Я разлил содержимое маленького кофейника по крошечным чашечкам, жестом попросил официанта принести нам еще один и посмотрел в окно, минуя взглядом углубленные в почву сады Селены, на болотного цвета шар с четкими очертаниями Америк поверх величественного купола: Европа откатывалась в сторону, Андалузия выклянчивала у моей памяти воспоминания, а Гольфстрим начинал сыпать соль на раны, Лиза. Между прочим, к тому времени как ты получишь это любовное послание, меня уже здесь не будет, дорогая. Я буду там — догадайся где?
— Двояко? — переспросил меня Хейл, и вокруг Эйфелевой башни заметалось недоуменное выражение. Обернувшись, я кивнул:
— Да, я заподозрил это, когда отчеты Скарла стали повторяться, — будто я вновь и вновь перечитывал один и тот же отчет. Я спросил себя, что он может скрывать или от чего отвлекать внимание. А потом я решил, что, может, это вовсе не он.
— Так ты поэтому захотел сам заняться Х-ированием?
— Верно, — подтвердил я, — вот почему я реквизировал из твоей каюты аптечку паралинга.
— Так вот почему наша игра в безик расстроилась из-за желудочных болей?
— Да, я заплатил связисту, чтобы тот заболел.
— С непаралингом безнадзорный Х подвергается опасностям.
— Это я слышал, но именно поэтому в штате полно бывших Охранников — чтобы осушать лужи напастей прежде, чем кто-либо вступит в них.
— Или превратить их в озера, — отозвался Хейл. — Так что там насчет Скарла? Что же произошло на самом деле?
— В отчете сказано, что он тронулся умом и пытался нас всех убить. Мне пришлось застрелить его, защищаясь.
— А сам ты помнишь, как стрелял?
— Вроде да… Во всяком случае, так говорится в отчете. Хейл не отставал от меня.
— Ты был в его голове. — Каждое слово равнозначно ложилось одно к другому.
— Да, все это есть в отчете.
— И ты был с ним как раз в то время, когда он сошел с ума.
— Правильно.
— И ты ушел после того, как убил его, уверенный, что ты и есть Скарл.
— И это верно. В отчете указывалось, что под сильным воздействием травмы во мне развилось невропатическое отождествление с его личностью.
— Знаю, поскольку сам писал. Но я редко довольствуюсь тем, что просто приклеиваю на что-то ярлык, а именно это я и сделал. С тех пор прошло уже два месяца, и я могу еще долго не увидеть тебя. Мне бы хотелось перепроверить свой диагноз, прежде чем мы расстанемся.
— Ладно. Мы оба в таком состоянии, что я могу рассказать тебе, что произошло на самом деле, а если тебе вздумается снова когда-либо расспрашивать меня, то свалить все на горячительные напитки.
Итак, я рассказал ему. Ты помнишь, как пару лет назад мы отправились в морское путешествие на Янсен? Мы тогда еще остановились на одном островке, где ты уговорила меня поплясать лимбо с ребятишками. Чтобы им угодить, я перегибался назад, а потом шлепнулся плашмя на спину и произвел более незабываемое впечатление, чем если бы преуспел. Я знаю, что Хейл нисколько не поверил моему рассказу — уж я-то слышал, как скрежещут его винтики, — но он был потрясен. Больше, чем я ожидал.
Я рассказал ему, как в тот день сопровождал Скарла, возвращавшегося в подземные владения, шагая под походную мелодию Охранника-маньяка, призванную обеспечить невмешательство в свой разум. Сам я бросил учебу на курсах Круга уже на втором месяце — из-за стремления смешивать понятия. Уверен, что тебе неизвестно, что я даже попробовал сделать это (вероятно, мне удалось, если судить по имени). Я так и видел, как Хейл припоминает мое личное дело и хватается за него как за объяснение моему рассказу — объяснение того, что же в действительности спасло мне жизнь. Он ошибался, но это не имело значения. Он все же поверил почти всему, что я рассказал.
Едва ли кто может добиться соотношения Х при благоприятных условиях; я же могу всегда, и оно выше среднего. На этот раз его было достаточно.
Слабое свечение наших фонариков рассеивало тьму лишь вблизи нас, а значит, Спрашиваемая (?), как всегда, оставалась в тени. Словно притаившаяся во мраке Медуза-горгона, она находилась где-то невдалеке перед нами — мы чувствовали ее присутствие и ощущали, как она обменивается информацией со Скарлом. На самом пределе слышимости шуршали голоса ветров и трав, звуки подвалов и вскрики проводов в вышине и монотонный шепот морских раковин; редкими вкраплениями прорывались разорванные многозначные слова, никак не укладывавшиеся в единый контекст. Пока я готовил укол, меня пронизало запретное и неясное чувство ненужности.
— …Не брать… les nourritures (Питание (фр.))?.. печально… и воровство, цыганский (?)… идут… все вещи — пауза — corpus meum (** Мое тело (лат.))… почему? Разбойник со звезд… возможно…
У меня закружилась голова, и я стоял в том туннеле, никем не замеченный, и осязал ночную прохладу.
