Вот, видишь? Разве это звучит так, что я напугана тобой?
Но весь ее тон был оборонительным. Это напомнило ему ребенка, который, набравшись смелости, говорит: «Видишь? Я совсем не боюсь подойти и позвонить в дверь сумасшедшей Джерти». Потом он звонит и убегает.
— Эй, что ты думаешь, — поддразнивая, спросил он, — мы должны благодарить друг друга или что?
Наконец это вызвало у нее улыбку. Она слегка расслабилась, как будто от вина ей захотелось спать.
— Знаешь, что мне сказала твоя мать? — спросил Клей.
— Что?
Клей молчал, как будто решая, говорить ей или нет. Он резко наклонился и налил себе еще вина.
— Она сказала: «Кэтрин играла „в свадьбу“, когда они с Бобби были маленькими девочками. Они только и делали, что играли в эту игру, постоянно споря, кто будет невестой». — Он снова откинулся на спинку кресла, облокотился на подлокотник, прислонил два пальца к виску и спросил лениво: — Правда?
— Какое это имеет значение?
— Мне просто интересно, вот и все.
— Ну, не нужно, чтобы тебе это было интересно. Это не имеет значения.
— Разве не имеет?
Но она резко сменила тему разговора.
— Один из твоих дядей заметил, что в это время года ты обычно ездил на охоту, но в этом году у тебя не было такой возможности из-за свадебных приготовлений.
— Должно быть, это дядя Арнольд.
— Не увиливай от темы.
— Разве я увиливаю от темы?
— Знаешь, ты можешь ездить на охоту в любое время, когда захочешь…
— Спасибо…
— Я имею в виду, что мы НЕ ПРИВЯЗАНЫ друг к другу и ничего не должно меняться. Мы по-прежнему можем идти своей дорогой, у нас остаются друзья, как было раньше,
— Великолепно. Договорились. Стью и я будем охотиться за всем, чего пожелаем.
— Вообще-то я не думала о Стью…
— О? — Он приподнял бровь.
— Я говорила о ней.
— О ней? О ком?
— О Джил.
Глаза Клея стали серым железом, потом он поднялся, важно подошел к туалетному столику и резко поставил свой бокал.
— А какое Джил имеет отношение к этому?
— Я видела, как вы вместе стояли в фойе. Я видела, как вы оба целовались. Я имела в виду ее, когда сказала, что ты ко мне никоим образом не привязан.
Он резко повернулся и сердито посмотрел на Кэтрин.
— Послушай, на протяжении многих лет наши семьи дружили. Мы были… — Он остановился, чуть не сказав «любовниками». — Я знаю ее с детства. И тем более, ее отец стоял прямо перед нами, и бабушка Форрестер… Ради Бога!
— Клей, — голос Кэтрин был похож на пуховое одеяло, — я сказала, что все в порядке.
Он молча посмотрел на нее, потом резко стащил рубашку и небрежно швырнул ее к подножию кровати, перед тем как скрыться за дверями ванной комнаты.
Когда Клей возвратился, Кэтрин сидела к нему спиной на дальнем краю кровати. Увянувшая гардения бесполезно лежала на столике возле кровати, пока она расчесывала волосы. Он посмотрел на белые простыни, на ее бледно-желтую ночную рубашку, на расческу, которая ритмично двигалась в руках Кэтрин. Не сказав ни слова, он сложил подушку пополам и лег в кровать, заложив руки под голову. Расческа успокоилась. Он слышал, как ноготь большого пальца слегка ударил по ее зубцам, потом Кэтрин положила расческу на столик. Она потянулась к лампе, и комната погрузилась в темноту. Матрац скрипнул, и покрывало с его груди слегка поползло в ее сторону. У него не было сомнения в том, что, если он сейчас протянет руку, он ощутит ее спину, свернувшуюся калачиком рядом с собой.
Казалось, их дыхание участилось. Темнота создавала интимность. Клей лежал так неподвижно, что его плечи начали болеть. Кэтрин съежилась, как улитка, остро осознавая его присутствие за своей спиной. Она подумала, что могла услышать, как ее веки при каждом моргании шаркали по сухому глазному яблоку. Она дрожала и туго укуталась в простыню.
Послышалось еле заметное шуршание, и она ощутила его взгляд.
— Кэтрин, — послышался его голос, — ты действительно обо мне плохо думаешь, не так ли?
