Вот так же некогда он осушил Красное море, и Моисей смог посуху пройти из Египта в святую землю…
Внезапно могучая волна сбила их с ног. Где-то вверху воины раскидали дамбы, и плененные ручьи вырвались на свободу. Забыв о Моисее и о его исходе из Египта, монахи подобрали длинные полы и ринулись к берегу. Но бурный поток нес их вниз, к Урубам-бе. Спасли их проводники.
На берег монахи выбрались, стуча зубами от холода. Мокрые и продрогшие, они добрались до священного города Мачу-Пикчу…
Право же нельзя было выбрать лучшее место для этой перуанской Лхассы. С трех сторон – с востока, севера и запада – город опетлен Урубамбой. Он сидит в этой узкой излучине, в самом ее центре, между двумя горами – острым пиком Уаяна-Пикчу и массивной, приземистой вершиной Мачу-Пикчу. Петля Урубамбы врезана в каменные бока этих гор. Врезана глубоко, на восемьсот – девятьсот метров, и стены этого грандиозного каньона круты и обрывисты. С севера, востока и запада штурмовать город могут только кондоры. И строители, заключив союз с тауантинсуйскими горными духами, решили, что нет никакого смысла со всех сторон окружать город стенами. Стену они воздвигли лишь на юге.
Но и здесь природа пришла им на помощь. Перемычка, соединяющая Мачу-Пикчу с Уаяна-Пикчу, – это лезвие выщербленной бритвы. С зубца на зубец вползает узкая тропа, кроме нее, других дорог нет.
За стеной эта перемычка расширяется. Но тауантинсуйские боги страх как не любили ровных и плоских мест. Расширив межгорную дамбу, они под крутым углом пристроили ее к подошве пика Уаяна-Пикчу, всхолмили ее огромными буграми и избороздили глубокими оврагами.
Справа и слева к этой, по перуанскому счету, почти плоской перемычке боги причленили боковые отроги Уаяна-Пикчу. Таким образом, с высоты птичьего полета перемычка в ее широкой части выглядела как арена огромного и со всех сторон замкнутого амфитеатра. На всех боковых склонах жители священного города насекли множество террас.
На самых нижних ступеньках этого естественного и искусственного амфитеатра и на буграх, и в оврагах межгорной перемычки «назло надменному соседу» и был заложен священный город. Или, точнее говоря, не заложен, а достроен. Первые храмы этого города воздвигли во времена Пачакути, когда в Эстремадуре еще не родился лихой свинопас Писарро и когда тауантинсуйцы считали, что нет на свете страны, могущественнее их солнечной империи.
На восточном откосе амфитеатра, вне стен города, лепились каменные домики черного люда и казарма местного гарнизона. Собственно город, его святая святых, располагался на трех буграх перемычки.
В Венеции, по пояс погруженной в воды Адриатики, каналы заменяют улицы. В священном же городе, разбросанном по кручам, вместо улиц были лестницы. Лестницы-проспекты и лестницы-переулки. Лестниц насчитывалось свыше сотни. Были очень странные лестницы, такие узкие, что на них не могли бы разминуться две кошки, были лестницы очень широкие с парапетами и балюстрадами.
Вдоль лестниц тянулись водоводы: холодная ключевая вода сбегала со склонов Мачу-Пикчу, наполняя городские бассейны.
Прямо под черным пиком Уаяна-Пикчу, чуть влево от этой мрачной горы, на высоком холме стоял (и стоит поныне) кремль священного города. К нему ведет самая главная, самая широкая и самая красивая лестница. Каждая ее ступенька – это брус светлого гранита. В холм врезано тринадцать нешироких террас, на террасах висячие сады. Этот холм – Интиуатана, гора Солнца.
Самая наисвятейшая святыня Интиуатаны – Камень солнца, грубо обтесанная гранитная плита с выступом в виде тупого зуба. К этому камню, говорили жрецы, привязано Солнце, и молитвы светлому богу Инти доходят прямо по назначению, если читают их под серым гранитным зубом.
Интиуатана застроена тесно. Тут и полукруглый храм Солнца, и дома, где живут Девы Солнца, и царское подворье – замок инки. Манко и Титу-Куси редко посещали священный город, но их дворец не пустовал. Здесь воспитывались дети его величества, здесь обитали длинноухие принцы крови из инкского рода.
