Почти полностью поглощенный своими собственными страстными чувствами, Соколиный Охотник обнял Мэгги за плечи и прижал к себе.– Теперь боль стихла? – прошептал он, нежно проведя своим языком по ее нижней губе.– Боль в моих грудях? – прошептала она в ответ. – Или где-нибудь еще? Соколиный Охотник, мне так больно быть рядом с тобой и не иметь возможности полностью отдаться тебе. Сначала я должна окрепнуть. Затем… затем…– Затем я отведу тебя в рай, – прошептал он хрипло, еще крепче прижимая ее к себе. Его рот устремился к ее губам, зная теперь всю полноту ее любви к нему.Его нежные чувства к ней исходили из самых глубин его души. Он прикасался ртом к ее губам, стремясь языком раскрыть ее рот, а когда кончик ее языка коснулся его, все тело индейца буквально затрепетало. Они стонали и впивались друг в друга, не замечая, что кто-то вошел в вигвам, наблюдая за ними.Тихий Голос стояла молча, сжав кулаки. Лицо ее было мрачно и выражало муку, но она все же вызывающе смотрела на Соколиного Охотника и Мэгги.Не в силах стоять и смотреть, как мужчина, которого она любит, страстно целует другую, Тихий Голос выбежала из вигвама. Она поклялась, что найдет способ отравить жизнь белой женщине. Тихий Голос поняла, почему Соколиный Охотник передал белого ребенка на вскармливание Многодетной Жене: это приблизит его к ребенку и к белой женщине.– Почему я не поняла этого раньше? – злилась на себя Тихий Голос. – Я даже помогла. Я забрала ребенка у белой женщины и сразу же отнесла его к груди женщины из моей деревни!Тихий Голос вошла в дом Многодетной Жены и увидела, как белый ребенок с удовольствием сосет наполненную молоком медного цвета грудь Многодетной Жены, а ее собственный ребенок одновременно сосет другую грудь. Она сердито смотрела на то, как пальчики белого ребенка довольно трогали грудь, из которой он получал свое питание. Теперь Тихий Голос жалела, что не отнесла ребенка в лес, где никто не смог бы его найти, вместо того, чтобы принести его к женщине, которая даже сейчас кормит его своим полезным молоком!– Ты пришла посмотреть на белого ребенка? – сказала Многодетная Жена, направив взгляд своих темных глаз на Тихий Голос. – Почему ты так хмуришься? Это очень красивый ребенок. Женщина, родившая ребенка, тоже красива. Скоро она выйдет замуж за нашего вождя.Многодетная Жена замолчала.– А, так вот почему ты хмуришься, не так ли? – сказала она. – Ты надеялась, что однажды тебе все же удастся завоевать нашего вождя…Тихий Голос развернулась и выбежала прочь, не желая, чтобы кто-нибудь заглядывал в ее сердце. Она постарается расстроить свадьбу мужчины, которого она любила, с незваной белой гостьей. Она уходила прочь, прокручивая в голове различные хитрости для того, чтобы их разлучить.
Фрэнк натянул поводья и остановил свою лошадь. Он безучастно смотрел на сгоревший торговый пост.– Проклятье, – чертыхнулся он. – Ему теперь придется ехать дальше – к торговому посту по землям резервации шошоне индейцев и арапахо.Он не сгорал от желания вступить на индейскую территорию. Каждый знал, что договоры о жительстве индейцев в тех местах были подписаны кровью – индейской кровью. Он боялся, что слишком многие желали бы пролить кровь белого человека, если им будет предоставлен хоть малейший повод.Он должен тщательно следить за тем, чтобы не дать им такого повода, думал Фрэнк, подгоняя коня поводьями и продолжая свой путь вперед. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Два дня спустя
