Я подожду вашего возвращения и обдумаю последствия смерти Брахмы.
— Быть посему.
— Идет.
— Доброго вам утра.
— Погоди, достопочтенный Вама, я хотел бы поговорить с тобой!
— Да, Кабада. Что тебе угодно?
— Мне трудно подобрать подобающие слова… Это касается некого дельца, досточтимый купец, которое породило заметные, гм, чувства со стороны многих твоих ближайших соседей.
— Да? Так говори же.
— Касательно атмосферы…
— Атмосферы?
— Ветров и, гм, дуновений, что ли…
— Ветров? Дуновений?
— И того, что они разносят.
— Разносят? Что же они разносят?
— Запахи, добрый Вама.
— Запахи? Какие запахи?
— Запахи… гм… гм… запахи, в общем, фекальных масс.
— Чего?.. А! Да. Ну да. Ну конечно. Вполне может статься, Я об этом позабыл, к ним попривыкнув.
— Могу ли я спросить об их источнике?
— Они вызваны продуктами дефекации, Кабада.
— Это я понимаю. Меня, скорее, интересует, почему они тут, эти запахи, а не как и откуда взялись.
— Потому, что в задней комнате у меня стоят ведра, наполненные вышеозначенным веществом.
— Да?
— Да, Я сохраняю там все, что производит моя семья, — вот уже восемь дней.
— Для чего, достойнейший Вама?
— Не слышал ли ты о такой штуковине — поистине чудесной штуковине, в которую оные массы испускаются — в воду, — а затем дергаешь за рычаг, и с громким ревом все это уносится под землей далеко прочь?
— Я слыхал какие-то россказни…
— Это все правда, чистая правда. Такая штуковина и в самом деле существует. Изобрел ее совсем недавно один человек, имени которого упоминать я не стану; состоит она из большущих труб и сиденья без дна — или, скажем, без крышки. Это самое удивительное открытие нашей эпохи — и через пару-другую месяцев оно будет у меня!
— У тебя? Подобная вещь?
— Да. Она будет установлена в крохотной комнатенке, которую я пристроил сзади к своему дому. Я, пожалуй, устрою в ее честь обед и приглашу в этот день всех соседей ею воспользоваться.
— Воистину удивительно все это — ты так любезен…
— Таков уж я…
— Ну а… запахи?..
— Исходят от ведер, в которых я держу эти массы до установки новшества.
— Но почему?
— Я бы предпочел, чтобы мои кармические записи гласили, что я начал пользоваться ею восемь дней тому назад, а не через несколько месяцев. Это будет свидетельствовать о стремительности моего прогресса в жизни.
— А! Теперь я вижу всю мудрость твоих поступков, Вама. Я бы не хотел, чтобы сложилось впечатление, будто мы стоим на дороге у человека, стремящегося продвинуться вперед. Прости, если так показалось.
— Прощаю.
— Твои соседи по-настоящему любят тебя — с запахами и всем прочим. Когда достигнешь более высокого положения, вспомни о нас.
— Естественно.
— Такой прогресс, должно быть, дорого стоит.
— Весьма.
— Достопочтенный Вама, мы станем находить в атмосфере этой удовольствие — со всеми ее пикантными предзнаменованиями.
— Я живу лишь вторично добрый Кабада, но уже чувствую на себе перст судьбы.
— Да, я тоже его чувствую. Поистине, меняются ветры времени, и несут они человечеству много чудесного. Да хранят тебя боги.
— Тебя тоже. Но не забудь и благословения Просветленного, которого приютил мой троюродный брат Васу в своей пурпурной роще.
— Как могу я? Махасаматман тоже был богом. Как говорят, Вишну.
— Лгут. Он был Буддой.
— Добавь тогда и его благословение.
— Хорошо. Всего тебе доброго, Кабада.
— И тебе, достойнейший.
Яма и Кали вернулись из свадебного путешествия на Небеса. Прибыв вместе с Вишну на спине птицы по имени Гаруда, не теряя ни минуты, все втроем проследовали они сразу же в Павильон Брахмы. В Саду Наслаждений встречали их Шива и Ганеша.
— Послушайте, Смерть и Разрушение, — обратился к ним Ганеша, — Брахма мертв, и никто, кроме нас пятерых, об этом не знает.
— Как это произошло? — спросил Яма.
— Вроде бы его отравили.
— А что, вскрытия не было?
— Нет.
— Тогда я займусь этим.
— Хорошо. Но сейчас намного важнее другое.
— Что же?
— Имя его преемника.
— Да. Небеса не могут оставаться без Брахмы.
— Вот-вот… Кали, скажи мне, как ты относишься к тому, чтобы стать Брахмой — златоседлым и среброшпорым?
