Чтобы услужить вам, он на это согласится, хотя будет страшно смущен. Потом он обратится ко мне за советом. Пока я буду рассматривать вещи, он, возможно, расскажет мне что-нибудь, представляющее интерес.
— До чего же умно, — с легким сарказмом заметила Лейла. — И как расчетливо.
— На что я действительно рассчитываю — это на расположение к вам лорда Эйвори.
— И на его зависимость от вашей неизменной мудрости, — парировала Лейла.
— Полагаю, что вы ревнуете, — улыбнулся Эсмонд. — Вы хотите, чтобы я проводил время только с вами и ни с кем другим.
— Умно, расчетливо и самоуверенно.
— Сами виноваты. Если бы вы послали за мной раньше, вы бы так сильно по мне не соскучились.
— Однако вы сразу же примчались. Может быть, вы соскучились по мне?
— Да, — тихо ответил Эсмонд. — Очень.
— Потому что вам нужна моя помощь. Признайтесь. Вы не узнали бы про булавку, если бы я о ней вам не рассказала.
Исмал вздохнул. Потом встал с софы и опустился на колени возле скамеечки. Лейла напряглась.
Эсмонд наклонился ниже, упиваясь свежим ароматом ее волос, смешанным с терпким запахом жасмина, мирта и запахом ее тела. Он уже не мог быть ни мудрым, ни благородным. Он перестал бороться с собой с того самого момента, как Лейла, глядя на него своими карими глазами, начала на него наступление своим дерзким извинением. Без всяких усилий и хитростей она сломила его сопротивление. Сейчас самым главным было сломить ее.
— Вы мне нужны. Я признаюсь. Лейла посмотрела поверх его головы.
— Я послала за вами, чтобы мы обсудили расследование. Чтобы передать вам информацию. И все.
Эсмонд молчал. Он лишь сосредоточил всю свою волю на том, что ему было нужно.
Наступило долгое, напряженное молчание. Потом его голова опустилась чуть ниже, и Лейла почувствовала дыхание Эсмонда у себя над ухом.
«Не надо…» — подумала она, но не могла выговорить эти слова, а лишь почувствовала, как у нее перехватило дыхание.
Исмал коснулся носом ее щеки и потерся, словно кошка. «Пожалуйста, не надо», — мысленно молила Лейла, борясь с желанием поднять руку и погладить его по волосам и шее.
Она приготовила весь свой арсенал, чтобы отразить нападение, но это не было нападением. Его запах, исходящее от него тепло и это дразнящее прикосновение к ее коже околдовали Лейлу и обратили ее же оружие против нее.
По взгляду Эсмонда она поняла, что он заметил, какая в ней происходит борьба, и выжидает. Он не шевелился. Казалось, что он не дышит, но Лейла чувствовала, как давление на нее растет.
Это была борьба — его воли против ее воли. Но его воля оказалась более мощной — давящей, мужской, беспощадной. Лейла напряглась, но это было бесполезно. Она родилась слабой. Грех был у нее в крови.
Эсмонд был красивым и сильным, и Лейла хотела его.
Его губы коснулись ее щеки, обещая нежность. И это обещание будто открыло внутри ее пустоту, которую она успешно скрывала даже от себя. До этого момента.
Лейла непроизвольно подняла руку, чтобы схватить Эсмонда за рукав, как будто его сильное тело было спасательным кругом в бескрайнем море ее одиночества.
И тогда он подхватил ее, будто она и на самом деле тонула, и, подняв со скамеечки, заключил в свои объятия.
Когда его губы коснулись ее рта, это не было наказанием, как в тот первый раз. Это была какая-то нежная, чувственная игра, словно он понял, как она одинока. Никакой страсти, только тепло, непринужденность, истома.
Весь мир вокруг нее затих и успокоился. В прошлый раз Лейла прикоснулась к огню — мгновенному, обжигающему и пугающему, и это быстро привело ее в чувство. На этот раз все было по-другому. Сейчас ей хотелось больше тепла и она крепче прижалась к Эсмонду, чтобы испытать тяжесть его тела, чтобы он сломил ее. «Еще, еще. Возьми меня!»
А он все играл ее губами, проникал языком в бархатистую темноту ее рта, словно в мире не было ничего другого, словно этот глубокий неспешный поцелуй может длиться вечно. Лейла сгорала от желания, а Эсмонду, казалось, ничего не было нужно, кроме этого поцелуя.
Кроме, может быть, того, чтобы заставить ее умолять, предостерег ее голос, тихо прозвучавший где-то в подсознании.
