассказанную в первой части повествования.В Сибири, на Алтае, в Бийском уезде, в селе Старая Барда крестьяне организовали маслодельную артель и торговали сливочным маслом. Они кооперативно владели сепараторами, маслобойками, другими орудиями. Организовали кредитное товарищество, поставили на мельничной запруде небольшую электростанцию, провели в избы электрический свет. Как назвать те лампочки, горевшие в крестьянских горницах в начале века? «Столыпинскими»? Кроме того, они построили у себя народный дом, то есть клуб, купили синематографический аппарат и смотрели в темном помещении на оживающие в электрическом луче различные случаи далекой жизни. Этот алтайский кооператив, конечно, кажется чудом. Позднейшие кооперативы, подневольные сталинские колхозы, отличались совсем иными достатками. Но что скажем мы, когда узнаем, что в Старой Барде, кроме того, была телефонная станция и все желающие за небольшую плату могли установить у себя телефонный аппарат?А между тем все это было.Сибирь была богата и свободна. Община сохранила здесь лучшее наследие, идею социальной защиты, коллективизм, и была освобождена от «равенства бедных». Неспроста до сих пор образ сибиряка, сильного, великодушного, независимого человека, остается в народной мифологии, несмотря на катастрофическое разрушение сибирской жизни.Необходимо подчеркнуть, что Столыпин не был идеологическим противником ни общины, ни крупного помещичьего землевладения. Он был реалистом. Жизнеспособность того или другого явления была для него главным критерием. Может быть, в этом ярче всего выразилась его философия— все, что на пользу России, все хорошо.«Сибирь всасывала в себя поток людей и затем начинала выбрасывать на внутренний рынок потоки пшеницы, масла и других сельскохозяйственных продуктов», — отмечал в либеральном «Вестнике Европы» экономист Н. Огановский. Более того, и на внешний рынок тоже. Например, стоимость вывезенного в 1912 году только в Англию масла — 68 миллионов рублей — превышала в два раза стоимость добычи сибирского золота.Конечно, на вырученные от торговли деньги сибиряки-кооператоры могли бы завести у себя не только телефоны, но и авиацию!По результатам сибирской поездки Столыпин и Кривошеий представили Николаю обширную записку: «...растет сказочно... в несколько последних месяцев выросли большие поселки, чуть ли не города». Кроме насущных задач освоения, в ней ставилась задача перейти с «мужицкого», недостаточно интенсивного ведения хозяйства к интенсивному, а для этого ввести в сибирской деревне межевание общинных земель и право собственности. То есть Реформа должна была реализоваться и тут. Но как реализоваться, ведь не принудительно? Столыпин и Кривошеий видели путь в индустриализации, увеличении потребителей сельскохозяйственной продукции.Из огромного инертного придатка исторической Руси Сибирь превращалась в «органическую часть становящейся, евразийской географически, но русской по культуре Великой России» (К. А. Кривошеий).Между тем правительственной политике, нацеленной больше за Урал, противостояло иное настроение, иная идея, — гегемонии на Ближнем Востоке. Напомним, что после соглашения с Англией в 1908 году либеральная интеллигенция вспомнила о Проливах. А осуществление этой идеи неизбежно привело бы к столкновению с Германией, Австро-Венгрией и Турцией.Впрочем, внешняя политика России отличалась спокойствием и миролюбием. В середине августа 1910 года, когда Столыпин и Кривошеий колесили по Сибири, Николай со всей семьей приехал в Германию и провел там два с половиной месяца на родине жены в Гессенском замке Фридберг, в тихой сельской обстановке.Перед отъездом Николай захотел встретиться с Вильгельмом и обсудить международные дела. Правда, германский император был настроен скептически: соглашение с Англией не прошло бесследно. К тому же тон русских газет был антигерманским.Тем не менее 22 и 23 октября Николай с Вильгельмом встретились в Потсдаме. Они признали, что нет прямых столкновений интересов у России и Германии, и обязались не поддерживать политики, направленной против друг друга. Германия обещала не поощрять австрийские устремления на Балканах, Россия — не поддерживать английские действия против Германии. Это означало сохранение на Ближнем Востоке существующего положения (и неприятие царем идеи гегемонии в этом районе).Неудивительно, что российские газеты холодно отнеслись к Потсдамской встрече.