В четверг днем ожидали Аарона. Она тяжело ходила по своей комнате и пыталась привести себя в порядок. Она спрятала свою располневшую фигуру под вышитый индийский муслиновый шарф и сделала несколько попыток собрать свои волосы в кокетливую массу локонов, которые привык видеть Аарон. Но она не могла поднять руки так высоко, а маленькая черная горничная, заменившая Венеру, была глупа и неуклюжа.
Когда Тео была готова, она прошла в гостиную, задержавшись перед огромным резным зеркалом, занимавшим одну из стен. «Как безобразно я выгляжу, – подумала она, – и какой старой!»
Сегодня было тепло, даже в этой комнате. Тео тяжело опустилась на софу, пытаясь услышать первый стук копыт на Кинг-стрит, но постепенно шум в ушах, так давно беспокоивший ее, заглушил все остальные звуки. Ее тяжелая голова склонилась на спинку софы. Она задрожала. Как странно, что ей стало холодно! Как-то она должна преодолеть эту болезненную вялость. «Я не должна спать», – подумала она и тут же провалилась в оцепенение, такое тяжелое, что даже не услышала приезда Аарона, который, войдя в дом и бросившись вверх по массивной дубовой лестнице впереди Джозефа, нашел ее в таком состоянии.
– Господи, сэр, что вы с нею сделали! – закричал он, в ярости набрасываясь на Джозефа.
Лицо Джозефа потемнело.
– Я не знаю, что вы имеете в виду. Она спит. Она много спит.
– Посмотрите на нее, болван! Она больна, страшно больна!
– Это ее состояние, вы не видели ее раньше. Ничего страшного.
Аарон бросил на него взгляд, полный ярости, и склонился над дочерью.
– Теодосия, – позвал он с нежностью, показавшейся разгневанному Джозефу почти женственной.
Длинная конвульсивная дрожь сотрясла ее тело. Ее губы шевельнулись, но она не проснулась.
Аарон поднял ее. Он и теперь уже встревоженный Джозеф перенесли ее через холл в спальню. Когда ее голова коснулась подушки, ее мускулы сжались, она стала дергаться из стороны в сторону, дыхание остановилось, лицо стало пугающе темно-синим.
– Что с нею? – выдохнул Джозеф. – С нею ничего подобного раньше не было.
Аарон резко выпрямился.
– Не стойте как истукан! Вызовите доктора! Принесите горячую воду, бренди, одеяла! – Он с нежностью наклонился над Тео, растирая ее холодные руки, зовя ее.
Вбежали возбужденные слуги, принеся все необходимое. Аарон брызнул бренди ей в лицо, влил несколько капель между губами и накинул на нее одеяла.
– Соберите все грелки, которые есть в доме, и быстро наполните их горячими углями. Мы должны согреть ее.
Понемногу Тео расслабилась, синеватый оттенок начал переходить в розовый.
Когда Джозеф вернулся с доктором Дебоу, она тихо дышала, а Аарон ходил взад и вперед по комнате рядом с кроватью, и его лоб блестел от пота.
Доктор пыхтел, его летящие волосы растрепались, меховой воротник перекосился, но, несмотря на тревогу и неуверенность в глазах, он все же выдавил свою вежливую улыбку, размашисто поклонившись Аарону.
– Мистер вице-президент, это большая честь…
– Моя дочь очень больна, сэр. У нее были конвульсии. На этот раз она преодолела их, но я очень боюсь, что у нее будут другие. В чем причина и что можно сделать?
Доктор сделал глубокий вдох, поправил очки и направил на Тео напыщенно мрачный взгляд. Он пощупал ее пульс своими толстыми пальцами, простучал ее грудную клетку.
– Следует ожидать, – заметил он, наконец, – что при некоторых непредвиденных обстоятельствах может произойти, неожиданное истечение газов или желчи в циркуляционную систему…
– Вы болван, сэр, – Аарон выплюнул эти слова, – дурак и шарлатан. Вы не знаете ничего. Вы свободны.
Он повернулся на пятках и обратился к Джозефу:
– Этот толстый болтун – лучший врач, которого может предложить ваш город?
Джозеф, мертвенно-бледный, несчастный и испуганный, начал что-то говорить. Аарон прервал его:
– Приведите их всех ко мне немедленно. Я опрошу их всех.
У Джозефа отвисла челюсть, он колебался. Аарон сжал плечи своего зятя.