— Не нужно так обижаться. Я просто сказала, что сегодня невестой должна была быть она. Ты думаешь, я этого не знаю? Ты думаешь, что я не понимаю, как она тебе ПОДХОДИТ? Я чувствую себя как квадратный кол в круглой дыре. А то, что я увидела тебя и ее вместе, вернуло меня к действительности. Я уже было чувствовала себя сбитой с ног всеми щедрыми ловушками вокруг меня. Сейчас я отвечу на твой вопрос. Да, я играла с Бобби «в свадьбу», когда мы были маленькими. И в свадьбах я большой профессионал, поэтому на сей раз я действительно обнаружила, что вхожу в роль. Но больше этого не произойдет. Я вижу все, что происходит на самом деле…
«Черт побери, — думал Клей, — я должен благодарить ее за то, что она дала мне свое разрешение, но вместо этого я злюсь. Черт побери, мне не следует чувствовать себя верным по отношению к своей жене, но я чувствую».
Кэтрин почувствовала, как кровать подпрыгнула, когда Клей повернулся на бок и взбил подушку. Где-то за окнами послышался звук реактивного самолета, его жалобный вой и свист быстро удалялись, переходя в забвение. Кровать была очень большая; никто из них и не думал разделять ее физически, за исключением только их дыхания. Но враждебность между ними была более ощутима. Казалось, что уже прошло несколько часов, и Кэтрин подумала, что Клей уснул. Но вдруг он резко перевернулся на спину. Она одеревенела и чувствовала колики оттого, что уже долго лежала в одном положении, но боялась пошевелиться. Она почувствовала в плече судорогу, и ей пришлось расслабиться. Простыня сползла, и наконец она легла на спину.
— Мы будем путаться в волосах друг друга каждый раз, когда придет время спать? — холодно спросил он.
— Я не собиралась касаться твоих волос.
— Черт побери, не собиралась! Давай по крайней мере будем искренни. Ты не против втащить к нам в постель третьего человека, и у тебя это хорошо получается. Но запомни, если она появится здесь, то только по твоей просьбе, не по моей.
— Тогда почему ты говоришь так сердито?
— Потому что все это не дает мне спать. И если такое будет происходить со мной в течение следующего года, то я превращусь в инвалида.
— А я в кого превращусь?
Против своей воли Клей лежал, размышляя, восстанавливая образ Кэтрин во время церемонии. То, как она смотрела, когда входили в гостиную, как они произносили свою клятву, как увидела на свадьбе всех девушек из «Горизонта», когда он ее поцеловал… Он помнил ощущение ее слегка округлого живота, когда он прижимался к ней. Это — самая ужасная вещь, которую он когда-либо испытывал: лежать в постели в женщиной и не касаться ее. Абсурдность состояла в том, что в первый раз он по праву занимает место в этой кровати. «Черт побери, — подумал он, — мне не следовало так много пить шампанского. Шампанское сделало меня грубым».
Наконец он пришел к выводу, что во всем этом они поступают как дети. Они были мужем и женой и в течение вечера выполняли определенно сексуальные просьбы, а теперь они пытаются отрицать причину того, от чего не могут уснуть.
«Какого черта, — подумал он, — дела не могут обстоять еще хуже».
— Кэтрин, ты не хочешь снова это попробовать, без всяких условностей? Может, после этого мы уснем?
Мышцы в низу ее живота сжались и начали дрожать. Она отпрянула на свою сторону кровати и снова повернулась к нему спиной.
— Вино стукнуло тебе в голову, — вот и все, что она сказала.
— Какого черта! Ты не можешь винить мужчину за это!
Она почувствовала, что ее грудная клетка может разорваться и разлететься на кусочки. Она сердилась на себя за то что хотела, чтобы ночь продлилась дольше, сердилась на него за его предложение. Она задумалась над тем, какой утонченной пыткой было бы повернуться к нему и принять его приглашение.
Но она осталась лежать так, как лежала, свернувшись калачиком, сама по себе. И, перед тем как уснуть, она долго размышляла над тем, есть ли на нем пижама.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Кэтрин проснулась от звука раскрывающихся штор. Она подскочила в кровати так, как будто оркестр из ста двадцати инструментов заиграл у нее над ухом маршем. Клей стоял в потоке солнечного света и улыбался.
— Ты всегда так просыпаешься?
Она искоса посмотрела, моргнула, потом плюхнулась назад на кровать, как старая тряпичная кукла, закрывая руками глаза.
— О Господи, так все-таки на тебе БЫЛА пижама!
Он снова засмеялся, свободно и легко, повернулся и посмотрел на пробуждающийся город внизу, умытый золотом и розовыми красками.
— Это значит, «с добрым утром»?
