Стремясь увидеть, что будет дальше, толпа окружила возвышение. Маурик поднялся на помост, насадив свой кровавый трофей на один из угловых столбов. Рика попыталась отойти назад, но толпа увлекла ее за собой и вытолкнула к самому краю деревянного сооружения. Разглядывающий возбужденных зрителей Маурик заметил ее.— Вдова моего брата, ты пришла в надежде увидеть, как прольется кровь римлян? Скажи только слово, и я снесу голову любому по твоему выбору. — И как бы убеждая, он махнул мечом в сторону цепочки пленников, которые под охраной поднимались на помост. Все еще закрытые капюшонами и связанные между собой римляне не видели, куда надо идти. Их грубо толкали и ставили лицом к толпе.Рика отвела глаза от жестокого зрелища. Она была смущена и сердилась на себя за внезапно возникшее в ней чувство жалости к пленникам, чувство, которое она в себе не предполагала, да и не желала ощущать.— Выбирай, Рика! — В настойчивости Маурика несомненно звучала нота осуждения. И несомненно в его глазах читалось злорадство. Под этим взглядом Рике было не по себе. Ведь он осудил ее, признал виноватой и приговорил терпеть презрение. А перед свидетелями, поскольку воин должен чтить своих родственников, он устроил этот спектакль мстящего брата.Толпа, видя в ее замешательстве помеху собственному удовольствию, начала изливать свое раздражение в громких насмешках. Неожиданно, так же быстро, как и возникли, выкрики прекратились. Рика догадалась о причине. Как и Маурик. Его лицо мгновенно потемнело, и он повернулся к приближающемуся человеку, единственному, чье положение в племени в данный момент было выше его собственного.Церрикс взошел на платформу, и толпа мгновенно стихла. Вражда между королем и Мауриком была всем хорошо известна. Маурик стоял за открытую войну, Церрикс же считал, что надо извлечь урок из судьбы силлуров на юге. Он полагал, что ордовики должны любой ценой избегать открытых битв, в которых сразу скажется преимущество завоевателей. Это по его приказанию не было ответных действий на бойню, случившуюся весной. Пока он король, для его народа главным будет не война из жажды крови и мести, а выживание. До сих пор Совет старейшин считал необходимым поддерживать его власть и отвергал претензии Маурика на королевство, хотя они были столь же обоснованны, как и права Церрикса.Именно это соперничество заставляло толпу хранить сейчас полное молчание. На мгновение были забыты даже римляне, стоявшие у края помоста. Все взоры были прикованы к двум воинам, равным по силе и положению, взгляды которых тотчас столкнулись с безмолвной враждебностью.Первым заговорил Церрикс.— Убери меч, Маурик. Он хорошо послужил людям, но время кровопусканий прошло. Убийство этих людей не принесет пользы. Для многочисленных легионов потеря шестерых так же незаметна, как и вычерпывание нескольких горшков воды для реки.— Ты мягчеешь, Церрикс, и стареешь, — парировал Маурик, вкладывая меч в ножны. — Хотя кожа у тебя еще гладкая, ты ведешь себя как старик, у которого кровь недостаточно горяча для храбрости и чести.Толпа ахнула, пораженная дерзостью оскорбления.— Ты сказал, храбрость и честь, Маурик? Это с ними ты так стремишься к славе любой ценой?— Не к личной славе. Я борюсь во славу нашего народа. А ты, ты, Церрикс, потерял последние остатки чести. Оставить врага живым — недостойно воина, а тем более короля.Рика невольно отпрянула от них. Эти двое вели словесную баталию так, будто скрестили мечи в жестокой схватке. Церрикс не обратил внимания на поднявшийся ропот.— Но, однако, король — я, и пока я правлю этим королевством, ты будешь подчиняться моим приказам.— Так ты снова позволишь, чтобы убийство наших соплеменников, в тем числе моего брата, и насилие над нашими беззащитными женщинами, — он взглянул на Рику, и его попрекающий взгляд противоречил негодующей речи, — остались неотомщенными? А как же наши законы? Даже внутри племени за убийство полагается расплата!— Либо личный поединок, либо компенсация. Таков закон, Маурик. — Мягкий голос Мирддина-друида сразу поставил все на свои места. Только жрец имел право толковать закон и объявлять решения, поскольку только он обладал даром прорицания.