И тогда Лейла поняла, что он делает. Эсмонд вел ее сознательно. Он все еще баюкал ее в своих объятиях, словно ребенка, но в это время каким-то образом успел опустить ее на ковер и она прильнула к нему, уже пылая огнем. Он разжигал этот огонь маленькими, еле ощутимыми движениями, а она ничего не замечала до тех пор, пока ее не стало лихорадить от вожделения.
Фрэнсис предупреждал ее… Наслаждение… это яд. Да, так оно и есть.
И оно опьяняет, как опиум, говорил он.
Лейла вырвалась из объятий и с трудом заставила себя сесть.
Эсмонд тоже сел и посмотрел на нее невинным взглядом.
— Вы сделали это… нарочно?
— Конечно. Не думаете же вы, что я поцеловал вас случайно.
— Я не это имею в виду. Вы хотели, чтобы я потеряла способность думать.
— Естественно, — со сводящим с ума спокойствием сказал Эсмонд. — Я очень сомневаюсь, что вы стали бы заниматься со мной любовью, если бы вы могли рассуждать здраво.
— Любовью?
— А что же еще?
— Вы не этого хотели. — Напомнив себе, что под словом «любовь» обычно подразумевают прелюбодеяние, Лейла встала, хотя ноги ее почти не слушались. — Вы хотели что-то… доказать. Преподать мне урок.
— Не представляю, чему бы я мог вас научить? Вы были замужем десять лет. Можно предположить, что вы знаете, как занимаются любовью. Во всяком случае, вы знаете толк в любовных играх.
И Эсмонд посмотрел на нее с почти мальчишеской обезоруживающей улыбкой. Но в его взгляде Лейла не увидела озорства. Это был чистой воды обман.
— Куда мне до вас, — съязвила она.
— Что верно, то верно.
Он легко поднялся. Лейла же чувствовала себя слабой и неуклюжей, и у нее по-прежнему подгибались колени.
— Все же воля у вас несгибаемая, — признался Эсмонд. — Вас трудно сломить. Пришлось много поработать — и всего за один невинный поцелуй. С вами было легче, когда вы сердились, но тогда я тоже сердился, а в таком состоянии думать не возможно. В следующий раз мне, возможно, придется вас рассердить, но так, чтобы самому остаться спокойным.
Лейла посмотрела на него с недоумением. Этот дьявол не только планирует свой следующий маневр, у него хватает наглости предупредить о своих намерениях!
— Никакого следующего раза не будет, — холодно возразила Лейла. Но ее сердце не переставало колотиться. Что она будет делать, если он начнет настаивать? Как она сможет его остановить? Как она вообще могла допустить то, что он с ней сделал?
— И первого-то раза не должно было быть, — поспешно добавила Лейла и отошла к камину. — Это непрофессионально. И вы не считаетесь с моими желаниями. На тот случай, если я не дала ясно понять — а я уверена, что сделала это — я не собираюсь иметь любовной связи ни с вами, ни с кем-либо другим, Короче говоря, мой ответ — «нет», а не «может быть» или «когда-нибудь». НЕТ.
— Понял. Сопротивление будет большим.
— Будет категорический отказ, черт бы вас побрал!
— Ах да, я именно это имел в виду. Мой английский не всегда так точен, как хотелось бы, но понимаю я все.
Лейла и не сомневалась, что Эсмонд все хорошо понимает.
— Рада это слышать. А теперь, когда мы пришли к согласию и я рассказала вам все, что знала о Шербурне, полагаю, вам пора уходить.
— Да, так будет лучше. Вы дали мне много пищи для ума. — Эсмонд оглядел ее с головы до ног, так что у Лейлы по всему телу побежали мурашки.
— Да. Шербурн. Булавка для галстука. Вам придется установить, принадлежала ли она Фрэнсису.
— У Эйвори наверняка есть ответ на этот вопрос. Я устрою так, чтобы он приехал к вам дня через три. Будет выглядеть странно, если он приедет раньше. Вам это подходит?
— В настоящее время мой календарь встреч не перегружен.
— А у меня запланированы встречи на завтрашний вечер и на следующий, когда я буду обедать с его величеством. Вряд ли я смогу вырваться от него до рассвета, особенно если у него будет настроение поболтать. Во всяком случае, я полагаю, что вы предпочли бы, чтобы я не появлялся у вас до тех пор, пока у нас не найдется повода для встречи. Я имею в виду наше расследование.
— Спокойной ночи, — кивнула Лейла и принялась поправлять складки на юбке, чтобы не подавать Эсмонду руки.
Он поклонился:
— До свидания, мадам. Приятных вам снов.