— Это значит, что большую часть ночи я провела в раздумьях над тем, была ли на тебе пижама или нет.
— В следующий раз спроси.
Она вдруг выскочила из кровати, бегом направилась в ванную и закрыла за собой дверь.
— Не слушай! — приказала она.
Клей облокотился об оконную раму, довольно усмехнулся сам себе, думая о неожиданных прелестях семейной жизни.
Она вышла из ванной немного робко и сразу же пошла одеваться.
— Извиняюсь, если я была немного резкой, но малыш внутри меня явился причиной некоторых неожиданных перемен, и это — одна из них. Я все еще не могу к этому привыкнуть…
— Это признание означает, что ты больше не сердишься на меня?
— Разве я на тебя сердилась? Я не помню… — Она была занята тем, что приводила в порядок верхнюю одежду.
— Да, — сказал он, отходя от окна. — Я сделал тебе хитрое предложение, и ты разгневалась.
— Забудь. Давай будем друзьями. Я не люблю ссориться, даже с тобой.
Теперь он смотрел ей в лицо, с обнаженной грудью, быстро, но внимательно окинул взглядом ее волосы, так что она начала расчесывать их пальцами.
— Слушай, — объяснила она, — по утрам я не в лучшей форме.
— А кто в лучшей? — сказал он в ответ, потирая свой подбородок. Затем он повернулся к своему чемодану, начал рыться в нем, тихо насвистывая сквозь зубы. Она привыкла к утрам, когда мать шаркала по дому с видом мученицы и усталостью такой, что, казалось, день близится к концу, а не начинается; А старик с отрыжкой и почесываниями попивал кофе и бормотал проклятья под нос.
А это было что-то новое: мужчина насвистывает перед завтраком.
Он остановился на полпути в ванную, держа в руке футляр с туалетными принадлежностями.
— Что скажешь, если мы оденемся и поедем куда-нибудь позавтракаем, а потом вернемся домой и заберем подарки?
— Я умираю с голоду. Вчера я так и не смогла закончить свой ужин.
— А ты не испытываешь чувства голода? — Он бросил быстрый взгляд на ее живот.
Она обвила его обеими руками.
— Да, я тоже голоден.
— Тогда я куплю завтрак для вас обоих.
Она залилась румянцем и отвернулась, понимая, что ей нравится утренний Клей.
Когда в ванне послышалось журчание воды, она снова упала на кровать, думая над тем, каким оказался Клей этим утром. Ей даже нравилось его поддразнивание. Она услышала, как упала мыльница, потом нечеткие восклицания, затем снова легкое насвистывание. Она вспоминала, как он повернулся от окна в своей пижаме, которая испытывающе висела так низко на бедрах, обнажая тонкую полоску золотистых волос, идущих вниз от центра живота. Она тяжело вздохнула, перевернулась на кровати и подложила руку под голову. Тепло солнца навалилось на нее, и она уснула в ожидании Клея. Уснула так быстро, как свойственно только беременным женщинам.
Клей вошел в спальню в брюках от пижамы и с полотенцем вокруг шеи. Он улыбнулся при виде спящей Кэтрин — желтый материал рубашки облегал контуры ее плеч, спины, ягодиц… Она лежала, поджав одно колено, а другое свисало над краем кровати.
«При дневном свете, — подумал он, — она кажется намного добродушней». Ему понравился их остроумный разговорчик утром.
Он огляделся вокруг и, увидев розы, вытащил одну из букета и начал щекотать ее ступню. Пальцы на ногах сильно сжались, потом ступня раздражительно дернулась к лодыжке. Затем нога стукнула его в колено, и Кэтрин рассмеялась в постельное белье.
— Прекрати, — ругалась она, — я говорила тебе, что утром нахожусь не в лучшей форме. У меня плохое настроение до обеда.
— А я сейчас думал как раз о том, какой хорошей ты была раньше.
— Я медведь.
— Что ты здесь делала? Я думал, что ты уже готова ехать завтракать.
Она посмотрела на него одним глазом, другой был спрятан под простыней.
— Я только вздремнула.
— Вздремнула — после того, как только что встала?
— Ну, это по твоей вине.
— О да? Что мне сейчас делать?
— Болван. Беременные женщины много спят, я тебе говорила об этом раньше. — Она потянулась назад и помахала пальцами. — Дай мне.
Он подал ей розу, и она, понюхав ее, сделала один глубокий, длинный, преувеличенный вдох — затем перевернулась и сказала, обращаясь в потолок:
— Наступило утро. — И, не сказав больше ни слова, прошла в ванну.