– Мой мальчик, разве вы не понимаете, что ваша жена в серьезной опасности? Я слышал об этих конвульсиях, сопровождающих иногда роды. Они почти точно доказывают… – Его голос осел. Он сжал губы, быстро прошел к окну и закончил предложение холодно и бесчувственно: – Вы потеряете и жену и нерожденного ребенка, если не случится чуда.
Но чудо свершилось, и свершил его Аарон. Из четырех врачей в городе он выбрал единственного, кто показался ему достаточно знающим и умным, чтобы помочь Теодосии, – доктора Рэмсея.
Этого доктора устроили в доме, и он находился под неусыпным оком Аарона. Аарон наблюдал за всем, что делали для Тео, держал тазик для кровопускания, мыл и ухаживал за нею, спал в кресле в ее комнате, настороженно прислушиваясь к самому слабому ее крику.
Доктор Рэмсей считал, что виной тому временный отказ функции почек.
– Тогда она должна пить, – воскликнул Аарон, – чтобы растворять яды. Но городская вода грязная. Я давно заметил, что те, кто пьет чай, меньше болеют. Это более полезная жидкость.
И он заставлял Тео пить слабый чай. Постепенно опухоли ее конечностей опали, голова прояснилась, вернулось немного сил, и в один из дней, ближе к сумеркам, – начались схватки.
Через волну новой боли она слышала приглушенные шумы суматохи в доме, беготню слуг, выкрикиваемые приказания, постоянный звон колоколов. Там были лица, много лиц. Смутно она узнала свою свекровь и Марию, шепчущихся и нервно поглядывавших на нее.
«Они, должно быть, ожидают, что я умру, если они вернулись с Салливен-Айленд» – подумала она спокойно. Смерть больше не казалась ей чем-то страшным. Как-то, в промежутке между болями, она услышала диалог у двери между Марией и Аароном.
– Полковник Бэрр, я понимаю, что Теодосия в опасности, но я должна просить вас оставить ее комнату. Ваше присутствие здесь совершенно излишне в такое время. Мой отец и миссис Элстон очень расстроены, они просили меня поговорить с вами.
Тео слабо воскликнула:
– Нет, отец! Не оставляй меня, пожалуйста!
– Я совсем не собираюсь оставлять тебя, мое дорогое дитя. Леди Нисбет, я сожалею о всех ранах, которые могу нанести вашей чувствительности, но я буду делать то, что считаю для своей дочери наилучшим.
– Если какой-то мужчина и должен быть с нею, то это ее муж, – сердито возразила Мария.
– Когда Теодосия захочет видеть своего мужа, я позову его немедленно. Пока еще она его не звала. – В его холодной речи был слабый оттенок удовлетворения.
Да, она не звала Джозефа: он не мог дать ей силу, как ее отец, не мог удержать ее от соскальзывания в бездонную пропасть.
Так что Джозеф сидел один в столовой внизу. Его лицо было закрыто руками, и только иногда, когда резкий крик проникал сквозь потолок с верхнего этажа, он тянулся к уже полупустой бутылке бренди на столе.
Когда майским утром колокола церкви Сен-Мишель пробили шесть раз, доктор Рэмсей решил, что миссис Элстон больше не выдержит. Он поискал в своей пыльной черной сумке пару железных хирургических щипцов.
Аарон моргнул, уголки его ноздрей резко вдавились.
– Это необходимо? – прошептал он.
Доктор кивнул:
– Да. Уверяю вас, что не стал бы вмешиваться без серьезной необходимости. Но обстоятельства таковы, что мы должны рискнуть.
Тео облизала пересохшие губы:
– Папа, я не могу. Больше не могу… я не могу выдержать…
Аарон быстро подошел к изголовью кровати. Он взял ее влажную руку в свою.
– Крепись, Теодосия. Чему быть, того не миновать. Ты выдержишь это. – Он говорил холодным покровительственно-властным голосом – голосом, который приказывал ей всю жизнь. И был возможен лишь один ответ – повиновение.
Она издала приглушенный мяукающий крик, сжимая его руку, затем утихла. Аарон сидел рядом с ее подушкой, отвернув голову, неподвижный, как будто отлитый из свинца, пока невероятный, звук не раздался в комнате – капризный плач новорожденного.
Рука Тео разжалась, освобождая его, она вздохнула и, повернувшись немного, сразу же глубоко заснула.
Доктор поднял глаза, его потное лицо торжествовало.
– Все хорошо, полковник Бэрр. Прекрасный здоровый мальчик. Будьте так добры, позовите одну из женщин заняться им.