Лорд Эйвори явился к мадам через три дня. И как предсказывал Исмал, маркиз сразу же после этого приехал к нему. После короткого обсуждения Нику приказали принести из кареты вещи Боумонта. И сейчас маркиз был занят тем, что расставлял на столе в библиотеке привезенные им вещи из коллекции Боумонта.
— Хорошо, что мадам их не выбросила, — сказал Исмал, рассматривая наручные часы. — Коллекция довольно ценная: в основном все предметы старины, причем весьма искусно сделанные.
Лорд Эйвори, казалось, его не слушал. В явном замешательстве он смотрел на пустую табакерку.
— Чего-то не хватает? — спросил Исмал. Маркиз удивленно поднял голову.
— Иногда я думаю, что вы умеете читать мысли.
— Я просто увидел выражение вашего лица. Сначала вы как будто чего-то искали, а потом пришли в недоумение.
— Все это не важно. Ее могли потерять. Я имею в виду булавку. Она была такая вульгарная.
— Бог с ней. За то, что осталось, мы выручим неплохие деньги. Я думаю сейчас, когда у мадам нет заказов, они ей пригодятся.
«На что она вообще живет? — подумал Исмал, неожиданно почувствовав себя виноватым. — Надо будет выяснить ее финансовое положение».
А заодно и Фрэнсиса Боумонта. Он жил на проценты от доходов дома «Двадцать восемь», который Исмал уничтожил. Если Боумонт приехал в Англию с небольшими деньгами, он наверняка занялся бы своим любимым делом — шантажом, и ему понадобилась бы не одна жертва чтобы иметь средства на свои дорогостоящие удовольствия.
— Я надеюсь, что миссис Боумонт никогда не видела этих вещей, — сказал Эйвори. Взяв в руки «Философию будуара», он пролистал книгу и нахмурился. — Да, лучше бы она это не видела. Я не знал» куда глаза девать, когда она все это мне вынесла. Надо же, из всех писателей Боумонт выбрал маркиза де Сада. — Эйвори захлопнул книгу и взял другую. — Ну конечно, Жюстина. Я и не знал, что Фрэнсис был таким грязным лицемером. И все это время — целых два года — я не имел ни малейшего представления о том, на что он был способен. Интересно, кто-нибудь догадывался?
— Вы имеете в виду его связи с мужчинами? Думаю, немногие. Полагаю, что это был один из немногих случаев, когда Боумонт проявлял осторожность.
— Но вы-то знали. Значит, могли знать и другие. В этом случае все наверняка подозревали и меня. Я же бывал с ним повсюду. Вы-то уж во всяком случае об этом думали.
— Я считаю, что это не имеет отношения к нашей дружбе. Я заметил, что в последнее время вас не интересуют ни мужчины, ни женщины. Кроме одной молодой особы, с которой я не имел счастья быть знакомым.
Маркиз перестал ходить по комнате.
— Это Петиция Вудли, младшая сестра леди Кэррол, — уточнил Эсмонд. — Она явно вас интересует: когда упоминается ее имя, вы настораживаетесь.
— Я не… то есть как вы?.. Я и не знал, что это так заметно. — Эйвори покраснел. — Вы, как всегда, правы. Но ничего из этого не получится. Меня считают неподходящим женихом, и это еще мягко сказано. Как только я проявил интерес к Летиции, они тут же отослали ее к тетке в Дорсет. Впрочем, чему тут удивляться, — добавил Эйвори с горечью в голосе. — Леди Кэррол презирала Фрэнсиса, а я действительно был его закадычным другом. И как бы вызывающе она себя ни вела, она защищает свою сестру.
— Наверное, так оно и есть, раз она отправила сестру в Дорсет, когда вы проявили к ней интерес.
— Уверяю вас, я ничего такого не сделал. Я очень уважаю мисс Вудли. Но надежды нет никакой, я это знаю. И Фрэнсис виноват в этом лишь отчасти. А может, и вовсе не виноват. Я не гожусь… в общем, об этом не может быть и речи. — Эйвори сник. — Извините меня.
— У сердца свои законы, — подбодрил Дэвида Исмал. — Если бы оно следовало тому, что люди считают разумным, его никогда нельзя было бы разбить. И оно никогда бы не болело.
— Если бы я был разумным два года назад… но я не был. Я встретился с Боумонтом вскоре после того, как потерял близкого друга. Он… он застрелился.
Бормоча слова сочувствия, Исмал мысленно сопоставлял факты: два года назад… самоубийство… в Париже, ведь Эйвори был знаком с Боумонтом до его переезда в Лондон. В Париже каждый год было много самоубийств. Но один молодой человек, совладелец «Двадцать восемь», застрелился потому, что украли какие-то важные правительственные документы, бывшие у него на хранении. Украли из-за Боумонта.