Дни и часы едва тянулись для Мэгги в ожидании того момента, когда ей наконец отдадут ее ребенка навсегда, и она сможет кормить его собственной грудью. Хотя Соколиный Охотник приносил ей малышку каждый день между кормлениями, чтобы она могла ее подержать на руках и побаловать, было очень тяжело отдавать ее в чужие руки.Сегодня Мэгги съела обед с большим аппетитом. Соколиный Охотник предложил ей еще одну миску похлебки, улыбнувшись, глядя на нее: он открыл в ней столько очарования и солнечного света. Никогда он не видел такой радостной улыбки, такого сияния на ее лице. В глазах Мэгги было не только страстное желание и нетерпение, но и умиротворенность, исходящая из самых ее глубин.Он знал причину и чувствовал себя немного виноватым в том, что заставил Мэгги лишиться на время ребенка. Но это был единственный путь к тому, чтобы соединить их будущее, как если бы Соколиный Охотник, Мэгги, ребенок и арапахо были одним человеком, имели одно дыхание и одно сердцебиение.Глаза Мэгги плясали, она улыбалась и кивала головой, говоря, что все еще голодна. Скоро она будет со своей дочуркой навсегда. Хотя Соколиный Охотник звал малютку Небесные Глаза, Мэгги дала ей имя Мария Элизабет. Она не часто произносила это имя вслух, поскольку Соколиный Охотник был непреклонен в том, что если ребенок должен воспитываться как арапахо, то ее должны знать под именем, принятым у индейцев.Она не спорила по этому вопросу, зная, что для нее девочка всегда будет Марией Элизабет.– Ты счастлива, что с сегодняшнего дня круглосуточно будешь выполнять материнские обязанности? – сказал Соколиный Охотник, добавляя в ее миску густую похлебку.– Да, а почему бы и нет? – ответила Мэгги, разглаживая красивое, расшитое бисером платье.– Два долгих дня, Соколиный Охотник. Ты должен оценить мое терпение. Мне никогда особенно не приходилось быть терпеливой. Мой отец меня страшно баловал.– То же самое будет делать и этот мужчина, который скоро станет твоим мужем, – сказал Соколиный Охотник, протягивая ей миску.– Прежде чем мы пойдем за ребенком, есть что-то, что ты должна знать, – сказал Соколиный Охотник осторожным голосом.Внезапная серьезность Соколиного Охотника заставила Мэгги взглянуть на него настороженно.– Что такое? – спросила она напряженным голосом. Она оставила миску, несмотря на то, что похлебка в ней была съедена лишь наполовину. – Что ты должен мне сказать?Она повернулась к Соколиному Охотнику, умоляя его своими большими серыми глазами.– Это касается ребенка? – осторожно спросила она. – С ней было все хорошо вчера, Соколиный Охотник. С ней что-то случилось с тех пор, когда я ее в последний раз видела, и мне не сказали?– Небесные Глаза полная, здоровая и красивая, – сказал Соколиный Охотник, взяв ее руки и поднеся их к своей обнаженной груди. – Небесные Глаза должна пройти через ритуал, прежде чем ее можно будет тебе вернуть. Это будет сделано сегодня утром в присутствии многих. Ты и я будем там.– Какого… рода ритуал? – побледнев, задыхаясь, спросила Мэгги. Она попыталась высвободить свои руки, по Соколиный Охотник крепко прижимал их к себе, его темные глаза искали в ее глазах понимания.– Это традиция моего народа, против которой ты можешь бороться, однако должна принять, чтобы доказать, что ты добровольно соглашаешься, чтобы твой ребенок жил жизнью арапахо, а не белого человека, – мягко сказал Соколиный Охотник. – Я могу видеть, что ты напугана. Просто выслушай с открытым сердцем то, что я тебе объясню. Затем, возможно, ты сможешь согласиться с тем, что сегодня должны сделать с твоей дочерью.– Ну же, – сказала Мэгги, ее охватил ужас и даже засосало под ложечкой. – Скажи мне…– Сегодня твоей дочери должны проколоть уши, – осторожно сказал Соколиный Охотник, наблюдая за ее реакцией, ожидая ее.– Ее уши должны быть… проколоты? – запинаясь, произнесла Мэгги еще больше побледнев. – Нет, я не разрешу этого!– У всех детей арапахо уши проколоты, – сказал он, отпустив одно из ее запястий, чтобы указать на маленькую дырочку в своем правом ухе, а затем в левом. – Это было сделано, когда я был в возрасте нескольких недель. Это же должно быть сделано и твоему ребенку.– Нет, – сказала Мэгги тихим и умоляющим голосом. – Не разрешай этого делать. Это будет больно.