Морская соль и ветер лишь растрепали ее прическу, но не погасили тот сияющий блеск жизни, который ему так нравился в ней.
Сегодня Кайла выглядела иначе. Кто-то, видимо, служанка, сделал ей высокую прическу, уложив косы замысловатым узлом, открыв изумительную линию шеи. К досаде Роланда, вся эта красота скрывалась за полупрозрачной вуалью. Он не мог не вспомнить, как в последние дни леди Кайла ехала рядом с ним на лошади с распущенными волосами. Этот яркий, сверкающий на солнце шелковый шлейф спускался до самой талии и колыхался в такт лошадиным шагам.
Но сейчас его лесная колдунья стала настоящей леди. Или нет?
Роланд покинул свое место за стволом сосны и двинулся наперерез маленькому отряду.
Кайла заметила его первой, повернула в его сторону через поле, и он в то же мгновение увидел, что, несмотря на дорогую вуаль и все ухищрения служанки, она осталась прежней: загадочной лесной нимфой, какой он ее помнил. Казалось, именно здесь было ее место: в лесу, на лугу, среди цветов и деревьев, словно она прожила здесь всю жизнь.
– Милорд, – тихо произнесла она.
Она явно была чем-то взволнована, возможно, его появлением, но затем собралась и присела в реверансе – прямо тут, посреди луга, – стараясь не встречаться с ним взглядом как можно дольше. Вуаль, упав вперед от наклона головы, совсем закрыла ее лицо.
Разумеется, ему ничего не оставалось, как склониться перед ней, в свою очередь, в самом изысканном придворном поклоне, что вызвало смех и веселые возгласы детей, а также яркую краску смущения на щеках юной графини.
Роланд пошел рядом с Кайлой, примеряясь к ее шагу и заставив, таким образом, ее юного поклонника, не слишком довольного его появлением, перебежать на другую сторону. Он шел, заложив руки за спиной, улыбался, довольный этим чудесным днем, восхищенный своей очаровательной женой.
– Как вы спали сегодня? – спросил он, прерывая молчание, чтобы только заставить ее посмотреть на него.
Она так и не подняла глаз.
– Я… очень хорошо, благодарю вас. А вы?
– Очень хорошо, – солгал он. Заснул ли он вообще хоть на минутку, вот в чем вопрос. Ему казалось, что нет.
Несмотря на решение оставить ее в покое, позволить ей самой со временем прийти к естественной необходимости стать его женой, его возлюбленной, прошлой ночью он не выдержал и пришел в ее спальню. Собственно, это была его спальня, а теперь – их общая. Она спала так сладко в его постели. Одна рука покоилась поверх одеяла. Расслабленная, нежная, пальцы чуть согнуты на груди. И как странно, что именно эта рука, такая слабая, женская, изящная, с белой, полупрозрачной кожей, так четко выделяющейся на темном покрывале, не позволила ему уйти в эту ночь. Всего только рука – потому что это было все, о чем он позволил себе думать в ту минуту.
Он не собирался оставаться в спальне вместе с ней. Он хотел только проведать ее, убедиться, что все в порядке и у нее есть все, что нужно. Он собирался спать где-нибудь еще, правда, не совсем представляя, где именно, возможно, со своими воинами в большом зале. Или где-нибудь еще.
Но вместо этого он вдруг понял, что раздевается и ложится в постель рядом с ней, такой теплой, милой и мягкой… сущее искушение! Она спала в одной тонкой ночной рубашке, которая к тому же задралась на бедрах. Он подвинулся к ней ближе и почувствовал, как касаются его ног ее голые гладкие ноги.
Роланд задержал дыхание, но она не проснулась, даже когда он обнял ее за талию. Она только расслабленно прижалась спиной к его груди, удовлетворенно вздохнув во сне.
Кайла сладко спала, а он бесконечно долго смотрел на ночное небо, пока не погасли звезды и рассвет не пробрался в комнату, протянув к нему свои жемчужные пальцы. Он так и держал ее всю ночь, умирая от желания обладать ею и не смея пошевелиться.
Когда первый солнечный луч коснулся края окна, он заставил себя подняться и уйти.
Быть может, это был для него урок стойкости духа. Все, что Роланд помнил, это – что никогда еще он не проводил более изнурительной и восхитительной ночи.
Их компания тем временем зашла глубоко в лес, следуя по едва заметной узкой тропинке. Роланд подтолкнул Кайлу вперед, а сам шел следом, откровенно любуясь ею.
