Тогда он вздохнул и сказал вслух:
— Вот и конец! И я отдал ее ему вот этими руками!
Он протянул их вперед, разглядывая их с любопытством, и впервые заметил, что левая рука опухла, посинела и страшно болела.
Он заметил это как-то объективно, понимая, что требуется медицинская помощь. Ввиду этого он вышел из дома и пошел в город. По дороге он встретил Дэкстри и Симмза, и они пошли вместе, передавая ему лагерные сплетки и слухи.
— Знаешь, ты стал знаменитостью, — говорили они. — Любители необычайного разбирают контору Струве по частям на память, а шведы хотят выбрать тебя в члены конгресса, лишь только нас признают штатом. Они говорят, что ты сумел бы поколотить этих «восточных» сенаторов и вытрясти из них хорошие законы для нас, обиженных.
— Уж если о законах зашла речь, скажу, что страна эта становится чересчур цивилизованной для порядочного человека, — сказал с пессимизмом Симмз. — Тем более теперь, когда наша борьба окончилась и не предвидится больше ничего интересного для взрослого человека. Я пойду на запад.
— На запад? Это зачем? Отсюда Берингов пролив в трех аршинах, — сказал, улыбаясь, Рой.
— Вот еще! Земля, небось, круглая. Тут снаряжается шхуна на двухлетнее плавание около берегов Сибири. Мы с Дэксом хотим выбраться на время за границу.
— Верно, — сказал Дэкстри. — Мне тут стало тесно. Вот уже мостят Переднюю улицу и открыли лавочку, где можно чистить сапоги. Я хочу попасть в такие места, где могу потягиваться и орать, не потревожив какого-нибудь франта во фраке. Поезжай с нами, Рой. Мы можем продать «Мидас».
— Я подумаю об этом, — ответил молодой человек.
Ночь была светлая, и полная луна серебрилась, когда они все вместе вышли из приемной врача.
Рой не разделял воодушевленного настроения своих товарищей, ушел от них и скоро встретился с Черри Мэллот. Он шел с опущенной головой и увидал ее только тогда, когда она заговорила с ним:
— Ну, что, мальчик, кончилось все, наконец?
Слова ее так совпадали с его мыслями, что он ответил ей в тон:
— Да, все кончено, девочка моя.
— Ты ведь не ждешь поздравлений от меня, ведь мы слишком хорошо знаем друг друга. Скажи, приятно ли чувствовать себя победителем?
— Не знаю. Я проиграл.
— Проиграл? Что проиграл?
— Все, кроме золотого прииска.
— Все, кроме… Ах, понимаю. Ты просил ее, а она не захотела?..
Он не знал, какого труда ей стоило говорить ровно и равнодушно.
— Хуже. Пока все еще так ново, мне очень тяжело и, верно, долго так будет. Завтра я возвращаюсь в свои горы к «Мидасу» и к работе и постараюсь начать жизнь сначала. За последнее время я искал новых путей, но теперь глаза мои уже не ослеплены, и я все ясно вижу снова. Она не для меня, хотя я никогда не перестану любить ее. К сожалению, я не умею скоро забывать, как многие другие. Тяжело не ждать ничего хорошего впереди. Ну, а ты как? Что ты собираешься делать?
— Не знаю. Теперь все равно, — темнота скрывала бледность ее лица, и слова звучали ровно. — Иду повидать Бронко Кида; он болен и послал за мною.
— Он не плохой человек, — сказал Рой. — Должно быть, он также собирается изменить образ жизни.
— Может быть, — сказала она, глядя вдаль. — Это зависит от многих обстоятельств.
Она помолчала, затем прибавила:
— Как жаль, что нельзя уничтожить прошлого, начать жизнь сначала и все забыть.
— С этим ничего не поделаешь. Не знаю, почему так устроено, но это так. Мы будем иногда видаться с тобой, не правда ли?
— Нет, мальчик, я не думаю.
— Я, кажется, понимаю. Пожалуй, так будет лучше, — прошептал он.