– Прокалывание ушей детям в младенческом возрасте заставляет детей хорошо расти и становиться мужчинами и женщинами, – сказал Соколиный Охотник, притянув ее к своей груди. – Да, ребенок почувствует некоторую боль. Но это хорошо. Говорится, что чем больше ребенок кричит во время операции, тем лучше он будет расти. Крик означает, что неприятности и боль уже преодолены и, следовательно, ребенок вырастет сильным взрослым человеком.– Это обычай арапахо, а не мой, – упрямо произнесла Мэгги.– Твой ребенок становится арапахо, следовательно, она будет исполнять все обычаи народа Соколиного Охотника, – сказал он решительно.Он приблизил к ней свои губы.– Доверься этому мужчине, который всем своим существом тебя любит, – прошептал он, касаясь ее губ.Когда он сильно и страстно ее поцеловал, Мэгги почувствовала, как все ее протесты исчезли, и дикая страсть снова зовет за собой. Она со стоном прижималась к его губам и обхватила руками его шею, желая ради своей любви к этому мужчине познать все, что казалось ей столь чуждыми.В дальнейшем, она знала, ее ребенку будет лучше, если она полностью будет принята арапахо. Она верила, что Соколиный Охотник даст этому ребенку прекрасное, полное любви будущее.Она знала, что он не сделает ничего, что могло бы принести ей вреда.Когда Соколиный Охотник отпустил ее и накинул ей на плечи покрывало, она встала рядом с ним. Без дальнейших споров она вышла с ним из вигвама, заметив толпу, собравшуюся вокруг дома Многодетной Жены. Когда она подошла поближе, то увидела, что низ вигвама закручен вверх, что давало возможность людям видеть происходящее внутри, быть свидетелями ритуала.Холодный пот выступил у Мэгги на лбу. Она задавала себе вопрос, как будет выполнено прокалывание, и сразу же закрывала глаза, представляя себе, что ее ребенок уже кричит от боли.Кто-то начал бить в барабан, извлекая из него равномерные ритмичные звуки, что побудило Мэгги открыть глаза. Она устремила свой взгляд на пожилого мужчину, который стоял как раз с внешней стороны входа в вигвам Многодетной Жены. Он стоял перед барабаном, глядя на него, но больше в него не бил. Вместо этого он рассказывал о войнах тихим голосом, сопровождая свой рассказ жестами рук. При упоминании о каждом значительном деянии, он резко ударял в барабан два или четыре раза и женщины в толпе кричали «Ни-и-и!»Соколиный Охотник взял Мэгги за локоть и подвел ее близко к человеку с барабаном.– Старого воина, которого ты видишь за барабаном, называют прокалывателем. Он сегодня будет прокалывать уши твоей дочери, – тихим голосом сказал Соколиный Охотник, наклонившись поближе к Мэгги. – За свое деяние этот воин получит лучшего коня Соколиного Охотника.Мэгги быстро подняла на него свои глаза и открыла рот от изумления.– Ты отдашь Пронто этому мужчине? – наконец сумела она произнести.Соколиный Охотник кивнул головой.– Я сделаю это с гордостью, – сказал он улыбаясь.– Ради тебя я отдам своего жеребца. Ради тебя и твоего ребенка – ребенка, который скоро станет и моим.Мэгги была потрясена этим благородным и щедрым жестом Соколиного Охотника. Ей не могло прийти в голову, что он может отказаться от своего коня ради кого-нибудь или чего-нибудь. В их отношениях просматривалось что-то мистическое. И сейчас конь будет принадлежать воину-старику, который, кажется, теперь даже не в состоянии забраться в седло, не то, что скакать верхом.– Что я могу сказать? – прошептала Мэгги, нежно прикоснувшись к его щеке.– Не говори ничего, – прошептал в ответ Соколиный Охотник, взяв ее руку и опустив ее вниз. Он еще пока не хотел, чтобы женщина, которую он любит, публично перед всеми его людьми демонстрировала свое обожание. – Просто прими и доверься. Это все, что Соколиный Охотник просит от тебя сегодня и во все последующие дни.Мэгги прислонилась к нему еще теснее, чтобы их бедра чувствовали друг друга.