Улица Бак. Они никак не могли найти ключи от комнаты. В доме не было консьержа. Они обратились в соседний бар, затем к жильцам с других этажей. Бэмби нашла, что в Париже люди не очень любезны.
В конце концов оказалось, что в комнате их ждала девушка по имени Сандрина. Она тоже работала в конторе на улице Реомюр. Приехала из Нанта с год назад. Жила рядом на улице Севр в похожей комнате. Господин Пикар поручил ей встретить Бэмби. Она сказала:
- Ну разве справедливо, работая в жилищной конторе, жить в такой комнате?
Смотрела на Даниеля, спрашивая себя, кто он такой, и ожидая, что их познакомят. А Бэмби, стоя на табуретке и засунув руки в карманы своего синего пальто, совсем позабыв о Малыше, обозревала через окно мансарды крыши Парижа.
- У меня нет ключей,- сказал консьерж с улицы Реомюр.- Даже если случится пожар, я ничего не смогу сделать.
- Мне надо только взять свою сумочку.
- Если бы вы захотели забрать пишущие машинки или деньги из сейфа, это безразлично: ключей у меня нет.
Бэмби повернулась на каблуках и пошла к лестнице.
- Куда вы идете?
- Поднимусь в свою контору. Может быть, там есть кто-нибудь.
- Там никого нет. Все ушли. Знаете, который сейчас час?
Был 21 час. Она все же поднялась, позвонила, спустилась назад. Консьерж ждал ее перед своей комнатой. Он ничего не сказал. Посмотрел, как она вышла, засунув руки в карманы пальто, и подумал, "ну и поколение", или "ну и времена", или "ну, и отстегал бы я тебя", или что-то в этом духе.
Комната была размером метра четыре на три. Потолок, скошенный, как в мансарде. Стены выкрашены белым, в углу - маленькая ниша, где помещались газовая плитка, шкаф, умывальник и - о, роскошь - душ в целлофановом мешке лимонного цвета.
- Я все приберу,- сказала Бэмби.
Сандрина постояла еще несколько минут. И вдруг заявила:
- У вас прекрасное платье. У вас прекрасная прическа Как вы ее делаете? У вас прекрасные туфли. У вас прекрасный душ, вы не находите?
Ей все казалось прекрасным. А поскольку Бэмби не отвечала, вытаскивая из чемодана и раскладывая вещи, то Сандрина стала рассказывать о конторе, произнеся длинный монолог, который слышала только сама. Прекрасная у них контора!
Около полудня Сандрина внезапно ушла, пообещав прийти вечером, а Малыш уснул на постели.
Комната уже преобразилась - из-за фотографий на ночном столике, книг на полках, плюшевого медведя на постели, которого Малыш зажал под мышкой.
Бэмби приняла душ, надела красный махровый халат, купленный вместе с мамой одновременно с большим портфелем.
Она застала Даниеля сидящим на постели, с всклокоченными волосами, пристально глядящим в одну точку. Его разбудил шум воды. Она сказала:
- Примите душ. Вы, вероятно, грязны, как трубочист, или клиент Армии спасения. Я не хочу, чтобы у меня появились блохи. За это время я оденусь.
Одеваясь, она посмотрела в сторону душа и увидела через занавеску очертания Малыша. Он был худ, как жердь. Она не знала, что с ним делать.
- Как мне выйти?
Она протянула ему свой махровый халат, и он вышел с мокрыми, как у нее, волосами. Рукава ему были до локтя, чувствовал он себя неловко, вид был несчастный. Она как раз в одной комбинации искала новые чулки. В этот момент он и сообщил ей:
- В купе лежала мертвая женщина.
Если бы мы сразу пошли в полицию, думала Бэмби, ничего бы не произошло. Меня бы не стали завтра увольнять, я бы написала маме, что первые дни прошли успешно.
Площадь Шатле была освещена неоном, статуя стояла на своем месте, мост тоже. И она пошла прямо, думая о том, что он уже проехал Дижон, но мог и переменить решение и сесть в обратный поезд. Прекрасно представляю себе, как он стучится сейчас, в два часа ночи, в мою дверь. То, что обычно ни с кем не случается, с ним случалось непременно.
В субботу они вышли из комнаты в час дня, но сначала тихо все обсудили, сидя рядышком на постели, как злоумышленники, потому что ни он, ни она не могли говорить о таком событии спокойно.