В глубине леса было более сыро и холодно, чем казалось на залитой солнцем опушке. А возможно, всему виной были появившиеся на небе облака, которые начали закрывать солнце. Так или иначе, но Кайла вдруг ощутила этот холод даже сквозь густую толщу листвы, среди теплых ароматов весны.
Никто не произнес ни слова. Возможно, тишина леса действовала на всех завораживающе, а может быть, они просто приближались к оленям и не хотели их пугать. Все, что Кайла сейчас слышала, это их шелестящие по старой листве шаги, легкие, пружинящие на толстой подстилке.
Прямо за спиной она слышала шаги Роланда.
В какой-то момент все изменилось. Идущие впереди замешкались, оглядываясь на нее. Они столпились на краю небольшой поляны и махали ей, приглашая подойти ближе. Когда Кайла подошла, они расступились, пропуская ее вперед. Затем дети мгновенно окружили ее плотным кольцом.
Полянка была совсем крошечной с высокой сочной травой, растущей под охраной колючих кустарников. В их тени лежали три оленя, самец и две самки. Еще один самец стоял неподалеку, на страже.
Элисия, стоящая рядом с Кайлой, взяла ее за руку.
– Кто там? – спросила девочка.
– Бэнкрофт, Бэлль, Сэмми и Элинор, – тихо ответила Марла.
– Вот она, Элинор, – произнесла Элисия громко, обращаясь к оленихе. – Я привела ее к тебе! – Она подтолкнула Кайлу, и та сделала несколько неуверенных шагов в сторону оленей.
Самец уже стоял, низко опустив голову, но одна из самок, легко поднявшись на ноги, не спеша направилась прямо к ним. Она была довольно крупной, почти достигала плеча Кайлы, и на ее спине были белые пятнышки, точно такие, как запомнила Кайла. Это, видимо, была та самая олениха.
Элисия протянула ей руку, и олениха ткнулась в нее носом. Кайле вдруг захотелось предложить ей свою руку. Элисия, почувствовав это, протянула руку Кайлы к носу оленя, а свою убрала. Нос оленихи был влажным, холодным. Кайла видела уголком глаза, что Роланд стоит чуть поодаль и внимательно наблюдает за ней. Олениха принялась лизать ей руку.
– Ей нравится твоя соленая кожа, – сказала Элисия.
Кайле было щекотно, она невольно улыбнулась и, подняв глаза, встретилась с взглядом Роланда.
Солнечный свет, просачивающийся сквозь густую листву, придал его глазам более темный оттенок, и Кайле на миг показалось, что она смотрит в глубину океана. Он не улыбался, но она ощущала его радость, которую, казалось, он хочет передать ей, она чувствовала жар и энергию его тела. Его рука потянулась к ней, но затем он, словно передумав, принялся гладить оленя, но по-прежнему не отрывал от нее взгляда, внимательно рассматривая ее лицо своими потемневшими, словно море в шторм, глазами.
И она не могла отвести от него глаз, захваченная в плен, попавшая в паутину его желания, которое она так явственно чувствовала. Он притягивал ее к себе, и уже не имело значения, хочет она этого или нет. Он уговаривал ее, подчинял своей воле, разжигая тот скрытый огонь внутри ее, который она не хотела или, вернее, не смела признать. Он заставил ее на миг забыть обо всем, и, погрузившись в пучину его взгляда, она словно во сне чувствовала, как сгущается воздух вокруг них, как собираются над головой грозовые облака, как все вокруг обещает дождь… И он заставил ее жаждать этого дождя – дающего свежесть и освобождение от этого невыносимого грозового напряжения, охватившего их обоих.
Кто-то толкнул Кайлу, одна из девочек пробежала мимо к другому оленю, и чары были разрушены. В воздухе и правда пахло грозой.
Она видела, как Роланд отвел взгляд, как вновь напряглись линии вокруг его сжавшегося рта.
Олениха покончила с ее рукой и занялась рукавом, который принялась с аппетитом жевать.
– Я кое-что принесла тебе, Элинор, – сказала Элисия и, порывшись в глубине своего платья, извлекла на свет красное яблоко.
Элинор мгновенно оставила рукав Кайлы и потянулась за лакомством.
Тем временем дети разбрелись по лужайке, они окружили оленей, гладили их, предлагали яблоки. Женщины стояли в стороне и молча наблюдали, так же, как и Харрик.
Роланд обошел Кайлу и, взяв за руку Элисию, повел ее к другим оленям. Его тут же окружили остальные дети, он присел на корточки, чтобы быть с ними на одном уровне, охотно разговаривал с ними, отвечал на самые невероятные вопросы, которые посыпались на него градом.