Мирддин в белой накидке вышел из толпы и поднял руку, призывая к молчанию, которое наступило при одном его появлении. Он остановился и положил руку на плечо Рики. Она напряглась. Но выражение темно-синих глаз под густыми бровями было добрым и понимающим. Знает ли он? Может ли с помощью своих таинственных сил узнать хранимую ею тайну? Успокаивающе и, может быть, понимая ее мысли, Мирддин кивнул ей и повернулся, чтобы по грубым ступеням взобраться на помост. Глядя отеческим взором на обоих мужчин, он, казалось, принимал их за поссорившихся детей, хотя оба были примерно его возраста. Мирддин обратился к ним, однако, достаточно громко, чтобы его слышала толпа.— Каждый из вас говорил верные слова. Церрикс, ты правильно выразил бессмысленность убийства врагов из мести. А ты, Маурик, правильно определил их вину и знаешь, какое наказание полагается им по нашему закону. По обычаю убийство действительно карается смертью. Однако это делается не из мести, а чтобы удовлетворить стремление богов к равновесию. Но так же, как должно быть соблюдено равновесие, так же должна быть соблюдена справедливость. Ты, Маурик, казнил бы пленников во имя справедливости, мстя за своего мертвого брата и его вдову. Но ответь мне, раз она жива и невредима, не лучше ли соблюсти справедливость по-другому?Рика вся дрожала. Хотя Мирддин пока говорил загадками, она начала понимать причину настойчивого приглашения Церрикса. Ее глаза лихорадочно искали подсказки на его лице. Церрикс же стоял в спокойном молчании и, казалось, ничуть не был удивлен, как будто уже знал, о чем пойдет речь.Внезапно Мирддин понизил голос. Рика еще могла слышать его, но до толпы слова уже не доходили.— Убийство одного или даже всех пленников не исправит зло, причиненное ей, и не вернет твоего брата, Маурик. Их захват преследовал не эту цель, а другую, согласованную с Советом. Смерть этих людей не согласуется с планом.— План обречен на неудачу, — проворчал Маурик.— Ты говорил это с самого начала. Но попытаться все же стоит, — прервал свое молчание Церрикс с такой решительностью, что тот замолчал. Рика в замешательстве перевела взгляд с Церрикса на друида, затем на Маурика. Очевидно, все они были знакомы с планом.— Размести своих пленных рабов, Маурик, так, как ты соглашался сделать. Или твое слово ничего не стоит?Маурик проигнорировал язвительное замечание и взглянул на Мирддина.— Ты не можешь убедить меня в правильности этого плана. Однако, — он перевел взгляд на Церрикса и улыбнулся, — я выполню твое приказание… пока, — тихо добавил он.Мирддин удовлетворенно вздохнул и повернулся лицом к толпе, подняв руки к небу, словно через него передавалась с небес на землю некая весть.— Дабы послужить стремлению богов к равновесию, от их имени я объявляю: эти пленники не должны быть убиты. — Несмотря на особое уважение к друиду, в толпе раздались сердитые крики протеста и сомнения. Мирддин взглянул на толпу и продолжил:— Это не значит, что они останутся безнаказанными. С этого момента они не являются больше свободными людьми. Теперь они — рабы, которые будут выполнять работу тех, кого нет больше в этом мире. Среди вас многие проводили своих сынов и отцов, братьев или мужей в мир иной. Взамен вы получите одного из этих рабов.У Рики перехватило дыхание. Она не хотела все это слышать и отчаянно надеялась, что ее подозрения не оправдаются. Страх сжал ей горло. Даже когда Мирддин кивнул ей, она все еще не хотела верить.— Во имя Беленуса — нет! — прошептала она, вызывая имя бога из глубины подсознания. Это — безумие! Как может она согласиться и принять римлянина в качестве раба? От одного только слова «римлянин» ей становилось дурно. Невозможно будет даже взглянуть ему в лицо, тем более выносить его присутствие, не воскрешая весь ужас совершенного с ней.В отчаянной мольбе о помощи она взглянула на Маурика.— Пожалуйста, — шепнула она, уже зная, что ее просьба тщетна. Ее родственник, стараясь не встречаться с ней глазами, смотрел куда угодно, только не на нее.Мирддин повернулся к воинам, охраняющим пленников.— Снимите колпаки и раскуйте их. Посмотрим на наших врагов.Возбуждение толпы, только что успокоенной жрецом, вспыхнуло вновь. С новым энтузиазмом собравшиеся требовали, чтобы теперь Маурик как предводитель отряда открыл лицо первого пленника.