- Я вас оставил на скамейке. И пошел к поезду. Я уже не помнил, какой у нас был вагон. Но в конце концов, я нашел его. В проходе слышались голоса. В нашем купе тоже. Я стал ждать в соседнем. Разговаривали мужчины. Один начальственным голосом. У другого был странный кашель и голос явно больного человека. Только потом, в такси, мне это кое-что напомнило. Но тогда я не обратил внимания. В тот момент меня не интересовало, о чем они говорят. Я ждал, когда они уйдут. Я боялся, что это контролеры и они спросят мой билет. В любом случае я боялся. В их голосах было что-то, что вызывало страх, хотя смысл слов и не доходил до меня. Они пробыли там еще две минуты, может быть, больше. Я услышал, как открылась и закрылась дверь. Они ушли. Прошли не мимо моего купе, а в другую сторону, к выходу на вокзал. Я подождал, когда они сойдут, и прошел в наше купе, чтобы взять свой чемодан. Брюнетка лежала на нижней полке слева на спине. Я никогда не видел мертвых, но можете мне поверить, она была мертва. Я схватил чемодан и убежал, закрыв, дверь. Никто не видел, как я сошел с поезда. Там никого не было. Вас я нашел на скамейке.
Он по десять раз повторял одни и те же фразы, слово в слово. Сначала Бэмби нашла историю идиотской, затем начала беспокоиться о мальчике, стала обсуждать с ним разные версии. А потом решила снова, что история идиотская.
Из-за того, что он был встревожен и немного смешон в ее халате, она стала говорить ему "ты".
- Когда ты услышал голос больного мужчины, это тебе что-то напомнило. Что именно?
- Одного типа, который вчера вечером уезжал из Марселя. Я сидел на откидном кресле около туалета. Он стоял в следующем вагоне у прохода, и я видел его через тамбур. Он кашлял, не переставая, и все время прочищал горло. Время от времени поглядывал на меня. На нем было серое пальто, в руках - пляжная синяя сумка с эмблемой Прованса. У меня была такая же вышивка на карманчике блейзера. В то утро он стоял в нашем коридоре. Я мог бы его опознать: он бледен, очень худ и похож на больного.
Малыш оделся, повернувшись спиной к Бэмби, которая не без ужаса увидела его рваные носки, скорее серые, чем белые, трусики, темные полосы на воротнике рубашки.
- У тебя нет чистого белья?
- Знаете, за восемь дней у меня не было возможности помыться. И потом, я все равно не сумел бы постирать. Вы не можете отвернуться?
Не спрашивая разрешения, она осмотрела его чемодан. Увидев серебряные ложки в футляре среди грязного белья, она подумала: "Так же нельзя, надо убедить его написать родителям, вернуться домой".
- Ты можешь сменить костюм. Там есть другой.
- Он весь в масле.
По дороге он упал в гаражную яму. Хотел осмотреть мотор грузовика, который вез его в Марсель.
- Я оступился.
Не в силах объяснить себе почему, Бэмби не надела другое платье.
На улице ей стало немного холодно. Они долго бродили и около двух часов зашли в ресторан. В полупустом зале под пристальными взглядами двух официанток снова и снова обсуждали ситуацию. Бэмби считала, что надо пойти в полицию и все рассказать. И в то же время не хотела этого делать - из-за мамы, из-за его самовольной поездки. Он тоже не хотел: наверняка кто-то свел счеты. Эта история их не касалась.
Ресторан был приятный, с маленькими занавесками в клеточку и с бретонскими тарелками на стенах. Малыш заказал улитки, спросив Бэмби, не дорого ли это, и почти один выпил полбутылки красного вина из Бандоля, что в департаменте Вар. Он не умел пить, а так как слишком много говорил и почти ничего не ел, в конце трапезы был здорово возбужден.
Он курил сигареты Бэмби, щеки раскраснелись, это ему очень шло. А глаза стали совсем, ну совсем маленькие. Она по-прежнему не знала, что с ним делать.
Они снова пошли в сторону улицы Бак. Бэмби купила в лавке сигареты "Житан" (ей они не нравились, но Малыш заявил, что предпочитает их американским). Он уже собрался было закурить, как вдруг сказал: "Надо кое-что проверить, у меня появилась идея". И бросил ее прямо на бульваре Сен-Жермен, перебежав улицу чуть ли не под колесами автомашин. Крикнул с противоположной стороны, что вернется к вечеру и заберет чемодан. Они смотрели друг на друга издалека. Бэмби подумала: "Он наверняка натворит еще много глупостей, но раз уж я ввязалась, придется продолжать, не могу же я так отпустить его".
Он убежал.
На Вер-Галан, под статуей Генриха IV, Бэмби остановилась и достала из кармана конфетку. Это была апельсиновая карамелька. Двое влюбленных целовались, стоя у решетки сада на берегу реки.