Аарон встал и прошел к сложенным гнездом простыням, в которые доктор положил ребенка.
Крошечный и темно-красный, он замолчал, когда дед посмотрел вниз. Его серо-голубые глаза смотрели не мигая. Аарон наклонился ближе. Глубоко в его сердце шевельнулась странная радость. Ребенок был похож на Теодосию, а значит, на него – вылитый Бэрр, ни намека на Элстонов.
Аарон сделал глубокий бесшумный вдох, его глаза смягчились.
– Наконец у меня есть сын! Я подниму их над всеми простыми смертными. Я сделаю их великими – Теодосию и ее ребенка.
Он повернулся, подошел к окну и невидящими глазами посмотрел на крыши пробуждающегося города. Пути и средства были еще неясны, но можно не спешить, можно контролировать судьбу. Нет ничего невозможного, если обладаешь сильной волей. Ничего.
XII
Силы возвращались к Теодосии быстрее, чем кто-либо мог предположить. Организм восемнадцатилетней девушки, освободившийся от тяжелого бремени, быстро восстанавливал свою жизнеспособность. С каждым днем Теодосия чувствовала себя все лучше. Она удобно расположилась на широкой мягкой кровати, мысленно наслаждаясь новыми ощущениями, нахлынувшими на нее вместе с материнством. Самое страшное было позади, и Тео не хотелось об этом вспоминать.
Она была счастлива, что у нее теперь есть сын! Когда малыш прикасался своими нежными розовыми губками к ее набухшей груди, молодая мать испытывала небывалое ощущение блаженства. Миссис Элстон и Мария посоветовали ей нанять кормилицу-негритянку, но Теодосия с негодованием отказалась от этого предложения.
– Я хочу вскормить его сама. Ничего нет лучше материнского молока, – решительно заявила она, произнося эти слова с таким достоинством и уверенностью, что никто не стал с ней спорить, и было решено не возвращаться к этому вопросу.
Это была еще одна странность в поведении Теодосии, тем не менее, ее оставили в покое. Миссис Элстон вместе с Марией отправились на пляж, поручив Теодосию заботливому вниманию ее отца и Джозефа.
Когда Джозеф на следующий день после рождения ребенка вошел в ее комнату и взял малыша на руки, Теодосия увидела, как засветилось его лицо и глаза этого сильного мужчины наполнились слезами.
– Господи! Спасибо тебе, что ты сохранил их, – тихо прошептал он, присев на кровать позади Теодосии.
Она бережно взяла ребенка из крепких рук Джозефа и прижалась к его груди. В одной руке она держала их малыша, а другой нежно обвила шею мужа. В это мгновение ей показалось, что они думают одинаково, ощущают одно и то же, все они – одно целое. Их объединял этот прелестный ребенок, который тихонечко посапывал во сне, лежа на руках у заботливых родителей.
– Не правда ли, он очень милый? – спросила Тео. – Отец сказал, что он никогда не видел такого чудесного, хорошо сложенного, крепенького малыша.
– Полковник Бэрр ведет себя так, будто это его сын.
Теодосия едва заметно улыбнулась, но ничего не сказала. Она понимала состояние Джозефа, его обиду. Но на протяжении всей ее болезни и выздоровления отец ухаживал и оберегал ее, несмотря на то, что ему было очень тяжело. Он любил ее, он помог дочери справиться с дикой болью и невыносимыми страданиями.
– Папа спас мне жизнь, Джозеф, пойми это, – робко сказала она, вглядываясь в его лицо.
Джозеф невольно поморщился, но он понимал, что жена была права, поэтому промолчал.
Теодосия испытывала неясное ощущение вины перед Джозефом, поскольку доктор Рэмсей достаточно настойчиво дал понять, что на некоторое время они должны отказаться от интимных супружеских отношений.
– Я не отвечаю за вашу жизнь, мадам, если вы снова забеременеете, не успев окрепнуть и набраться сил после столь тяжелых родов. Простите, но моя прямая обязанность сообщить это мистеру Элстону.
Одновременно эти слова и огорчали, и радовали Теодосию.
«О, я свободна! Свободна! Свободна!» Свободна от этих отвратительных сцен, скрытых покровом ночи, когда только жалость к мужу и осознание своего супружеского долга толкали ее в объятия Джозефа. Это будет чудесное время, когда она сможет показать всю искренность своих чувств к Джозефу, не боясь разжечь его мужскую страсть к ней.
