Седло было тяжелым, но обычно не представляло для девушки проблемы; теперь же она выбилась из сил и замерзла, а пальцы почти онемели от холода. Он помог ей опустить седло, для чего ей пришлось сесть на пол.
— Пойду за дровами, — сказал Ник, и темная фигура в углу промолчала, наблюдая за каждым его движением.
Ник снова вышел в дверь; на этот раз он едва двигался, и каждый шаг был для него мучением. Ник собрал сушняка и веток на растопку, затем поднял на руки несколько поленьев, осторожно придерживая их скованными руками. Он обязан развести огонь, чтобы согреть Лори и себя.
Что касается рейнджера — ему на него наплевать. Чем больше он о нем думал, тем больше жалел, что не оставил парня в снегу умирать, и желательно помедленнее.
Ник внес в хижину несколько охапок дров, захлопнул дверь и положил несколько поленьев в очаг. Затем сложил их горкой и саркастично пожаловался фигуре в углу, что не имеет «волшебного огня».
Рейнджер бросил ему спички, и Ник зажег огонь. Вначале пламя еле теплилось, затем метнулось к полейьям. Никто из троих в хижине не двигался, пока поленья не разгорелись и тепло не заструилось к ним, и тогда все они двинулись к теплу одновременно — неохотно, но не имея выбора. Тепло нужно им для выживания.
Ник растянулся перед очагом, снял перчатки и принялся разматывать повязку на ноге. Его постельная скатка была пристегнута к седлу, внесенному в хижину, и Лори уже развязывала ее свободной рукой, а затем, молча, подала ему одеяло, чтобы он вытер насухо ногу. Другое одеяло она набросила на себя и, пододвинувшись как можно ближе к огню, наслаждалась его теплом, на миг почти позабыв о человеке, сидевшем на единственной в комнате кушетке. Он, как всегда, казался отстраненным и бесстрастным. Между ними зияла бездна, и искры напряженности трещали яростнее, чем искры ревущего пламени в нескольких футах от них.
* * *
Морган знал, что сознание его удерживает лишь тонкая нить. Там, на снегу, часть его мозга ответила Нику Брэдену. Звук его голоса эхом отдавался в сознании Моргана вместе с мучительным вопросом: «Почему этот парень заботится о нем?» Потому что ему нужны ключи к наручникам? Это единственное разумное объяснение. Морган был благодарен той частице сознания, которая решила спрятать ключи. Теперь шляпа была при нем, спасенная кожаными шнурами, которые он во время бури связал узелком под подбородком.
Морган огляделся. Все они были на пределе — Брэден с сестрой вымотались, как и он. Брэден прав: они не выжили бы снаружи. Особенно он, Морган. А теперь им нужна пища, и пора позаботиться о лошадях. Так много забот, а он так устал, не говоря уже о постоянной, жгучей боли в плече.
Но вначале он позволил теплу просочиться сквозь его влажную одежду и наполнить хижину, выстроенную на удивление хорошо. Скудно обставленная комната была маленькой и сохраняла тепло, идущее от очага. Он лежал на единственной постели — грубом деревянном топчане на четырех коротких стойках. Очевидно, его изготовили, чтобы обитателю хижины не пришлось лежать на холодном полу. Остальная обстановка исчезла — либо украли, либо пустили на дрова.
Грубое ложе казалось ему мягким и уютным. Все остальное тоже. Какое искушение — полежать, приклонив голову.
Но вначале пища. Затем надежно запереть пленников. Но как? Вокруг нет ничего подходящего. Вдобавок ему очень нужен сон и отдых.
Когда тепло вытеснило часть холода из его тела, он ощутил, как возвращаются силы, и задумчиво осмотрел своих компаньонов. Ник растянулся боком перед очагом. Лори притулилась рядом, без шляпы, потерянной где-то в снегу, со все еще влажными волосами. Голова ее поникла на седло, и фигура девушки казалась хрупкой, беззащитной. Лишь боль в плече напоминала Моргану о том, насколько она могла быть опасной.
Взор его выхватил Брэдена, освещенного пламенем очага, единственным светом в хижине. Господи, сколько всего нужно сделать. Два обессиленных калеки и еще более обессиленная женщина.
— Лошадям нужна крыша, и в моих припасах есть кофе, — проговорил Морган. — И кое-что из еды.
Брэден застыл на месте, затем вытащил из скатки свой сапог. Носок он пристроил на очаге и, ощупав его, убедился, что он влажный, но теплый. Натянув его, он попытался надеть сапог на распухшую лодыжку. Это было больно, но он все-таки втиснул ногу.