Он взял ее мягкие ручки в свою большую руку и поцеловал их:
— Желаю тебе счастья, милая, храбрая, маленькая Черри.
Она долго и неподвижно стояла на месте, пока он исчезал во мраке.
Рой все еще не взял себя в руки и поэтому бродил у берега, не желая участвовать в веселье и радости близких ему людей до тех пор, пока не станет уверен в себе. Его поджидали всюду радостные встречи; и никто не знал, что они неуместны, никто не мог понять его печального настроения.
На мокром песке не слышно было шума шагов, и он незаметно подошел вплотную к женщине, стоящей у самой воды, для него — единственной женщине на свете.
Если бы он видел ее, то непременно свернул бы в сторону города; но она узнала его высокую фигуру, окликнула его, и он подошел к ней, с трудом переводя дыхание.
Радость от неожиданной встречи была так сильна, что делала больно. Он двинулся к ней, потом остановился в нерешительности. Она заметила, что рука его перевязана, и в ней произошла быстрая перемена; она подошла к нему и притронулась ласковым движением к его перевязке.
— Это ничего, совсем пустяки, — сказал он, еле владея собою. — Когда вы уезжаете?
— Не знаю. Еще не скоро.
Он предполагал, что она уедет на следующий же день с дядей и тем, другим, чтобы быть вместе с ними в тяжелое для них время.
Она тепло и с увлечением заговорила:
— Вы поступили сегодня великодушно! Ах, как я рада и как горжусь вами!
— Мне приятно, что у вас последним останется обо мне такое впечатление. Я боялся, что вы будете вспоминать меня в виде дикого зверя, каким я был в то утро. Видите ли, я просто лишился рассудка тогда от ненависти и жажды мести, какие охватывают побежденного человека. У меня ничего не оставалось в жизни. Что за несчастный случай привел вас туда! Это было зверское зрелище, вы не можете понять его.
— Нет, ошибаетесь, я понимаю. Теперь мне все ясно. Я сама пережила и дикую злобу отчаяния, и ликование победы. Вы как-то говорили мне, что новая страна сделала из вас дикаря, и я смеялась над этим. Смеялась и тогда, когда вы сказали, что здесь я сама познаю истину, состоящую в том, что все мы одинаковы и движимы одними и теми же первобытными побуждениями. Теперь мне ясно, что вы были правы, а я была совсем глупой… Я многому вчера научилась.
— Я также многому научился, — ответил он. — Как я бы хотел еще многому научиться у вас!
— Я, я не думаю, чтобы я могла еще чему-нибудь вас научить, — неуверенно проговорила она.
Он сделал движение, как бы желая заговорить, но удержался и заставил себя отвести взгляд в сторону.
— Ну, что? — спросила она, искоса взглядывая на него.
— Я давно уже мечтаю быть достойным вас, мечтаю о том, чтобы вы узнали меня и с лучшей стороны. Но это ни к чему. Я рад, по крайней мере, что жизнь сложилась так, что мы понимаем друг друга. Благодаря вам я узнал самого себя; еще драгоценнее то, что я узнал вас. Когда вы покинете меня, то у меня, по крайней мере, останется это дивное воспоминание.
— Но я не собираюсь уезжать, — сказала она, — то есть, если…
Что-то особенное в ее голосе заставило его перевести на нее взгляд, устремленный на серебристую ленту, протянувшуюся по морю к луне.
У него перехватило дыхание, и он затрясся, как бы от страха.
— Если… что?..
— Если вы не захотите этого.
У него вновь перехватило дыхание, и он затрясся, как бы желая остановить ее; умоляющий голос его оборвался:
— Я не могу этого вынести.
— Разве вы не понимаете? Разве вы не хотите понять? — спросила она. — Я ждала здесь, собираясь с духом, чтобы идти к тебе, раз уж ты не хотел сам придти, мой дикарь.
Она подошла совсем близко к нему и подняла глаза, слегка улыбаясь, трепетная и радостная.
Луна светила ей прямо в глаза, преображая их в бездонные источники, полные любви и обещаний, тех обещаний, которые грезились ему в дивных снах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Вот и конец! И я отдал ее ему вот этими руками!