Я стоял там, ощущая себя фотонегативом Скарла. Объекты внешнего мира градом сыпались на сознание, на мозг водопадом обрушивался избыток раздражителей, но я сдерживал свой разум, чтобы тот молчал. Возможно, они не замечали моего присутствия по причине интенсивного сообщения мыслей. Я осторожно скользнул в мозг Скарла и прочитал в нем зачарованность тем, что невозможно.
Что бы там ни скрывалось в туннеле, в мозгу Скарла/моем мозгу отражался образ не гигантского муравья. Мы разговаривали с прелестной молодой леди с золотистыми локонами, которая напомнила мне тебя, Лиза. Она была явно очарована нашим обликом. Нас связывало множество преступных идей, о которых лишь недавно узнало туннельное общество и с которыми никогда до сих пор не сталкивалось так близко. Она была влюблена в Скарла/меня/нас, и печаль ее была велика.
— Я не могу сделать с тобой того же, — сказала она, — что я сделала с другими. А ты больше, чем любой из них, представляешь для нас угрозу. Если Земля будет господствовать над нами, как это произошло на Мальмсоне, Баррете и в других мирах, где ты побывал, то мы будем обречены, как они. Однако ты жил по их воровскому закону, а я не могу ненавидеть тебя за это. Давай поговорим о другом и отложим наше заключительное столкновение. Расскажи мне еще раз о том времени, когда ты занимался грабежами…
Но не тогда вдруг задрожала та часть Скарла, что была мною, после чего ее заметили. Это произошло мгновением позже, когда, нервно анализируя себя, мы/я (?) обнаружил, что эхом откликаюсь на умонастроение существа. Потом все окончилось сюрреалистическим калейдоскопом, который я наблюдал таким несметным количеством глаз, что устал бы считать их.
Кольцо действует двояко. Или кольца. Она носила более сильное. Наше было просто дешевой подделкой.
Передача информации являлась несущественным достоинством кольца Соломона, помнишь? Его основной функцией было управление злобными сущностями, подчинение их поступков воле владельца кольца, подавление их воли нещадными, как раскаленное железо, командами.
Она ухватилась за разум Скарла/мой/наш (?) ураганом смешавшихся эмоций, поддерживающих эту атаку.
— Убей их всех! — последовал приказ.
Полагаю, Браун первым почувствовал, что происходит, потому что он вдруг резко включил прожектор.
Там стояла она, вздрагивающая от света, — гигантская горгулья с радужными крыльями и с усиками-антеннами, словно вытолкнутые штормом на гребень океанской волны черные морские водоросли.
Именно это зрелище, вне сомнений, и спасло всех нас. Несмотря на отданный приказ, Скарл и я оцепенели, потрясенные при виде… при виде правды, которую скрывал этот ваш символ, как будто из нашего разума светом вырвали музыку. И после вспышки вновь загрохотал приказ, словно удар грома:
— Убей их!
В ту минуту мы обезумели. Я видел Скарла своими глазами и через кафедральные окна ее глаз, я видел и себя через те же витражные стекла, а также глазами Скарла. Одновременно я/мы видели ее оба, и мы подчинились команде.
Раздался орудийный залп, и я выронил трубу исполинского органа, резонировавшего чему-то, что я, возможно, сумел бы распознать, если бы у меня нашлось время послушать.
Время шло, и однажды я снова услышал.
Команда повлекла за собой разделение. Хотя мы со Скарлом были по уму единым целым, приказ "Убей их!" воздействовал на две раздельные нервные системы, и я выхватил оружие первым. Это было так просто, хотя я не помню, как стрелял.
От психического перенапряжения я рухнул как подкошенный прежде, чем успел убить кого-нибудь еще, а может, причиной был свет, который замедлил ее реакцию, или внезапная смерть Скарла. Она потеряла управление и отступила. Отступила и команда землян, подобрав, как и противная сторона, понесенные потери.
В те краткие минуты, когда наш/и разум/ы были затоплены, убежище для здравого рассудка нашлось в мысленных одиночных окопах, которые вырыл Хейл. Я скорчился у подножий невротических волноломов, давно и далеко на улицах Фенстера сообщаясь с эдиповыми штучками. Я попеременно то хандрил, то ликовал, когда мои отцы награждали меня то колотушками, то конфетами, и всегда чувствовал себя обиженным, и всегда Скарлом, и всегда хотел знать, о чем они думают, чтобы знать, куда прыгнуть, и всегда хотел переделать их под себя, несмотря на то что смертельно ненавидел их. И всегда, Лиза, я помнил мать и тринадцатую карту главной арканы — Костлявую Жницу, Смерть, — кого я боялся больше всего на свете, но кому был вынужден каждый день бросать вызов, чтобы стать большим и ни в ком не нуждаться, и он был штурманом "Стального угря", а я — капитаном.
Мне понадобилось больше месяца, чтобы снова стать самим собой, но другим. Скарл — человек, который от воровства получал удовольствие всегда, когда мог удрать с добычей, — порадовался бы своему последнему приобретению. Он украл у меня часть разума и мимоходом оставил мне долю своего. Он забрал с собой меру моей преданности политике Круга, а меня оставил со злонамеренным, антисоциальным качеством, которое я посчитал за добродетель.