— Сзади есть сарай, где лошади укроются от бури. — Гнев в его голосе уступил место банальной практичности.
— Как долго продлится буря? — Моргану не хотелось задавать этот вопрос, выдающий его неосведомленность. Он знал, что Брэден бывал здесь довольно часто.
— Дня два или три, — пожал плечами Брэден. — Для долгой бури в этих краях еще рано.
Морган вздохнул. Судя по его «удаче» с этой работой, буря может не стихать неделями. Он поднялся и кивнул Брэ-дену, чтобы тот вышел первым. Брэден собрался с силами, открыл дверь, и в хижину ворвался воющий ветер. Морган вышел следом за ним и закрыл дверь.
Он направился к своей лошади, вынул из чехла винтовку и перебросил ее через здоровое плечо вместе с седельными сумками. Удерживая их при себе, бросил у двери хижины свою постельную скатку. С немым пониманием Брэден отстегнул седло Моргана, подтащил его и мешок с припасами к двери и оставил их там. Затем они отвели лошадей в сарай и поставили их там на привязь.
Морган вернулся следом за Брэденом в хижину. Он уложил винтовку и свои седельные сумки, в которых были револьверы Ника и Лори, позади кушетки. Затем сел, борясь с болью, которая норовила бросить его в блаженное забытье обморока.
Пока Брэден готовил кофе, Морган снял куртку и рубаху. Повязка пропиталась кровью. Брэден взял одну из чашек, молча налил воды из фляги и подал ее рейнджеру. Морган осторожно снял повязку и стиснул зубы, чтобы не застонать.
Но Лори не была столь хладнокровной.
— Боже милостивый, — прошептала она, затем взмолилась:
— Позвольте мне помочь.
Он нахмурился и резко отказал ей, заметив, что с ним «бывало и хуже».
— Ну пожалуйста…
— Чтобы вы довели до конца начатое? — проговорил он, и собственный голос показался ему тихим рычанием. — Ну нет, спасибо.
Она села, и лицо ее разгорелось от волнения и близости пламени. Что-то в нем хотело поверить ей, но он не мог. Ему хотелось, чтобы она не казалась такой умоляющей, беззащитной… и хорошенькой. Она не имела права так смотреть на него после всего случившегося. Он вспомнил ее обнимающие руки и то, какими нежными и успокаивающими они были. Но тут же напомнил себе, что в этой девушке нет ничего нежного. Тот поцелуй был ложью. Ловушкой.
Он занялся обработкой раны, подавляя стоны. Сейчас он не может допустить заражения, ему нужны эти дни снегопада, чтобы восстановить силы. Тогда они смогут возобновить путешествие, и он заявит на Лорили в первом же городке, в который они приедут. Позже он снимет эти обвинения, но только когда она перестанет досаждать ему. А пока что он должен держаться настороже…
Наконец он закончил обработку раны, снова забинтовал плечо, натянул рубаху и куртку для тепла и откинулся назад, наблюдая, как Брэден хромает по хижине, наливает кофе и делит сухари и вяленое мясо, извлеченное им из сумки с припасами. После этого его пленник рухнул перед очагом. Лори была немногословна, она молча взяла скромную долю припасов и принялась за кофе. Иногда она задерживала взгляд на рейнджере и пристально изучала его плечо. Затем отворачивалась. Несомненно, девушка жалела, что выстрелила не совсем точно. И все же Моргану не хватало ее непокорной речи и вызова.
Когда они покончили со скудным ужином и кофе согрел их желудки, в комнате уже стало теплее. Они едва не падали с ног, и он подозревал, что ослаб больше других. Морган взял ключ из шляпы, пока Брэден был занят, и бросил ею Лори.
— Хотите размяться? — спросил он, и лицо ее чуть покраснело, но она кивнула и отомкнула руку от седельной луки, а Брэден с досадой взглянул на Моргана. Морган понимал — он укоряет себя за то, что не смог отыскать ключи.
— А мне можно размяться? — насмешливо спросил Брэден.
— Когда она вернется, — равнодушно произнес Морган. — Захватишь заодно дров.
— А что потом? — настаивал Брэден.
Морган прекрасно понял смысл его вопроса. Комната очень маленькая. В ней оружие, раненый и двое пленников, мечтающих лишь о том, чтобы подчинить себе этого раненого. И оба знают, что Моргану нужен сон.