– Я доверяю тебе, – прошептала она. – И, о Боже, как я тебя люблю!Глаза Соколиного Охотника засветились от счастья, когда он услышал ее слова, и сердце его запело.Тем временем старик-воин закончил свое повествование и вошел внутрь вигвама. Все в Мэгги напряглось, она с дрожью последовала за Соколиным Охотником в помещение, ярко освещенное гудящим пламенем в очаге.Ее глаза в беспокойстве разыскивали своего ребенка и потеплели, когда она увидела ее, уютно лежащую в подбитом мехом мешочке из оленьей кожи, привязанном к краям колыбели. Она с любовью смотрела на свою малышку, желая подойти к ней и избавить ее от предстоящего ритуала.Она утешала себя тем, что после того, как все будет закончено, ребенок окажется в ее любящих руках. Если понадобится, если ее малышка будет плакать и после ритуала, она будет убаюкивать ее всю ночь.Прежде, чем она успела сообразить, что происходит, Соколиный Охотник отошел от Мэгги. Она заметила его отсутствие лишь тогда, когда увидела, как он склоняется над ребенком и берет ее из колыбельки. Когда пожилой воин подошел к ребенку с нагретым швейным шилом, Мэгги понадобилось все ее самообладание для того, чтобы не выхватить малышку из рук Соколиного Охотника и не убежать с ней.Но, помня о заверении Соколиного Охотника, что она может на него положиться, и зная, что это необходимо, если она собирается соединить свою жизнь и жизнь своего ребенка с любимым, Мэгги сжала свои пальцы в кулаки и стала смотреть на шило над ее ребенком. Пожилой воин заговорил.– Шило символизирует копье, – мрачно сказал он. – Проколотое отверстие – эта рана, капающая кровь, – представляет собой ушные украшения.Без колебаний он проколол первое ухо, чем вызвал громкий плач ребенка.Мэгги сделала над собой усилие, чтобы вспомнить слова Соколиного Охотника – чем больше ребенок кричит во время операции, тем это считается лучше, ибо плач означает, что неприятности и боль уже преодолены и, следовательно, ее ребенок вырастет здоровым взрослым человеком.Второе ухо было проколото в сопровождении еще более громкого плача, а затем в дырочки были вставлены смазанные прутики, чтобы ранки оставались открытыми и не пришлось бы повторять процесс прокалывания.Мэгги была удивлена, когда Соколиный Охотник быстро подошел к ней и положил ей на руки плачущую девочку.– Теперь она твоя навсегда, – сказал Соколиный Охотник, глядя, как Мэгги крепко обнимает и нежно разговаривает со своей дочерью, что быстро успокоило плач ребенка. Девочка теперь находилась там, где ей и положено было быть: в руках матери.Мэгги с любовью посмотрела на Соколиного Охотника, изо всех сил стараясь вспомнить, как сказать спасибо на языке арапахо. Когда она заговорила, то слово вспомнилось само собой, как по волшебству.– Хахоу, – прошептала она. – О, спасибо, спасибо.Соколиный Охотник кивнул, затем проводил Мэгги из вигвама и через толпу.Тихий Голос наблюдала, злясь и испытывая душевную боль, так как знала, что ритуал прокалывания ушей приблизил ребенка к Соколиному Охотнику. Это переполняло ее злобой и ревностью, однако, она не могла действовать, повинуясь своим чувствам.Но она будет действовать, и скоро! ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Мэгги чувствовала себя на седьмом небе от счастья, потому что с ней, наконец, была ее малышка. Она вошла в вигвам Соколиного Охотника, не в состоянии отвести глаз от своей красивой дочери. Мария Элизабет больше не плакала. Казалось, боль смыла слезы, которые она пролила во время ритуала.– Иди и посиди с Небесными Глазами возле огня, – сказал Соколиный Охотник, ведя Мэгги под локоть к мягким подушкам из меха.– Ты настаиваешь на том, чтобы мы звали ее Небесные Глаза? – спросила Мэгги, отведя свой взгляд, встретившись с его глазами. Она не хотела говорить Соколиному Охотнику, что имя Небесные Глаза всегда будет ей напоминать о цвете глаз дочери, которые в свою очередь всегда будут ей напоминать о ее отце!