— Я не готова…
— Тогда начинай об этом думать, да поживее. Ты кажешься самым подходящим кандидатом.
— А владыка Агни?
— Его рейтинг заметно ниже. Он, похоже, не такой ярый антиакселерист, как мадам Кали.
— Я понимаю.
— И я…
— Ну, в общем, он замечательный бог, но не из великих.
— Да. А кто мог убить Брахму?
— У меня нет ни малейшей идеи. А у тебя?
— Пока нет.
— Но ты же отыщешь его, Владыка Яма?
— Ну да, приняв свой Облик.
— Вы, наверное, хотите посовещаться.
— Хотим.
— Тогда мы сейчас оставим вас наедине. А через час мы все вместе обедаем в этом самом Павильоне.
— Хорошо.
— Хорошо.
— Пока.
— Пока.
— Пока.
— Леди?
— Да?
— Со сменой тела автоматически свершается и развод, если только не было подписано продление брачного контракта на новый срок.
— Да.
— Брахма должен быть мужчиной.
— Да.
— Откажись от этого.
— Мой Господин…
— Ты колеблешься?
— Все это так неожиданно, Яма…
— И ты хоть на секунду задумываешься, не принять ли это предложение?
— Я должна.
— Кали, ты мучишь меня.
— Я не хотела.
— Я требую, чтобы ты отказалась от этого предложения.
— Я полноправная богиня, а не только твоя жена, Господин Яма.
— Что это значит?
— Я сама решаю, что мне делать.
— Если ты согласишься, Кали, то между нами все кончится.
— По всей видимости…
— Почему, во имя риши, они так ополчились на акселеризм? Он же не более чем буря в стакане воды.
— Должно быть, они ощущают потребность быть против чего-либо.
— А почему ты собираешься встать во главе этого?
— Не знаю.
— Может быть, моя дорогая, у тебя есть особые причины быть антиакселеристкой?
— Я не знаю.
— По божественным меркам я молод, но много раз слышал о том, что герой, с которым прошла ты по этому миру в его ранние дни, — Калкин — был не кто иной, как все тот же Сэм. Если у тебя были причины ненавидеть своего давнишнего Господина, а им взаправду был Сэм, тогда я понимаю, почему они вербуют тебя против движения, им начатого. Правда ли это?
— Может статься.
— Тогда, если ты любишь меня, — а ты мне и жена, и возлюбленная, — пусть другой будет Брахмой.
— Яма…
— Они дали на решение час.
— Я успею принять его.
— Какое же?
— Мне очень жаль, Яма…
Не дожидаясь обеда, покинул Яма Сад Наслаждений. Хотя подобное поведение и казалось злостным нарушением этикета. Яма считался среди всех богов самым недисциплинированным и прекрасно об этом знал, как и о причинах терпимости всех остальных в этом вопросе. Так что ушел он из Сада и отправился туда, где кончаются Небеса.
Весь этот день и следующую ночь провел он у Миросхода, и никто не докучал ему там. Он побывал во всех пяти комнатах Павильона Молчания. Ни с кем не делился он своими мыслями, не будем гадать о них и мы. Утром он вернулся в Небесный Град.
И узнал о смерти Шивы.
Трезубец оного прожег очередную дыру в небосводе, но голова его хозяина была проломлена каким-то тупым предметом, обнаружить который пока не удалось.
Яма отправился к своему другу Кубере.
— Ганеша, Вишну и новый Брахма уже обратились к Агни с предложением занять место Разрушителя, — сказал ему Кубера. — Думаю, он согласится.
— Для Агни — превосходно, — сказал Яма. — А кто убил Бога?
— Я много думал об этом, — отвечал Кубера, — и пришел к выводу, что в случае с Брахмой это должен быть кто-то достаточно к нему близкий, ведь Брахма принял от него отравленное питье или закуску; ну а в случае с Шивой — кто-то достаточно знакомый, чтобы застать его врасплох. Дальше этого я в своих рассуждениях не продвинулся.
— Один и тот же?
— Готов побиться об заклад.
— Может ли это быть частью заговора акселеристов?
— В это трудно поверить. Симпатизирующие акселеризму не организованы. Ведь он совсем недавно вернулся на Небеса. Заговор? Может быть. Но более вероятно, что все это дело рук одиночки, действующего на свой страх и риск.
— А какие могут быть еще причины?
— Месть. Или одно из младших божеств ищет пути наверх. Почему вообще кто-то кого-то убивает?
— Ты не подозреваешь никого конкретно?
— Сложнее будет отбросить подозрения, чем их найти. А расследование передали в твои руки?
— Я в этом более не уверен. Думаю, что да. Но я найду, кто это сделал, кем бы он ни был, и убью его.
— Почему?