Брэден поднял скованные руки.
— Не делай этого с ней, — сказал он. — Я чертовски мало просил в своей жизни раньше… — Он помедлил и продолжал:
— Но теперь прошу об этом.
Первый раз Брэден проявил какие-то чувства, и Морган понял, чего стоило парню выложить такую просьбу. Оба они с Брэденом были в этом одинаковы: оба презирали просьбы об одолжениях и прекрасно скрывали свои чувства.
Но у Моргана не было выбора. Он просто не доверял никому из Брэденов, что бы те ни обещали. Особенно после того поцелуя. И после той засады.
— Нет, — коротко произнес он.
— Твоя проклятая честь, Дэвис? — заиграл желваками Брэден. — После того как в тебя стреляла женщина?
— Из засады, Брэден. Будем точны: тем, кто был в засаде, я отказываю в повторном шансе.
— Она могла бы убить тебя. Она хороший стрелок.
Морган лишь недоверчиво поднял бровь.
Брэден беззвучно выругался и посмотрел на Моргана:
— Когда-нибудь я убью тебя, Дэвис.
— Что ж, попробуй, — сказал Морган, гадая, почему внутри у него не проходит грызущая боль.
Глава девятая
Лори мучительно поежилась между одеялами. Она лежала головой к ногам Ника, с прикованной к его ножным кандалам правой кистью. Руки Ника были соединены за спиной второй парой наручников. Проклятый рейнджер нашел единственный способ сделать их беспомощными на время его сна: сейчас они не могли двинуться более чем на несколько дюймов.
Огонь в очаге погас, пол хижины похолодел, и даже под четырьмя одеялами, укрывавшими ее и Ника, чувство вины и сочувствия к рейнджеру быстро исчезали в Лори. Она уже жалела, что не целилась ему в сердце. Она старалась на думать о том, что рейнджеру сейчас гораздо хуже, чем им с Ником.
Девушка услышала, как рейнджер медленно, с усилием поднимается с кушетки. Ей не хотелось показывать свое лицо, и потому она просто слушала, как он поднимает несколько поленьев, укладывает их в очаг и снова возвращается к своему ложу. Кушетка скрипнула, когда он уселся на нее с тихим стоном. Ник беспокойно шевельнулся рядом с Лори, — видимо, он испытывал боль из-за скованных за спиной рук и больной ноги. Рейнджер немного поколеблен, прежде чем приказал Нику замкнуть кольцо ножных кандалов на распухшей лодыжке…
И все-таки Ник немного поспал. Она слышала его ровное дыхание, чувствовала неподвижность сна. И сама она подремала. Они так устали, борясь с бурей и друг с другом.
— Ник? — прошептала она.
— Все в порядке, — произнес он и шевельнулся. — Постарайся немного поспать.
Она прислушалась к тихому храпу рейнджера. Ей хотелось поговорить, но она боялась разбудить человека на кушетке. Она не могла подвинуться к Нику, а брат к ней, иначе слетят одеяла, поднять которые они уже не смогут. Лори мысленно повторила все ругательства, слышанные когда-либо от Ника. Ей не приходилось еще сталкиваться с кем-либо наподобие Моргана Дэвиса. Он являл собой чистую бессердечную сталь, и глаза его, смягчившиеся в Ларами, стали холодны, как ветер снаружи.
Лори старалась не думать о поцелуе в коридоре гостиницы, о недолгой теплоте, ушедшей теперь навсегда. Ясно, что он не простит ей содеянного, и хотя она не верила, что он нарочно мстит Нику, его усилившаяся осторожность грозила брату еще большими неприятностями.
Она мечтала заснуть. Тело ее задеревенело от неподвижности, но ей не хотелось беспокоить прерывистый сон Ника, его краткое забытье от невзгод, которые его постигли. Девушка гадала, идет ли все еще снег и как долго им придется еще пробыть здесь вместе. Этим вечером напряжение между ними настолько усилилось, что ей казалось, будто оно грозит взорвать хижину изнутри.
— Не волнуйся, — услышала она шепот Ника. — Все будет хорошо.
Но у Лори было ужасное предчувствие, что теперь уже никогда не будет ничего хорошего. Все, что было когда-то, уже не повторится. После того поцелуя и ее осознанного выстрела в Моргана Дэвиса она лишилась его доверия. Она знала, что никогда теперь не увидит в его глазах того, что видела в них несколько ночей назад.
Неужели гнетущее ощущение потери никогда не покинет ее?