Теодосия была счастлива вдвойне, что некоторое время она будет рядом с отцом. Мысленно она пересчитывала дни до середины июня, когда они вместе с сыном должны будут уехать. Ежегодные эпидемии тифа распространялись вдоль всего пути к Чарлстону, поэтому Теодосия была вынуждена оставаться здесь дольше, чем это было необходимо. Джозеф предлагал ей поехать на остров Салливен, но там тоже были случаи заболевания тифом. Шарлотта даже сейчас страдала от внезапной лихорадки и озноба.
– Я полагаю, что ты и ребенок должны уехать, – говорил Джозеф ворчливо. – Тем более что твой отец уже все подготовил для отъезда. Но я, к сожалению, не могу присоединиться к тебе, это будет долгая разлука.
– Мне будет не хватать тебя, – мягко отвечала Теодосия, сжимая его руку. – Но я так горжусь тобой, мой милый! Сейчас ты один из самых богатых и разумных людей в нашей стране. Возможно, тебе предложат место в правительстве.
– Да, возможно, я тоже могу стать государственным деятелем, – согласился Джозеф.
Город лихорадило в преддверии избрания вице-президента. Имя Джозефа было у всех на устах. Он сам не ожидал такого поворота. Решив завоевать себе место в жизни, он организовал отличную агитационную кампанию с четко слаженными и целенаправленными действиями.
Впрочем, была одна мысль, которая изредка тревожила Джозефа. Он понимал, что по складу своего характера, темпераменту он вряд ли подходит на роль общественного деятеля. Джозефу часто не хватало умения руководить людьми, терпения и такта. К тому же он был не из тех людей, которые могут силой своей воли и с помощью определенных природных задатков воспитать в себе эти качества самостоятельно. Тем не менее, последние годы общественное мнение благоволило к нему, и он приспосабливался к своей новой роли: отрастил бакенбарды, научился ходить не спеша, с достоинством подняв голову, говорил редко, и обычно это были весьма туманные фразы. Летом 1802 года, когда ему еще не было и двадцати трех лет, он решил, что не станет продолжать карьеру своего тестя. Жизнь владельца рисовых плантаций больше подходила ему. Однако семена тщеславия, однажды брошенные Аароном Бэрром, вскоре обещали дать всходы.
Шестнадцатого июня бриг «Интерпрайз» был готов к отплытию. Дул сильный южный ветер. Команда устанавливала паруса.
Теодосия прощалась с Джозефом. Она осознавала всю тяжесть этой разлуки и не могла себе представить, как будет жить без него все эти долгие месяцы. Несколько минут она стояла, пошатываясь, ослабев от волны чувств, нахлынувших на нее, затем присела на люк с малышом на руках. Ее глаза застилал туман, и горло сдавили железные тиски.
– Я буду тебя очень ждать, – прошептала она. – Пиши мне как можно чаще.
– Хорошо, – ответил Джозеф.
– Ты это сказал так безразлично. Может, я раздражаю тебя? – спросила Теодосия.
Джозеф не ответил.
Вокруг них суетились матросы, они выкрикивали что-то, укрепляя паруса. С корабля, прибывшего из Восточной Индии, разгружали бананы, кокосы и другие товары в больших ящиках, корзинах и бочках. Все это переносили полураздетые крепкие негры. Они медленно спускались по трапу, изредка улыбаясь и переговариваясь между собой. На пристани отец Теодосии подготавливал погрузку мешков с рисом и тюков, набитых хлопком. Он пересчитывал их и складывал в длинные ряды. Позади Аарона стоял агент в высокой шляпе и длинном сине-зеленом пальто. Он увлеченно доказывал что-то капитану. Обычно агенты исполняют роль неоценимого посредника в делах такого рода. Они тщательно следят за выполнением всех деталей делового соглашения: процессом погрузки, условиями хранения и доставки вверенного им груза.
Джозеф посмотрел на агента и капитана, размышляя о чем-то своем. Даже когда агент взволнованно тряс тростью перед лицом своего собеседника и возмущенно с ним спорил, Джозеф не обратил на это внимание. Он подумал, что груз не его, да и агент тоже, поэтому он прислонился к поручню и вернулся к своим неприятным размышлениям. Джозеф сердился, что Теодосия уезжает. Кроме того, он был огорчен, что его единственного сына назвали Аарон Бэрр Элстон. Джозеф полагал, что сыну пристало носить имя отца – Джозеф или по крайней мере то, которое нравилось ему, – Вильям. Его возмущало безразличие Теодосии к тому, что их сын до сих пор не крещен. Она объясняла, что из-за отъезда было слишком мало времени, чтобы должным образом подготовиться к церемонии. К тому же Теодосия полагала, что крестить ребенка нужно в приходской церкви Вэккэмоу. Эти доводы ничуть не убедили Джозефа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Когда Тео была готова, она прошла в гостиную, задержавшись перед огромным резным зеркалом, занимавшим одну из стен. «Как безобразно я выгляжу, – подумала она, – и какой старой!»