— Мне нужно что-нибудь сделать, кого-нибудь…
— Убить?
— Да.
— Жалко, мой друг.
— Мне тоже. Тем не менее, это моя привилегия — и мое намерение.
— Я бы хотел, чтобы ты со мной на эти темы не разговаривал. Все это совершенно конфиденциально.
— Я никому ничего не скажу, если ты тоже сохранишь молчание.
— Даю слово, что не скажу.
— И знаешь, я присмотрю за кармическим прослеживанием — против психозондирования.
— Из-за него я об этом и упомянул. Пусть так и будет.
— Всего хорошего, мой друг.
— Всего доброго, Яма.
Яма покинул Павильон локапал. Вскоре туда заглянула богиня Ратри.
— Здравствуй, Кубера.
— Здравствуй, Ратри.
— Почему ты здесь сидишь один-одинешенек?
— Потому что некому развеять мое одиночество. А зачем пришла сюда ты — в одиночку?
— Потому что мне сейчас не с кем поговорить.
— Ты ищешь совета или беседы?
— И того, и другого.
— Садись.
— Спасибо. Я боюсь.
— Может, ты голодна?
— Нет.
— Возьми тогда что-нибудь из фруктов и чашечку сомы.
— Хорошо.
— Чего же ты боишься, и как мне тебе помочь?
— Я видела, как отсюда уходил Владыка Яма…
— Да.
— И когда я посмотрела на его лицо, я вдруг осознала, что он и в самом деле бог Смерти и что есть на свете сила, которой могут бояться даже боги…
— Яма силен, и он мой друг. Могущественна Смерть, и никому она не друг. Однако они сосуществуют — и это странно. Агни тоже силен. И он — Огонь. И он мне друг. Кришна мог бы быть сильным, если бы пожелал. Но он этого никогда не хочет. Он изнашивает тела с неимоверной скоростью. Он пьет сому и занимается только музыкой и женщинами. Он ненавидит прошлое и будущее. Он тоже мой друг. Я — последний из локапал, и я не силен. Любое тело, в которое я вселяюсь, оплывает жирком. Троим моим друзьям я скорее отец, чем брат. Я могу оценить их пьянство, музыку, влюбчивость и огонь, ибо все это проявления жизни, и посему под силу мне любить своих друзей как людей или богов. Но третий, Яма, пугает меня не меньше, чем тебя, Ратри. Когда он принимает свой Облик, то становится вакуумом, заставляющим меня, ничтожного толстяка, содрогнуться. И тогда он никому не друг. Так что не смущайся, если боишься моего друга. Ты же знаешь — когда бог в затруднении, его Облик спешит ему на помощь, богиня Ночи, как, например, сейчас воцарились в этой беседке сумерки, хотя день далек еще от своего завершения. Знай же, что встретила ты встревоженного Яму.
— Он вернулся так неожиданно.
— Да.
— Можно узнать почему?
— Боюсь, что это достаточно конфиденциальная тема.
— Касается ли это Брахмы?
— Почему ты спрашиваешь?
— Я думаю, что Брахма мертв. Я боюсь, что Яме поручили найти убийцу. Я боюсь, что он отыщет меня, даже если я накличу на Небеса ночь длиною в век. Он разыщет меня, а я не могу взглянуть в лицо вакууму.
— А что ты знаешь о предполагаемом убийстве?
— Думаю, что я была последней, кто видел Брахму живым, или первой, увидевшей его мертвым, в зависимости от того, что означали его конвульсии.
— Как это случилось?
— Я пришла к нему в Павильон вчера ранним утром — замолвить перед ним слово за леди Парвати, убедить его сменить гнев на милость и разрешить ей вернуться. Мне посоветовали поискать его в Саду Наслаждений, и я пошла туда…
— Посоветовали? Кто?
— Одна из его женщин. Я не знаю ее имени.
— Продолжай. Что произошло потом?
— Я нашла его у подножия синей статуи, играющей на вине. Он бился в конвульсиях. Дыхание отсутствовало, потом стихли и судороги, он замер. Я не смогла нащупать его пульс, не услышала сердцебиений. Тогда я призвала к себе частичку тьмы и, завернувшись в ее тень, покинула Сад.
— Почему ты не позвала на помощь? Может быть, было еще не поздно…
— Потому, конечно, что я хотела его смерти. Я ненавидела его за то, что он сделал с Сэмом, за то, что он удалил Парвати и Варуну, за то, что он сделал с архивариусом, Таком, за то…
— Постой, так можно продолжать весь день. Ты сразу ушла из Сада или вернулась обратно в Павильон?
— Я прошла через Павильон и опять увидела ту же девушку, Я сделалась видимой для нее и сказала, что не смогла найти Брахму и вернусь попозже… Он ведь и в самом деле мертв, не так ли? Что мне теперь делать?