Поэтому Исмал не был удивлен, услышав рассказ Эйвори о том, как неожиданно и трагически оборвалась карьера многообещающего молодого дипломата, и даже назвал его имя: Эдмунд Карстерс.
— Мы были друзьями со школьных лет, — продолжал Эйвори. — Я не очень легко схожусь с людьми, но если начинаю дружить, то крепко привязываюсь к человеку. Меня потрясла смерть Эдмунда. Я стал пить. В одном месте, где мы часто бывали с Эдмундом, я познакомился с Фрэнсисом.
Маркиз взял в руки табакерку, и его губы скривила презрительная улыбка.
— Отец предупреждал, что Фрэнсис утянет меня вниз по тропе греха. Но я охотно проводил с ним время. И притвориться, что в моем пьянстве виноваты Боумонт или мое горе, было бы неверным. Но что сделано, то сделано. Иногда мне кажется, что это был кто-то другой, а вовсе не я. Я и теперь не знаю, какой я на самом деле и чего я хочу. Было бы несправедливо жениться на ком-либо, особенно… — Голос Дэвида дрогнул. — Тем более на особе, о которой я очень высокого мнения.
Да он просто влюблен, это же ясно как божий день! Исмала удивило, как взволнованно Эйвори говорил о Петиции. Обычно маркиз держал себя в руках, а сейчас он был чуть ли не на грани слез.
— Я согласен с вами, что было бы несправедливо привязать к себе молодую девушку, если вы не уверены в себе.
— Хорошо, что ее увезли в Дорсет. Когда она была в Лондоне, было трудно… оставаться благоразумным. Возможна, это просто юношеское увлечение, и не стоит относиться к нему слишком серьезно. Но если бы леди Кэррол была чуточку менее враждебной, я бы начал ухаживать и тем самым совершил бы непростительную ошибку.
— Я не знал, что она вас недолюбливает. Эйвори скорчил гримасу.
— Я узнал об этом только в прошлом декабре, на балу. Я совершил ошибку, дважды пригласив на танец мисс Вудли. Леди Кэррол отвела меня в сторону и пригрозила, что отхлещет меня кнутом, если я когда-нибудь еще подойду к ее сестре. И она это сделает, поверьте мне. Леди Кэррол больше похожа на своего отца, чем ее братья. Это она руководит семьей. Так или иначе, она решила увезти сестру на тот случай, если я буду настолько глуп и не послушаюсь ее.
Однако Исмал был уверен, что леди Кэррол поступила так не только по этой причине. Должна была быть другая, более веская причина, чем просто неприемлемый поклонник. И у Эйвори должна была быть веская причина отказаться от девушки, хотя он был по уши в нее влюблен. Прошло больше двух месяцев, как ее увезли, а он все еще чувствует себя несчастным.
— Не могут же молодую девушку запереть в деревне навечно, — сказал Исмал. — Сомневаюсь, что леди Кэррол хочет сделать из нее старую деву. А в глухой деревушке мисс Вудли вряд ли сможет познакомиться с приличным женихом.
— Нет, думаю, она вернется к началу сезона. И наверняка выйдет замуж еще до конца года. Я был не единственным, кто… восхищался ею. Она красива, умна, а когда смеется…
Оглядев расставленные на столе предметы, маркиз сказал:
— Я думаю, табакерками мог бы заинтересоваться лорд Линглэй. У него довольно большая коллекция. Я даже уверен, что они вызовут у него восторг.
— Хорошее предложение.
Маркиз посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке.
— Становится поздно. Вам пора переодеваться. Не каждый день его величество приглашает на обед. Вы же не хотите опоздать.
— Нет, я должен поспеть к торжественному выходу его величества. А вы, друг мой, обедаете с Селлоуби?
— И с дюжиной других джентльменов — вы это имеете в виду? Нет, я проведу тихий вечер дома, за книгой.
Эйвори выглядел спокойным, его голос стал ровным, но глаза были печальны. Он вернется в пустой дом и будет думать о своей потерянной любви — или о чем-то другом, что его мучает, подумал Исмал. И все покажется ему еще более мрачным и безнадежным. Спасти Дэвида было бы благим делом. Уже не говоря о том, что чем спокойнее он будет, тем больше будет склонен доверять Исмалу свои секреты.
— Так оставайтесь у меня, — предложил Исмал. — Ник не может со мной поехать, а если он будет занят приготовлением обеда — а он наверняка захочет блеснуть своими кулинарными способностями, — меньше шансов, что он выкинет что-нибудь такое…
— Остаться здесь? Пока вас нет? Нет, я не хочу навязываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— До чего же умно, — с легким сарказмом заметила Лейла. — И как расчетливо.