* * *
На третий день их пребывания в хижине Морган подумал, что сойдет с ума, если они не двинутся в путь. Физически он чувствовал себя лучше и знал, что плечо заживает быстрее, чем он мог ожидать, после пытки, которой подверг его в тот первый день бури. Но еще один день в хижине с Лори и Ником Брэденом — и он способен будет выйти отсюда и застрелиться, чтобы покончить с таким жалким положением.
Ему чертовски хотелось, чтобы они хотя бы посетовали на жесткое обращение, но Ник не говорил больше о Лори, очевидно понимая, что не добьется ничего хорошего, и не желая унижаться. Он ни разу не попросил и за себя, хотя Морган видел по его усталым глазам, что он не мог спать ночами и что железо болезненно впивается ему в лодыжку. Но Морган не видел способа исправить это — ему нужен отдых.
Что касалось Лори, он знал: она слишком горда, чтобы жаловаться. Он замечал это в ее манере вздергивать очаровательный подбородок каждый раз, как он «укладывал» их на ночь, почти вызывая обоих на просьбы о сострадать. Он позволял Лори двигаться, но держал наручники и ножное железо на Нике Брэдене. Он знал, что Ник представляет главную угрозу, тем более что сам он восстановил лишь часть обычной силы.
Морган позволял Лори выходить одной, но всегда забирал с собой Ника, когда кому-то из них нужно было справить нужду, принести дров, натопить воды из снега или присмотреть за лошадьми. Снегопад все еще продолжался, и иногда трудно было даже следить за пленником, а снежные заносы опасны для них обоих. Поэтому все трое вынуждены были уживаться друг с другом в хижине. Ник проводил большую часть времени за игрой на гармонике, пока Морган не пригрозил бросить ее в огонь. Но он понимал, что это единственное, на что парень имел сейчас право, и, скрипя зубами, терпел его прихоть.
Особенно выводила его из себя Лори. Когда Брэден играл по вечерам, сестра подпевала ему, и оба, ссутулившись, сидели перед очагом, освещенные пламенем. При этом лицо Брэдена поражало сверхъестественным сходством с его собственным, а Лори просто очаровывала своими песнями о найденной и потерянной любви, от которых у него ломило все тело, и даже боль в плече бледнела по сравнению с этими мучениями. Ему хотелось протянуть руку, схватить ее и снова поцеловать, как бы опасна она ни была. И он ненавидел себя за эту слабость.
Несмотря на презрительные укоры в предательстве, он уважал ее. Он восхищался преданностью более, чем любым другим качеством. Он сражался три долгих года за дело, в которое не верил, просто потому, что поклялся рейнджерам. Когда его рота была включена в армию конфедератов, он решил, что у него нет иного выбора, как сражаться, и отдавал этому делу всю свою сноровку. Он полагал, что следует выполнять долг просто из преданности делу. Он достаточно часто подавлял собственную совесть, но мужчина достоин своего имени, лишь свято следуя определенным правилам, в которые верит.
Он никогда не считал, что философия касается и женщин, а может, просто не думал об этом. Морган замечал сожаление, даже боль в глазах Лори каждый раз, когда ее взор падал на его плечо. Но все же он не доверял ей. Он знал, что она — под стать ему — способна на все, чтобы добиться своей цели — освободить брата.
Рейнджер нервно прошагал к двери и открыл ее, ожидая могучего порыва ветра. Ожидание оправдалось, но снегопад уже стихал, и Морган произнес не частую для него молитву, чтобы завтра они смогли тронуться в путь. Кстати, буря кое в чем оказалась полезной: она замела следы и дала ему время поправиться.
Но теперь он заболел «лихорадкой хижины». Ему не хотелось думать, что эта лихорадка может терзать его по другой причине — из-за Лори.
Завтра они покинут хижину и направятся к Джорджтауну, где он попросит шерифа придержать Лори, пока он не вернет Брэдена в Техас.
— Снег почти перестал, — послышался у него за спиной голос Лори. Это были первые слова, сказанные ему девушкой за последние три дня, не считая кратких ответов на вопросы и приказания.
— Да, — повернулся он к ней.
— Это значит, мы уходим?
Он кивнул:
— Завтра утром.
Ее взгляд остановился на его плече, но он заверил девушку, что все будет в порядке.
— Могу я выйти? — спросила она, избегая его глаз.
— Пять минут, не больше, — предупредил он. — И не отходите далеко. Утром я видел следы кугуара.