— Взять что-нибудь из фруктов и глотнуть еще сомы. Да, он мертв.
— Явится ли за мной Яма?
— Ну конечно. Он возьмется за каждого, кого видели неподалеку. Это был, без сомнения, весьма быстродействующий яд, а ты была там практически в самый момент смерти. Так что он, естественно, выйдет на тебя — и подвергнет тебя психозондированию, как и всех прочих. Откуда и выяснится, что ты этого не делала. Поэтому я просто предлагаю тебе ждать, покуда тебя не вызовут. И больше никому ничего не рассказывай.
— А это мне сказать Яме?
— Если он доберется до тебя раньше, чем я доберусь до него, скажи ему все, включая и тот факт, что ты мне все рассказала, — потому что предполагается, что я не знаю ничего о происшедшем. Смерть одного из Тримурти всегда сохраняется в тайне как можно дольше, даже ценой жизней.
— Но Владыки Кармы прочтут это у тебя в памяти, когда ты предстанешь перед их судом.
— Ну да они не прочтут этого сегодня в твоей памяти. Информация о смерти Брахмы станет достоянием как можно меньшей группы богов и людей. Поскольку Яме, должно быть, поручат или уже поручили вести официальное расследование, да к тому же он сам и спроектировал психозонд, я думаю, вряд ли кто-либо из людей желтого колеса получит доступ к работе машин. Тем не менее, я должен согласовать подобный подход с Ямой — или его ему предложить — немедленно.
— Прежде чем ты уйдешь…
— Да?
— Ты сказал, что лишь немногие могут об этом знать, даже если это зависит от чьей-то жизни. Не означает ли это, что я?..
— Нет. Ты будешь жить, поскольку я огражу тебя.
— Но почему?
— Потому что мы друзья.
Яма управлял зондирующей умы машиной. Он прозондировал уже тридцать семь душ; все они могли посетить Брахму в его Саду на протяжении предшествовавшего убийству дня. Одиннадцать из них были богами, и среди них — Ратри, Сарасвати, Вайю, Мара, Лакшми, Муруган, Агни и Кришна.
И среди всех тридцати семи богов и людей ни один не оказался виновным.
Кубера стоял рядом с Ямой и разглядывал распечатки психопроб.
— Что теперь, Яма?
— Не знаю.
— Может быть, убийца был невидимкой?
— Может.
— Но ты так не думаешь?
— Не думаю.
— А если каждого в Граде подвергнуть зондированию?
— Ежедневно множество людей посещает Град, прибывает и убывает через многочисленные входы и выходы…
— А ты не подумал, что здесь может быть замешан один из ракшасов? Они же опять скитаются по миру, как ты хорошо знаешь, — и они нас ненавидят.
— Ракшасы не отравляют своих жертв. А кроме того, я не верю, что один из них мог бы пробраться в Сад вопреки действию отпугивающих демонов благовоний.
— Ну а что теперь?
— Вернусь к себе в лабораторию и обдумаю все еще раз.
— Могу я проводить тебя в Безбрежные Чертоги Смерти?
— Если желаешь.
Кубера пошел с Ямой, и пока тот размышлял, толстый бог изучал каталог психолент, заведенный богом Смерти во времена первых его экспериментов с зондированием. Ленты эти никуда не годились, здесь были только какие-то обрывки; одни лишь Властители Кармы обладали доведенными до настоящего времени записями жизни всех и каждого в Небесном Граде. Кубера конечно же знал об этом.
Новое открытие печатного станка имело место в городе Дезирате на берегу реки Ведры. Там же проводились и очень смелые эксперименты с ватерклозетами. А еще появилось двое замечательных храмовых художников, а один старый стекольщик сделал пару бифокальных очков и принялся за следующую. Иными словами, налицо были признаки начинающегося в одном из городов-государств ренессанса.
Брахма решил, что пришла пора выступить против акселеризма.
На Небесах начало формироваться ополчение. По Храмам соседних с Дезиратом городов разослан был призыв к правоверным готовиться к священной войне.
Разрушитель Шива носил лишь символический трезубец, ибо по-настоящему он полагался на огненосный жезл, с которым никогда не расставался.
Златоседлый и среброшпорый Брахма вооружился мечом, колесом и луком.
Новый Рудра приспособился к луку и колчану своего предшественника.
Ну а Владыка Мара носил переливчатый плащ, который беспрерывно менял цвета, и никто не мог сказать, как он был вооружен или какой колесницей управлял. Стоило посмотреть на него чуть подольше, и все плыло в голове у смотрящего, предметы вокруг Сновидца меняли свои формы, лишь кони его оставались неизменны, и с губ их постоянно капала кровь, и капли ее дымились, упав на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Быть посему.
