Я проворно перевернулся, чтобы наподдать ему как следует, окунув его с головой, но его уже там не было. Его смех донесся с берега, примерно в сорока футах от меня. Он сидел там и спокойно курил.
— Конечно, — повторил он. Я потер нос:
— Очень смешно. Когда сегодня ночью ты найдешь в своей постели тарантула, то узнаешь, кто…
— Брось, — отозвался он. — Я задумал доказать. Ты расслабился… уши на уровне воды… где-то раздаются всплески… я не произносил ни слова. Допустим, ты думал, что я рядом. Что я — мошенник, хитрый и отвратительный тип.
— Ты знаешь, что меня заботит.
— Да, — сказал он, — ты беспокоишься, что произойдет то же, что и раньше.
— Дважды, — добавил я. — Какого дьявола эти бюрократы не могут послать не одного паралинга, а побольше…
— Одного всегда хватало. Так было везде. И то же самое будет на этот раз.
— А ведь для тебя это настоящий вызов, не так ли? — огрызнулся я. — Кто бы там ни беседовал с тобой, должно быть, бросил его тебе очень уж по-миссионерски.
— И что? Х есть X. Я справлюсь.
— Ты представляешь для меня всего лишь кадровый вопрос, — заметил я. — Но два последних паралинга, посланных сюда на X, до сих пор находятся в психушке, а линии их электроэнцефалограмм почти такие же ровные, как горизонт.
— Я знаю одну старую ортопритчу, — сказал он мне, — о парне, который спросил у компьютера, когда он умрет. Я ждал.
— Ну, и что потом?
— Ничего, — ответил Скарл. — Конец притчи. Компьютер не знал ответа.
— Но скрытый смысл заключался…
— Шансы на мое возвращение просчитаны достаточно хорошо. Неожиданностей на этот раз будет гораздо меньше, так как у нас имеются отчеты первых двух экспедиций. Эту задачу можно было бы запрограммировать, а тогда кто ты такой, чтобы судить вот так, с наскока?
Я ничего не ответил. Я только упорно соображал.
Но он снова засмеялся, потому что родился на Фенстере и знал весь словарь по галактическому сквернословию вдоль и поперек, так что ему не приходилось заглядывать в него в поисках нужного слова.
Когда позже мы посылали на корабль свой отчет, я чувствовал, что он знал и то, что никаких тарантулов у меня нет в помине.
Это было за два дня до того, как вернулись те существа. День выдался серым и дождливым, когда они появились на поляне. Быстро поставив открытую полевую палатку, мы накинули на себя дождевики и потащились по грязи.
Скарл досуха вытер полотенцем стол и водрузил на него моделятор, а я принялся изучать нашу долгожданную миссию…
Их было трое… Похожие на муравьев, с твердой, как сталь, кожей зеленоватого оттенка старой от времени бронзы, они были величиной с Немецкого Пастуха — разве что, по-моему, во много раз сильнее. Их пустые глаза напомнили мне розовые луны Дорна — по виду незрячие, но приводящие в замешательство пристальностью взгляда и, вполне возможно, всевидящие. Ты помнишь Дорн?
Скарл произнес несколько слов, включив запись, и ответ пришел в виде серии звуков "клок-клик, т-т-т, битл-битл-битл". Он нажал на кнопку «анализ» и достал из кармана черную коробочку на защелке. Едва он закончил приготовления к подкожной инъекции, как на приборе вспыхнул красный огонек, свидетельствующий о недостатке данных. Он повернулся к существам и продекламировал сонет Шелли. В такой день, как этот, сонет был как-то не к месту, но существа отреагировали на него оживленнее, и Скарл нажал на «запись». Он набрал в шприц из ампулы успокоительное мягкого действия и, пока те стрекотали, сделал себе укол.
Кажется, они поняли, чего он хотел, так как на этот раз говорили целых четыре минуты. Он снова вдавил кнопку «анализ», а я выглянул наружу из-под колыхавшейся парусины палатки и всмотрелся сквозь струи дождя.
Мясник вполне мог оказаться драгоценной находкой. Предварительные геосводки указали на нетронутые ресурсы минералов и возможную пригодность климата для выращивания основных продуктовых растений, площади под которыми, теснимые городами слишком маленькой Матери-Земли, сокращались. А конгломераты загаженных городов на бескрайних равнинах из стали и бетона выделялись скорее как гнойные прыщи, нежели как красивые достопримечательности. Но среди стальных пор Земли пшеница, посягающая на ее территорию, все еще означала хлеб. Мясник мог стать Пекарем.