— На что я действительно рассчитываю — это на расположение к вам лорда Эйвори.
— И на его зависимость от вашей неизменной мудрости, — парировала Лейла.
— Полагаю, что вы ревнуете, — улыбнулся Эсмонд. — Вы хотите, чтобы я проводил время только с вами и ни с кем другим.
— Умно, расчетливо и самоуверенно.
— Сами виноваты. Если бы вы послали за мной раньше, вы бы так сильно по мне не соскучились.
— Однако вы сразу же примчались. Может быть, вы соскучились по мне?
— Да, — тихо ответил Эсмонд. — Очень.
— Потому что вам нужна моя помощь. Признайтесь. Вы не узнали бы про булавку, если бы я о ней вам не рассказала.
Исмал вздохнул. Потом встал с софы и опустился на колени возле скамеечки. Лейла напряглась.
Эсмонд наклонился ниже, упиваясь свежим ароматом ее волос, смешанным с терпким запахом жасмина, мирта и запахом ее тела. Он уже не мог быть ни мудрым, ни благородным. Он перестал бороться с собой с того самого момента, как Лейла, глядя на него своими карими глазами, начала на него наступление своим дерзким извинением. Без всяких усилий и хитростей она сломила его сопротивление. Сейчас самым главным было сломить ее.
— Вы мне нужны. Я признаюсь. Лейла посмотрела поверх его головы.
— Я послала за вами, чтобы мы обсудили расследование. Чтобы передать вам информацию. И все.
Эсмонд молчал. Он лишь сосредоточил всю свою волю на том, что ему было нужно.
Наступило долгое, напряженное молчание. Потом его голова опустилась чуть ниже, и Лейла почувствовала дыхание Эсмонда у себя над ухом.
«Не надо…» — подумала она, но не могла выговорить эти слова, а лишь почувствовала, как у нее перехватило дыхание.
Исмал коснулся носом ее щеки и потерся, словно кошка. «Пожалуйста, не надо», — мысленно молила Лейла, борясь с желанием поднять руку и погладить его по волосам и шее.
Она приготовила весь свой арсенал, чтобы отразить нападение, но это не было нападением. Его запах, исходящее от него тепло и это дразнящее прикосновение к ее коже околдовали Лейлу и обратили ее же оружие против нее.
По взгляду Эсмонда она поняла, что он заметил, какая в ней происходит борьба, и выжидает. Он не шевелился. Казалось, что он не дышит, но Лейла чувствовала, как давление на нее растет.
Это была борьба — его воли против ее воли. Но его воля оказалась более мощной — давящей, мужской, беспощадной. Лейла напряглась, но это было бесполезно. Она родилась слабой. Грех был у нее в крови.
Эсмонд был красивым и сильным, и Лейла хотела его.
Его губы коснулись ее щеки, обещая нежность. И это обещание будто открыло внутри ее пустоту, которую она успешно скрывала даже от себя. До этого момента.
Лейла непроизвольно подняла руку, чтобы схватить Эсмонда за рукав, как будто его сильное тело было спасательным кругом в бескрайнем море ее одиночества.
И тогда он подхватил ее, будто она и на самом деле тонула, и, подняв со скамеечки, заключил в свои объятия.
Когда его губы коснулись ее рта, это не было наказанием, как в тот первый раз. Это была какая-то нежная, чувственная игра, словно он понял, как она одинока. Никакой страсти, только тепло, непринужденность, истома.
Весь мир вокруг нее затих и успокоился. В прошлый раз Лейла прикоснулась к огню — мгновенному, обжигающему и пугающему, и это быстро привело ее в чувство. На этот раз все было по-другому. Сейчас ей хотелось больше тепла и она крепче прижалась к Эсмонду, чтобы испытать тяжесть его тела, чтобы он сломил ее. «Еще, еще. Возьми меня!»
А он все играл ее губами, проникал языком в бархатистую темноту ее рта, словно в мире не было ничего другого, словно этот глубокий неспешный поцелуй может длиться вечно. Лейла сгорала от желания, а Эсмонду, казалось, ничего не было нужно, кроме этого поцелуя.
Кроме, может быть, того, чтобы заставить ее умолять, предостерег ее голос, тихо прозвучавший где-то в подсознании.