Кэтрин видела, что ее самый великий противник находился в обычном состоянии. Хорошо приспосабливаясь, Клей собирался сделать так, как будто их женитьба была обычным делом. Но она сама постоянно следила за тем, чтобы не было серьезности в отношении каких-то банальных ситуаций. Этот первый день раскрыл глаза Кэтрин на то, какой могла быть жизнь с Клеем, если бы дела обстояли по-другому.
Они прибыли в дом Форрестеров тогда, когда высокое полуденное ноябрьское солнце растопило весь снег, выпавший прошлой ночью, оставив лишь кое-где его следы. Дворецкого сейчас не было. Это снова был простой обычный дом. Белки, почти такого же цвета, как газоны, стрекотали и прыгали в поисках зимних запасов. Поползень устремился прочь из одной гирлянды, что висела рядом с дверью, — здесь он обедал на остистой пшенице.
Дом, как всегда, радушно встретил их.
Они застали Клейборна и Анжелу за экраном телевизора, уютно разместившихся в кресле, как пара диких уток. Последовали неизбежные прикосновения, приветствия, в которые была включена и Кэтрин. Большинство подарков они раскрыли вместе и поддразнивали Кэтрин за то, что она отказалась принимать участие в этой игре. Сидя на толстых подушках на полу, Клей и Анжела смеялись над огромной банкой для домашнего печенья, потому что она вряд ли могла разместиться на кухне американского городского дома. И Кэтрин узнала, что из всех печений Клей больше всего любит шоколадные чипсы. Они открыли вафельницу, и она узнала, что ему нравятся блины. Через некоторое время она поняла, что он терпеть не может «Чикагских Медведей». Анжела приготовила бутерброды, а Клейборн сказал:
— Эту коробку откроете позже, — и с удивительной легкостью дал понять, что игра уже закончена.
Среди целого вороха оберточной бумаги Кэтрин чувствовала, что погружается в незыблемость этой семьи.
Поздно вечером они нагрузили машину подарками и поехали на то место, которое сейчас называли своим домом. Стоя у дверей, Кэтрин наблюдала, как он, поставив свою поклажу, наклонился и вставил ключ в замочную скважину. Ее руки были завалены коробками, и она выглядывала через них, ожидая, когда он положит в карман ключ.
Дверь распахнулась, и не успела она сообразить, что происходит, как он повернулся и проворно сгреб сразу все: жену, коробки и все остальное.
— Клей!
— Я знаю, знаю. Поставь меня на место, правильно?
Но она только засмеялась. Клей передвигался с трудом, как будто его ноги стали резиновыми, и он свалился на ступеньках, держа ее на коленях…
— В кино у жен почему-то никогда не бывает животов, — поддразнивал он, опершись локтями о ступеньки.
Кэтрин только хмуро смотрела на него. Потом вдруг почувствовала, что ее выталкивают с колен.
— Слезь с меня, пузатик.
Комнаты погрузились в густые сумерки, тихие, ожидающие. Они стояли, оглядывая гостиную, а она, казалось, как любовница, подавала знак рукой, чтобы сбросили ее одежду: новая мебель с не тронутыми еще пока бирками и клеенкой, ожидала, сложенная в кучу, наклонившаяся, несмонтированная. Лампы лежали на диване, упакованные в толстый материал, а абажуры ожидали рядом на полу в пластиковых коробках. По всей комнате стояли стулья и столы. Части от кроватной рамы лежали рядом с матрацем, на полу валялась веревка. Те коробки и чемоданы, которые они привезли раньше, были свалены в кучу на столе и разбросаны по комнате.
Эта картина была мучительной, они перестали смеяться и на какое-то мгновение задумались. Как ни странно, но все выглядело по-настоящему. Отражение заката солнца просунуло свои пальцы через широкое окно, посылая в комнату неземное мерцание. Кэтрин чувствовала на своих плечах руки Клея. Она повернулась и увидела, что он стоит удивительно близко. Когда она поворачивалась, то чуть не задела виском его подбородок.
— Пальто? — спросил он.
Она подумала, что вокруг губ у него было выражение муки.
Интересно, думал ли он в этот момент о Джил Мангассон? Но он быстро убрал с лица это выражение, и на его месте появилась усмешка.