– Так лучше. Так же, как было лучше для нее покормиться от груди женщины арапахо, – сказал Соколиный Охотник. – Ребенок не был бы никогда принят, если бы он не был вскормлен индейским молоком. Она будет еще легче принята с именем арапахо.Он помог ей сесть на подушки из меха и покрывал, затем сам сел рядом с ней.– Соколиный Охотник принял такое решение, потому что он любит тебя, – сказал он нежно. – А не для того, чтобы сделать тебе назло.Мэгги ласково улыбнулась Соколиному Охотнику.– Я думаю, что я знаю это, – прошептала она и устроилась поудобнее. – И я не буду больше задавать вопросов по поводу имени моей дочери.Она вытянула свои ноги и положила на них свою малышку. После того, как Мэгги развернула одеяльце, в которое девочка была завернута, она медленно подвигала своими ножками. Теперь, когда Мэгги возвратили Небесные Глаза, она с гордостью начала ее изучать, как будто впервые. Ее дочь казалась сейчас очень любознательной: ее синие глаза были широко раскрыты и изучающе смотрели на мать.– Такие крошечные губки и, посмотри – маленький вздернутый носик, – шептала Мэгги, отворачивая последний уголок одеяла.Ее руки осторожно касались нежных ручек и ножек дочери. Легонько приподняв одну из ее ножек, Мэгги пришла в умиление от того, какая она маленькая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Фрэнк натянул поводья и остановил свою лошадь. Он безучастно смотрел на сгоревший торговый пост.– Проклятье, – чертыхнулся он. – Ему теперь придется ехать дальше – к торговому посту по землям резервации шошоне индейцев и арапахо.Он не сгорал от желания вступить на индейскую территорию. Каждый знал, что договоры о жительстве индейцев в тех местах были подписаны кровью – индейской кровью. Он боялся, что слишком многие желали бы пролить кровь белого человека, если им будет предоставлен хоть малейший повод.Он должен тщательно следить за тем, чтобы не дать им такого повода, думал Фрэнк, подгоняя коня поводьями и продолжая свой путь вперед. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Два дня спустя
Дни и часы едва тянулись для Мэгги в ожидании того момента, когда ей наконец отдадут ее ребенка навсегда, и она сможет кормить его собственной грудью. Хотя Соколиный Охотник приносил ей малышку каждый день между кормлениями, чтобы она могла ее подержать на руках и побаловать, было очень тяжело отдавать ее в чужие руки.Сегодня Мэгги съела обед с большим аппетитом. Соколиный Охотник предложил ей еще одну миску похлебки, улыбнувшись, глядя на нее: он открыл в ней столько очарования и солнечного света. Никогда он не видел такой радостной улыбки, такого сияния на ее лице. В глазах Мэгги было не только страстное желание и нетерпение, но и умиротворенность, исходящая из самых ее глубин.Он знал причину и чувствовал себя немного виноватым в том, что заставил Мэгги лишиться на время ребенка. Но это был единственный путь к тому, чтобы соединить их будущее, как если бы Соколиный Охотник, Мэгги, ребенок и арапахо были одним человеком, имели одно дыхание и одно сердцебиение.Глаза Мэгги плясали, она улыбалась и кивала головой, говоря, что все еще голодна. Скоро она будет со своей дочуркой навсегда. Хотя Соколиный Охотник звал малютку Небесные Глаза, Мэгги дала ей имя Мария Элизабет. Она не часто произносила это имя вслух, поскольку Соколиный Охотник был непреклонен в том, что если ребенок должен воспитываться как арапахо, то ее должны знать под именем, принятым у индейцев.Она не спорила по этому вопросу, зная, что для нее девочка всегда будет Марией Элизабет.– Ты счастлива, что с сегодняшнего дня круглосуточно будешь выполнять материнские обязанности? – сказал Соколиный Охотник, добавляя в ее миску густую похлебку.– Да, а почему бы и нет? – ответила Мэгги, разглаживая красивое, расшитое бисером платье.