Маурик вновь обрел власть над толпой и медлил с деланным нежеланием, которое, как он знал, подогревало лихорадочное возбуждение его сторонников. А они выкрикивали его имя все громче и громче, пока он наконец не направился к первому пленнику. Маурик откинул назад голову, медленно повернулся, и его торжествующий взор остановился на Церриксе.Рика снова услышала вызов в его словах:— Я выполню твое приказание… пока. Сохраняя на губах самодовольную улыбку, Маурик повернулся к шеренге пленных и сорвал капюшон с первого из них. Рика взглянула с отвращением. Этот человек воплощал все, что она помнила о тех, кто ворвался той ночью в деревню. Небольшого роста, поджарый и жилистый, с темными волосами и кожей оливкового цвета, выдававшими жителя далекого и великого Срединного моря. Его лицо было искажено ненавистью. Маурик двинулся ко второму человеку. Когда он сорвал с него капюшон, в толпе раздался смех, и Рика поняла его причину — уши. Большие, ворчащие в стороны, вместе с копной рыжих волос и россыпью веснушек на лице вовсе не придавали ему свирепый вид. К тому же в глазах отсутствовала страшная ненависть первого. Этот пленник смотрел на толпу с идиотским выражением, которое вызывало не злобу, а веселье.Маурику не понравилась перемена в настроении толпы, и он постарался снова подогреть ее враждебность.— Эй ты, Лаег! Тебе весело смотреть на одного из тех, кто убил твоего отца? А ты, Гвидир? Ты веселишься, значит, ты забыл, что у тебя культя вместо руки и твоя женщина должна браться за косу, чтобы убрать урожай! Лучше не смейся, а требуй, требуй себе раба-римлянина. Согни его спину плугом и кнутом! А ты, Нейрин! Ты богат, но к чему тебе богатство, если сын, которому ты передал бы его, ушел в мир иной, отправленный туда римской сталью!Как хворост, подброшенный в затухающий костер, слова Маурика воспламенили толпу. Крича, они с вновь вспыхнувшей злобой требовали продолжения. Достигнув своей цели, Маурик сдернул капюшон с третьего пленника. Как и остальные, солдат был без шлема. Это был скорее мальчик, чем мужчина. Мертвенно-бледный, несмотря на загар, он стоял на месте, как завороженный, с пустыми и невидящими глазами. Жалость вновь вспыхнула в ней. Наверное, это было вызвано юностью пленника. Она перевела свой взгляд на следующего. Здесь вряд ли могло возникнуть чувство симпатии. Это был огромный, похожий на медведя человек устрашающей наружности, далеко не в расцвете сил. Нижняя часть его лица и все тело были покрыты густыми волосами, темными на руках и ногах, и седыми, как сталь, в бороде. Но голова была совершенно лысой и сверкала, как донышко начищенного котелка. Он крепко стоял на ногах и явно уклонялся от высокомерных взоров Маурика. Очевидно, этот человек прожил всю жизнь с мечом в руке. И если сейчас ему предстоит погибнуть от меча, он примет смерть спокойно.Не так было с пленником, которого развязали рядом с ним. Еще один мальчик. Его кожа и волосы были светлыми, как у ее соплеменников. Мальчик был в ужасе, но мужественно старался превозмочь свой страх. Ему было не больше восемнадцати. Рику тронули его попытки держаться мужчиной. То, что она могла чувствовать подобную жалость к римлянину, возмутило ее. Что с ней творится!Рика хотела отвернуться, но ее взгляд приковал последний пленник, одетый в алую командирскую мантию. Но не только яркость цвета, резко контрастирующая с грязно-коричневым цветом одежды других, привлекла ее внимание.Он был высок, этот римлянин, так же высок, как мужчины ее племени, широкоплечий, с крепким, мускулистым телом. Его волосы, черные, как вороново крыло, были коротко острижены, что не скрывало и не смягчало резкие черты лица — впалые щеки под высокими скулами, прямую линию бровей и квадратный подбородок. Будто высеченное из камня, красивое, но ожесточившееся со временем лицо, подумала Рика, замерев и насторожившись, когда его темные глаза скользнули по толпе. В этом гордом лице и непреклонном взгляде не было ни малейшего признака страха. Гладко выбритые скулы крепко сжаты, на губах что-то напоминающее усмешку — как будто ему совершенно безразлично его положение, как будто оно даже слегка забавляет его.