В Думе произошла открытая дуэль. Милюков выступил с критикой: «Это значит, что наши союзные соглашения перестали быть наступательными и остались только на оборонительной функции». «Ему хочется войны!» воскликнул в ответ правый депутат П. Березовский.В действительности франко-русский союз был только оборонительным, а с Англией никакого союза не существовало.В Англии были недовольны Потсдамом.И российская печать тоже недовольна, открыто солидаризуясь с «Владычицей морей». Новый британский посол сэр Джордж Бьюкенен стремится как можно полнее нейтрализовать Потсдам.Печатники Петербурга, Москвы, Варшавы, Киева набирают статьи написанные как будто рукой английского дипломата.Словно отвечая на все это, новый министр иностранных дел С. Д. Сазонов в беседе с корреспондентом «Нового времени» буквально взывал к проявлению терпимости по отношению к Германии: «Должен сказать откровенно, что вы иной раз бываете слишком желчны... В интересах обоих народов был бы полезен более мягкий тон. Если бы я был магом, я свернул бы свиток судеб так, чтобы время сократилось лет на пять. За этот срок сами собой улягутся взаимные недоверие и раздражение. Время прольет бальзам на горячие раны».Напрасно старался Сазонов. Правительство вело свою политику, интеллигенция — свою. В этом плане мысль П. Б. Струве из статьи в «Вехах» объясняет происходящее: «Идейной формой русской интеллигенции является ее... отчуждение от государства и враждебность к нему».Конечно, можно было бы порассуждать о действиях английской разведки и нарисовать легко доступный пониманию образ. Однако как ни старалась Интеллидженс Сервис, ей были недоступны корни российской драмы.Как только Россия заключает с Японией соглашение (лето 1910 года), так раздается голос Милюкова: «Поддерживая Японию, мы ставим деньги не на ту лошадь».Как только Россия потребовала соблюдения своих торговых прав и привилегий в Монголии и в случае ущемления интересов русских купцов пригрозила ввести войска в китайские пределы, так сразу раздаются протесты, сперва в английской печати, затем в петербургской.Почему так единодушно? Или русские купцы хуже британских?В либеральных кругах считалось, что союз с монархическими странами ведет к укреплению консерватизма в России, поэтому надо бороться против сближения с Германией, поддерживать Англию. То есть там главенствовал прежде всего партийный, идеологический интерес.Отсюда всего шаг к «пораженчеству» большевиков во время первой мировой войны, к провозглашению лозунга «двух культур», буржуазной и пролетарской, к идее уничтожения всего «чужого».
Успокоение страны, обильные урожаи 1909 и 1910 годов, рациональная внешняя политика, активное законодательное обновление (реформа местного суда, расширение народного образования, новый продовольственный устав) — во всем этом заслуга правительства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Взаимоотношения царя и Столыпина всегда были непростыми. Чем ближе Реформатор подходил к цели своих проектов, тем меньше в нем нуждались в Царском Селе.В июне Николай встретился в финских шхерах, в Бьерке, с германским императором Вильгельмом. На царской яхте «Штандарт» во время завтрака Вильгельм все время проговорил со Столыпиным, забыв царицу Александру Федоровну, по правую руку от которой сидел. Он буквально впился в Реформатора. Столыпин рассказывал о преобразованиях в русской деревне.Накануне войны в Россию приезжала из Германии правительственная комиссия под руководством профессора Аугагена (подобно французской) для изучения результатов реформы. Объехав ряд губерний, она представила в Берлин отчет. Основной вывод — по завершении земельной реформы война с Россией будет не под силу никакой державе. Русский посол в Берлине узнал, что этот отчет сильно обеспокоил Вильгельма. Наверняка император вспомнил 1909 год, теплый июнь и уже убитого к тому времени Столыпина. И мертвый Столыпин был грозен.
После Бьерке вскоре Столыпин выезжал вместе с царем на празднование двухсотлетия Полтавской битвы. Роскошные пейзажи центральной Украины, степи, дубовые рощи, пирамидальные тополя, подпирающие голубое небо, гоголевские места — все это сопутствовало поездке в честь победы Петра Великого.И урожай был небывалый.Никаких угроз, никакого террора. Страна выздоравливала.Для того чтобы обеспечить безопасность Государя, в самых многолюдных местах были поставлены шеренги младших, двенадцатилетних воспитанников Полтавского кадетского корпуса. Мальчики в белых полотняных гимнастерках с красными погонами, конечно, защищали царя не как охранники.Николая встречали довольные, веселые, праздничные люди. Революции не было и в помине .