Когда-то Манко вывел из Куско искуснейших тауантинсуйс-ких каменщиков. До них уже многое было сделано во времена Па-чакути. Каменная эстафета перешла в умелые руки. Кладки зданий Интиуатаны – чудо из чудес, только Кориканча может сравниться с каменными поэмами Интиуатаны. Особенно хорош полукруглый храм. В цоколе его лежат могучие гранитные плиты. Выше эти массивные блоки сменяются небольшими прямоугольными брусками, а по венцу в два ряда уложены с широкими зазорами светлые каменные плитки.
Главная лестница сбегает со склона Интиуатаны на Священную площадь. Этот небольшой пятачок – единственное ровное местечко в городе Солнца. В Священную площадь едва-едва удалось втиснуть два небольших храма – трехколонное святилище, посвященное предкам, и странное трехстенное здание с длинной каменной скамьей-лежанкой. Слева, под трехстенным храмом, – изящный полукруглый бастион, который одновременно служит и подпорной стеной.
От священного города Солнца невозможно оторвать глаз. Сказочно прекрасна эта россыпь светлых зданий на уступах черных гор, эти ласточкины гнезда на скалах, эти каскады каменных террас, эти лестницы-поднебесницы, врезанные в гранитную плоть города.
И какое-то неуловимое сходство есть у холма Интиуатана с холмом афинского Акрополя, и с керченской горой Митридата, и с капитолийским холмом Древнего Рима.
Неудивительно. Лучшие в мире зодчие создавали Интиуатану и Акрополь, Капитолий и храмы на Боспоре Киммерийском…
Кто же жил в священном городе? Только Девы Солнца, длинноухие кровники инки и жрецы были «прописаны» в городе Солнца. Солдаты, каменщики, садовники, повара жили вне городских стен, в восточном предместье. На Священную площадь, Главную лестницу и на холм Интиуатану они могли попасть лишь с дозволения верховного жреца или инки. Отцы города охотно наглухо бы закрыли перед «черным людом» единственные ворота в единственной городской стене, но тогда им пришлось бы самим строить дома, поить висячие сады и печь кукурузные лепешки.
Вот эта лестница-поднебесница!
А Девы Солнца, жрецы и длинноухие аристократы считали ниже своего достоинства трудиться в поте лица. Поэтому волей-неволей босоногие и «обычноухие» работяги допускались в священную часть священного города. Но жестокая казнь грозила всякому, кто переступал порог дома Дев Солнца.
Не мудрено, что бритых дьяволов Маркоса и Ортиса поселили в восточном предместье. Хуже и обиднее было, однако, другое. «Профессора колдовского искусства» – так монахи называли жрецов храма Солнца (а храм этот они окрестили «университетом идолопоклонства») – вместо того, чтобы склонить свои выи перед служителями истинного бога, открыто насмехались над ними.
Маркое и Ортис поспешили покинуть священный город и бежать в Виткос.
Августинцы возвратились в Виткос вне себя от гнева и ярости. Они охотно испепелили бы всех «профессоров колдовского искусства» и не оставили бы камня на камне от «университета идолопоклонства». Но близок локоть, да не укусишь – священный город был неуязвим, и жрецы храма Солнца по-прежнему предавались «бесовским радениям», и по-прежнему знойное перуанское солнце было накрепко привязано к жертвенному камню на вершине Ин-тиуатаны.
Маркое кипел от злобы. Он решил во что бы то ни стало отомстить служителям Солнца. И однажды он собрал с десяток крещеных индейцев и направился к одному затерянному в лесах храму. Добрые христиане, которых Маркое повел за собой в крестовый поход, на своих плечах несли вязанки хвороста. Маркое обложил этим хворостом храм. Вспыхнуло пламя, оно мгновенно охватило «дьявольское капище». Маркое гнусавил «Те Deum» – молитву, славящую милосердного и бесконечно терпимого христианского бога. Храм сгорел дотла.
Весь Виткос пришел в ярость. Масло в бушующее море влил мудрый, как змий, Ортис. По его просьбе инка вырвал Маркоса из рук разгневанных жрецов. Апостола-поджигателя высекли, но оставили в Вилькапампе.