— Идет.
— Доброго вам утра.
— Погоди, достопочтенный Вама, я хотел бы поговорить с тобой!
— Да, Кабада. Что тебе угодно?
— Мне трудно подобрать подобающие слова… Это касается некого дельца, досточтимый купец, которое породило заметные, гм, чувства со стороны многих твоих ближайших соседей.
— Да? Так говори же.
— Касательно атмосферы…
— Атмосферы?
— Ветров и, гм, дуновений, что ли…
— Ветров? Дуновений?
— И того, что они разносят.
— Разносят? Что же они разносят?
— Запахи, добрый Вама.
— Запахи? Какие запахи?
— Запахи… гм… гм… запахи, в общем, фекальных масс.
— Чего?.. А! Да. Ну да. Ну конечно. Вполне может статься, Я об этом позабыл, к ним попривыкнув.
— Могу ли я спросить об их источнике?
— Они вызваны продуктами дефекации, Кабада.
— Это я понимаю. Меня, скорее, интересует, почему они тут, эти запахи, а не как и откуда взялись.
— Потому, что в задней комнате у меня стоят ведра, наполненные вышеозначенным веществом.
— Да?
— Да, Я сохраняю там все, что производит моя семья, — вот уже восемь дней.
— Для чего, достойнейший Вама?
— Не слышал ли ты о такой штуковине — поистине чудесной штуковине, в которую оные массы испускаются — в воду, — а затем дергаешь за рычаг, и с громким ревом все это уносится под землей далеко прочь?
— Я слыхал какие-то россказни…
— Это все правда, чистая правда. Такая штуковина и в самом деле существует. Изобрел ее совсем недавно один человек, имени которого упоминать я не стану; состоит она из большущих труб и сиденья без дна — или, скажем, без крышки. Это самое удивительное открытие нашей эпохи — и через пару-другую месяцев оно будет у меня!
— У тебя? Подобная вещь?
— Да. Она будет установлена в крохотной комнатенке, которую я пристроил сзади к своему дому. Я, пожалуй, устрою в ее честь обед и приглашу в этот день всех соседей ею воспользоваться.
— Воистину удивительно все это — ты так любезен…
— Таков уж я…
— Ну а… запахи?..
— Исходят от ведер, в которых я держу эти массы до установки новшества.
— Но почему?
— Я бы предпочел, чтобы мои кармические записи гласили, что я начал пользоваться ею восемь дней тому назад, а не через несколько месяцев. Это будет свидетельствовать о стремительности моего прогресса в жизни.
— А! Теперь я вижу всю мудрость твоих поступков, Вама. Я бы не хотел, чтобы сложилось впечатление, будто мы стоим на дороге у человека, стремящегося продвинуться вперед. Прости, если так показалось.
— Прощаю.
— Твои соседи по-настоящему любят тебя — с запахами и всем прочим. Когда достигнешь более высокого положения, вспомни о нас.
— Естественно.
— Такой прогресс, должно быть, дорого стоит.
— Весьма.
— Достопочтенный Вама, мы станем находить в атмосфере этой удовольствие — со всеми ее пикантными предзнаменованиями.
— Я живу лишь вторично добрый Кабада, но уже чувствую на себе перст судьбы.
— Да, я тоже его чувствую. Поистине, меняются ветры времени, и несут они человечеству много чудесного. Да хранят тебя боги.
— Тебя тоже. Но не забудь и благословения Просветленного, которого приютил мой троюродный брат Васу в своей пурпурной роще.
— Как могу я? Махасаматман тоже был богом. Как говорят, Вишну.
— Лгут. Он был Буддой.
— Добавь тогда и его благословение.
— Хорошо. Всего тебе доброго, Кабада.
— И тебе, достойнейший.
Яма и Кали вернулись из свадебного путешествия на Небеса. Прибыв вместе с Вишну на спине птицы по имени Гаруда, не теряя ни минуты, все втроем проследовали они сразу же в Павильон Брахмы. В Саду Наслаждений встречали их Шива и Ганеша.
— Послушайте, Смерть и Разрушение, — обратился к ним Ганеша, — Брахма мертв, и никто, кроме нас пятерых, об этом не знает.
— Как это произошло? — спросил Яма.
— Вроде бы его отравили.
— А что, вскрытия не было?
— Нет.
— Тогда я займусь этим.
— Хорошо. Но сейчас намного важнее другое.
— Что же?
— Имя его преемника.
— Да. Небеса не могут оставаться без Брахмы.
— Вот-вот… Кали, скажи мне, как ты относишься к тому, чтобы стать Брахмой — златоседлым и среброшпорым?