– Два долгих дня, Соколиный Охотник. Ты должен оценить мое терпение. Мне никогда особенно не приходилось быть терпеливой. Мой отец меня страшно баловал.– То же самое будет делать и этот мужчина, который скоро станет твоим мужем, – сказал Соколиный Охотник, протягивая ей миску.– Прежде чем мы пойдем за ребенком, есть что-то, что ты должна знать, – сказал Соколиный Охотник осторожным голосом.Внезапная серьезность Соколиного Охотника заставила Мэгги взглянуть на него настороженно.– Что такое? – спросила она напряженным голосом. Она оставила миску, несмотря на то, что похлебка в ней была съедена лишь наполовину. – Что ты должен мне сказать?Она повернулась к Соколиному Охотнику, умоляя его своими большими серыми глазами.– Это касается ребенка? – осторожно спросила она. – С ней было все хорошо вчера, Соколиный Охотник. С ней что-то случилось с тех пор, когда я ее в последний раз видела, и мне не сказали?– Небесные Глаза полная, здоровая и красивая, – сказал Соколиный Охотник, взяв ее руки и поднеся их к своей обнаженной груди. – Небесные Глаза должна пройти через ритуал, прежде чем ее можно будет тебе вернуть. Это будет сделано сегодня утром в присутствии многих. Ты и я будем там.– Какого… рода ритуал? – побледнев, задыхаясь, спросила Мэгги. Она попыталась высвободить свои руки, по Соколиный Охотник крепко прижимал их к себе, его темные глаза искали в ее глазах понимания.– Это традиция моего народа, против которой ты можешь бороться, однако должна принять, чтобы доказать, что ты добровольно соглашаешься, чтобы твой ребенок жил жизнью арапахо, а не белого человека, – мягко сказал Соколиный Охотник. – Я могу видеть, что ты напугана. Просто выслушай с открытым сердцем то, что я тебе объясню. Затем, возможно, ты сможешь согласиться с тем, что сегодня должны сделать с твоей дочерью.– Ну же, – сказала Мэгги, ее охватил ужас и даже засосало под ложечкой. – Скажи мне…– Сегодня твоей дочери должны проколоть уши, – осторожно сказал Соколиный Охотник, наблюдая за ее реакцией, ожидая ее.– Ее уши должны быть… проколоты? – запинаясь, произнесла Мэгги еще больше побледнев. – Нет, я не разрешу этого!– У всех детей арапахо уши проколоты, – сказал он, отпустив одно из ее запястий, чтобы указать на маленькую дырочку в своем правом ухе, а затем в левом. – Это было сделано, когда я был в возрасте нескольких недель. Это же должно быть сделано и твоему ребенку.– Нет, – сказала Мэгги тихим и умоляющим голосом. – Не разрешай этого делать. Это будет больно.– Прокалывание ушей детям в младенческом возрасте заставляет детей хорошо расти и становиться мужчинами и женщинами, – сказал Соколиный Охотник, притянув ее к своей груди. – Да, ребенок почувствует некоторую боль. Но это хорошо. Говорится, что чем больше ребенок кричит во время операции, тем лучше он будет расти. Крик означает, что неприятности и боль уже преодолены и, следовательно, ребенок вырастет сильным взрослым человеком.– Это обычай арапахо, а не мой, – упрямо произнесла Мэгги.– Твой ребенок становится арапахо, следовательно, она будет исполнять все обычаи народа Соколиного Охотника, – сказал он решительно.Он приблизил к ней свои губы.– Доверься этому мужчине, который всем своим существом тебя любит, – прошептал он, касаясь ее губ.Когда он сильно и страстно ее поцеловал, Мэгги почувствовала, как все ее протесты исчезли, и дикая страсть снова зовет за собой. Она со стоном прижималась к его губам и обхватила руками его шею, желая ради своей любви к этому мужчине познать все, что казалось ей столь чуждыми.В дальнейшем, она знала, ее ребенку будет лучше, если она полностью будет принята арапахо. Она верила, что Соколиный Охотник даст этому ребенку прекрасное, полное любви будущее.Она знала, что он не сделает ничего, что могло бы принести ей вреда.