Скажем в скобках, что осквернители христианских храмов на такую снисходительность рассчитывать не могли ни при каких обстоятельствах. Перуанский жрец, который осмелился бы поджечь католическую церковь, был бы немедленно четвертован или сожжен…
КАМЕННЫЙ ГОСТЬ
В 1569 году, спустя почти пять лет после визита Родригеса, до Вилькапампы донеслись тревожные вести: в Лиму прибыл новый вице-король.
Сама по себе весть об очередной смене правителя Перу тревоги не вызывала. Вице-королей смещали и назначала очень часто. Пугало другое: на этот раз в Лиму ехал дон Франсиско де Толедо, и одно это имя приводило в трепет перуанскую землю.
Дон Франсиско Альварес де Толедо-и-Пачеко – граф Оропеса, сеньор Харандильи, Торнавакас, Кабаньяс и Оркако, гранд Кастилии, троюродный брат небезызвестного герцога Альбы, разорителя Нидерланд, – совсем не похож был на своих галантных предшественников. Этот сухопарый вельможа, всегда одетый в черное, держал в страхе всех своих подчиненных, хотя за всю жизнь он ни разу не повысил голоса и не сделал ни одного резкого движения.
Перед ним трепетали – это пергаментно-желтое лицо с глубокими бороздами морщин, эти холодные глаза, эта седая бородка клинышком уводили душу в пятки. Он был молчалив, скупые слова, которые он имел честь произносить, воспринимались как неукоснительное приказание. Он был надменно учтив, его кастильская вежливость замораживала любые эмоции, гасила любые страсти.
Он был великим мастером канцелярской прозы. Ночами, когда город Лима погружался в сон, он писал мемориалы, ордонансы, циркуляры, эпистолы, адресованные его величеству. Писал ясно, сухо, кратко. Неумолимая логика судебного приговора, безапелляционная четкость катехизиса – таковы были приметы любого документа, под которым стояла подпись вице-короля. И столь велик был страх перед этим ледяным правителем, что его чиновники забывали спасительное правило «мы повинуемся, но не исполняем» и проводили в жизнь любые предписания дона Франсиско де Толедо.
Вверенную ему территорию он желал превратить в образцовую колонию Испании. Он хотел навсегда покончить с дикими вольностями эпохи конкисты. И в «государственных интересах» он стремился выжечь все следы великой и древней цивилизации инков. По его мысли, индейцев должно было превратить в покорных и бессловесных рабов испанской короны. Для этого надлежало перерезать пуповину, которая связывала их с прошлым.
Инки? Вытравить из памяти индейцев само это слово. Древние обычаи? Никаких обычаев. Индейцы должны жить так, как им предписывает вице-король. Запретить матерям носить за спиной младенцев. Запретить старинные игры и пляски. Переместить индейцев с насиженных мест поближе к главным дорогам в казенные селения – «редукции». Что? Жители гор вымирают, если их перебрасывают в низкие долины? Пусть вымирают. Мертвый индеец лучше индейца непокорного.
Раз и навсегда он установил, сколько индейцев должно ежегодно отбывать горную повинность (миту) на серебряных рудниках, какое число их следует отправлять для переноски казенных грузов через горы, сколько коки – листьев перуанского дурмана – надлежит давать рудокопам и грузчикам, чтобы они не покладая рук, до последнего издыхания работали для преумножения богатств испанской короны.
Испанских колонистов вице-король держал в ежовых рукавицах. Никто из них даже не поминал о блаженных временах, когда вольные дружины гуляли по стране, обрекая на разорение огромные ее области. В интересах казны неуемные аппетиты рыцарей наживы были обузданы, а любые мятежные поползновения подавлялись беспощадно.
Петля грозила всем нарушителям вице-королевских уставов, и ни при каких обстоятельствах смутьянам не оказывалось снисхождение.
Было у вице-короля нечто от его железного кузена, герцога Аль-бы, и, несомненно, он с не меньшим рвением выжигал бы нидерландские города, если бы король доверил ему столь важную миссию…
Итак, прибыв в Лиму, вице-король в тот же день принялся за работу. Сотни просителей явились к нему с жалобами, кляузами и доносами.
Вице-король объявил, что он намерен в самом ближайшем времени лично объехать всю страну. Такие инспекционные поездки на языке коронных канцелярий назывались «визитациями». Для местных властей любая визитация всегда была подобна чуме и землетрясению. «Визитадор» как коршун обрушивался на приказное воинство, рылся в архивах, выслушивал жалобы и принимал доносы. Благо было чиновной братии, если ревизующее лицо можно было смягчить мздой. Правда, визитадоры пренебрегали борзыми щенками и обирали местных начальников как липку, но в этом еще не было особой беды.