Она взяла свою куртку, но он остановил ее:
— Возьмите мою шляпу. Снаружи холодно.
— А вам не все равно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Пойду за дровами, — сказал Ник, и темная фигура в углу промолчала, наблюдая за каждым его движением.
Ник снова вышел в дверь; на этот раз он едва двигался, и каждый шаг был для него мучением. Ник собрал сушняка и веток на растопку, затем поднял на руки несколько поленьев, осторожно придерживая их скованными руками. Он обязан развести огонь, чтобы согреть Лори и себя.
Что касается рейнджера — ему на него наплевать. Чем больше он о нем думал, тем больше жалел, что не оставил парня в снегу умирать, и желательно помедленнее.
Ник внес в хижину несколько охапок дров, захлопнул дверь и положил несколько поленьев в очаг. Затем сложил их горкой и саркастично пожаловался фигуре в углу, что не имеет «волшебного огня».
Рейнджер бросил ему спички, и Ник зажег огонь. Вначале пламя еле теплилось, затем метнулось к полейьям. Никто из троих в хижине не двигался, пока поленья не разгорелись и тепло не заструилось к ним, и тогда все они двинулись к теплу одновременно — неохотно, но не имея выбора. Тепло нужно им для выживания.
Ник растянулся перед очагом, снял перчатки и принялся разматывать повязку на ноге. Его постельная скатка была пристегнута к седлу, внесенному в хижину, и Лори уже развязывала ее свободной рукой, а затем, молча, подала ему одеяло, чтобы он вытер насухо ногу. Другое одеяло она набросила на себя и, пододвинувшись как можно ближе к огню, наслаждалась его теплом, на миг почти позабыв о человеке, сидевшем на единственной в комнате кушетке. Он, как всегда, казался отстраненным и бесстрастным. Между ними зияла бездна, и искры напряженности трещали яростнее, чем искры ревущего пламени в нескольких футах от них.
* * *
Морган знал, что сознание его удерживает лишь тонкая нить. Там, на снегу, часть его мозга ответила Нику Брэдену. Звук его голоса эхом отдавался в сознании Моргана вместе с мучительным вопросом: «Почему этот парень заботится о нем?» Потому что ему нужны ключи к наручникам? Это единственное разумное объяснение. Морган был благодарен той частице сознания, которая решила спрятать ключи. Теперь шляпа была при нем, спасенная кожаными шнурами, которые он во время бури связал узелком под подбородком.
Морган огляделся. Все они были на пределе — Брэден с сестрой вымотались, как и он. Брэден прав: они не выжили бы снаружи. Особенно он, Морган. А теперь им нужна пища, и пора позаботиться о лошадях. Так много забот, а он так устал, не говоря уже о постоянной, жгучей боли в плече.
Но вначале он позволил теплу просочиться сквозь его влажную одежду и наполнить хижину, выстроенную на удивление хорошо. Скудно обставленная комната была маленькой и сохраняла тепло, идущее от очага. Он лежал на единственной постели — грубом деревянном топчане на четырех коротких стойках. Очевидно, его изготовили, чтобы обитателю хижины не пришлось лежать на холодном полу. Остальная обстановка исчезла — либо украли, либо пустили на дрова.
Грубое ложе казалось ему мягким и уютным. Все остальное тоже. Какое искушение — полежать, приклонив голову.
Но вначале пища. Затем надежно запереть пленников. Но как? Вокруг нет ничего подходящего. Вдобавок ему очень нужен сон и отдых.
Когда тепло вытеснило часть холода из его тела, он ощутил, как возвращаются силы, и задумчиво осмотрел своих компаньонов. Ник растянулся боком перед очагом. Лори притулилась рядом, без шляпы, потерянной где-то в снегу, со все еще влажными волосами. Голова ее поникла на седло, и фигура девушки казалась хрупкой, беззащитной. Лишь боль в плече напоминала Моргану о том, насколько она могла быть опасной.
Взор его выхватил Брэдена, освещенного пламенем очага, единственным светом в хижине. Господи, сколько всего нужно сделать. Два обессиленных калеки и еще более обессиленная женщина.
— Лошадям нужна крыша, и в моих припасах есть кофе, — проговорил Морган. — И кое-что из еды.
Брэден застыл на месте, затем вытащил из скатки свой сапог. Носок он пристроил на очаге и, ощупав его, убедился, что он влажный, но теплый. Натянув его, он попытался надеть сапог на распухшую лодыжку. Это было больно, но он все-таки втиснул ногу.