Сегодня было тепло, даже в этой комнате. Тео тяжело опустилась на софу, пытаясь услышать первый стук копыт на Кинг-стрит, но постепенно шум в ушах, так давно беспокоивший ее, заглушил все остальные звуки. Ее тяжелая голова склонилась на спинку софы. Она задрожала. Как странно, что ей стало холодно! Как-то она должна преодолеть эту болезненную вялость. «Я не должна спать», – подумала она и тут же провалилась в оцепенение, такое тяжелое, что даже не услышала приезда Аарона, который, войдя в дом и бросившись вверх по массивной дубовой лестнице впереди Джозефа, нашел ее в таком состоянии.
– Господи, сэр, что вы с нею сделали! – закричал он, в ярости набрасываясь на Джозефа.
Лицо Джозефа потемнело.
– Я не знаю, что вы имеете в виду. Она спит. Она много спит.
– Посмотрите на нее, болван! Она больна, страшно больна!
– Это ее состояние, вы не видели ее раньше. Ничего страшного.
Аарон бросил на него взгляд, полный ярости, и склонился над дочерью.
– Теодосия, – позвал он с нежностью, показавшейся разгневанному Джозефу почти женственной.
Длинная конвульсивная дрожь сотрясла ее тело. Ее губы шевельнулись, но она не проснулась.
Аарон поднял ее. Он и теперь уже встревоженный Джозеф перенесли ее через холл в спальню. Когда ее голова коснулась подушки, ее мускулы сжались, она стала дергаться из стороны в сторону, дыхание остановилось, лицо стало пугающе темно-синим.
– Что с нею? – выдохнул Джозеф. – С нею ничего подобного раньше не было.
Аарон резко выпрямился.
– Не стойте как истукан! Вызовите доктора! Принесите горячую воду, бренди, одеяла! – Он с нежностью наклонился над Тео, растирая ее холодные руки, зовя ее.
Вбежали возбужденные слуги, принеся все необходимое. Аарон брызнул бренди ей в лицо, влил несколько капель между губами и накинул на нее одеяла.
– Соберите все грелки, которые есть в доме, и быстро наполните их горячими углями. Мы должны согреть ее.
Понемногу Тео расслабилась, синеватый оттенок начал переходить в розовый.
Когда Джозеф вернулся с доктором Дебоу, она тихо дышала, а Аарон ходил взад и вперед по комнате рядом с кроватью, и его лоб блестел от пота.
Доктор пыхтел, его летящие волосы растрепались, меховой воротник перекосился, но, несмотря на тревогу и неуверенность в глазах, он все же выдавил свою вежливую улыбку, размашисто поклонившись Аарону.
– Мистер вице-президент, это большая честь…
– Моя дочь очень больна, сэр. У нее были конвульсии. На этот раз она преодолела их, но я очень боюсь, что у нее будут другие. В чем причина и что можно сделать?
Доктор сделал глубокий вдох, поправил очки и направил на Тео напыщенно мрачный взгляд. Он пощупал ее пульс своими толстыми пальцами, простучал ее грудную клетку.
– Следует ожидать, – заметил он, наконец, – что при некоторых непредвиденных обстоятельствах может произойти, неожиданное истечение газов или желчи в циркуляционную систему…
– Вы болван, сэр, – Аарон выплюнул эти слова, – дурак и шарлатан. Вы не знаете ничего. Вы свободны.
Он повернулся на пятках и обратился к Джозефу:
– Этот толстый болтун – лучший врач, которого может предложить ваш город?
Джозеф, мертвенно-бледный, несчастный и испуганный, начал что-то говорить. Аарон прервал его:
– Приведите их всех ко мне немедленно. Я опрошу их всех.
У Джозефа отвисла челюсть, он колебался. Аарон сжал плечи своего зятя.
– Мой мальчик, разве вы не понимаете, что ваша жена в серьезной опасности? Я слышал об этих конвульсиях, сопровождающих иногда роды. Они почти точно доказывают… – Его голос осел. Он сжал губы, быстро прошел к окну и закончил предложение холодно и бесчувственно: – Вы потеряете и жену и нерожденного ребенка, если не случится чуда.