Кайла чуть отошла и наблюдала со стороны за совершенно невероятной картиной, которая, видимо, была здесь довольно обычной. Разве могла она когда-нибудь подумать, что знаменитый, внушающий всем страх лорд Стрэтмор, этот Цербер, ищейка короля, может вот так запросто играть с детьми и животными, словно какой-нибудь нежный паж. И ведь ни одна душа здесь не выказывала страха перед ним. Дети забирались на его плечи и скатывались по нему, как по горке, олени совершенно спокойно позволяли ему гладить их. Элисия стояла между его коленей и о чем-то оживленно с ним болтала, а он кивал, и смеялся, и протягивал другим детям яблоки из своей сумки, чтобы те могли покормить животных.
Все любили его. Это было совершенно очевидно! Все жители острова – и не только, вспомнила она его солдат, – все любили и уважали его, к ней же относились с вежливой настороженностью. И это различие было ей очень неприятно. Но неужели они ничего о нем не знали? Не слышали о том, что он делал на службе у короля? На что он был способен? Ведь он был безжалостным убийцей, орудием мщения в руках короля, его карающим мечом, лишенным души…
Но кто же тогда был этот мягкий, добрый человек, так любящий детей и животных? Кайла знала, что ни тех, ни других обмануть невозможно, они бы сразу почувствовали фальшь. Кто он – этот человек, греющийся в лучах всеобщего обожания?
По какой-то необъяснимой причине в Кайле вдруг проснулся гнев. Они просто не имеют права так любить его! Он не заслуживает любви, он заслуживает лишь страха и ненависти. Так неужели они этого не видят? Как они могут так обманываться в нем?
Что ж, тогда она будет его ненавидеть. Она знала, что ей есть за что его ненавидеть, может быть, у нее даже больше причин, чем у кого бы то ни было. И она будет ненавидеть его каждый день на протяжении всей своей жизни, она заставит его почувствовать на своей шкуре всю ее боль, причиной которой он стал.
Но не успела она так подумать, как гнев, внезапно вспыхнувший в ней, так же внезапно куда-то испарился. Той ненависти, которую она старалась в себе вызвать, на самом деле никогда не существовало. И никогда уже не будет. Потому что она давно поняла, как много всего соединилось в этом человеке, который сейчас на ее глазах так самозабвенно играл с детьми. Она видела, какой противоречивой, сложной натурой он был. Казалось, что он часто противоречил самому себе, вступая сам с собой в разногласия. Да, он был охотником за людьми, но и спасителем; убийцей, но и защитником. Что ж, правда никогда не бывает слишком простой.
И Кайла знала, что она никогда не сможет с чистым сердцем сказать, показывая на него пальцем: «Этот человек – злодей».
А затем в ее мозгу раздался ехидный голос, сводящий на нет все эти высокоморальные рассуждения, и прошептал то, что больше всего беспокоило ее сейчас. Имей он самое черное сердце на свете, едва ли это повлияло бы на ее влечение к нему. Ее телу не было дела до его моральных устоев. Ее влекло к нему как к мужчине. Святые небеса! Она жаждала оказаться в его объятиях, она мечтала о его ласках!
Небо тем временем все больше приобретало свинцовый оттенок, в воздухе все сильнее пахло дождем. Поднялся ветер, он налетел порывами, взметнув ее юбки, заставив вуаль Кайлы метаться и танцевать вокруг ее головы и плеч.
– Элинор была ее матерью, – раздался тихий голос позади нее.
Кайла повернула голову и увидела Марлу, которая неслышно подошла к ней, трава заглушала шаги.
В голове Кайлы мгновенно сложились кусочки головоломки, одним из которых стала и эта фраза.
– Элинор была матерью Элисии, – повторила она. В этом был смысл.
– Да. Элинор, сестра вашего мужа.
Неудивительно, что Сина и Харрик так странно отреагировали на слова Элисии сегодня утром. Марла встретила ее взгляд, затем снова перевела глаза на детей. Кайла проследила за ее взглядом.
– Так, значит, она сама так назвала оленя?
– Да. В свое время это нас очень тревожило. Олени были молодыми, но Элисия не собиралась давать им всем имена. Только этой. Сразу, как только олененок родился семь месяцев назад, Элисия настояла на том, чтобы прийти сюда, и дала ей имя. При этом она упорно отклоняла все остальные предложения.