— Сзади есть сарай, где лошади укроются от бури. — Гнев в его голосе уступил место банальной практичности.
— Как долго продлится буря? — Моргану не хотелось задавать этот вопрос, выдающий его неосведомленность. Он знал, что Брэден бывал здесь довольно часто.
— Дня два или три, — пожал плечами Брэден. — Для долгой бури в этих краях еще рано.
Морган вздохнул. Судя по его «удаче» с этой работой, буря может не стихать неделями. Он поднялся и кивнул Брэ-дену, чтобы тот вышел первым. Брэден собрался с силами, открыл дверь, и в хижину ворвался воющий ветер. Морган вышел следом за ним и закрыл дверь.
Он направился к своей лошади, вынул из чехла винтовку и перебросил ее через здоровое плечо вместе с седельными сумками. Удерживая их при себе, бросил у двери хижины свою постельную скатку. С немым пониманием Брэден отстегнул седло Моргана, подтащил его и мешок с припасами к двери и оставил их там. Затем они отвели лошадей в сарай и поставили их там на привязь.
Морган вернулся следом за Брэденом в хижину. Он уложил винтовку и свои седельные сумки, в которых были револьверы Ника и Лори, позади кушетки. Затем сел, борясь с болью, которая норовила бросить его в блаженное забытье обморока.
Пока Брэден готовил кофе, Морган снял куртку и рубаху. Повязка пропиталась кровью. Брэден взял одну из чашек, молча налил воды из фляги и подал ее рейнджеру. Морган осторожно снял повязку и стиснул зубы, чтобы не застонать.
Но Лори не была столь хладнокровной.
— Боже милостивый, — прошептала она, затем взмолилась:
— Позвольте мне помочь.
Он нахмурился и резко отказал ей, заметив, что с ним «бывало и хуже».
— Ну пожалуйста…
— Чтобы вы довели до конца начатое? — проговорил он, и собственный голос показался ему тихим рычанием. — Ну нет, спасибо.
Она села, и лицо ее разгорелось от волнения и близости пламени. Что-то в нем хотело поверить ей, но он не мог. Ему хотелось, чтобы она не казалась такой умоляющей, беззащитной… и хорошенькой. Она не имела права так смотреть на него после всего случившегося. Он вспомнил ее обнимающие руки и то, какими нежными и успокаивающими они были. Но тут же напомнил себе, что в этой девушке нет ничего нежного. Тот поцелуй был ложью. Ловушкой.
Он занялся обработкой раны, подавляя стоны. Сейчас он не может допустить заражения, ему нужны эти дни снегопада, чтобы восстановить силы. Тогда они смогут возобновить путешествие, и он заявит на Лорили в первом же городке, в который они приедут. Позже он снимет эти обвинения, но только когда она перестанет досаждать ему. А пока что он должен держаться настороже…
Наконец он закончил обработку раны, снова забинтовал плечо, натянул рубаху и куртку для тепла и откинулся назад, наблюдая, как Брэден хромает по хижине, наливает кофе и делит сухари и вяленое мясо, извлеченное им из сумки с припасами. После этого его пленник рухнул перед очагом. Лори была немногословна, она молча взяла скромную долю припасов и принялась за кофе. Иногда она задерживала взгляд на рейнджере и пристально изучала его плечо. Затем отворачивалась. Несомненно, девушка жалела, что выстрелила не совсем точно. И все же Моргану не хватало ее непокорной речи и вызова.
Когда они покончили со скудным ужином и кофе согрел их желудки, в комнате уже стало теплее. Они едва не падали с ног, и он подозревал, что ослаб больше других. Морган взял ключ из шляпы, пока Брэден был занят, и бросил ею Лори.
— Хотите размяться? — спросил он, и лицо ее чуть покраснело, но она кивнула и отомкнула руку от седельной луки, а Брэден с досадой взглянул на Моргана. Морган понимал — он укоряет себя за то, что не смог отыскать ключи.
— А мне можно размяться? — насмешливо спросил Брэден.
— Когда она вернется, — равнодушно произнес Морган. — Захватишь заодно дров.
— А что потом? — настаивал Брэден.
Морган прекрасно понял смысл его вопроса. Комната очень маленькая. В ней оружие, раненый и двое пленников, мечтающих лишь о том, чтобы подчинить себе этого раненого. И оба знают, что Моргану нужен сон.
Брэден поднял скованные руки.