Но чудо свершилось, и свершил его Аарон. Из четырех врачей в городе он выбрал единственного, кто показался ему достаточно знающим и умным, чтобы помочь Теодосии, – доктора Рэмсея.
Этого доктора устроили в доме, и он находился под неусыпным оком Аарона. Аарон наблюдал за всем, что делали для Тео, держал тазик для кровопускания, мыл и ухаживал за нею, спал в кресле в ее комнате, настороженно прислушиваясь к самому слабому ее крику.
Доктор Рэмсей считал, что виной тому временный отказ функции почек.
– Тогда она должна пить, – воскликнул Аарон, – чтобы растворять яды. Но городская вода грязная. Я давно заметил, что те, кто пьет чай, меньше болеют. Это более полезная жидкость.
И он заставлял Тео пить слабый чай. Постепенно опухоли ее конечностей опали, голова прояснилась, вернулось немного сил, и в один из дней, ближе к сумеркам, – начались схватки.
Через волну новой боли она слышала приглушенные шумы суматохи в доме, беготню слуг, выкрикиваемые приказания, постоянный звон колоколов. Там были лица, много лиц. Смутно она узнала свою свекровь и Марию, шепчущихся и нервно поглядывавших на нее.
«Они, должно быть, ожидают, что я умру, если они вернулись с Салливен-Айленд» – подумала она спокойно. Смерть больше не казалась ей чем-то страшным. Как-то, в промежутке между болями, она услышала диалог у двери между Марией и Аароном.
– Полковник Бэрр, я понимаю, что Теодосия в опасности, но я должна просить вас оставить ее комнату. Ваше присутствие здесь совершенно излишне в такое время. Мой отец и миссис Элстон очень расстроены, они просили меня поговорить с вами.
Тео слабо воскликнула:
– Нет, отец! Не оставляй меня, пожалуйста!
– Я совсем не собираюсь оставлять тебя, мое дорогое дитя. Леди Нисбет, я сожалею о всех ранах, которые могу нанести вашей чувствительности, но я буду делать то, что считаю для своей дочери наилучшим.
– Если какой-то мужчина и должен быть с нею, то это ее муж, – сердито возразила Мария.
– Когда Теодосия захочет видеть своего мужа, я позову его немедленно. Пока еще она его не звала. – В его холодной речи был слабый оттенок удовлетворения.
Да, она не звала Джозефа: он не мог дать ей силу, как ее отец, не мог удержать ее от соскальзывания в бездонную пропасть.
Так что Джозеф сидел один в столовой внизу. Его лицо было закрыто руками, и только иногда, когда резкий крик проникал сквозь потолок с верхнего этажа, он тянулся к уже полупустой бутылке бренди на столе.
Когда майским утром колокола церкви Сен-Мишель пробили шесть раз, доктор Рэмсей решил, что миссис Элстон больше не выдержит. Он поискал в своей пыльной черной сумке пару железных хирургических щипцов.
Аарон моргнул, уголки его ноздрей резко вдавились.
– Это необходимо? – прошептал он.
Доктор кивнул:
– Да. Уверяю вас, что не стал бы вмешиваться без серьезной необходимости. Но обстоятельства таковы, что мы должны рискнуть.
Тео облизала пересохшие губы:
– Папа, я не могу. Больше не могу… я не могу выдержать…
Аарон быстро подошел к изголовью кровати. Он взял ее влажную руку в свою.
– Крепись, Теодосия. Чему быть, того не миновать. Ты выдержишь это. – Он говорил холодным покровительственно-властным голосом – голосом, который приказывал ей всю жизнь. И был возможен лишь один ответ – повиновение.
Она издала приглушенный мяукающий крик, сжимая его руку, затем утихла. Аарон сидел рядом с ее подушкой, отвернув голову, неподвижный, как будто отлитый из свинца, пока невероятный, звук не раздался в комнате – капризный плач новорожденного.
Рука Тео разжалась, освобождая его, она вздохнула и, повернувшись немного, сразу же глубоко заснула.
Доктор поднял глаза, его потное лицо торжествовало.
– Все хорошо, полковник Бэрр. Прекрасный здоровый мальчик. Будьте так добры, позовите одну из женщин заняться им.
Аарон встал и прошел к сложенным гнездом простыням, в которые доктор положил ребенка.