— Я не готова…
— Тогда начинай об этом думать, да поживее. Ты кажешься самым подходящим кандидатом.
— А владыка Агни?
— Его рейтинг заметно ниже. Он, похоже, не такой ярый антиакселерист, как мадам Кали.
— Я понимаю.
— И я…
— Ну, в общем, он замечательный бог, но не из великих.
— Да. А кто мог убить Брахму?
— У меня нет ни малейшей идеи. А у тебя?
— Пока нет.
— Но ты же отыщешь его, Владыка Яма?
— Ну да, приняв свой Облик.
— Вы, наверное, хотите посовещаться.
— Хотим.
— Тогда мы сейчас оставим вас наедине. А через час мы все вместе обедаем в этом самом Павильоне.
— Хорошо.
— Хорошо.
— Пока.
— Пока.
— Пока.
— Леди?
— Да?
— Со сменой тела автоматически свершается и развод, если только не было подписано продление брачного контракта на новый срок.
— Да.
— Брахма должен быть мужчиной.
— Да.
— Откажись от этого.
— Мой Господин…
— Ты колеблешься?
— Все это так неожиданно, Яма…
— И ты хоть на секунду задумываешься, не принять ли это предложение?
— Я должна.
— Кали, ты мучишь меня.
— Я не хотела.
— Я требую, чтобы ты отказалась от этого предложения.
— Я полноправная богиня, а не только твоя жена, Господин Яма.
— Что это значит?
— Я сама решаю, что мне делать.
— Если ты согласишься, Кали, то между нами все кончится.
— По всей видимости…
— Почему, во имя риши, они так ополчились на акселеризм? Он же не более чем буря в стакане воды.
— Должно быть, они ощущают потребность быть против чего-либо.
— А почему ты собираешься встать во главе этого?
— Не знаю.
— Может быть, моя дорогая, у тебя есть особые причины быть антиакселеристкой?
— Я не знаю.
— По божественным меркам я молод, но много раз слышал о том, что герой, с которым прошла ты по этому миру в его ранние дни, — Калкин — был не кто иной, как все тот же Сэм. Если у тебя были причины ненавидеть своего давнишнего Господина, а им взаправду был Сэм, тогда я понимаю, почему они вербуют тебя против движения, им начатого. Правда ли это?
— Может статься.
— Тогда, если ты любишь меня, — а ты мне и жена, и возлюбленная, — пусть другой будет Брахмой.
— Яма…
— Они дали на решение час.
— Я успею принять его.
— Какое же?
— Мне очень жаль, Яма…
Не дожидаясь обеда, покинул Яма Сад Наслаждений. Хотя подобное поведение и казалось злостным нарушением этикета. Яма считался среди всех богов самым недисциплинированным и прекрасно об этом знал, как и о причинах терпимости всех остальных в этом вопросе. Так что ушел он из Сада и отправился туда, где кончаются Небеса.
Весь этот день и следующую ночь провел он у Миросхода, и никто не докучал ему там. Он побывал во всех пяти комнатах Павильона Молчания. Ни с кем не делился он своими мыслями, не будем гадать о них и мы. Утром он вернулся в Небесный Град.
И узнал о смерти Шивы.
Трезубец оного прожег очередную дыру в небосводе, но голова его хозяина была проломлена каким-то тупым предметом, обнаружить который пока не удалось.
Яма отправился к своему другу Кубере.
— Ганеша, Вишну и новый Брахма уже обратились к Агни с предложением занять место Разрушителя, — сказал ему Кубера. — Думаю, он согласится.
— Для Агни — превосходно, — сказал Яма. — А кто убил Бога?
— Я много думал об этом, — отвечал Кубера, — и пришел к выводу, что в случае с Брахмой это должен быть кто-то достаточно к нему близкий, ведь Брахма принял от него отравленное питье или закуску; ну а в случае с Шивой — кто-то достаточно знакомый, чтобы застать его врасплох. Дальше этого я в своих рассуждениях не продвинулся.
— Один и тот же?
— Готов побиться об заклад.
— Может ли это быть частью заговора акселеристов?
— В это трудно поверить. Симпатизирующие акселеризму не организованы. Ведь он совсем недавно вернулся на Небеса. Заговор? Может быть. Но более вероятно, что все это дело рук одиночки, действующего на свой страх и риск.
— А какие могут быть еще причины?
— Месть. Или одно из младших божеств ищет пути наверх. Почему вообще кто-то кого-то убивает?
— Ты не подозреваешь никого конкретно?
— Сложнее будет отбросить подозрения, чем их найти. А расследование передали в твои руки?
— Я в этом более не уверен. Думаю, что да. Но я найду, кто это сделал, кем бы он ни был, и убью его.
— Почему?
— Мне нужно что-нибудь сделать, кого-нибудь…
— Убить?