Когда Соколиный Охотник отпустил ее и накинул ей на плечи покрывало, она встала рядом с ним. Без дальнейших споров она вышла с ним из вигвама, заметив толпу, собравшуюся вокруг дома Многодетной Жены. Когда она подошла поближе, то увидела, что низ вигвама закручен вверх, что давало возможность людям видеть происходящее внутри, быть свидетелями ритуала.Холодный пот выступил у Мэгги на лбу. Она задавала себе вопрос, как будет выполнено прокалывание, и сразу же закрывала глаза, представляя себе, что ее ребенок уже кричит от боли.Кто-то начал бить в барабан, извлекая из него равномерные ритмичные звуки, что побудило Мэгги открыть глаза. Она устремила свой взгляд на пожилого мужчину, который стоял как раз с внешней стороны входа в вигвам Многодетной Жены. Он стоял перед барабаном, глядя на него, но больше в него не бил. Вместо этого он рассказывал о войнах тихим голосом, сопровождая свой рассказ жестами рук. При упоминании о каждом значительном деянии, он резко ударял в барабан два или четыре раза и женщины в толпе кричали «Ни-и-и!»Соколиный Охотник взял Мэгги за локоть и подвел ее близко к человеку с барабаном.– Старого воина, которого ты видишь за барабаном, называют прокалывателем. Он сегодня будет прокалывать уши твоей дочери, – тихим голосом сказал Соколиный Охотник, наклонившись поближе к Мэгги. – За свое деяние этот воин получит лучшего коня Соколиного Охотника.Мэгги быстро подняла на него свои глаза и открыла рот от изумления.– Ты отдашь Пронто этому мужчине? – наконец сумела она произнести.Соколиный Охотник кивнул головой.– Я сделаю это с гордостью, – сказал он улыбаясь.– Ради тебя я отдам своего жеребца. Ради тебя и твоего ребенка – ребенка, который скоро станет и моим.Мэгги была потрясена этим благородным и щедрым жестом Соколиного Охотника. Ей не могло прийти в голову, что он может отказаться от своего коня ради кого-нибудь или чего-нибудь. В их отношениях просматривалось что-то мистическое. И сейчас конь будет принадлежать воину-старику, который, кажется, теперь даже не в состоянии забраться в седло, не то, что скакать верхом.– Что я могу сказать? – прошептала Мэгги, нежно прикоснувшись к его щеке.– Не говори ничего, – прошептал в ответ Соколиный Охотник, взяв ее руку и опустив ее вниз. Он еще пока не хотел, чтобы женщина, которую он любит, публично перед всеми его людьми демонстрировала свое обожание. – Просто прими и доверься. Это все, что Соколиный Охотник просит от тебя сегодня и во все последующие дни.Мэгги прислонилась к нему еще теснее, чтобы их бедра чувствовали друг друга.– Я доверяю тебе, – прошептала она. – И, о Боже, как я тебя люблю!Глаза Соколиного Охотника засветились от счастья, когда он услышал ее слова, и сердце его запело.Тем временем старик-воин закончил свое повествование и вошел внутрь вигвама. Все в Мэгги напряглось, она с дрожью последовала за Соколиным Охотником в помещение, ярко освещенное гудящим пламенем в очаге.Ее глаза в беспокойстве разыскивали своего ребенка и потеплели, когда она увидела ее, уютно лежащую в подбитом мехом мешочке из оленьей кожи, привязанном к краям колыбели. Она с любовью смотрела на свою малышку, желая подойти к ней и избавить ее от предстоящего ритуала.Она утешала себя тем, что после того, как все будет закончено, ребенок окажется в ее любящих руках. Если понадобится, если ее малышка будет плакать и после ритуала, она будет убаюкивать ее всю ночь.Прежде, чем она успела сообразить, что происходит, Соколиный Охотник отошел от Мэгги. Она заметила его отсутствие лишь тогда, когда увидела, как он склоняется над ребенком и берет ее из колыбельки. Когда пожилой воин подошел к ребенку с нагретым швейным шилом, Мэгги понадобилось все ее самообладание для того, чтобы не выхватить малышку из рук Соколиного Охотника и не убежать с ней.Но, помня о заверении Соколиного Охотника, что она может на него положиться, и зная, что это необходимо, если она собирается соединить свою жизнь и жизнь своего ребенка с любимым, Мэгги сжала свои пальцы в кулаки и стала смотреть на шило над ее ребенком. Пожилой воин заговорил.