— Не делай этого с ней, — сказал он. — Я чертовски мало просил в своей жизни раньше… — Он помедлил и продолжал:
— Но теперь прошу об этом.
Первый раз Брэден проявил какие-то чувства, и Морган понял, чего стоило парню выложить такую просьбу. Оба они с Брэденом были в этом одинаковы: оба презирали просьбы об одолжениях и прекрасно скрывали свои чувства.
Но у Моргана не было выбора. Он просто не доверял никому из Брэденов, что бы те ни обещали. Особенно после того поцелуя. И после той засады.
— Нет, — коротко произнес он.
— Твоя проклятая честь, Дэвис? — заиграл желваками Брэден. — После того как в тебя стреляла женщина?
— Из засады, Брэден. Будем точны: тем, кто был в засаде, я отказываю в повторном шансе.
— Она могла бы убить тебя. Она хороший стрелок.
Морган лишь недоверчиво поднял бровь.
Брэден беззвучно выругался и посмотрел на Моргана:
— Когда-нибудь я убью тебя, Дэвис.
— Что ж, попробуй, — сказал Морган, гадая, почему внутри у него не проходит грызущая боль.
Глава девятая
Лори мучительно поежилась между одеялами. Она лежала головой к ногам Ника, с прикованной к его ножным кандалам правой кистью. Руки Ника были соединены за спиной второй парой наручников. Проклятый рейнджер нашел единственный способ сделать их беспомощными на время его сна: сейчас они не могли двинуться более чем на несколько дюймов.
Огонь в очаге погас, пол хижины похолодел, и даже под четырьмя одеялами, укрывавшими ее и Ника, чувство вины и сочувствия к рейнджеру быстро исчезали в Лори. Она уже жалела, что не целилась ему в сердце. Она старалась на думать о том, что рейнджеру сейчас гораздо хуже, чем им с Ником.
Девушка услышала, как рейнджер медленно, с усилием поднимается с кушетки. Ей не хотелось показывать свое лицо, и потому она просто слушала, как он поднимает несколько поленьев, укладывает их в очаг и снова возвращается к своему ложу. Кушетка скрипнула, когда он уселся на нее с тихим стоном. Ник беспокойно шевельнулся рядом с Лори, — видимо, он испытывал боль из-за скованных за спиной рук и больной ноги. Рейнджер немного поколеблен, прежде чем приказал Нику замкнуть кольцо ножных кандалов на распухшей лодыжке…
И все-таки Ник немного поспал. Она слышала его ровное дыхание, чувствовала неподвижность сна. И сама она подремала. Они так устали, борясь с бурей и друг с другом.
— Ник? — прошептала она.
— Все в порядке, — произнес он и шевельнулся. — Постарайся немного поспать.
Она прислушалась к тихому храпу рейнджера. Ей хотелось поговорить, но она боялась разбудить человека на кушетке. Она не могла подвинуться к Нику, а брат к ней, иначе слетят одеяла, поднять которые они уже не смогут. Лори мысленно повторила все ругательства, слышанные когда-либо от Ника. Ей не приходилось еще сталкиваться с кем-либо наподобие Моргана Дэвиса. Он являл собой чистую бессердечную сталь, и глаза его, смягчившиеся в Ларами, стали холодны, как ветер снаружи.
Лори старалась не думать о поцелуе в коридоре гостиницы, о недолгой теплоте, ушедшей теперь навсегда. Ясно, что он не простит ей содеянного, и хотя она не верила, что он нарочно мстит Нику, его усилившаяся осторожность грозила брату еще большими неприятностями.
Она мечтала заснуть. Тело ее задеревенело от неподвижности, но ей не хотелось беспокоить прерывистый сон Ника, его краткое забытье от невзгод, которые его постигли. Девушка гадала, идет ли все еще снег и как долго им придется еще пробыть здесь вместе. Этим вечером напряжение между ними настолько усилилось, что ей казалось, будто оно грозит взорвать хижину изнутри.
— Не волнуйся, — услышала она шепот Ника. — Все будет хорошо.
Но у Лори было ужасное предчувствие, что теперь уже никогда не будет ничего хорошего. Все, что было когда-то, уже не повторится. После того поцелуя и ее осознанного выстрела в Моргана Дэвиса она лишилась его доверия. Она знала, что никогда теперь не увидит в его глазах того, что видела в них несколько ночей назад.
Неужели гнетущее ощущение потери никогда не покинет ее?