Оживление царило во всех хозяйственных областях. Вывоз хлеба за границу достиг рекорда — 748 миллионов рублей. Закладывался фундамент великих планов — через пять лет были готовы проекты Днепростроя и Волховстроя (ставших символами сталинских пятилеток). Деревня все больше требовала новых сельскохозяйственных орудий, машин, строительных материалов, средств потребления. Внутренний рынок быстро углублялся. Капиталы из сельского хозяйства через сберегательные кассы, Крестьянский банк, кредитную систему перетекали в промышленность.То, что началось в 1909 году, можно назвать возвышением России не искусством управления народом, а силами народа.Правительство протянуло руку земскому самоуправлению и всячески стремилось открыть земледельцам дорогу к знаниям, технике, кредиту. Самоуправление, еще вчера считавшееся противником государственного строя, было поставлено в привилегированное положение. Еще один толчок к пробуждению народных сил дало издание в 1908 году нормального устава сельскохозяйственной кооперации. Создавались кредитные товарищества, артели, создавались широко, даже жадно, ибо русский крестьянин жадно стремился к самостоятельной жизни.Зато другая жизнь, общественная, угасала. Социалистические и либеральные газеты писали о «реакции, упадке, торжестве личного интереса».Вспомним еще раз «Вехи». Сергий Булгаков в статье «Героизм и noдвижничество»: «Русская революция развила огромную разрушительную энергию, уподобилась гигантскому землетрясению, но ее созидательные силы оказались далеко слабее разрушительных...Героическое «все позволено» незаметно подменяется просто беспринципностью во всем, что касается личной жизни, личного поведения, чем наполняются житейские будни... У нас, при таком обилии героев, так мало просто порядочных, дисциплинированных, трудоспособных людей... Для русской интеллигенции предстоит медленный и трудный путь перевоспитания личности, на котором нет скачков , нет катаклизмов и побеждает лишь упорная самодисциплина...»
Вот, если угодно, и объяснение «упадка» общественного настроения при экономическом подъеме.Энергичная, настораживающая Европу, не желающая ни с кем войны, эта Россия набирала силу.В октябре Столыпин в беседе с редактором саратовской газеты «Волга» подметил, что пессимизму газетных статей противостоит бодрое настроение, бодрый оптимизм в провинции. «Я полагаю, — подчеркнул он, — что прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина-собственника, мелкого землевладельца, и, когда эта задача будет осуществлена, гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва гражданин, а потом гражданственность. У нас обыкновенно думают наоборот».Реформатор понимал обстановку точно так же, как и государственно мыслящая интеллигенция. Он действовал без скачков и катаклизмов против «недобитого абсолютизма» (П. Б. Струве). «Итак, на очереди главная задача — укрепить низы. В них вся сила страны. Будут здоровы и крепки корни у государства, поверьте, и слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед всем миром. Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа — вот девиз для нас всех, русских! Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего и вы не узнаете нынешней России».