Он протянул их вперед, разглядывая их с любопытством, и впервые заметил, что левая рука опухла, посинела и страшно болела.
Он заметил это как-то объективно, понимая, что требуется медицинская помощь. Ввиду этого он вышел из дома и пошел в город. По дороге он встретил Дэкстри и Симмза, и они пошли вместе, передавая ему лагерные сплетки и слухи.
— Знаешь, ты стал знаменитостью, — говорили они. — Любители необычайного разбирают контору Струве по частям на память, а шведы хотят выбрать тебя в члены конгресса, лишь только нас признают штатом. Они говорят, что ты сумел бы поколотить этих «восточных» сенаторов и вытрясти из них хорошие законы для нас, обиженных.
— Уж если о законах зашла речь, скажу, что страна эта становится чересчур цивилизованной для порядочного человека, — сказал с пессимизмом Симмз. — Тем более теперь, когда наша борьба окончилась и не предвидится больше ничего интересного для взрослого человека. Я пойду на запад.
— На запад? Это зачем? Отсюда Берингов пролив в трех аршинах, — сказал, улыбаясь, Рой.
— Вот еще! Земля, небось, круглая. Тут снаряжается шхуна на двухлетнее плавание около берегов Сибири. Мы с Дэксом хотим выбраться на время за границу.
— Верно, — сказал Дэкстри. — Мне тут стало тесно. Вот уже мостят Переднюю улицу и открыли лавочку, где можно чистить сапоги. Я хочу попасть в такие места, где могу потягиваться и орать, не потревожив какого-нибудь франта во фраке. Поезжай с нами, Рой. Мы можем продать «Мидас».
— Я подумаю об этом, — ответил молодой человек.
Ночь была светлая, и полная луна серебрилась, когда они все вместе вышли из приемной врача.
Рой не разделял воодушевленного настроения своих товарищей, ушел от них и скоро встретился с Черри Мэллот. Он шел с опущенной головой и увидал ее только тогда, когда она заговорила с ним:
— Ну, что, мальчик, кончилось все, наконец?
Слова ее так совпадали с его мыслями, что он ответил ей в тон:
— Да, все кончено, девочка моя.
— Ты ведь не ждешь поздравлений от меня, ведь мы слишком хорошо знаем друг друга. Скажи, приятно ли чувствовать себя победителем?
— Не знаю. Я проиграл.
— Проиграл? Что проиграл?
— Все, кроме золотого прииска.
— Все, кроме… Ах, понимаю. Ты просил ее, а она не захотела?..
Он не знал, какого труда ей стоило говорить ровно и равнодушно.
— Хуже. Пока все еще так ново, мне очень тяжело и, верно, долго так будет. Завтра я возвращаюсь в свои горы к «Мидасу» и к работе и постараюсь начать жизнь сначала. За последнее время я искал новых путей, но теперь глаза мои уже не ослеплены, и я все ясно вижу снова. Она не для меня, хотя я никогда не перестану любить ее. К сожалению, я не умею скоро забывать, как многие другие. Тяжело не ждать ничего хорошего впереди. Ну, а ты как? Что ты собираешься делать?
— Не знаю. Теперь все равно, — темнота скрывала бледность ее лица, и слова звучали ровно. — Иду повидать Бронко Кида; он болен и послал за мною.
— Он не плохой человек, — сказал Рой. — Должно быть, он также собирается изменить образ жизни.
— Может быть, — сказала она, глядя вдаль. — Это зависит от многих обстоятельств.
Она помолчала, затем прибавила:
— Как жаль, что нельзя уничтожить прошлого, начать жизнь сначала и все забыть.
— С этим ничего не поделаешь. Не знаю, почему так устроено, но это так. Мы будем иногда видаться с тобой, не правда ли?
— Нет, мальчик, я не думаю.
— Я, кажется, понимаю. Пожалуй, так будет лучше, — прошептал он.