Вспыхнул зеленый огонек "предварительное моделирование флексий (изменяемая часть слова при склонении, спряжении, изменении в роде, а также при образовании грамматических форм) установлено". Модели, но не значения. Нет такого прибора, который с одного конца принял бы сухие "клик-клик, т-т, битл-битл", а с другого выдал бы вам "Доброе утро, дождь шпарит как из ведра, не правда ли?" Для несведущего, будь то человек или машина, совершенно незнакомый набор смысловых звуков ровно ничего не означает, пока к одному-двум звукам не подберется соответствие. Порой для освоения грамматики и словарного запаса просто нет времени — вот как сейчас, а достаточно хороших телепатов для полного Х-ирования не было. Но все языки имеют свои флективные модели. Моделятор тем и занимался, что отделял и определял эти модели. Прибор не имел понятия, являлись ли они вопросительными, дискуссионными, повторяющимися или какие там у вас есть, но скрупулезно просеивал их.
Остальное зависело уже от Скарла и моделяции.
Динамики схватывали своим магическим кругом букашек, в другом круге находились мы. Дирижер Скарл — с мирным видом, ухмылкой на лице и полуопущенными глазами — начал концерт.
Как только он включил устройство, заработали сразу два канала моделятора. С нашей стороны минимальный для нашего уха уровень слышимости был настроен заранее, а «анализатор», основываясь на записи голосового диапазона муравьев, приблизительно установил их слуховой порог.
Передача. Скарл говорил едва слышно, глядя в никуда. Каждый из девяноста семи вопросов Формы, с его дополнительными подпунктами, ждал своей очереди, притаившись в мозгу Скарла, словно впечатанный в него. Насколько тебе известно, Лиза, все это тщательно планируется. Я здесь так обстоятельно излагаю тебе Известное, потому что у меня есть что сказать об этом, что имеет прямое отношение к затронутой мною теме.
Сначала насмешники посчитали раболепием возвеличивать сеанс, но нынче на том фронте утихомирились. Допинга при заполненности сознания Универсальной Формой вполне достаточно, чтобы вызвать наших духов — мыследухов, которые перепрыгивают через щель между сознанием Спрашиваемого к глубоко скрытой точке в мозгу Спрашивающего. Оттуда они переправляются по восходящей на волнах любопытства, возникающего после вопроса, и вливаются в бессловесные предложения едва слышной моделяции. С таким хорошим паралингом, как Скарл, духи тоже посещают нас, если разум наш безмятежен. Его стенографистом был рядовой лингвист, который никак не мог угнаться за передачей.
"СОВОКУПНОСТЬ СЛОВ ОДИН (ПОЛНЫЙ ДИАПАЗОН ФЛЕКТИВНЫХ ЦИКЛОВ): Доброе утро/день/вечер. Мы приветствуем вас от имени Земли и желаем вам хорошей охоты/рыбалки/урожаев/тучного скота/побед. Мы теплокровные, всеядные, патриархальные, высокоразумные существа. Мы нуждаемся во многих вещах. У нас есть много вещей, которые мы можем предложить другим существам, независимо от того, похожи эти другие на нас или нет. Кто вы? Что у вас есть/в чем нуждаетесь?"
Вопрос за вопросом, и каждый вопрос, укладываясь на другой, заполняет Форму. Теоретически все вопросы ставятся тем самым в равное положение относительно знания, и оценивается возможность заключения сделки на честной основе. Поскольку мы сами все спланировали, составляя заодно солидный запас ответов, и усовершенствовали процедуру Определения Неизвестных от искусства к науке, то мы фактически всегда оставались в выигрыше. Справедливость — принцип хороший, но глубинная психология, сопровождаемая военным анализом и усиленная властью на любом уровне — от религиозного до экономического — дает нам маленькие преимущества, не заставляя нас беспокоить сенат.
Словно в плохоньком адюльтере по гипертелефону, ответы пришли какие-то гермафродитные:
"Доброе утро. Мы — слуги. Мы служим. Наши хозяева/правители — яйцекладущие. Мы всеядные. Мы разумные. Мы ни в чем не нуждаемся. Наши хозяева/правители дают нам все. Что вы хотите?"
И так далее по накатанной колее. На все наши ключевые вопросы — "мы не делаем то-то/знаем то-то/нуждаемся в том-то. Наши хозяева/правители делают то-то/знают то-то/не нуждаются в том-то".
Они нам рассказали о себе все. Одержимый энтомолог был бы, наверное, от такого интервью на седьмом небе от счастья — примерно так же, как наш одержимый энтомолог Дейв Болтон.