– Шило символизирует копье, – мрачно сказал он. – Проколотое отверстие – эта рана, капающая кровь, – представляет собой ушные украшения.Без колебаний он проколол первое ухо, чем вызвал громкий плач ребенка.Мэгги сделала над собой усилие, чтобы вспомнить слова Соколиного Охотника – чем больше ребенок кричит во время операции, тем это считается лучше, ибо плач означает, что неприятности и боль уже преодолены и, следовательно, ее ребенок вырастет здоровым взрослым человеком.Второе ухо было проколото в сопровождении еще более громкого плача, а затем в дырочки были вставлены смазанные прутики, чтобы ранки оставались открытыми и не пришлось бы повторять процесс прокалывания.Мэгги была удивлена, когда Соколиный Охотник быстро подошел к ней и положил ей на руки плачущую девочку.– Теперь она твоя навсегда, – сказал Соколиный Охотник, глядя, как Мэгги крепко обнимает и нежно разговаривает со своей дочерью, что быстро успокоило плач ребенка. Девочка теперь находилась там, где ей и положено было быть: в руках матери.Мэгги с любовью посмотрела на Соколиного Охотника, изо всех сил стараясь вспомнить, как сказать спасибо на языке арапахо. Когда она заговорила, то слово вспомнилось само собой, как по волшебству.– Хахоу, – прошептала она. – О, спасибо, спасибо.Соколиный Охотник кивнул, затем проводил Мэгги из вигвама и через толпу.Тихий Голос наблюдала, злясь и испытывая душевную боль, так как знала, что ритуал прокалывания ушей приблизил ребенка к Соколиному Охотнику. Это переполняло ее злобой и ревностью, однако, она не могла действовать, повинуясь своим чувствам.Но она будет действовать, и скоро! ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Мэгги чувствовала себя на седьмом небе от счастья, потому что с ней, наконец, была ее малышка. Она вошла в вигвам Соколиного Охотника, не в состоянии отвести глаз от своей красивой дочери. Мария Элизабет больше не плакала. Казалось, боль смыла слезы, которые она пролила во время ритуала.– Иди и посиди с Небесными Глазами возле огня, – сказал Соколиный Охотник, ведя Мэгги под локоть к мягким подушкам из меха.– Ты настаиваешь на том, чтобы мы звали ее Небесные Глаза? – спросила Мэгги, отведя свой взгляд, встретившись с его глазами. Она не хотела говорить Соколиному Охотнику, что имя Небесные Глаза всегда будет ей напоминать о цвете глаз дочери, которые в свою очередь всегда будут ей напоминать о ее отце!– Так лучше. Так же, как было лучше для нее покормиться от груди женщины арапахо, – сказал Соколиный Охотник. – Ребенок не был бы никогда принят, если бы он не был вскормлен индейским молоком. Она будет еще легче принята с именем арапахо.Он помог ей сесть на подушки из меха и покрывал, затем сам сел рядом с ней.– Соколиный Охотник принял такое решение, потому что он любит тебя, – сказал он нежно. – А не для того, чтобы сделать тебе назло.Мэгги ласково улыбнулась Соколиному Охотнику.– Я думаю, что я знаю это, – прошептала она и устроилась поудобнее. – И я не буду больше задавать вопросов по поводу имени моей дочери.Она вытянула свои ноги и положила на них свою малышку. После того, как Мэгги развернула одеяльце, в которое девочка была завернута, она медленно подвигала своими ножками. Теперь, когда Мэгги возвратили Небесные Глаза, она с гордостью начала ее изучать, как будто впервые. Ее дочь казалась сейчас очень любознательной: ее синие глаза были широко раскрыты и изучающе смотрели на мать.– Такие крошечные губки и, посмотри – маленький вздернутый носик, – шептала Мэгги, отворачивая последний уголок одеяла.Ее руки осторожно касались нежных ручек и ножек дочери. Легонько приподняв одну из ее ножек, Мэгги пришла в умиление от того, какая она маленькая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35