Необходимо посмотреть на Столыпина с точки зрения великих преобразований другого Реформатора, Петра Великого. «Душа интеллигенции, этого создания Петрова, есть вместе с тем ключ и к грядущим судьбам русской государственности и общественности» (С. Булгаков). И, добавим, истории понадобилось два столетия, чтобы навстречу образованному классу, оторванному от народа, не приобретшего навыка будничного труда и тем, не менее служившего средостением между Европой и Россией, двинулся сам русский народ.Столыпинская опора на «низы» — это продолжение петровского строительства, но без петровского насилия, жажды мгновенного результата. Наиболее ярко сила российских «низов» предстала перед Столыпиным во время его и министра земледелия Кривошеина поездки в Сибирь в конце лета 1910 года. Эта поездка имела две цели в русле переселенческой политики правительства и, более широко, в плане развития русского влияния в Азии.За триста лет колонизационного освоения русскими Сибири переселение туда шло стихийно и только с началом строительства Великого сибирского пути стало принимать формы государственного дела. Идея создания «цепи деревень от Урала до Тихого океана» родилась у С Ю. Витте. Тогда надо было решать задачу объединения азиатских территорий с европейскими. Другая задача наделение безземельных крестьян землей — еще не осознавалась как первоочередная. Наоборот, многие помещики опасались лишиться рабочих рук.С Сибирью связана и крестьянская мечта о Беловодье, сказочной стране народного благоденствия.Замыслы Витте были велики: развитие сети дорог от грунтовых до железных; обеспечение Туркестана дешевым сибирским хлебом; расширение за счет зерновых посевов производства хлопка в Средней Азии — заселение киргизских степей, Приамурья; привлечение в Сибирь «образованных слоев общества» путем создания крупной частной собственности и льготным предоставлением рабочим земельных участков в аренду; индустриализация огромной и почти незаселенной страны, хотя бы ценой привлечения иностранного капитала.Единственное, в чем Витте не учел реальной обстановки: поглотить всех малоземельных Сибирь не могла. Сокращение их числа могло быть достигнуто лишь исходом в промышленность. Здесь виттевская индустриализация подкрепилась столыпинским «освобождением» крестьян. И затем в Сибири, уже после Витте, было положено начало промышленной колонизации — строились новые дороги, порты, рудники, заводы. К 1914 году дальневосточные области стояли на втором месте в империи по развитию городской жизни.В переселенческом деле, как и в проведении земельной реформы, хорошо видна преемственность столыпинской политики, способность премьер-министра сосредоточиваться на главном. Процесс связывания России и Азии показывал, как историческая общинная традиция, которая определила характер народа и с которой он боролся в большинстве районов европейской части страны, может оставаться жизнедеятельной.Напомним необыкновенную историю того времени, рассказанную в первой части повествования.В Сибири, на Алтае, в Бийском уезде, в селе Старая Барда крестьяне организовали маслодельную артель и торговали сливочным маслом. Они кооперативно владели сепараторами, маслобойками, другими орудиями. Организовали кредитное товарищество, поставили на мельничной запруде небольшую электростанцию, провели в избы электрический свет. Как назвать те лампочки, горевшие в крестьянских горницах в начале века? «Столыпинскими»? Кроме того, они построили у себя народный дом, то есть клуб, купили синематографический аппарат и смотрели в темном помещении на оживающие в электрическом луче различные случаи далекой жизни. Этот алтайский кооператив, конечно, кажется чудом. Позднейшие кооперативы, подневольные сталинские колхозы, отличались совсем иными достатками. Но что скажем мы, когда узнаем, что в Старой Барде, кроме того, была телефонная станция и все желающие за небольшую плату могли установить у себя телефонный аппарат?А между тем все это было.Сибирь была богата и свободна. Община сохранила здесь лучшее наследие, идею социальной защиты, коллективизм, и была освобождена от «равенства бедных». Неспроста до сих пор образ сибиряка, сильного, великодушного, независимого человека, остается в народной мифологии, несмотря на катастрофическое разрушение сибирской жизни.Необходимо подчеркнуть, что Столыпин не был идеологическим противником ни общины, ни крупного помещичьего землевладения. Он был реалистом. Жизнеспособность того или другого явления была для него главным критерием. Может быть, в этом ярче всего выразилась его философия— все, что на пользу России, все хорошо.«Сибирь всасывала в себя поток людей и затем начинала выбрасывать на внутренний рынок потоки пшеницы, масла и других сельскохозяйственных продуктов», — отмечал в либеральном «Вестнике Европы» экономист Н. Огановский. Более того, и на внешний рынок тоже. Например, стоимость вывезенного в 1912 году только в Англию масла — 68 миллионов рублей — превышала в два раза стоимость добычи сибирского золота.Конечно, на вырученные от торговли деньги сибиряки-кооператоры могли бы завести у себя не только телефоны, но и авиацию!