— Пожалуйста, — взмолился он, — спроси их, не видят ли они поляроидной вспышки…
— Ш-ш! — произнес я, который руководил всем. — Позже.
Не замечал ли я капкана для медведя на газоне нашего сотрудничества? Мы готовы помочь вам, но — проклятье! — сэр, мы просто не знаем ответа на этот вопрос. И так далее.
"Не предлагай, — написал я на листке бумаги, — чтобы мы говорили с их хозяевами. Подожди, пока они сами не предложат".
Я положил записку перед Скарлом, надеясь, что чтение написанного мной удержит его от передачи той мысли. Я ждал, что последует.
Они предложили.
Скарл повернулся ко мне.
— Скажи им, что мы должны посовещаться, — ответил я. — Спроси, где их хозяева, как они выглядят, почему сами не пришли. И спроси, не предлагали ли они, чтобы мы послали тебя.
— Меня?
— Тебя.
Он спросил, и они ответили, что им придется посовещаться.
Да, в конце концов они поставили нас в известность, что и в самом деле их правители (которые живут в вечной ночи) упомянули, что мы можем послать нашего единственного паралинга, если возникнет необходимость пояснить что-нибудь. Хотим ли мы?
— Скажи им "да", — велел я, — но не сегодня. Нам нужно еще немного посовещаться.
В тот день мы вчерне проанализировали Форму.
Полетев на крыльях смелого воображения, мы пришли к выводу, что правители схожи с муравьиными царицами и не любят покидать гнездо. В нашу задачу входило доставить на Мясник форму, проанализировать ее и написать рекомендацию, а поэтому раз уж они не хотели идти к нам, то нам ничего не оставалось, как только пойти и самим навестить их. Однако нам не помешало бы принять какие-то меры предосторожности, так что Скарл всю ночь изучал депрессивные неврозы. Хейл сказал, что если дела пойдут совсем паршиво, то Скарл, чтобы не потерять рассудка, смог бы отступить, уйти в невроз.
— В нарушение всех правил мы тоже вооружились до зубов, — сказал я Хейлу, — а каждый зуб снабдили крохотным стеклянным капсюлем, ты и не слышал о таких. Я был почти обязан испробовать их.
— Да уж, конечно, догадывался, — фыркнул он. — Однако в моих неврозах нет ничего дурного. Я обеспечил его самыми лучшими, что у меня были.
— Уверен, что он оценил это по достоинству, — ответил я, наливая ему выпить. — Ты веришь в легенду о кольце царя Соломона?
— Ну-у, как в обобщенный образ…
— Образы, черт! Веришь ты в эту историю или нет?
— Да, в ней есть многоуровневый неосознанный смысл.
— Ну так перейди на минутку на мой уровень и ответь на вопрос. Забудь о психоструктурной дребедени. Может ли один интеллект управлять другим нефизическими методами?
— Харизма (Способность пророчествовать и творить чудеса; притягательная сила), — заявил он, — необычный феномен. Здесь обычно действуют многие факторы.
— Выпей-ка лучше еще, а заодно проглоти и свою харизму. Я говорю о парапсихических явлениях. Если паралинг способен посылать и принимать, то почему не нечто большее?
— Приказы? — спросил он. — Парагипноз? В особых случаях такое возможно.
— Я бы привел аналогию с ударом молнии, выплавляющей в песке свое изображение. Я стал подливать ему.
— Хватит, — сказал он. — Психологи только пьянеют, а психиатры пьянеют и крушат все подряд. К чему ты, собственно, клонишь?
— Кольцо действует двояко.
Да, Лиза, именно так. Не просто перевод, а нечто большее. В тот первый серый день в подземных пещерах Скарл закончил тридцатисекундный посыл информации, и стенографист бросил свой стенопис.
— Не могу записывать, — заявил он.
— А в чем дело? — спросил я.
— Моделятор испортился. Я не улавливаю ни голосов, ни даже понятий.
— А что ты улавливаешь?
— Очень красивый мелодичный звук — будто музыкальное произведение. Эмоциональное резюме чего-то. Только не спрашивайте чего.
Я и не спрашивал. Я спросил Скарла. Разозлившись, что меня самого охватила приятная леность, я сбросил с себя чары и закричал:
— Что происходит?
— Ш-ш!
В полной темноте я нащупал его плечо, но его шепот был обращен в никуда, и рядом с прибором он был нигде.
— Свет! — крикнул я. Но мой крик опередила моя мысль о свете.