— Да.
— Жалко, мой друг.
— Мне тоже. Тем не менее, это моя привилегия — и мое намерение.
— Я бы хотел, чтобы ты со мной на эти темы не разговаривал. Все это совершенно конфиденциально.
— Я никому ничего не скажу, если ты тоже сохранишь молчание.
— Даю слово, что не скажу.
— И знаешь, я присмотрю за кармическим прослеживанием — против психозондирования.
— Из-за него я об этом и упомянул. Пусть так и будет.
— Всего хорошего, мой друг.
— Всего доброго, Яма.
Яма покинул Павильон локапал. Вскоре туда заглянула богиня Ратри.
— Здравствуй, Кубера.
— Здравствуй, Ратри.
— Почему ты здесь сидишь один-одинешенек?
— Потому что некому развеять мое одиночество. А зачем пришла сюда ты — в одиночку?
— Потому что мне сейчас не с кем поговорить.
— Ты ищешь совета или беседы?
— И того, и другого.
— Садись.
— Спасибо. Я боюсь.
— Может, ты голодна?
— Нет.
— Возьми тогда что-нибудь из фруктов и чашечку сомы.
— Хорошо.
— Чего же ты боишься, и как мне тебе помочь?
— Я видела, как отсюда уходил Владыка Яма…
— Да.
— И когда я посмотрела на его лицо, я вдруг осознала, что он и в самом деле бог Смерти и что есть на свете сила, которой могут бояться даже боги…
— Яма силен, и он мой друг. Могущественна Смерть, и никому она не друг. Однако они сосуществуют — и это странно. Агни тоже силен. И он — Огонь. И он мне друг. Кришна мог бы быть сильным, если бы пожелал. Но он этого никогда не хочет. Он изнашивает тела с неимоверной скоростью. Он пьет сому и занимается только музыкой и женщинами. Он ненавидит прошлое и будущее. Он тоже мой друг. Я — последний из локапал, и я не силен. Любое тело, в которое я вселяюсь, оплывает жирком. Троим моим друзьям я скорее отец, чем брат. Я могу оценить их пьянство, музыку, влюбчивость и огонь, ибо все это проявления жизни, и посему под силу мне любить своих друзей как людей или богов. Но третий, Яма, пугает меня не меньше, чем тебя, Ратри. Когда он принимает свой Облик, то становится вакуумом, заставляющим меня, ничтожного толстяка, содрогнуться. И тогда он никому не друг. Так что не смущайся, если боишься моего друга. Ты же знаешь — когда бог в затруднении, его Облик спешит ему на помощь, богиня Ночи, как, например, сейчас воцарились в этой беседке сумерки, хотя день далек еще от своего завершения. Знай же, что встретила ты встревоженного Яму.
— Он вернулся так неожиданно.
— Да.
— Можно узнать почему?
— Боюсь, что это достаточно конфиденциальная тема.
— Касается ли это Брахмы?
— Почему ты спрашиваешь?
— Я думаю, что Брахма мертв. Я боюсь, что Яме поручили найти убийцу. Я боюсь, что он отыщет меня, даже если я накличу на Небеса ночь длиною в век. Он разыщет меня, а я не могу взглянуть в лицо вакууму.
— А что ты знаешь о предполагаемом убийстве?
— Думаю, что я была последней, кто видел Брахму живым, или первой, увидевшей его мертвым, в зависимости от того, что означали его конвульсии.
— Как это случилось?
— Я пришла к нему в Павильон вчера ранним утром — замолвить перед ним слово за леди Парвати, убедить его сменить гнев на милость и разрешить ей вернуться. Мне посоветовали поискать его в Саду Наслаждений, и я пошла туда…
— Посоветовали? Кто?
— Одна из его женщин. Я не знаю ее имени.
— Продолжай. Что произошло потом?
— Я нашла его у подножия синей статуи, играющей на вине. Он бился в конвульсиях. Дыхание отсутствовало, потом стихли и судороги, он замер. Я не смогла нащупать его пульс, не услышала сердцебиений. Тогда я призвала к себе частичку тьмы и, завернувшись в ее тень, покинула Сад.
— Почему ты не позвала на помощь? Может быть, было еще не поздно…
— Потому, конечно, что я хотела его смерти. Я ненавидела его за то, что он сделал с Сэмом, за то, что он удалил Парвати и Варуну, за то, что он сделал с архивариусом, Таком, за то…
— Постой, так можно продолжать весь день. Ты сразу ушла из Сада или вернулась обратно в Павильон?
— Я прошла через Павильон и опять увидела ту же девушку, Я сделалась видимой для нее и сказала, что не смогла найти Брахму и вернусь попозже… Он ведь и в самом деле мертв, не так ли? Что мне теперь делать?