Крошечный и темно-красный, он замолчал, когда дед посмотрел вниз. Его серо-голубые глаза смотрели не мигая. Аарон наклонился ближе. Глубоко в его сердце шевельнулась странная радость. Ребенок был похож на Теодосию, а значит, на него – вылитый Бэрр, ни намека на Элстонов.
Аарон сделал глубокий бесшумный вдох, его глаза смягчились.
– Наконец у меня есть сын! Я подниму их над всеми простыми смертными. Я сделаю их великими – Теодосию и ее ребенка.
Он повернулся, подошел к окну и невидящими глазами посмотрел на крыши пробуждающегося города. Пути и средства были еще неясны, но можно не спешить, можно контролировать судьбу. Нет ничего невозможного, если обладаешь сильной волей. Ничего.
XII
Силы возвращались к Теодосии быстрее, чем кто-либо мог предположить. Организм восемнадцатилетней девушки, освободившийся от тяжелого бремени, быстро восстанавливал свою жизнеспособность. С каждым днем Теодосия чувствовала себя все лучше. Она удобно расположилась на широкой мягкой кровати, мысленно наслаждаясь новыми ощущениями, нахлынувшими на нее вместе с материнством. Самое страшное было позади, и Тео не хотелось об этом вспоминать.
Она была счастлива, что у нее теперь есть сын! Когда малыш прикасался своими нежными розовыми губками к ее набухшей груди, молодая мать испытывала небывалое ощущение блаженства. Миссис Элстон и Мария посоветовали ей нанять кормилицу-негритянку, но Теодосия с негодованием отказалась от этого предложения.
– Я хочу вскормить его сама. Ничего нет лучше материнского молока, – решительно заявила она, произнося эти слова с таким достоинством и уверенностью, что никто не стал с ней спорить, и было решено не возвращаться к этому вопросу.
Это была еще одна странность в поведении Теодосии, тем не менее, ее оставили в покое. Миссис Элстон вместе с Марией отправились на пляж, поручив Теодосию заботливому вниманию ее отца и Джозефа.
Когда Джозеф на следующий день после рождения ребенка вошел в ее комнату и взял малыша на руки, Теодосия увидела, как засветилось его лицо и глаза этого сильного мужчины наполнились слезами.
– Господи! Спасибо тебе, что ты сохранил их, – тихо прошептал он, присев на кровать позади Теодосии.
Она бережно взяла ребенка из крепких рук Джозефа и прижалась к его груди. В одной руке она держала их малыша, а другой нежно обвила шею мужа. В это мгновение ей показалось, что они думают одинаково, ощущают одно и то же, все они – одно целое. Их объединял этот прелестный ребенок, который тихонечко посапывал во сне, лежа на руках у заботливых родителей.
– Не правда ли, он очень милый? – спросила Тео. – Отец сказал, что он никогда не видел такого чудесного, хорошо сложенного, крепенького малыша.
– Полковник Бэрр ведет себя так, будто это его сын.
Теодосия едва заметно улыбнулась, но ничего не сказала. Она понимала состояние Джозефа, его обиду. Но на протяжении всей ее болезни и выздоровления отец ухаживал и оберегал ее, несмотря на то, что ему было очень тяжело. Он любил ее, он помог дочери справиться с дикой болью и невыносимыми страданиями.
– Папа спас мне жизнь, Джозеф, пойми это, – робко сказала она, вглядываясь в его лицо.
Джозеф невольно поморщился, но он понимал, что жена была права, поэтому промолчал.
Теодосия испытывала неясное ощущение вины перед Джозефом, поскольку доктор Рэмсей достаточно настойчиво дал понять, что на некоторое время они должны отказаться от интимных супружеских отношений.
– Я не отвечаю за вашу жизнь, мадам, если вы снова забеременеете, не успев окрепнуть и набраться сил после столь тяжелых родов. Простите, но моя прямая обязанность сообщить это мистеру Элстону.
Одновременно эти слова и огорчали, и радовали Теодосию.
«О, я свободна! Свободна! Свободна!» Свободна от этих отвратительных сцен, скрытых покровом ночи, когда только жалость к мужу и осознание своего супружеского долга толкали ее в объятия Джозефа. Это будет чудесное время, когда она сможет показать всю искренность своих чувств к Джозефу, не боясь разжечь его мужскую страсть к ней.
Теодосия была счастлива вдвойне, что некоторое время она будет рядом с отцом. Мысленно она пересчитывала дни до середины июня, когда они вместе с сыном должны будут уехать. Ежегодные эпидемии тифа распространялись вдоль всего пути к Чарлстону, поэтому Теодосия была вынуждена оставаться здесь дольше, чем это было необходимо. Джозеф предлагал ей поехать на остров Салливен, но там тоже были случаи заболевания тифом. Шарлотта даже сейчас страдала от внезапной лихорадки и озноба.