И тогда Лейла поняла, что он делает. Эсмонд вел ее сознательно. Он все еще баюкал ее в своих объятиях, словно ребенка, но в это время каким-то образом успел опустить ее на ковер и она прильнула к нему, уже пылая огнем. Он разжигал этот огонь маленькими, еле ощутимыми движениями, а она ничего не замечала до тех пор, пока ее не стало лихорадить от вожделения.
Фрэнсис предупреждал ее… Наслаждение… это яд. Да, так оно и есть.
И оно опьяняет, как опиум, говорил он.
Лейла вырвалась из объятий и с трудом заставила себя сесть.
Эсмонд тоже сел и посмотрел на нее невинным взглядом.
— Вы сделали это… нарочно?
— Конечно. Не думаете же вы, что я поцеловал вас случайно.
— Я не это имею в виду. Вы хотели, чтобы я потеряла способность думать.
— Естественно, — со сводящим с ума спокойствием сказал Эсмонд. — Я очень сомневаюсь, что вы стали бы заниматься со мной любовью, если бы вы могли рассуждать здраво.
— Любовью?
— А что же еще?
— Вы не этого хотели. — Напомнив себе, что под словом «любовь» обычно подразумевают прелюбодеяние, Лейла встала, хотя ноги ее почти не слушались. — Вы хотели что-то… доказать. Преподать мне урок.
— Не представляю, чему бы я мог вас научить? Вы были замужем десять лет. Можно предположить, что вы знаете, как занимаются любовью. Во всяком случае, вы знаете толк в любовных играх.
И Эсмонд посмотрел на нее с почти мальчишеской обезоруживающей улыбкой. Но в его взгляде Лейла не увидела озорства. Это был чистой воды обман.
— Куда мне до вас, — съязвила она.
— Что верно, то верно.
Он легко поднялся. Лейла же чувствовала себя слабой и неуклюжей, и у нее по-прежнему подгибались колени.
— Все же воля у вас несгибаемая, — признался Эсмонд. — Вас трудно сломить. Пришлось много поработать — и всего за один невинный поцелуй. С вами было легче, когда вы сердились, но тогда я тоже сердился, а в таком состоянии думать не возможно. В следующий раз мне, возможно, придется вас рассердить, но так, чтобы самому остаться спокойным.
Лейла посмотрела на него с недоумением. Этот дьявол не только планирует свой следующий маневр, у него хватает наглости предупредить о своих намерениях!
— Никакого следующего раза не будет, — холодно возразила Лейла. Но ее сердце не переставало колотиться. Что она будет делать, если он начнет настаивать? Как она сможет его остановить? Как она вообще могла допустить то, что он с ней сделал?
— И первого-то раза не должно было быть, — поспешно добавила Лейла и отошла к камину. — Это непрофессионально. И вы не считаетесь с моими желаниями. На тот случай, если я не дала ясно понять — а я уверена, что сделала это — я не собираюсь иметь любовной связи ни с вами, ни с кем-либо другим, Короче говоря, мой ответ — «нет», а не «может быть» или «когда-нибудь». НЕТ.
— Понял. Сопротивление будет большим.
— Будет категорический отказ, черт бы вас побрал!
— Ах да, я именно это имел в виду. Мой английский не всегда так точен, как хотелось бы, но понимаю я все.
Лейла и не сомневалась, что Эсмонд все хорошо понимает.
— Рада это слышать. А теперь, когда мы пришли к согласию и я рассказала вам все, что знала о Шербурне, полагаю, вам пора уходить.
— Да, так будет лучше. Вы дали мне много пищи для ума. — Эсмонд оглядел ее с головы до ног, так что у Лейлы по всему телу побежали мурашки.
— Да. Шербурн. Булавка для галстука. Вам придется установить, принадлежала ли она Фрэнсису.
— У Эйвори наверняка есть ответ на этот вопрос. Я устрою так, чтобы он приехал к вам дня через три. Будет выглядеть странно, если он приедет раньше. Вам это подходит?
— В настоящее время мой календарь встреч не перегружен.
— А у меня запланированы встречи на завтрашний вечер и на следующий, когда я буду обедать с его величеством. Вряд ли я смогу вырваться от него до рассвета, особенно если у него будет настроение поболтать. Во всяком случае, я полагаю, что вы предпочли бы, чтобы я не появлялся у вас до тех пор, пока у нас не найдется повода для встречи. Я имею в виду наше расследование.
— Спокойной ночи, — кивнула Лейла и принялась поправлять складки на юбке, чтобы не подавать Эсмонду руки.
Он поклонился:
— До свидания, мадам. Приятных вам снов.
Лорд Эйвори явился к мадам через три дня. И как предсказывал Исмал, маркиз сразу же после этого приехал к нему. После короткого обсуждения Нику приказали принести из кареты вещи Боумонта. И сейчас маркиз был занят тем, что расставлял на столе в библиотеке привезенные им вещи из коллекции Боумонта.