Они переоделись в голубые джинсы и бумажные спортивные свитера и приступили к работе: она на кухне, он в гостиной. Опять все стало на свои места. Для Кэтрин это было как игра «в дом», она работала в этом доме, и он казался ей слишком хорошим, чтобы быть настоящим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Но весь ее тон был оборонительным. Это напомнило ему ребенка, который, набравшись смелости, говорит: «Видишь? Я совсем не боюсь подойти и позвонить в дверь сумасшедшей Джерти». Потом он звонит и убегает.
— Эй, что ты думаешь, — поддразнивая, спросил он, — мы должны благодарить друг друга или что?
Наконец это вызвало у нее улыбку. Она слегка расслабилась, как будто от вина ей захотелось спать.
— Знаешь, что мне сказала твоя мать? — спросил Клей.
— Что?
Клей молчал, как будто решая, говорить ей или нет. Он резко наклонился и налил себе еще вина.
— Она сказала: «Кэтрин играла „в свадьбу“, когда они с Бобби были маленькими девочками. Они только и делали, что играли в эту игру, постоянно споря, кто будет невестой». — Он снова откинулся на спинку кресла, облокотился на подлокотник, прислонил два пальца к виску и спросил лениво: — Правда?
— Какое это имеет значение?
— Мне просто интересно, вот и все.
— Ну, не нужно, чтобы тебе это было интересно. Это не имеет значения.
— Разве не имеет?
Но она резко сменила тему разговора.
— Один из твоих дядей заметил, что в это время года ты обычно ездил на охоту, но в этом году у тебя не было такой возможности из-за свадебных приготовлений.
— Должно быть, это дядя Арнольд.
— Не увиливай от темы.
— Разве я увиливаю от темы?
— Знаешь, ты можешь ездить на охоту в любое время, когда захочешь…
— Спасибо…
— Я имею в виду, что мы НЕ ПРИВЯЗАНЫ друг к другу и ничего не должно меняться. Мы по-прежнему можем идти своей дорогой, у нас остаются друзья, как было раньше,
— Великолепно. Договорились. Стью и я будем охотиться за всем, чего пожелаем.
— Вообще-то я не думала о Стью…
— О? — Он приподнял бровь.
— Я говорила о ней.
— О ней? О ком?
— О Джил.
Глаза Клея стали серым железом, потом он поднялся, важно подошел к туалетному столику и резко поставил свой бокал.
— А какое Джил имеет отношение к этому?
— Я видела, как вы вместе стояли в фойе. Я видела, как вы оба целовались. Я имела в виду ее, когда сказала, что ты ко мне никоим образом не привязан.
Он резко повернулся и сердито посмотрел на Кэтрин.
— Послушай, на протяжении многих лет наши семьи дружили. Мы были… — Он остановился, чуть не сказав «любовниками». — Я знаю ее с детства. И тем более, ее отец стоял прямо перед нами, и бабушка Форрестер… Ради Бога!
— Клей, — голос Кэтрин был похож на пуховое одеяло, — я сказала, что все в порядке.
Он молча посмотрел на нее, потом резко стащил рубашку и небрежно швырнул ее к подножию кровати, перед тем как скрыться за дверями ванной комнаты.
Когда Клей возвратился, Кэтрин сидела к нему спиной на дальнем краю кровати. Увянувшая гардения бесполезно лежала на столике возле кровати, пока она расчесывала волосы. Он посмотрел на белые простыни, на ее бледно-желтую ночную рубашку, на расческу, которая ритмично двигалась в руках Кэтрин. Не сказав ни слова, он сложил подушку пополам и лег в кровать, заложив руки под голову. Расческа успокоилась. Он слышал, как ноготь большого пальца слегка ударил по ее зубцам, потом Кэтрин положила расческу на столик. Она потянулась к лампе, и комната погрузилась в темноту. Матрац скрипнул, и покрывало с его груди слегка поползло в ее сторону. У него не было сомнения в том, что, если он сейчас протянет руку, он ощутит ее спину, свернувшуюся калачиком рядом с собой.
Казалось, их дыхание участилось. Темнота создавала интимность. Клей лежал так неподвижно, что его плечи начали болеть. Кэтрин съежилась, как улитка, остро осознавая его присутствие за своей спиной. Она подумала, что могла услышать, как ее веки при каждом моргании шаркали по сухому глазному яблоку. Она дрожала и туго укуталась в простыню.
Послышалось еле заметное шуршание, и она ощутила его взгляд.
— Кэтрин, — послышался его голос, — ты действительно обо мне плохо думаешь, не так ли?