— Взять что-нибудь из фруктов и глотнуть еще сомы. Да, он мертв.
— Явится ли за мной Яма?
— Ну конечно. Он возьмется за каждого, кого видели неподалеку. Это был, без сомнения, весьма быстродействующий яд, а ты была там практически в самый момент смерти. Так что он, естественно, выйдет на тебя — и подвергнет тебя психозондированию, как и всех прочих. Откуда и выяснится, что ты этого не делала. Поэтому я просто предлагаю тебе ждать, покуда тебя не вызовут. И больше никому ничего не рассказывай.
— А это мне сказать Яме?
— Если он доберется до тебя раньше, чем я доберусь до него, скажи ему все, включая и тот факт, что ты мне все рассказала, — потому что предполагается, что я не знаю ничего о происшедшем. Смерть одного из Тримурти всегда сохраняется в тайне как можно дольше, даже ценой жизней.
— Но Владыки Кармы прочтут это у тебя в памяти, когда ты предстанешь перед их судом.
— Ну да они не прочтут этого сегодня в твоей памяти. Информация о смерти Брахмы станет достоянием как можно меньшей группы богов и людей. Поскольку Яме, должно быть, поручат или уже поручили вести официальное расследование, да к тому же он сам и спроектировал психозонд, я думаю, вряд ли кто-либо из людей желтого колеса получит доступ к работе машин. Тем не менее, я должен согласовать подобный подход с Ямой — или его ему предложить — немедленно.
— Прежде чем ты уйдешь…
— Да?
— Ты сказал, что лишь немногие могут об этом знать, даже если это зависит от чьей-то жизни. Не означает ли это, что я?..
— Нет. Ты будешь жить, поскольку я огражу тебя.
— Но почему?
— Потому что мы друзья.
Яма управлял зондирующей умы машиной. Он прозондировал уже тридцать семь душ; все они могли посетить Брахму в его Саду на протяжении предшествовавшего убийству дня. Одиннадцать из них были богами, и среди них — Ратри, Сарасвати, Вайю, Мара, Лакшми, Муруган, Агни и Кришна.
И среди всех тридцати семи богов и людей ни один не оказался виновным.
Кубера стоял рядом с Ямой и разглядывал распечатки психопроб.
— Что теперь, Яма?
— Не знаю.
— Может быть, убийца был невидимкой?
— Может.
— Но ты так не думаешь?
— Не думаю.
— А если каждого в Граде подвергнуть зондированию?
— Ежедневно множество людей посещает Град, прибывает и убывает через многочисленные входы и выходы…
— А ты не подумал, что здесь может быть замешан один из ракшасов? Они же опять скитаются по миру, как ты хорошо знаешь, — и они нас ненавидят.
— Ракшасы не отравляют своих жертв. А кроме того, я не верю, что один из них мог бы пробраться в Сад вопреки действию отпугивающих демонов благовоний.
— Ну а что теперь?
— Вернусь к себе в лабораторию и обдумаю все еще раз.
— Могу я проводить тебя в Безбрежные Чертоги Смерти?
— Если желаешь.
Кубера пошел с Ямой, и пока тот размышлял, толстый бог изучал каталог психолент, заведенный богом Смерти во времена первых его экспериментов с зондированием. Ленты эти никуда не годились, здесь были только какие-то обрывки; одни лишь Властители Кармы обладали доведенными до настоящего времени записями жизни всех и каждого в Небесном Граде. Кубера конечно же знал об этом.
Новое открытие печатного станка имело место в городе Дезирате на берегу реки Ведры. Там же проводились и очень смелые эксперименты с ватерклозетами. А еще появилось двое замечательных храмовых художников, а один старый стекольщик сделал пару бифокальных очков и принялся за следующую. Иными словами, налицо были признаки начинающегося в одном из городов-государств ренессанса.
Брахма решил, что пришла пора выступить против акселеризма.
На Небесах начало формироваться ополчение. По Храмам соседних с Дезиратом городов разослан был призыв к правоверным готовиться к священной войне.
Разрушитель Шива носил лишь символический трезубец, ибо по-настоящему он полагался на огненосный жезл, с которым никогда не расставался.
Златоседлый и среброшпорый Брахма вооружился мечом, колесом и луком.
Новый Рудра приспособился к луку и колчану своего предшественника.
Ну а Владыка Мара носил переливчатый плащ, который беспрерывно менял цвета, и никто не мог сказать, как он был вооружен или какой колесницей управлял. Стоило посмотреть на него чуть подольше, и все плыло в голове у смотрящего, предметы вокруг Сновидца меняли свои формы, лишь кони его оставались неизменны, и с губ их постоянно капала кровь, и капли ее дымились, упав на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33