— Хорошо, что мадам их не выбросила, — сказал Исмал, рассматривая наручные часы. — Коллекция довольно ценная: в основном все предметы старины, причем весьма искусно сделанные.
Лорд Эйвори, казалось, его не слушал. В явном замешательстве он смотрел на пустую табакерку.
— Чего-то не хватает? — спросил Исмал. Маркиз удивленно поднял голову.
— Иногда я думаю, что вы умеете читать мысли.
— Я просто увидел выражение вашего лица. Сначала вы как будто чего-то искали, а потом пришли в недоумение.
— Все это не важно. Ее могли потерять. Я имею в виду булавку. Она была такая вульгарная.
— Бог с ней. За то, что осталось, мы выручим неплохие деньги. Я думаю сейчас, когда у мадам нет заказов, они ей пригодятся.
«На что она вообще живет? — подумал Исмал, неожиданно почувствовав себя виноватым. — Надо будет выяснить ее финансовое положение».
А заодно и Фрэнсиса Боумонта. Он жил на проценты от доходов дома «Двадцать восемь», который Исмал уничтожил. Если Боумонт приехал в Англию с небольшими деньгами, он наверняка занялся бы своим любимым делом — шантажом, и ему понадобилась бы не одна жертва чтобы иметь средства на свои дорогостоящие удовольствия.
— Я надеюсь, что миссис Боумонт никогда не видела этих вещей, — сказал Эйвори. Взяв в руки «Философию будуара», он пролистал книгу и нахмурился. — Да, лучше бы она это не видела. Я не знал» куда глаза девать, когда она все это мне вынесла. Надо же, из всех писателей Боумонт выбрал маркиза де Сада. — Эйвори захлопнул книгу и взял другую. — Ну конечно, Жюстина. Я и не знал, что Фрэнсис был таким грязным лицемером. И все это время — целых два года — я не имел ни малейшего представления о том, на что он был способен. Интересно, кто-нибудь догадывался?
— Вы имеете в виду его связи с мужчинами? Думаю, немногие. Полагаю, что это был один из немногих случаев, когда Боумонт проявлял осторожность.
— Но вы-то знали. Значит, могли знать и другие. В этом случае все наверняка подозревали и меня. Я же бывал с ним повсюду. Вы-то уж во всяком случае об этом думали.
— Я считаю, что это не имеет отношения к нашей дружбе. Я заметил, что в последнее время вас не интересуют ни мужчины, ни женщины. Кроме одной молодой особы, с которой я не имел счастья быть знакомым.
Маркиз перестал ходить по комнате.
— Это Петиция Вудли, младшая сестра леди Кэррол, — уточнил Эсмонд. — Она явно вас интересует: когда упоминается ее имя, вы настораживаетесь.
— Я не… то есть как вы?.. Я и не знал, что это так заметно. — Эйвори покраснел. — Вы, как всегда, правы. Но ничего из этого не получится. Меня считают неподходящим женихом, и это еще мягко сказано. Как только я проявил интерес к Летиции, они тут же отослали ее к тетке в Дорсет. Впрочем, чему тут удивляться, — добавил Эйвори с горечью в голосе. — Леди Кэррол презирала Фрэнсиса, а я действительно был его закадычным другом. И как бы вызывающе она себя ни вела, она защищает свою сестру.
— Наверное, так оно и есть, раз она отправила сестру в Дорсет, когда вы проявили к ней интерес.
— Уверяю вас, я ничего такого не сделал. Я очень уважаю мисс Вудли. Но надежды нет никакой, я это знаю. И Фрэнсис виноват в этом лишь отчасти. А может, и вовсе не виноват. Я не гожусь… в общем, об этом не может быть и речи. — Эйвори сник. — Извините меня.
— У сердца свои законы, — подбодрил Дэвида Исмал. — Если бы оно следовало тому, что люди считают разумным, его никогда нельзя было бы разбить. И оно никогда бы не болело.
— Если бы я был разумным два года назад… но я не был. Я встретился с Боумонтом вскоре после того, как потерял близкого друга. Он… он застрелился.
Бормоча слова сочувствия, Исмал мысленно сопоставлял факты: два года назад… самоубийство… в Париже, ведь Эйвори был знаком с Боумонтом до его переезда в Лондон. В Париже каждый год было много самоубийств. Но один молодой человек, совладелец «Двадцать восемь», застрелился потому, что украли какие-то важные правительственные документы, бывшие у него на хранении. Украли из-за Боумонта.