Элисия по-прежнему стояла возле Роланда, сидящего перед ней на корточках. Она о чем-то говорила ему, подняв лицо, словно глядя на верхушки деревьев, а он внимательно и даже как-то задумчиво ее слушал, кивал и иногда что-то отвечал.
– Он мне как брат, – сказала Марла, кивнув головой в сторону Роланда. – Я помогала растить их обоих. Мэдок, Сина и я. Их отец был всегда слишком занят, чтобы заниматься детьми. Такой деловой человек, знаете ли, был Харольд Стрэтмор. Всегда очень занят, особенно после того, как умерла его жена. Роланду было всего девять лет, когда это случилось, а Элинор только исполнился год. Лихорадка забрала Рейчел. – Марла опустила глаза. – Так просто отнять у человека жизнь.
Кайла нахмурилась.
– А где тогда был Харрик?
– Харрик – побочный сын старого графа, случайный ребенок, оставшийся ему после славных дней, проведенных рядом с королем Вильгельмом. Он вырос в монастыре на материке. На наш остров он приехал всего несколько лет назад по настоянию Роланда. Предполагалось, что он всего лишь навестит нас здесь. Но он остался.
Харрик громко рассмеялся, издав при этом глубокий, мычащий звук, заставивший всех животных повернуть в его сторону уши. Некоторые дети попытались повторить этот звук.
– Вы видите перед собой остатки когда-то славного рода, миледи, – произнесла беззаботно Марла. – Одинокий граф, бастард и слепой ребенок. Долгое время все думали, что на этом все и закончится.
Она повернулась к Кайле, ее глаза загадочно блеснули.
– Конечно, теперь, с вашим приездом, все изменится.
– Что случилось с Элинор? – Кайла услышала, как вопрос слетел с ее губ, но сама не поверила в то, что задала его. Что-то внутри ее говорило, что она в действительности не хочет знать об Элинор, пропавшей сестре, матери слепой девочки. О женщине, чья дочь назвала в память о ней своего любимого оленя.
Марла пристально посмотрела на нее, словно изучая, пока обдумывала свой ответ. Видно, решала, достойна ли она доверия, подумала Кайла. Это несколько обескураживало, так как Кайла не представляла, каким будет это суждение. Но, должно быть, она все-таки не выдержала экзамен, так как Марла просто пожала плечами и сказала:
– Она умерла.
А затем направилась к детям, оставив Кайлу одну.
Элинор, олениха, смотрела на нее своими огромными черными глазами, пока ее со всех сторон гладили маленькие ручки детей. Дикое, хотя и с человеческим именем, животное на удивление стойко сносило прикосновения людей. Ее глаза, большие, влажные, бесконечно глубокие, смотрели на Кайлу, не отрываясь. Девушке вдруг показалось, хотя она и понимала, что это невозможно, будто олениха действительно ее знает, что она смотрит не просто на нее, Кайлу, а заглядывает прямо ей в душу и при этом что-то видит, что-то понимает. У Кайлы даже голова закружилась от ощущения возникшей вдруг между ними связи.
Одна из женщин на миг загородила оленя от Кайлы, и когда она снова увидела Элинор, та уже отвернулась к детям, и это снова было всего лишь красивое, грациозное животное.
Кайла услышала шум дождя раньше, чем на нее капнула первая капля. Этот звук пришел сверху, капли зашелестели по листьям в кронах деревьев, разлетаясь во все стороны. Брызги попали ей на нос, затем на щеку, и вот уже на земле образовалась мозаика из сухих и мокрых участков, которых становилось все больше и больше…
Прежде чем она успела понять, что начался дождь, он уже превратился в сплошной ливень, заливая их с ног до головы. Дети визжали и смеялись, олени подскочили и легко унеслись в глубину леса в поисках укрытия. Харрик, Роланд и женщины попытались собрать визжащих от восторга и бегающих вокруг них детей.
Прямо над ними сверкнула молния, и сразу же раздался оглушительный гром. Кайла зажмурилась и споткнулась. Потоки воды мгновенно промочили насквозь ее одежду и волосы. Мокрые юбки стали сразу тяжелыми, вуаль облепила лицо и плечи, вызвав неприятное ощущение, отчего по телу побежали мурашки. Снова и снова сверкала молния и гремел гром, и каждый удар внезапно налетевшей бури казался яростным посланием с небес и звучал в ее ушах грозным предзнаменованием.
Кайле показалось, что они оказались прямо в сердце урагана, ослепленные, одинокие, беспомощные перед яростью разбушевавшейся стихии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34