На доходных местечках новый жирок завязывался быстро. Куда хуже оборачивалось дело, если из Лимы или Мадрида наезжал неподкупный ревизор, ибо никого не прельщала перспектива закончить свои дни в узилище или на королевских галерах. Но все минувшие визитации казались детской игрой в сравнении с ожидаемым вице-королевским рейдом.
Лишь весть о близком конце мира могла вызвать в провинциальных канцеляриях такой великий переполох. Грозные слухи ползли по стране. Говорили, будто в Лиме уже заготовлено пятьдесят арроб, то есть двенадцать пудов бумаги и пергамента, что дон Франсиско денно и нощно натаскивает целую армию ревизоров, что из Кито, Куско и Панамы вызваны все заплечных дел мастера.
Никто, однако, не мог вообразить себе, сколь обширны были замыслы дона Франсиско де Толедо. Его светлость не намерен был ограничиться чисткой местных присутствий и расправой с нерадивыми. Он считал, что все его предшественники выжимали из страны соки бессистемно и бездумно, что перуанское королевство пребывает в состоянии хаоса и неурядицы. Чтобы высасывать соки надлежащим образом, надо было, по мнению вице-короля, составить исчерпывающую опись всех здешних богатств, с точностью до гроша оценить доходные статьи ближних и дальних провинций. Сколько душ имеется в Перу? Ни один чиновник не может дать ответа на этот вопрос – индейцев до сих пор подсчитывали на глазок, между тем давно назрела необходимость поголовной описи.
Но и этого мало.
Ведь никто толком не знал, сколь велика перуанская земля, каковы ее пределы, куда несут свои воды ручьи и реки, сбегающие со снежных вершин Анд. Имелись сведения, будто высоко в горах есть долины, куда еще не проникали сборщики податей и коррехидоры, где индейцы живут как птицы небесные, ничего не ведая о подушном налоге, церковной десятине и горной повинности.
Отныне безнадзорных земель не должно было быть. Всю территорию страны надлежало положить на карту, обмерить, застолбить.
Вице-король намерен был навечно закрепить Перу во владении испанской короны.
Будучи законником, искушенным в кляузных проделках, он полагал, что следует «обосновать» права испанских королей на эту далекую заморскую страну.
Спору нет, его величество Филипп II владел всеми землями Америки по праву завоевания. Но подобные основания казались вице-королю недостаточно благолепными. Ведь в глазах индейцев и Филипп II, и его отец Карл V были узурпаторами.
Испанские войска вторглись в империю инков, Писарро умертвил перуанского «короля» Атауальпу, разграбил его сокровищницы, разорил его столицу и подарил великое царство, которым испокон веку правили местные властители, Карлу V. Но дон Франсис-ко де Толедо без труда нашел отличную лазейку: стоило лишь доказать, что инки не были законными правителями, что власть им некогда досталась обманом и силой.
Тогда Писарро и его сподвижники оказались бы в роли спасителей Перу. Тогда короли Испании приобретали бы права государей, взявших власть по праву справедливого возмездия. Их десница простерлась бы на земли, «освобожденные» от туземных узурпаторов и тиранов, на территории ничейные и вымороченные. Да, «на земли тиранов». Именно так дон Франсис ко де Толедо, слуга Филиппа II, душителя Нидерландов, Сицилии, Неаполя, Милана и половины Нового Света, называл властителей империи инков – государства без инквизиторов и коррехидоров, царства, не знавшего голода, истребительных войн и религиозного изуверства, страны общественных житниц, великолепных дорог и цветущих городов.
Слово у дона Франсиско не расходилось с делом. Он согнал в Куско несколько десятков древних старцев индейцев. Старцам прочитали «опросные листы». Старцы поставили на этих листах крестики и закорючки, толком не поняв, что именно они подписывают. А подписали они то, что нужно было его светлости, – перечень неслыханных преступлений Атауальпы и его предков.
Фокус со старцами удалось проделать очень ловко и быстро.