— Не нужно так обижаться. Я просто сказала, что сегодня невестой должна была быть она. Ты думаешь, я этого не знаю? Ты думаешь, что я не понимаю, как она тебе ПОДХОДИТ? Я чувствую себя как квадратный кол в круглой дыре. А то, что я увидела тебя и ее вместе, вернуло меня к действительности. Я уже было чувствовала себя сбитой с ног всеми щедрыми ловушками вокруг меня. Сейчас я отвечу на твой вопрос. Да, я играла с Бобби «в свадьбу», когда мы были маленькими. И в свадьбах я большой профессионал, поэтому на сей раз я действительно обнаружила, что вхожу в роль. Но больше этого не произойдет. Я вижу все, что происходит на самом деле…
«Черт побери, — думал Клей, — я должен благодарить ее за то, что она дала мне свое разрешение, но вместо этого я злюсь. Черт побери, мне не следует чувствовать себя верным по отношению к своей жене, но я чувствую».
Кэтрин почувствовала, как кровать подпрыгнула, когда Клей повернулся на бок и взбил подушку. Где-то за окнами послышался звук реактивного самолета, его жалобный вой и свист быстро удалялись, переходя в забвение. Кровать была очень большая; никто из них и не думал разделять ее физически, за исключением только их дыхания. Но враждебность между ними была более ощутима. Казалось, что уже прошло несколько часов, и Кэтрин подумала, что Клей уснул. Но вдруг он резко перевернулся на спину. Она одеревенела и чувствовала колики оттого, что уже долго лежала в одном положении, но боялась пошевелиться. Она почувствовала в плече судорогу, и ей пришлось расслабиться. Простыня сползла, и наконец она легла на спину.
— Мы будем путаться в волосах друг друга каждый раз, когда придет время спать? — холодно спросил он.
— Я не собиралась касаться твоих волос.
— Черт побери, не собиралась! Давай по крайней мере будем искренни. Ты не против втащить к нам в постель третьего человека, и у тебя это хорошо получается. Но запомни, если она появится здесь, то только по твоей просьбе, не по моей.
— Тогда почему ты говоришь так сердито?
— Потому что все это не дает мне спать. И если такое будет происходить со мной в течение следующего года, то я превращусь в инвалида.
— А я в кого превращусь?
Против своей воли Клей лежал, размышляя, восстанавливая образ Кэтрин во время церемонии. То, как она смотрела, когда входили в гостиную, как они произносили свою клятву, как увидела на свадьбе всех девушек из «Горизонта», когда он ее поцеловал… Он помнил ощущение ее слегка округлого живота, когда он прижимался к ней. Это — самая ужасная вещь, которую он когда-либо испытывал: лежать в постели в женщиной и не касаться ее. Абсурдность состояла в том, что в первый раз он по праву занимает место в этой кровати. «Черт побери, — подумал он, — мне не следовало так много пить шампанского. Шампанское сделало меня грубым».
Наконец он пришел к выводу, что во всем этом они поступают как дети. Они были мужем и женой и в течение вечера выполняли определенно сексуальные просьбы, а теперь они пытаются отрицать причину того, от чего не могут уснуть.
«Какого черта, — подумал он, — дела не могут обстоять еще хуже».
— Кэтрин, ты не хочешь снова это попробовать, без всяких условностей? Может, после этого мы уснем?
Мышцы в низу ее живота сжались и начали дрожать. Она отпрянула на свою сторону кровати и снова повернулась к нему спиной.
— Вино стукнуло тебе в голову, — вот и все, что она сказала.
— Какого черта! Ты не можешь винить мужчину за это!
Она почувствовала, что ее грудная клетка может разорваться и разлететься на кусочки. Она сердилась на себя за то что хотела, чтобы ночь продлилась дольше, сердилась на него за его предложение. Она задумалась над тем, какой утонченной пыткой было бы повернуться к нему и принять его приглашение.
Но она осталась лежать так, как лежала, свернувшись калачиком, сама по себе. И, перед тем как уснуть, она долго размышляла над тем, есть ли на нем пижама.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Кэтрин проснулась от звука раскрывающихся штор. Она подскочила в кровати так, как будто оркестр из ста двадцати инструментов заиграл у нее над ухом маршем. Клей стоял в потоке солнечного света и улыбался.
— Ты всегда так просыпаешься?
Она искоса посмотрела, моргнула, потом плюхнулась назад на кровать, как старая тряпичная кукла, закрывая руками глаза.
— О Господи, так все-таки на тебе БЫЛА пижама!
Он снова засмеялся, свободно и легко, повернулся и посмотрел на пробуждающийся город внизу, умытый золотом и розовыми красками.
— Это значит, «с добрым утром»?