Не только на Рику произвел впечатление этот человек. Толпа заволновалась. Даже связанный, с рабским ошейником на шее он внушал страх. Это был опасный человек, грозный противник, враг, которого нельзя было недооценивать.Очевидно, Маурику не понравилось, что внимание толпы сосредоточилось на пленнике, и он скомандовал своим людям снять цепь, продетую в кольцо каждого ошейника.Потом им по очереди развязали руки, для большего позора сорвали доспехи: пояса с пустыми ножнами, фартуки из кожаных полос с железными наконечниками, пластины округлой формы, защищающие плечи, и, наконец, кожаные туники, на которых крепились все железные части доспехов. Когда сняли последние, пленники остались только в коричневых туниках, доходящих до середины бедра, и в кожаных сандалиях с идущими крест-накрест до колена завязками.Рика видела, что каждый пленник, прежде чем подвергнуться этому унизительному ритуалу, бросал взгляд на своего командира. Инициатива исходила от него, они явно следовали его примеру. Надменный римлянин не выказал никакого неудовольствия. Казалось, без доспехов в нем даже прибавилось гордости и силы.Маурику это не понравилось. Он взглянул на своего пленника с яростью, но тот ответил лишь гордым и бесстрашным молчанием. Они, не мигая, смотрели в глаза друг другу.Рика почти физически ощущала вражду между Мауриком и пленником. Это было нечто большее, чем просто вражда между людьми, ставшими врагами из-за войны их народов. Здесь было что-то личное. Вдруг на лице Маурика появилась улыбка, и через мгновение, резко повернувшись, он ударил кулаком в незащищенный живот юноши блондина, стоявшего рядом с высоким римлянином.Реакция римлянина была мгновенной. Сверкнув глазами, он бросился на Маурика с быстротой, удивительной для человека его размеров. Удар массивного плеча в грудь отбросил Маурика. Пока тот старался удержаться на ногах, римлянин ожидал, стоя в выжидающей позе.— Прежде чем тронуть кого-либо из моих людей, тебе придется убить меня, — прорычал он.Рика поразилась. Он говорил на их языке. Эта фраза вместе с холодной уверенностью и властностью тона вызвали у толпы невольное уважение. По правде говоря, Маурик напал на безоружного человека, на пленника, который не представлял никакой угрозы. И то, что его командир бросил вызов обидчику, было самоотверженным поступком, достойным доблестного воина.— Прекратите! — Мирддин встал между противниками, предотвратив дальнейшее развитие событий. — Стой спокойно, Маурик, — тихо скомандовал он.Маурик, застигнутый врасплох нападением римлянина, в бешенстве смотрел на жреца. Его рука уже схватилась за меч. Вмешательство друида лишало его возможности отомстить. Но он не мог не подчиниться.— Мое время еще придет, римлянин, — прошипел он, отходя.Римлянин ответил ему еле заметным кивком головы. Вызов был принят.Церрикс, стоя на краю помоста и наблюдая за этим поединком, улыбался, скрывая удовлетворение. Провоцируя пленника на насилие, Маурик фактически пытался разрушить план еще до начала его осуществления. Но потерпел неудачу. Римлянин, как и Церрикс, разгадал истинную цель поступков Маурика и не попал в ловушку.Церрикс снова улыбнулся. Римский правитель выбрал хорошего посланника. Центурион не только заслуживал доверия, но был благоразумным человеком, хладнокровным, а не безрассудным. Даже в ярости, естественно вспыхнувшей при нападении Маурика на его подчиненного, он продемонстрировал полный контроль над эмоциями, который указывал на человека дисциплинированного. После инстинктивного ответа он не бросился вперед, а ждал приближения Маурика. Тактически это было более рискованно, лишало его преимущества атакующего, но стратегически дало большое преимущество — уважение зрителей. Да, Агрикола сделал хороший выбор.С такими мыслями Церрикс переключил внимание на Мирддина, который обращался к толпе. Спокойный и властный голос жреца доносился до самых последних ее рядов.— Поединком на мечах мужчина имеет право свершить правосудие. Однако женщина должна рассчитывать на правосудие по нашим законам. Поэтому первый раб должен быть отдан той, которая понесла прискорбную потерю от рук захватчиков и не может сама свершить правосудие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33