И вообще с инками-покойниками бороться было очень легко. Но сучком в глазу, занозой в пятке было для дона Франсиско царство живого инки Титу-Куси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Внезапно могучая волна сбила их с ног. Где-то вверху воины раскидали дамбы, и плененные ручьи вырвались на свободу. Забыв о Моисее и о его исходе из Египта, монахи подобрали длинные полы и ринулись к берегу. Но бурный поток нес их вниз, к Урубам-бе. Спасли их проводники.
На берег монахи выбрались, стуча зубами от холода. Мокрые и продрогшие, они добрались до священного города Мачу-Пикчу…
Право же нельзя было выбрать лучшее место для этой перуанской Лхассы. С трех сторон – с востока, севера и запада – город опетлен Урубамбой. Он сидит в этой узкой излучине, в самом ее центре, между двумя горами – острым пиком Уаяна-Пикчу и массивной, приземистой вершиной Мачу-Пикчу. Петля Урубамбы врезана в каменные бока этих гор. Врезана глубоко, на восемьсот – девятьсот метров, и стены этого грандиозного каньона круты и обрывисты. С севера, востока и запада штурмовать город могут только кондоры. И строители, заключив союз с тауантинсуйскими горными духами, решили, что нет никакого смысла со всех сторон окружать город стенами. Стену они воздвигли лишь на юге.
Но и здесь природа пришла им на помощь. Перемычка, соединяющая Мачу-Пикчу с Уаяна-Пикчу, – это лезвие выщербленной бритвы. С зубца на зубец вползает узкая тропа, кроме нее, других дорог нет.
За стеной эта перемычка расширяется. Но тауантинсуйские боги страх как не любили ровных и плоских мест. Расширив межгорную дамбу, они под крутым углом пристроили ее к подошве пика Уаяна-Пикчу, всхолмили ее огромными буграми и избороздили глубокими оврагами.
Справа и слева к этой, по перуанскому счету, почти плоской перемычке боги причленили боковые отроги Уаяна-Пикчу. Таким образом, с высоты птичьего полета перемычка в ее широкой части выглядела как арена огромного и со всех сторон замкнутого амфитеатра. На всех боковых склонах жители священного города насекли множество террас.
На самых нижних ступеньках этого естественного и искусственного амфитеатра и на буграх, и в оврагах межгорной перемычки «назло надменному соседу» и был заложен священный город. Или, точнее говоря, не заложен, а достроен. Первые храмы этого города воздвигли во времена Пачакути, когда в Эстремадуре еще не родился лихой свинопас Писарро и когда тауантинсуйцы считали, что нет на свете страны, могущественнее их солнечной империи.
На восточном откосе амфитеатра, вне стен города, лепились каменные домики черного люда и казарма местного гарнизона. Собственно город, его святая святых, располагался на трех буграх перемычки.
В Венеции, по пояс погруженной в воды Адриатики, каналы заменяют улицы. В священном же городе, разбросанном по кручам, вместо улиц были лестницы. Лестницы-проспекты и лестницы-переулки. Лестниц насчитывалось свыше сотни. Были очень странные лестницы, такие узкие, что на них не могли бы разминуться две кошки, были лестницы очень широкие с парапетами и балюстрадами.
Вдоль лестниц тянулись водоводы: холодная ключевая вода сбегала со склонов Мачу-Пикчу, наполняя городские бассейны.
Прямо под черным пиком Уаяна-Пикчу, чуть влево от этой мрачной горы, на высоком холме стоял (и стоит поныне) кремль священного города. К нему ведет самая главная, самая широкая и самая красивая лестница. Каждая ее ступенька – это брус светлого гранита. В холм врезано тринадцать нешироких террас, на террасах висячие сады. Этот холм – Интиуатана, гора Солнца.
Самая наисвятейшая святыня Интиуатаны – Камень солнца, грубо обтесанная гранитная плита с выступом в виде тупого зуба. К этому камню, говорили жрецы, привязано Солнце, и молитвы светлому богу Инти доходят прямо по назначению, если читают их под серым гранитным зубом.
Интиуатана застроена тесно. Тут и полукруглый храм Солнца, и дома, где живут Девы Солнца, и царское подворье – замок инки. Манко и Титу-Куси редко посещали священный город, но их дворец не пустовал. Здесь воспитывались дети его величества, здесь обитали длинноухие принцы крови из инкского рода.