— Это значит, что большую часть ночи я провела в раздумьях над тем, была ли на тебе пижама или нет.
— В следующий раз спроси.
Она вдруг выскочила из кровати, бегом направилась в ванную и закрыла за собой дверь.
— Не слушай! — приказала она.
Клей облокотился об оконную раму, довольно усмехнулся сам себе, думая о неожиданных прелестях семейной жизни.
Она вышла из ванной немного робко и сразу же пошла одеваться.
— Извиняюсь, если я была немного резкой, но малыш внутри меня явился причиной некоторых неожиданных перемен, и это — одна из них. Я все еще не могу к этому привыкнуть…
— Это признание означает, что ты больше не сердишься на меня?
— Разве я на тебя сердилась? Я не помню… — Она была занята тем, что приводила в порядок верхнюю одежду.
— Да, — сказал он, отходя от окна. — Я сделал тебе хитрое предложение, и ты разгневалась.
— Забудь. Давай будем друзьями. Я не люблю ссориться, даже с тобой.
Теперь он смотрел ей в лицо, с обнаженной грудью, быстро, но внимательно окинул взглядом ее волосы, так что она начала расчесывать их пальцами.
— Слушай, — объяснила она, — по утрам я не в лучшей форме.
— А кто в лучшей? — сказал он в ответ, потирая свой подбородок. Затем он повернулся к своему чемодану, начал рыться в нем, тихо насвистывая сквозь зубы. Она привыкла к утрам, когда мать шаркала по дому с видом мученицы и усталостью такой, что, казалось, день близится к концу, а не начинается; А старик с отрыжкой и почесываниями попивал кофе и бормотал проклятья под нос.
А это было что-то новое: мужчина насвистывает перед завтраком.
Он остановился на полпути в ванную, держа в руке футляр с туалетными принадлежностями.
— Что скажешь, если мы оденемся и поедем куда-нибудь позавтракаем, а потом вернемся домой и заберем подарки?
— Я умираю с голоду. Вчера я так и не смогла закончить свой ужин.
— А ты не испытываешь чувства голода? — Он бросил быстрый взгляд на ее живот.
Она обвила его обеими руками.
— Да, я тоже голоден.
— Тогда я куплю завтрак для вас обоих.
Она залилась румянцем и отвернулась, понимая, что ей нравится утренний Клей.
Когда в ванне послышалось журчание воды, она снова упала на кровать, думая над тем, каким оказался Клей этим утром. Ей даже нравилось его поддразнивание. Она услышала, как упала мыльница, потом нечеткие восклицания, затем снова легкое насвистывание. Она вспоминала, как он повернулся от окна в своей пижаме, которая испытывающе висела так низко на бедрах, обнажая тонкую полоску золотистых волос, идущих вниз от центра живота. Она тяжело вздохнула, перевернулась на кровати и подложила руку под голову. Тепло солнца навалилось на нее, и она уснула в ожидании Клея. Уснула так быстро, как свойственно только беременным женщинам.
Клей вошел в спальню в брюках от пижамы и с полотенцем вокруг шеи. Он улыбнулся при виде спящей Кэтрин — желтый материал рубашки облегал контуры ее плеч, спины, ягодиц… Она лежала, поджав одно колено, а другое свисало над краем кровати.
«При дневном свете, — подумал он, — она кажется намного добродушней». Ему понравился их остроумный разговорчик утром.
Он огляделся вокруг и, увидев розы, вытащил одну из букета и начал щекотать ее ступню. Пальцы на ногах сильно сжались, потом ступня раздражительно дернулась к лодыжке. Затем нога стукнула его в колено, и Кэтрин рассмеялась в постельное белье.
— Прекрати, — ругалась она, — я говорила тебе, что утром нахожусь не в лучшей форме. У меня плохое настроение до обеда.
— А я сейчас думал как раз о том, какой хорошей ты была раньше.
— Я медведь.
— Что ты здесь делала? Я думал, что ты уже готова ехать завтракать.
Она посмотрела на него одним глазом, другой был спрятан под простыней.
— Я только вздремнула.
— Вздремнула — после того, как только что встала?
— Ну, это по твоей вине.
— О да? Что мне сейчас делать?
— Болван. Беременные женщины много спят, я тебе говорила об этом раньше. — Она потянулась назад и помахала пальцами. — Дай мне.
Он подал ей розу, и она, понюхав ее, сделала один глубокий, длинный, преувеличенный вдох — затем перевернулась и сказала, обращаясь в потолок:
— Наступило утро. — И, не сказав больше ни слова, прошла в ванну.