Пройдя вдоль Сены до Тюильри, она найдет улицу Бак. Чтобы не слишком вспоминать прошедший день, разденется в темноте и, накрывшись подушкой, постарается поскорее уснуть.
Она снова видела Даниеля на ступеньках вагона два или три часа назад. Почему он больше не был похож на того кретина, которого она встретила в первый вечер в этом же вагоне? Почему все так быстро меняется, что вы сами себя не узнаете?
Он появился за пять минут до отхода поезда. Бежал по платформе с чемоданом в одной руке, с плащом в другой. На измученном, постаревшем от усталости лице глаза казались еще больше и чернее.
У нее хватило мужества, пока она ждала, купить ему билет, вечернюю газету, пакет конфет, узнать, есть ли в поезде вагон-ресторан, а когда он оказался перед ней, хватило сил не пытаться удержать его.
- Ты ушла из конторы?
- Да.
- Ты спятила.
- Ну и что?
- Я схожу с ума от тебя.
Она пожалела, что сказала это. Это было подло, она сделала ему больно. Он не захотел брать конфеты.
- Мне кажется, я понял. - Что?
- Все. Они, вероятно, убьют еще кого-то. Кажется, я, понял.
- Кого убьют?
- Не знаю. Надо вернуться и поговорить с папой. Он знаток в этих делах. К нему приходят обедать префекты полиции. У нас не будет неприятностей.
Он поцеловал ее нежно, как в ту ночь.
У нее, наверное, был идиотский вид - с кульком конфет в руке, которые тот не хотел брать. Она приготовила фразы, которые должна сказать ему, потому что про себя прожила сцену его отъезда уже сто раз. В конце концов они ничего не сказали друг другу. Выглядел он усталым, беспокоился за нее, за себя и думал только о той истории. Это ведь был совсем еще мальчишка. Такие смотрят на вас, думая при этом о другом, а потом в поезде вспоминают, не забыли ли поцеловать, и бывают очень несчастны.
В последнюю минуту, заметив, что поезд отходит, он, наконец, увидел на проплывающей мимо платформе ее, Бэмби, в синем пальто, кажется, непричесанную, кажется, некрасивую, с пакетом конфет в одной руке и двумя тысячами, которые она ему протягивала,- в другой. И все, что он нашелся ей сказать, было:
- Черт возьми, не бросай меня одного!
- Это не я тебя бросаю.
Она бежала по перрону. Он взял деньги и махал ими, как платком.
- У тебя-то что-нибудь осталось?
Ей казалось, что она сходит с ума, когда вот так бежала по перрону, ожидая, что он скажет какие-то слова, неважно какие, чтобы она затем вспоминала его и могла как-то жить. А он лишь повторял:
- Я все верну!
В конце концов она крикнула, потому что вагоны побежали быстрее, а он повис на поручне дверцы так неловко, что мог сорваться, а это уж было бы вовсе несправедливо:
- Даниель!
- Я оставил в комнате записку! Там все правда!
Он тоже прокричал. Ну вот и все. Теперь видны были только две купюры по тысяче франков, казавшиеся издалека платком. Поток людей стал подталкивать ее к выходу. Дождь прекратился. Так она оказалась перед главным подъездом вокзала, с ощущением поцелуя на губах, с апельсиновой карамелькой во рту, с пустой спичечной коробкой в руке, которую бросила на край тротуара.
В субботу вечером Сандрина пришла часам к шести вечера. Они ждали Даниеля вместе, разговаривали о конторе, Авиньоне, Нанте. Сандрина тоже была белокурая, но более худая. Она говорила, что Бэмби такая же полненькая, как Дани Робен. Что, мол, похожа на Дани Робен, но моложе. Сандрина считала, что Дани Робен - прелесть.
В конце концов устав его ждать, они написали записку и, оставив ее на двери, вместе отправились к Сандрине.
Ее комната была побольше. Там был маленький коридорчик, настоящая кухонька. Сандрина накрыла на троих, надеясь, что придет Малыш. Приготовила котлеты в сухарях и ростбиф с горошком.
- Он это любит?
- Не знаю. Это дальний родственник, знаете ли. Я знакома с ним столько же, сколько с вами.
Малыш пришел часам к десяти, когда они кончили ужинать. Он витал в облаках, поцеловал обеих в щечку, как делают благовоспитанные дети, придя в гости.
Почти ничего не ел и произнес не больше двух слов. Позже признался Бэмби, что в ресторанчике близ Восточного вокзала съел бифштекс.
- У тебя есть деньги?
- Утром, когда вы были в душе, я взял у вас тысячу франков.