Он взял ее мягкие ручки в свою большую руку и поцеловал их:
— Желаю тебе счастья, милая, храбрая, маленькая Черри.
Она долго и неподвижно стояла на месте, пока он исчезал во мраке.
Рой все еще не взял себя в руки и поэтому бродил у берега, не желая участвовать в веселье и радости близких ему людей до тех пор, пока не станет уверен в себе. Его поджидали всюду радостные встречи; и никто не знал, что они неуместны, никто не мог понять его печального настроения.
На мокром песке не слышно было шума шагов, и он незаметно подошел вплотную к женщине, стоящей у самой воды, для него — единственной женщине на свете.
Если бы он видел ее, то непременно свернул бы в сторону города; но она узнала его высокую фигуру, окликнула его, и он подошел к ней, с трудом переводя дыхание.
Радость от неожиданной встречи была так сильна, что делала больно. Он двинулся к ней, потом остановился в нерешительности. Она заметила, что рука его перевязана, и в ней произошла быстрая перемена; она подошла к нему и притронулась ласковым движением к его перевязке.
— Это ничего, совсем пустяки, — сказал он, еле владея собою. — Когда вы уезжаете?
— Не знаю. Еще не скоро.
Он предполагал, что она уедет на следующий же день с дядей и тем, другим, чтобы быть вместе с ними в тяжелое для них время.
Она тепло и с увлечением заговорила:
— Вы поступили сегодня великодушно! Ах, как я рада и как горжусь вами!
— Мне приятно, что у вас последним останется обо мне такое впечатление. Я боялся, что вы будете вспоминать меня в виде дикого зверя, каким я был в то утро. Видите ли, я просто лишился рассудка тогда от ненависти и жажды мести, какие охватывают побежденного человека. У меня ничего не оставалось в жизни. Что за несчастный случай привел вас туда! Это было зверское зрелище, вы не можете понять его.
— Нет, ошибаетесь, я понимаю. Теперь мне все ясно. Я сама пережила и дикую злобу отчаяния, и ликование победы. Вы как-то говорили мне, что новая страна сделала из вас дикаря, и я смеялась над этим. Смеялась и тогда, когда вы сказали, что здесь я сама познаю истину, состоящую в том, что все мы одинаковы и движимы одними и теми же первобытными побуждениями. Теперь мне ясно, что вы были правы, а я была совсем глупой… Я многому вчера научилась.
— Я также многому научился, — ответил он. — Как я бы хотел еще многому научиться у вас!
— Я, я не думаю, чтобы я могла еще чему-нибудь вас научить, — неуверенно проговорила она.
Он сделал движение, как бы желая заговорить, но удержался и заставил себя отвести взгляд в сторону.
— Ну, что? — спросила она, искоса взглядывая на него.
— Я давно уже мечтаю быть достойным вас, мечтаю о том, чтобы вы узнали меня и с лучшей стороны. Но это ни к чему. Я рад, по крайней мере, что жизнь сложилась так, что мы понимаем друг друга. Благодаря вам я узнал самого себя; еще драгоценнее то, что я узнал вас. Когда вы покинете меня, то у меня, по крайней мере, останется это дивное воспоминание.
— Но я не собираюсь уезжать, — сказала она, — то есть, если…
Что-то особенное в ее голосе заставило его перевести на нее взгляд, устремленный на серебристую ленту, протянувшуюся по морю к луне.
У него перехватило дыхание, и он затрясся, как бы от страха.
— Если… что?..
— Если вы не захотите этого.
У него вновь перехватило дыхание, и он затрясся, как бы желая остановить ее; умоляющий голос его оборвался:
— Я не могу этого вынести.
— Разве вы не понимаете? Разве вы не хотите понять? — спросила она. — Я ждала здесь, собираясь с духом, чтобы идти к тебе, раз уж ты не хотел сам придти, мой дикарь.
Она подошла совсем близко к нему и подняла глаза, слегка улыбаясь, трепетная и радостная.
Луна светила ей прямо в глаза, преображая их в бездонные источники, полные любви и обещаний, тех обещаний, которые грезились ему в дивных снах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26