Кэтрин видела, что ее самый великий противник находился в обычном состоянии. Хорошо приспосабливаясь, Клей собирался сделать так, как будто их женитьба была обычным делом. Но она сама постоянно следила за тем, чтобы не было серьезности в отношении каких-то банальных ситуаций. Этот первый день раскрыл глаза Кэтрин на то, какой могла быть жизнь с Клеем, если бы дела обстояли по-другому.
Они прибыли в дом Форрестеров тогда, когда высокое полуденное ноябрьское солнце растопило весь снег, выпавший прошлой ночью, оставив лишь кое-где его следы. Дворецкого сейчас не было. Это снова был простой обычный дом. Белки, почти такого же цвета, как газоны, стрекотали и прыгали в поисках зимних запасов. Поползень устремился прочь из одной гирлянды, что висела рядом с дверью, — здесь он обедал на остистой пшенице.
Дом, как всегда, радушно встретил их.
Они застали Клейборна и Анжелу за экраном телевизора, уютно разместившихся в кресле, как пара диких уток. Последовали неизбежные прикосновения, приветствия, в которые была включена и Кэтрин. Большинство подарков они раскрыли вместе и поддразнивали Кэтрин за то, что она отказалась принимать участие в этой игре. Сидя на толстых подушках на полу, Клей и Анжела смеялись над огромной банкой для домашнего печенья, потому что она вряд ли могла разместиться на кухне американского городского дома. И Кэтрин узнала, что из всех печений Клей больше всего любит шоколадные чипсы. Они открыли вафельницу, и она узнала, что ему нравятся блины. Через некоторое время она поняла, что он терпеть не может «Чикагских Медведей». Анжела приготовила бутерброды, а Клейборн сказал:
— Эту коробку откроете позже, — и с удивительной легкостью дал понять, что игра уже закончена.
Среди целого вороха оберточной бумаги Кэтрин чувствовала, что погружается в незыблемость этой семьи.
Поздно вечером они нагрузили машину подарками и поехали на то место, которое сейчас называли своим домом. Стоя у дверей, Кэтрин наблюдала, как он, поставив свою поклажу, наклонился и вставил ключ в замочную скважину. Ее руки были завалены коробками, и она выглядывала через них, ожидая, когда он положит в карман ключ.
Дверь распахнулась, и не успела она сообразить, что происходит, как он повернулся и проворно сгреб сразу все: жену, коробки и все остальное.
— Клей!
— Я знаю, знаю. Поставь меня на место, правильно?
Но она только засмеялась. Клей передвигался с трудом, как будто его ноги стали резиновыми, и он свалился на ступеньках, держа ее на коленях…
— В кино у жен почему-то никогда не бывает животов, — поддразнивал он, опершись локтями о ступеньки.
Кэтрин только хмуро смотрела на него. Потом вдруг почувствовала, что ее выталкивают с колен.
— Слезь с меня, пузатик.
Комнаты погрузились в густые сумерки, тихие, ожидающие. Они стояли, оглядывая гостиную, а она, казалось, как любовница, подавала знак рукой, чтобы сбросили ее одежду: новая мебель с не тронутыми еще пока бирками и клеенкой, ожидала, сложенная в кучу, наклонившаяся, несмонтированная. Лампы лежали на диване, упакованные в толстый материал, а абажуры ожидали рядом на полу в пластиковых коробках. По всей комнате стояли стулья и столы. Части от кроватной рамы лежали рядом с матрацем, на полу валялась веревка. Те коробки и чемоданы, которые они привезли раньше, были свалены в кучу на столе и разбросаны по комнате.
Эта картина была мучительной, они перестали смеяться и на какое-то мгновение задумались. Как ни странно, но все выглядело по-настоящему. Отражение заката солнца просунуло свои пальцы через широкое окно, посылая в комнату неземное мерцание. Кэтрин чувствовала на своих плечах руки Клея. Она повернулась и увидела, что он стоит удивительно близко. Когда она поворачивалась, то чуть не задела виском его подбородок.
— Пальто? — спросил он.
Она подумала, что вокруг губ у него было выражение муки.
Интересно, думал ли он в этот момент о Джил Мангассон? Но он быстро убрал с лица это выражение, и на его месте появилась усмешка.
Они переоделись в голубые джинсы и бумажные спортивные свитера и приступили к работе: она на кухне, он в гостиной. Опять все стало на свои места. Для Кэтрин это было как игра «в дом», она работала в этом доме, и он казался ей слишком хорошим, чтобы быть настоящим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43