По результатам сибирской поездки Столыпин и Кривошеий представили Николаю обширную записку: «...растет сказочно... в несколько последних месяцев выросли большие поселки, чуть ли не города». Кроме насущных задач освоения, в ней ставилась задача перейти с «мужицкого», недостаточно интенсивного ведения хозяйства к интенсивному, а для этого ввести в сибирской деревне межевание общинных земель и право собственности. То есть Реформа должна была реализоваться и тут. Но как реализоваться, ведь не принудительно? Столыпин и Кривошеий видели путь в индустриализации, увеличении потребителей сельскохозяйственной продукции.Из огромного инертного придатка исторической Руси Сибирь превращалась в «органическую часть становящейся, евразийской географически, но русской по культуре Великой России» (К. А. Кривошеий).Между тем правительственной политике, нацеленной больше за Урал, противостояло иное настроение, иная идея, — гегемонии на Ближнем Востоке. Напомним, что после соглашения с Англией в 1908 году либеральная интеллигенция вспомнила о Проливах. А осуществление этой идеи неизбежно привело бы к столкновению с Германией, Австро-Венгрией и Турцией.Впрочем, внешняя политика России отличалась спокойствием и миролюбием. В середине августа 1910 года, когда Столыпин и Кривошеий колесили по Сибири, Николай со всей семьей приехал в Германию и провел там два с половиной месяца на родине жены в Гессенском замке Фридберг, в тихой сельской обстановке.Перед отъездом Николай захотел встретиться с Вильгельмом и обсудить международные дела. Правда, германский император был настроен скептически: соглашение с Англией не прошло бесследно. К тому же тон русских газет был антигерманским.Тем не менее 22 и 23 октября Николай с Вильгельмом встретились в Потсдаме. Они признали, что нет прямых столкновений интересов у России и Германии, и обязались не поддерживать политики, направленной против друг друга. Германия обещала не поощрять австрийские устремления на Балканах, Россия — не поддерживать английские действия против Германии. Это означало сохранение на Ближнем Востоке существующего положения (и неприятие царем идеи гегемонии в этом районе).Неудивительно, что российские газеты холодно отнеслись к Потсдамской встрече.В Думе произошла открытая дуэль. Милюков выступил с критикой: «Это значит, что наши союзные соглашения перестали быть наступательными и остались только на оборонительной функции». «Ему хочется войны!» воскликнул в ответ правый депутат П. Березовский.В действительности франко-русский союз был только оборонительным, а с Англией никакого союза не существовало.В Англии были недовольны Потсдамом.И российская печать тоже недовольна, открыто солидаризуясь с «Владычицей морей». Новый британский посол сэр Джордж Бьюкенен стремится как можно полнее нейтрализовать Потсдам.Печатники Петербурга, Москвы, Варшавы, Киева набирают статьи написанные как будто рукой английского дипломата.Словно отвечая на все это, новый министр иностранных дел С. Д. Сазонов в беседе с корреспондентом «Нового времени» буквально взывал к проявлению терпимости по отношению к Германии: «Должен сказать откровенно, что вы иной раз бываете слишком желчны... В интересах обоих народов был бы полезен более мягкий тон. Если бы я был магом, я свернул бы свиток судеб так, чтобы время сократилось лет на пять. За этот срок сами собой улягутся взаимные недоверие и раздражение. Время прольет бальзам на горячие раны».Напрасно старался Сазонов. Правительство вело свою политику, интеллигенция — свою. В этом плане мысль П. Б. Струве из статьи в «Вехах» объясняет происходящее: «Идейной формой русской интеллигенции является ее... отчуждение от государства и враждебность к нему».Конечно, можно было бы порассуждать о действиях английской разведки и нарисовать легко доступный пониманию образ. Однако как ни старалась Интеллидженс Сервис, ей были недоступны корни российской драмы.Как только Россия заключает с Японией соглашение (лето 1910 года), так раздается голос Милюкова: «Поддерживая Японию, мы ставим деньги не на ту лошадь».Как только Россия потребовала соблюдения своих торговых прав и привилегий в Монголии и в случае ущемления интересов русских купцов пригрозила ввести войска в китайские пределы, так сразу раздаются протесты, сперва в английской печати, затем в петербургской.Почему так единодушно? Или русские купцы хуже британских?В либеральных кругах считалось, что союз с монархическими странами ведет к укреплению консерватизма в России, поэтому надо бороться против сближения с Германией, поддерживать Англию. То есть там главенствовал прежде всего партийный, идеологический интерес.Отсюда всего шаг к «пораженчеству» большевиков во время первой мировой войны, к провозглашению лозунга «двух культур», буржуазной и пролетарской, к идее уничтожения всего «чужого».
Успокоение страны, обильные урожаи 1909 и 1910 годов, рациональная внешняя политика, активное законодательное обновление (реформа местного суда, расширение народного образования, новый продовольственный устав) — во всем этом заслуга правительства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25