Послышался звук, будто кто-то скреб по бетону жесткой щеткой, и наш свет взорвался пучками лучей, устремившихся по всем направлениям.
Мы, люди, были одни, и еще Скарл. Он прислонился к стене туннеля примерно в десяти футах от нашей группы и улыбался. Я повторил вопрос.
— Ничего, — ответил он. — Сейчас ничего не происходит. Жаль, что ты включил свет. Ты нарушил соглашение.
— Я отнюдь не горел желанием стать чьим-то завтраком, — заметил я. — Что ты делал?
— Я рассказывал ей, как в полете уворовал Лунный камень.
— Так это ты стащил его!
— Я.
— Но зачем ты рассказывал им об этом? — Потому что меня попросили. У меня это было в памяти, а им захотелось знать более подробное описание принципа незаконного присвоения.
Я помню, как присвистнул тогда — чтобы удержать себя и не сотворить чего-нибудь.
— Но это не совсем материал Формы, — тихо произнес я.
— Не совсем, но меня попросили…
— Почему?
— Ее заинтересовало удовольствие, связанное с мыслями.
— Ее?
— Ну да, самку. Ты был прав насчет цариц.
— Муравьиную?
— Полагаю, да.
— Почему она не позволит нам увидеть себя?
— Думаю, что свет раздражает ей глаза.
— Все это дурно пахнет. Как вернемся на корабль, жду подробного отчета по данному X. Но давай-ка вернемся побыстрее. Что-то мне здесь не нравится.
Улыбнувшись, он пожал плечами. Я проверил ампулы, но он не принимал дополнительной дозы.
Позднее я снова спросил его:
— Они хотели узнать, как ограбить звездолет?
— Нет. — Он откинулся назад в кресле, пуская колечки дыма. — Она только интересовалась воспоминаниями, связанными с удовольствиями.
— Так о чем же ты ей рассказал?
— Ни о чем, я просто разрешил ей покопаться в моем мозгу.
— И что же она сказала?
— Ничего. Но, похоже, осталась довольна.
— А что за воспоминания были там? Он слабо улыбнулся:
— Обожаю воровать. Особенно если удается сбежать с краденым.
— К несчастью, — ответил я, — из твоего рассказа я узнаю больше о тебе, чем о муравьях.
— Ты задал мне вопрос, я ответил на него.
— Что было дальше?
— На этом все. Ты включил свет.
— Немного.
— Не я включал свет.
— Ладно, — проворчал я. — Как вышло, что Браун не смог записывать?
— Мы воспользовались мысленной стенографией.
— Где ты выучился ей?
— Да я сегодня вроде как просто вошел в нее, и все. Они — прирожденные паралинги.
— Что само по себе является весьма ценным товаром. Придется нам заняться изучением этого, заодно с содержимым Формы.
— Согласен. Только в следующий раз не включайте свет.
— Хорошо, мистер. Но чтобы больше никаких советов профессионала по космическому пиратству!
— Никаких, — пообещал он.
Итак, мы снова отправились в подземные города Мясника разрабатывать пласты муравьиных умов, ведомые сонаром на поясе и пятиваттными мерцающими фонариками.
Брауну все еще не удавалось хоть что-то записать. Под гипнозом он вспоминал лишь ощущения передачи, и ничего больше. Поэтому что касается отчетов, мы были вынуждены полностью полагаться на Скарла, но недели через полторы я уже сомневался, получаем ли мы их вообще.
— Скарл, ты что, редактируешь свои отчеты?
— Нет.
— Не хочешь ли подтвердить это с препаратом?
— Ты считаешь, что я вру?
— Может быть.
— Ладно, валяй, вводи свои препараты. — Он засмеялся. Мне в голову пришла мысль (возможно, он и послал ее, когда смеялся), что с помощью препаратов ничего не докажешь. В нем выработался иммунитет к большинству гипнотиков еще во время учебы. Под их воздействием мозг просто переключался.
— Забудь об этом, — сказал я.
— Уже, — согласился он.
В чем мы действительно нуждались, так это в другом паралинге, который проверял бы нашего.
Отчеты Скарла выявили картину гигантской колонии муравьев, управляемой, как классический монолитный организм. Похоже, по своей структуре колония подразделялась на низших, средних и высших рабочих, солдат, супругов цариц и самих цариц. Это была аграрная культура, которая не создала ни единого орудия труда, но полагалась скорее на классы физически развитых индивидуумов, предназначенных для работы. В основе этой культуры лежала матриархальная идея, которая пропитала ее религию подобно (как мне кажется) представлению древних египтян о божественном происхождении фараонов.
1 2 3