* * *
На третий день их пребывания в хижине Морган подумал, что сойдет с ума, если они не двинутся в путь. Физически он чувствовал себя лучше и знал, что плечо заживает быстрее, чем он мог ожидать, после пытки, которой подверг его в тот первый день бури. Но еще один день в хижине с Лори и Ником Брэденом — и он способен будет выйти отсюда и застрелиться, чтобы покончить с таким жалким положением.
Ему чертовски хотелось, чтобы они хотя бы посетовали на жесткое обращение, но Ник не говорил больше о Лори, очевидно понимая, что не добьется ничего хорошего, и не желая унижаться. Он ни разу не попросил и за себя, хотя Морган видел по его усталым глазам, что он не мог спать ночами и что железо болезненно впивается ему в лодыжку. Но Морган не видел способа исправить это — ему нужен отдых.
Что касалось Лори, он знал: она слишком горда, чтобы жаловаться. Он замечал это в ее манере вздергивать очаровательный подбородок каждый раз, как он «укладывал» их на ночь, почти вызывая обоих на просьбы о сострадать. Он позволял Лори двигаться, но держал наручники и ножное железо на Нике Брэдене. Он знал, что Ник представляет главную угрозу, тем более что сам он восстановил лишь часть обычной силы.
Морган позволял Лори выходить одной, но всегда забирал с собой Ника, когда кому-то из них нужно было справить нужду, принести дров, натопить воды из снега или присмотреть за лошадьми. Снегопад все еще продолжался, и иногда трудно было даже следить за пленником, а снежные заносы опасны для них обоих. Поэтому все трое вынуждены были уживаться друг с другом в хижине. Ник проводил большую часть времени за игрой на гармонике, пока Морган не пригрозил бросить ее в огонь. Но он понимал, что это единственное, на что парень имел сейчас право, и, скрипя зубами, терпел его прихоть.
Особенно выводила его из себя Лори. Когда Брэден играл по вечерам, сестра подпевала ему, и оба, ссутулившись, сидели перед очагом, освещенные пламенем. При этом лицо Брэдена поражало сверхъестественным сходством с его собственным, а Лори просто очаровывала своими песнями о найденной и потерянной любви, от которых у него ломило все тело, и даже боль в плече бледнела по сравнению с этими мучениями. Ему хотелось протянуть руку, схватить ее и снова поцеловать, как бы опасна она ни была. И он ненавидел себя за эту слабость.
Несмотря на презрительные укоры в предательстве, он уважал ее. Он восхищался преданностью более, чем любым другим качеством. Он сражался три долгих года за дело, в которое не верил, просто потому, что поклялся рейнджерам. Когда его рота была включена в армию конфедератов, он решил, что у него нет иного выбора, как сражаться, и отдавал этому делу всю свою сноровку. Он полагал, что следует выполнять долг просто из преданности делу. Он достаточно часто подавлял собственную совесть, но мужчина достоин своего имени, лишь свято следуя определенным правилам, в которые верит.
Он никогда не считал, что философия касается и женщин, а может, просто не думал об этом. Морган замечал сожаление, даже боль в глазах Лори каждый раз, когда ее взор падал на его плечо. Но все же он не доверял ей. Он знал, что она — под стать ему — способна на все, чтобы добиться своей цели — освободить брата.
Рейнджер нервно прошагал к двери и открыл ее, ожидая могучего порыва ветра. Ожидание оправдалось, но снегопад уже стихал, и Морган произнес не частую для него молитву, чтобы завтра они смогли тронуться в путь. Кстати, буря кое в чем оказалась полезной: она замела следы и дала ему время поправиться.
Но теперь он заболел «лихорадкой хижины». Ему не хотелось думать, что эта лихорадка может терзать его по другой причине — из-за Лори.
Завтра они покинут хижину и направятся к Джорджтауну, где он попросит шерифа придержать Лори, пока он не вернет Брэдена в Техас.
— Снег почти перестал, — послышался у него за спиной голос Лори. Это были первые слова, сказанные ему девушкой за последние три дня, не считая кратких ответов на вопросы и приказания.
— Да, — повернулся он к ней.
— Это значит, мы уходим?
Он кивнул:
— Завтра утром.
Ее взгляд остановился на его плече, но он заверил девушку, что все будет в порядке.
— Могу я выйти? — спросила она, избегая его глаз.
— Пять минут, не больше, — предупредил он. — И не отходите далеко. Утром я видел следы кугуара.
Она взяла свою куртку, но он остановил ее:
— Возьмите мою шляпу. Снаружи холодно.
— А вам не все равно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46