Поэтому Исмал не был удивлен, услышав рассказ Эйвори о том, как неожиданно и трагически оборвалась карьера многообещающего молодого дипломата, и даже назвал его имя: Эдмунд Карстерс.
— Мы были друзьями со школьных лет, — продолжал Эйвори. — Я не очень легко схожусь с людьми, но если начинаю дружить, то крепко привязываюсь к человеку. Меня потрясла смерть Эдмунда. Я стал пить. В одном месте, где мы часто бывали с Эдмундом, я познакомился с Фрэнсисом.
Маркиз взял в руки табакерку, и его губы скривила презрительная улыбка.
— Отец предупреждал, что Фрэнсис утянет меня вниз по тропе греха. Но я охотно проводил с ним время. И притвориться, что в моем пьянстве виноваты Боумонт или мое горе, было бы неверным. Но что сделано, то сделано. Иногда мне кажется, что это был кто-то другой, а вовсе не я. Я и теперь не знаю, какой я на самом деле и чего я хочу. Было бы несправедливо жениться на ком-либо, особенно… — Голос Дэвида дрогнул. — Тем более на особе, о которой я очень высокого мнения.
Да он просто влюблен, это же ясно как божий день! Исмала удивило, как взволнованно Эйвори говорил о Петиции. Обычно маркиз держал себя в руках, а сейчас он был чуть ли не на грани слез.
— Я согласен с вами, что было бы несправедливо привязать к себе молодую девушку, если вы не уверены в себе.
— Хорошо, что ее увезли в Дорсет. Когда она была в Лондоне, было трудно… оставаться благоразумным. Возможна, это просто юношеское увлечение, и не стоит относиться к нему слишком серьезно. Но если бы леди Кэррол была чуточку менее враждебной, я бы начал ухаживать и тем самым совершил бы непростительную ошибку.
— Я не знал, что она вас недолюбливает. Эйвори скорчил гримасу.
— Я узнал об этом только в прошлом декабре, на балу. Я совершил ошибку, дважды пригласив на танец мисс Вудли. Леди Кэррол отвела меня в сторону и пригрозила, что отхлещет меня кнутом, если я когда-нибудь еще подойду к ее сестре. И она это сделает, поверьте мне. Леди Кэррол больше похожа на своего отца, чем ее братья. Это она руководит семьей. Так или иначе, она решила увезти сестру на тот случай, если я буду настолько глуп и не послушаюсь ее.
Однако Исмал был уверен, что леди Кэррол поступила так не только по этой причине. Должна была быть другая, более веская причина, чем просто неприемлемый поклонник. И у Эйвори должна была быть веская причина отказаться от девушки, хотя он был по уши в нее влюблен. Прошло больше двух месяцев, как ее увезли, а он все еще чувствует себя несчастным.
— Не могут же молодую девушку запереть в деревне навечно, — сказал Исмал. — Сомневаюсь, что леди Кэррол хочет сделать из нее старую деву. А в глухой деревушке мисс Вудли вряд ли сможет познакомиться с приличным женихом.
— Нет, думаю, она вернется к началу сезона. И наверняка выйдет замуж еще до конца года. Я был не единственным, кто… восхищался ею. Она красива, умна, а когда смеется…
Оглядев расставленные на столе предметы, маркиз сказал:
— Я думаю, табакерками мог бы заинтересоваться лорд Линглэй. У него довольно большая коллекция. Я даже уверен, что они вызовут у него восторг.
— Хорошее предложение.
Маркиз посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке.
— Становится поздно. Вам пора переодеваться. Не каждый день его величество приглашает на обед. Вы же не хотите опоздать.
— Нет, я должен поспеть к торжественному выходу его величества. А вы, друг мой, обедаете с Селлоуби?
— И с дюжиной других джентльменов — вы это имеете в виду? Нет, я проведу тихий вечер дома, за книгой.
Эйвори выглядел спокойным, его голос стал ровным, но глаза были печальны. Он вернется в пустой дом и будет думать о своей потерянной любви — или о чем-то другом, что его мучает, подумал Исмал. И все покажется ему еще более мрачным и безнадежным. Спасти Дэвида было бы благим делом. Уже не говоря о том, что чем спокойнее он будет, тем больше будет склонен доверять Исмалу свои секреты.
— Так оставайтесь у меня, — предложил Исмал. — Ник не может со мной поехать, а если он будет занят приготовлением обеда — а он наверняка захочет блеснуть своими кулинарными способностями, — меньше шансов, что он выкинет что-нибудь такое…
— Остаться здесь? Пока вас нет? Нет, я не хочу навязываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36