Когда-то Манко вывел из Куско искуснейших тауантинсуйс-ких каменщиков. До них уже многое было сделано во времена Па-чакути. Каменная эстафета перешла в умелые руки. Кладки зданий Интиуатаны – чудо из чудес, только Кориканча может сравниться с каменными поэмами Интиуатаны. Особенно хорош полукруглый храм. В цоколе его лежат могучие гранитные плиты. Выше эти массивные блоки сменяются небольшими прямоугольными брусками, а по венцу в два ряда уложены с широкими зазорами светлые каменные плитки.
Главная лестница сбегает со склона Интиуатаны на Священную площадь. Этот небольшой пятачок – единственное ровное местечко в городе Солнца. В Священную площадь едва-едва удалось втиснуть два небольших храма – трехколонное святилище, посвященное предкам, и странное трехстенное здание с длинной каменной скамьей-лежанкой. Слева, под трехстенным храмом, – изящный полукруглый бастион, который одновременно служит и подпорной стеной.
От священного города Солнца невозможно оторвать глаз. Сказочно прекрасна эта россыпь светлых зданий на уступах черных гор, эти ласточкины гнезда на скалах, эти каскады каменных террас, эти лестницы-поднебесницы, врезанные в гранитную плоть города.
И какое-то неуловимое сходство есть у холма Интиуатана с холмом афинского Акрополя, и с керченской горой Митридата, и с капитолийским холмом Древнего Рима.
Неудивительно. Лучшие в мире зодчие создавали Интиуатану и Акрополь, Капитолий и храмы на Боспоре Киммерийском…
Кто же жил в священном городе? Только Девы Солнца, длинноухие кровники инки и жрецы были «прописаны» в городе Солнца. Солдаты, каменщики, садовники, повара жили вне городских стен, в восточном предместье. На Священную площадь, Главную лестницу и на холм Интиуатану они могли попасть лишь с дозволения верховного жреца или инки. Отцы города охотно наглухо бы закрыли перед «черным людом» единственные ворота в единственной городской стене, но тогда им пришлось бы самим строить дома, поить висячие сады и печь кукурузные лепешки.
Вот эта лестница-поднебесница!
А Девы Солнца, жрецы и длинноухие аристократы считали ниже своего достоинства трудиться в поте лица. Поэтому волей-неволей босоногие и «обычноухие» работяги допускались в священную часть священного города. Но жестокая казнь грозила всякому, кто переступал порог дома Дев Солнца.
Не мудрено, что бритых дьяволов Маркоса и Ортиса поселили в восточном предместье. Хуже и обиднее было, однако, другое. «Профессора колдовского искусства» – так монахи называли жрецов храма Солнца (а храм этот они окрестили «университетом идолопоклонства») – вместо того, чтобы склонить свои выи перед служителями истинного бога, открыто насмехались над ними.
Маркое и Ортис поспешили покинуть священный город и бежать в Виткос.
Августинцы возвратились в Виткос вне себя от гнева и ярости. Они охотно испепелили бы всех «профессоров колдовского искусства» и не оставили бы камня на камне от «университета идолопоклонства». Но близок локоть, да не укусишь – священный город был неуязвим, и жрецы храма Солнца по-прежнему предавались «бесовским радениям», и по-прежнему знойное перуанское солнце было накрепко привязано к жертвенному камню на вершине Ин-тиуатаны.
Маркое кипел от злобы. Он решил во что бы то ни стало отомстить служителям Солнца. И однажды он собрал с десяток крещеных индейцев и направился к одному затерянному в лесах храму. Добрые христиане, которых Маркое повел за собой в крестовый поход, на своих плечах несли вязанки хвороста. Маркое обложил этим хворостом храм. Вспыхнуло пламя, оно мгновенно охватило «дьявольское капище». Маркое гнусавил «Те Deum» – молитву, славящую милосердного и бесконечно терпимого христианского бога. Храм сгорел дотла.
Весь Виткос пришел в ярость. Масло в бушующее море влил мудрый, как змий, Ортис. По его просьбе инка вырвал Маркоса из рук разгневанных жрецов. Апостола-поджигателя высекли, но оставили в Вилькапампе.