Она не нашлась, что сказать, пока они шли до улицы Бак. В дверях дома он попросил, избегая ее взгляда, не сердиться на него, он не знает, как быть. И только повторял: "Какой ужас"!
- Что ужасно? Написать папе и маме и попросить прощения? Послушай, ты безответственный тип.
Бэмби понравилось это слово. Она чувствовала себя взрослой покровительницей. Она никак не могла поверить, что уже такая взросла и мудрая.
Было 11 часов вечера. В доме все было тихо, лишь журчала вода в трубах отопления. Бэмби сняла с постели тюфяк, взяла простыни, разделила одеяла одно положила на тюфяк, другое на матрас. Она не смотрела на него. Он не смотрел на нее. А так как был единственным сыном и еще более целомудренным, чем маленький семинарист, то пошел раздеваться за занавеску душа.
Вернулся в полосатой пижаме с буквами ДК на кармане (Даниель Краверо), жестикулируя и поглядывая на Бэмби заискивающим и недоверчивым взглядом. Она была в белой комбинации, босиком и тут заметила, что без туфель на высоких каблуках ниже его ростом.
Он вытянулся на тюфяке в другом углу комнаты, подложив руку под голову и вздыхая. Вэмби погасила свет, чтобы надеть ночную сорочку. Она чувствовала себя стесненной, но скорее от раздражения, чем от неловкости.
В темноте, когда она уже легла, он сказал, что ужасна история в поезде, а не его собственная. Если бы она не сердилась на него из-за тысячи франков, которые он ей все равно вернет, он бы показал ей газету.
Она зажгла свет и прочитала газету.
- Они и вас найдут.
- Бомба, Бомба, таких фамилий много!
- Все куда страшнее, чем вы думаете.
Когда днем после обеда он ушел от нее, то думал, что полицейский арестовал убийцу в купе. Теперь же, вечером, он знает, что это не так.
- Кто же убийца?
- Больной человек. Знаешь, что я испытал, когда об этом подумал. Я был уверен, может, под воздействием вина, но именно так. Непонятно только, как и почему там оказался полицейский, но я сначала решил, что он арестовал того в купе. Теперь я уж ничего не понимаю.
- Ну и глупо.
Когда Малыш находился рядом, самая большая глупость становилась похожей на правду.
Мы проговорили целый час, вспоминала Бэмби, шагая по улице Бак. Он ел бифштекс, ожидая Кабура, он стибрил у меня тысячу франков, подумал о "Прожин" и позвонил в "Прожин",- выследил Кабура, который повздорил с брюнеткой. Он был хитер и бестолков. И заснул на полуслове. На тюфяке на полу. Утром он охотно помогал ей заправить постель. Это было вчера, в воскресенье.
- Куда вы сегодня?
Она надела черное платье, которое очень ей шло.
- Никуда. Уберу комнату и постираю. А ты напишешь родителям.
Она уже представляла себе, как они оба, Малыш и Бэмби, тихо, позабыв историю, о которой больше никогда не услышат, заняты каждый своим делом: он пишет письмо, она подшивает занавески, купленные накануне, потом трогательно прощаются. Он будет посылать ей новогодние поздравления, и это воскресенье станет далеким, а вскоре и вовсе забудется.
Но все случилось иначе. Она не стала подшивать занавески. Он не сел писать письмо. Он заставил ее пересаживаться из такси в такси, от набережной Орфевр до Трокадеро, от Клиши до бегов в Венсенне, осуществляя некий замысел и разыгрывая из себя детектива в своем мятом твидовом костюме.
Бэмби утром успела выстирать его белье. Когда они вернулись, оно было сухим - две рубашки, майка и ее собственные трусики с кружевами - все это висело рядом: "Нет, я больше не смогу жить в этой комнате!"
В полдень, когда они шли по следам брюнета (там были брюнет и блондин - инспектор, который выглядел не старше Малыша), то оказались прижаты друг к другу на лестнице дома на улице Дюперре, не смея пошевелиться. Рот Даниеля был так близко, что в конце концов Бэмби не могла уже ни о чем больше думать. В своей жизни она целовалась только с двумя мальчиками: с кузеном, когда ей было тринадцать лет, чтобы выяснить, что при этом чувствуешь, и с товарищем по курсам на вечеринке у подруги, потому что немного выпила, а он был настойчив. Даниеля же терзали другие заботы, когда он стоял прижавшись к ней, закинув назад руку. Тогда-то он разорвал ей вторую пару чулок.
Вечером, после бесконечных поездок по Парижу, они оказались на набережной, заказали ужин в шумном ресторане, и Бэмби рассказывала ему про Авиньон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17