– Я полагаю, что ты и ребенок должны уехать, – говорил Джозеф ворчливо. – Тем более что твой отец уже все подготовил для отъезда. Но я, к сожалению, не могу присоединиться к тебе, это будет долгая разлука.
– Мне будет не хватать тебя, – мягко отвечала Теодосия, сжимая его руку. – Но я так горжусь тобой, мой милый! Сейчас ты один из самых богатых и разумных людей в нашей стране. Возможно, тебе предложат место в правительстве.
– Да, возможно, я тоже могу стать государственным деятелем, – согласился Джозеф.
Город лихорадило в преддверии избрания вице-президента. Имя Джозефа было у всех на устах. Он сам не ожидал такого поворота. Решив завоевать себе место в жизни, он организовал отличную агитационную кампанию с четко слаженными и целенаправленными действиями.
Впрочем, была одна мысль, которая изредка тревожила Джозефа. Он понимал, что по складу своего характера, темпераменту он вряд ли подходит на роль общественного деятеля. Джозефу часто не хватало умения руководить людьми, терпения и такта. К тому же он был не из тех людей, которые могут силой своей воли и с помощью определенных природных задатков воспитать в себе эти качества самостоятельно. Тем не менее, последние годы общественное мнение благоволило к нему, и он приспосабливался к своей новой роли: отрастил бакенбарды, научился ходить не спеша, с достоинством подняв голову, говорил редко, и обычно это были весьма туманные фразы. Летом 1802 года, когда ему еще не было и двадцати трех лет, он решил, что не станет продолжать карьеру своего тестя. Жизнь владельца рисовых плантаций больше подходила ему. Однако семена тщеславия, однажды брошенные Аароном Бэрром, вскоре обещали дать всходы.
Шестнадцатого июня бриг «Интерпрайз» был готов к отплытию. Дул сильный южный ветер. Команда устанавливала паруса.
Теодосия прощалась с Джозефом. Она осознавала всю тяжесть этой разлуки и не могла себе представить, как будет жить без него все эти долгие месяцы. Несколько минут она стояла, пошатываясь, ослабев от волны чувств, нахлынувших на нее, затем присела на люк с малышом на руках. Ее глаза застилал туман, и горло сдавили железные тиски.
– Я буду тебя очень ждать, – прошептала она. – Пиши мне как можно чаще.
– Хорошо, – ответил Джозеф.
– Ты это сказал так безразлично. Может, я раздражаю тебя? – спросила Теодосия.
Джозеф не ответил.
Вокруг них суетились матросы, они выкрикивали что-то, укрепляя паруса. С корабля, прибывшего из Восточной Индии, разгружали бананы, кокосы и другие товары в больших ящиках, корзинах и бочках. Все это переносили полураздетые крепкие негры. Они медленно спускались по трапу, изредка улыбаясь и переговариваясь между собой. На пристани отец Теодосии подготавливал погрузку мешков с рисом и тюков, набитых хлопком. Он пересчитывал их и складывал в длинные ряды. Позади Аарона стоял агент в высокой шляпе и длинном сине-зеленом пальто. Он увлеченно доказывал что-то капитану. Обычно агенты исполняют роль неоценимого посредника в делах такого рода. Они тщательно следят за выполнением всех деталей делового соглашения: процессом погрузки, условиями хранения и доставки вверенного им груза.
Джозеф посмотрел на агента и капитана, размышляя о чем-то своем. Даже когда агент взволнованно тряс тростью перед лицом своего собеседника и возмущенно с ним спорил, Джозеф не обратил на это внимание. Он подумал, что груз не его, да и агент тоже, поэтому он прислонился к поручню и вернулся к своим неприятным размышлениям. Джозеф сердился, что Теодосия уезжает. Кроме того, он был огорчен, что его единственного сына назвали Аарон Бэрр Элстон. Джозеф полагал, что сыну пристало носить имя отца – Джозеф или по крайней мере то, которое нравилось ему, – Вильям. Его возмущало безразличие Теодосии к тому, что их сын до сих пор не крещен. Она объясняла, что из-за отъезда было слишком мало времени, чтобы должным образом подготовиться к церемонии. К тому же Теодосия полагала, что крестить ребенка нужно в приходской церкви Вэккэмоу. Эти доводы ничуть не убедили Джозефа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37