Я/мы полагаем, что муравьиная царица была права, что я/мы были правы относительно Мальмсона и что Храм стоит на фундаменте ложных принципов, а его стены возводятся невероятно высокой ценой — за счет расовой целостности тысячи чужих народов. По этой причине я решил взбунтоваться. Взаимопроникновение оставило мне способ, как это делать. Я теперь сам паралинг, а столкновение с твоим подобием на планете под названием «Мясник» предоставило мне полный диапазон возможностей кольца. Теперь и я могу понуждать к каким-либо действиям, изменять мысли, требовать проявления нужных эмоций.
— Ты все еще чувствуешь себя Скарлом? — обратился ко мне Хейл. И я ответил:
— Я и есть Билли Скарл. — И добавил: — Вполне возможно, что он запечатлел… — Слово в слово я проговаривал те же слова, что слетали с языка Хейла.
Макиавеллиевские глаза, словно нарисованные на кубиках льда черные кружки, встретились с моими, вопрошая.
— Я — Билли Скарл, — повторил я, — точно так же, как я есть я. Он таится в глубине моего разума и насмехается над видимостью морали, которой Круг маскирует пиратские замашки Земли. А еще Скарл дает понять, что за подобные проступки, только в меньшем масштабе, его едва не казнили.
— Мне наплевать на политику и политические методы, — сказал Хейл, — но ты являешься психиатрическим уникумом. В кои-то веки парапсихологический перенос черт характера и способностей личности! Мы собираемся написать статью!
— Мы собираемся пообедать, — заметил я.
— Но мы уже пообе…
— Да при малой гравитации Селены два обеда упакуются в нас с той же легкостью, что и один. А мы с тобой люди большие, с желудками, способными вместить уйму всякой всячины, разве не так?
— На что ты намекаешь?
— У царя Соломона было кольцо, — сказал я, — и передача информации являлась не единственным его назначением. Оно давало власть над всяким демоном, и я, Билли Скарл, ношу то кольцо в уме, как эмоциональный пояс целомудрия. Ты на стороне демонов, Хейл. Не все демоны, однако, злобные, и многих можно должным образом использовать на работе по строительству Храма. Я мобилизую тебя, чтобы ты распространял догмат о Многих Обителях и заселял их межзвездным братством. Я собираюсь похитить вашу философию, как барахольщик, а вместо нее оставить вам другую.
Печать Соломона (Шестиконечная звезда, образованная из двух переплетенных треугольников) раскаленным скальпелем обожгла мой разум, и немного погодя я спросил: "Что мы хотим на обед?", а он спросил: "Как насчет бифштексов?"
Вот и все, что я хотел рассказать тебе о том, как мы/я обедал/и вчера вечером (думаю, что это было вчера вечером; я еще не перешел на земное время). Я оставил доктора Хейла, уверив его в своем полном выздоровлении от скарло-невроза, и сел на ближайший «челнок» до Земли.
Я пишу эти строчки, дорогая, а смотровое окно уже полностью заполнено Землей — так же, как мой разум заполнен двойной памятью о тебе. Я думаю, Скарл любил тебя — насколько он вообще был способен любить, — а что до меня, так я всегда тебя любил. Через каких-то несколько часов я узнаю, кто из нас двоих (а может, и никто) пробудил, возможно, в тебе похожие чувства — когда поговорим о прошлом бессловесными пентаграммами нашей профессии. А еще я очень хочу привлечь тебя к своему крестовому походу — я говорю «привлечь», а не "принять в члены". Я верю, что у меня впереди чуть ли не столетие продуктивной работы. С такой квалицифированной помощницей, как ты, я бы использовал это время, меняя умы людей, которые являются умом Земли и душой ее политики. Если ты откажешься, то это будет стоить тебе всего лишь часа — пока не выветрится из памяти. Ты была такой чудесной вербовщицей, в тебе есть что-то, что Хейл называет харизмой.
Если я попытаюсь действовать в одиночку, то не исключено, что я вскоре споткнусь — но так или иначе я все равно рискну, — и я приготовил это утомительно длинное предложение и приглашение (которое я отправлю по почте сразу как приземлюсь), чтобы дать тебе полную информацию о тех обстоятельствах, что привели меня сюда, равно как и мои чувства к тебе. Я, может, чересчур переоцениваю время, которое мне предстоит прожить. Короткая, но восхитительная жизнь — чего стоит одна только продажа иглу на Меркурии! — все же по-своему привлекательна. Думаю, тебя тоже привлекает все невозможное. (А помнишь, что произошло с Троей?)
Поэтому сейчас я рассчитаю по времени пересылку почтовых отправлений и соответственно переправлю себя. Когда ты дочитаешь мое письмо до конца, я буду всего в нескольких мгновениях от тебя.
Обдумай, пожалуйста, свое будущее и, пожалуйста, устрашись. Через каких-то пару мгновений ты тоже встретишься с Мясником. Скорее всего он уже за дверью, с кольцом для тебя.
Открой дверь и впусти его.
Целую С любовью, Соломон/Скарл

1 2 3