Скажем в скобках, что осквернители христианских храмов на такую снисходительность рассчитывать не могли ни при каких обстоятельствах. Перуанский жрец, который осмелился бы поджечь католическую церковь, был бы немедленно четвертован или сожжен…
КАМЕННЫЙ ГОСТЬ
В 1569 году, спустя почти пять лет после визита Родригеса, до Вилькапампы донеслись тревожные вести: в Лиму прибыл новый вице-король.
Сама по себе весть об очередной смене правителя Перу тревоги не вызывала. Вице-королей смещали и назначала очень часто. Пугало другое: на этот раз в Лиму ехал дон Франсиско де Толедо, и одно это имя приводило в трепет перуанскую землю.
Дон Франсиско Альварес де Толедо-и-Пачеко – граф Оропеса, сеньор Харандильи, Торнавакас, Кабаньяс и Оркако, гранд Кастилии, троюродный брат небезызвестного герцога Альбы, разорителя Нидерланд, – совсем не похож был на своих галантных предшественников. Этот сухопарый вельможа, всегда одетый в черное, держал в страхе всех своих подчиненных, хотя за всю жизнь он ни разу не повысил голоса и не сделал ни одного резкого движения.
Перед ним трепетали – это пергаментно-желтое лицо с глубокими бороздами морщин, эти холодные глаза, эта седая бородка клинышком уводили душу в пятки. Он был молчалив, скупые слова, которые он имел честь произносить, воспринимались как неукоснительное приказание. Он был надменно учтив, его кастильская вежливость замораживала любые эмоции, гасила любые страсти.
Он был великим мастером канцелярской прозы. Ночами, когда город Лима погружался в сон, он писал мемориалы, ордонансы, циркуляры, эпистолы, адресованные его величеству. Писал ясно, сухо, кратко. Неумолимая логика судебного приговора, безапелляционная четкость катехизиса – таковы были приметы любого документа, под которым стояла подпись вице-короля. И столь велик был страх перед этим ледяным правителем, что его чиновники забывали спасительное правило «мы повинуемся, но не исполняем» и проводили в жизнь любые предписания дона Франсиско де Толедо.
Вверенную ему территорию он желал превратить в образцовую колонию Испании. Он хотел навсегда покончить с дикими вольностями эпохи конкисты. И в «государственных интересах» он стремился выжечь все следы великой и древней цивилизации инков. По его мысли, индейцев должно было превратить в покорных и бессловесных рабов испанской короны. Для этого надлежало перерезать пуповину, которая связывала их с прошлым.
Инки? Вытравить из памяти индейцев само это слово. Древние обычаи? Никаких обычаев. Индейцы должны жить так, как им предписывает вице-король. Запретить матерям носить за спиной младенцев. Запретить старинные игры и пляски. Переместить индейцев с насиженных мест поближе к главным дорогам в казенные селения – «редукции». Что? Жители гор вымирают, если их перебрасывают в низкие долины? Пусть вымирают. Мертвый индеец лучше индейца непокорного.
Раз и навсегда он установил, сколько индейцев должно ежегодно отбывать горную повинность (миту) на серебряных рудниках, какое число их следует отправлять для переноски казенных грузов через горы, сколько коки – листьев перуанского дурмана – надлежит давать рудокопам и грузчикам, чтобы они не покладая рук, до последнего издыхания работали для преумножения богатств испанской короны.
Испанских колонистов вице-король держал в ежовых рукавицах. Никто из них даже не поминал о блаженных временах, когда вольные дружины гуляли по стране, обрекая на разорение огромные ее области. В интересах казны неуемные аппетиты рыцарей наживы были обузданы, а любые мятежные поползновения подавлялись беспощадно.
Петля грозила всем нарушителям вице-королевских уставов, и ни при каких обстоятельствах смутьянам не оказывалось снисхождение.
Было у вице-короля нечто от его железного кузена, герцога Аль-бы, и, несомненно, он с не меньшим рвением выжигал бы нидерландские города, если бы король доверил ему столь важную миссию…
Итак, прибыв в Лиму, вице-король в тот же день принялся за работу. Сотни просителей явились к нему с жалобами, кляузами и доносами.
Вице-король объявил, что он намерен в самом ближайшем времени лично объехать всю страну. Такие инспекционные поездки на языке коронных канцелярий назывались «визитациями». Для местных властей любая визитация всегда была подобна чуме и землетрясению. «Визитадор» как коршун обрушивался на приказное воинство, рылся в архивах, выслушивал жалобы и принимал доносы. Благо было чиновной братии, если ревизующее лицо можно было смягчить мздой. Правда, визитадоры пренебрегали борзыми щенками и обирали местных начальников как липку, но в этом еще не было особой беды.
На доходных местечках новый жирок завязывался быстро. Куда хуже оборачивалось дело, если из Лимы или Мадрида наезжал неподкупный ревизор, ибо никого не прельщала перспектива закончить свои дни в узилище или на королевских галерах. Но все минувшие визитации казались детской игрой в сравнении с ожидаемым вице-королевским рейдом.
Лишь весть о близком конце мира могла вызвать в провинциальных канцеляриях такой великий переполох. Грозные слухи ползли по стране. Говорили, будто в Лиме уже заготовлено пятьдесят арроб, то есть двенадцать пудов бумаги и пергамента, что дон Франсиско денно и нощно натаскивает целую армию ревизоров, что из Кито, Куско и Панамы вызваны все заплечных дел мастера.
Никто, однако, не мог вообразить себе, сколь обширны были замыслы дона Франсиско де Толедо. Его светлость не намерен был ограничиться чисткой местных присутствий и расправой с нерадивыми. Он считал, что все его предшественники выжимали из страны соки бессистемно и бездумно, что перуанское королевство пребывает в состоянии хаоса и неурядицы. Чтобы высасывать соки надлежащим образом, надо было, по мнению вице-короля, составить исчерпывающую опись всех здешних богатств, с точностью до гроша оценить доходные статьи ближних и дальних провинций. Сколько душ имеется в Перу? Ни один чиновник не может дать ответа на этот вопрос – индейцев до сих пор подсчитывали на глазок, между тем давно назрела необходимость поголовной описи.
Но и этого мало.
Ведь никто толком не знал, сколь велика перуанская земля, каковы ее пределы, куда несут свои воды ручьи и реки, сбегающие со снежных вершин Анд. Имелись сведения, будто высоко в горах есть долины, куда еще не проникали сборщики податей и коррехидоры, где индейцы живут как птицы небесные, ничего не ведая о подушном налоге, церковной десятине и горной повинности.
Отныне безнадзорных земель не должно было быть. Всю территорию страны надлежало положить на карту, обмерить, застолбить.
Вице-король намерен был навечно закрепить Перу во владении испанской короны.
Будучи законником, искушенным в кляузных проделках, он полагал, что следует «обосновать» права испанских королей на эту далекую заморскую страну.
Спору нет, его величество Филипп II владел всеми землями Америки по праву завоевания. Но подобные основания казались вице-королю недостаточно благолепными. Ведь в глазах индейцев и Филипп II, и его отец Карл V были узурпаторами.
Испанские войска вторглись в империю инков, Писарро умертвил перуанского «короля» Атауальпу, разграбил его сокровищницы, разорил его столицу и подарил великое царство, которым испокон веку правили местные властители, Карлу V. Но дон Франсис-ко де Толедо без труда нашел отличную лазейку: стоило лишь доказать, что инки не были законными правителями, что власть им некогда досталась обманом и силой.
Тогда Писарро и его сподвижники оказались бы в роли спасителей Перу. Тогда короли Испании приобретали бы права государей, взявших власть по праву справедливого возмездия. Их десница простерлась бы на земли, «освобожденные» от туземных узурпаторов и тиранов, на территории ничейные и вымороченные. Да, «на земли тиранов». Именно так дон Франсис ко де Толедо, слуга Филиппа II, душителя Нидерландов, Сицилии, Неаполя, Милана и половины Нового Света, называл властителей империи инков – государства без инквизиторов и коррехидоров, царства, не знавшего голода, истребительных войн и религиозного изуверства, страны общественных житниц, великолепных дорог и цветущих городов.
Слово у дона Франсиско не расходилось с делом. Он согнал в Куско несколько десятков древних старцев индейцев. Старцам прочитали «опросные листы». Старцы поставили на этих листах крестики и закорючки, толком не поняв, что именно они подписывают. А подписали они то, что нужно было его светлости, – перечень неслыханных преступлений Атауальпы и его предков.
Фокус со старцами удалось проделать очень ловко и быстро.
И вообще с инками-покойниками бороться было очень легко. Но сучком в глазу, занозой в пятке было для дона Франсиско царство живого инки Титу-Куси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19