Ничто на свете не могло ее смутить.
— У меня все прекрасно, Николь, — сказала она, оглядываясь. — Просто отлично! Так это тот дом, который ты унаследовала?
— Да, мне повезло. Прежде он принадлежал моей тете.
— Знаю. И кажется, она скончалась пару лет назад. Верно?
Такая осведомленность меня удивила. Я подумала, что следует разузнать, откуда ей известно о моей тете, но сочла бестактным прямо спросить у нее об этом.
— Мне нравится эта терраса. Это кованые или литые перила?
— Гм. Думаю, кованые, но не уверена.
— Право же, это фантастика.
Мне показалось, что Марта не спешит уйти. Похоже было, что она настроена на то, чтобы раскинуть лагерь у меня на пороге. Если бы только мне сообщили заранее о ее прибытии!
Но сейчас у меня не было выбора.
— Не хочешь зайти на минутку? — была вынуждена я спросить, вопреки всякой логике надеясь, что она откажется. Молча я молила Бога о том, чтобы у нее нашлось другое место, куда ей захотелось бы наведаться.
— Я была бы в восторге!
Я отступила, пропуская Марту, и заметила, что она носит на щиколотке золотой браслет. Не знаю почему, но ножные браслеты всегда вызывали у меня раздражение. В них есть что-то мрачное. Достаточно вспомнить Барбару Стэнвик в «Двойной страховке». Фред Макмарри находит ее безумно привлекательной. Особенно его волнует ее браслет на щиколотке, а позже она использует его (не браслет, а мужчину), чтобы устранить мужа, и в конце концов убивает и его за компанию. Ножные браслеты носят только скверные женщины. Женщины с браслетами на ногах всегда предвещают большие неприятности.
Марта уже стояла в гостиной и, казалось, охватила одним взглядом всю комнату с ее обстановкой. Было очень странно видеть здесь ее, Марту Кокс.
Я подумала, что мне следует что-нибудь предложить ей, хотя это, конечно, было бы жестокой иронией судьбы, если вспомнить, что она отняла у меня все, чем я дорожила, и продолжала это делать долгие годы. Но куда денешься, если тебя воспитали в лучших традициях? Как быть, если у тебя хорошие манеры? Выхода у меня не было.
— Хочешь чаю со льдом? — Мне хотелось добавить: «В придачу к моей работе» или «Прошу прощения, но сейчас я не могу предоставить тебе своего приятеля, потому что у меня его нет. Но, возможно, тебя заинтересует кто-нибудь из моих бывших поклонников?»
— О, чай со льдом был бы очень кстати!
Конечно, кстати. Особенно для женщины в костюме от Шанель и с прической, обошедшейся не менее чем в три сотни баксов. Да уж, конечно, все это не могло идти в сравнение с ледяным чаем!
— В Саванне всегда так жарко и влажно?
— Ничего! Ты к этому привыкнешь!
Я отправилась на кухню за чаем со льдом и услышала, как Марта крадется в столовую.
— О Николь, дорогая! Это просто чудо! Какая прелесть все эти картины!
Встав на цыпочки, я доставала с верхней полки стаканы для чая со льдом и сдувала пыль, покрывавшую их донышки изнутри, прежде чем бросить в них кубики льда.
— Да, картины и все остальное.
Черт возьми! У меня ведь был даже водопровод!
— Тебе так повезло. А меня поселили в отеле. Я даже не запомнила его названия. Он такой безликий.
Я чуть не уронила кувшин с холодным чаем. Неужели телецентр пошел на то, чтобы снять для нее номер в отеле? Если память мне не изменяет, этого никогда не делали прежде. Никогда!
— Добавить в чай чего-нибудь?
— Да, пожалуйста, — ответила она медовым голосом. — У тебя нет этих синих пакетиков с заменителем сахара?
— Нет. Прошу прощения. У меня только сахар и розовые пакетики с заменителем. (Синие у меня были лишь в тех случаях, когда я брала их домой из ресторана.)
— Не важно, — прочирикала она. — Я захватила несколько из отеля. Я всегда краду их. Сейчас поищу в сумочке. О! Вот они!
Я вошла в столовую и увидела у нее в руке два синих пакетика с заменителем сахара; вид у нее был торжествующий.
— Хочешь один?
По правде говоря, я хотела, но, пересилив себя, улыбнулась и помотала головой:
— Нет, спасибо.
Я протянула ей стакан, и она высыпала туда содержимое пакетика, перед этим встряхнув его несколько раз. С минуту она взирала на фруктовый кекс тети Адели и, похоже, собиралась что-то спросить. Возможно, почему это у меня на столе стоит рождественский фруктовый кекс в середине сентября. Но не спросила.
Мы молча тянули свой чай. Кубики льда позвякивали в стаканах. Часы тикали на каминной полке — тик-так, тик-так, тик-так. Я не могла придумать, что сказать. Во всяком случае, такого, что не привело бы к еще большей неловкости и еще более тягостному молчанию. О чем бы я ни подумала, мысли возвращали меня к нашей школе. А об этом я решилась бы заговорить в последнюю очередь, и особенно с Мартой Кокс. Внезапно она подалась вперед и усмехнулась:
— А ты помнишь Марка, того парня, с которым мы обе встречались в школе?
Ледяной чай попал мне не в то горло, и я закашлялась. Я не могла поверить своим ушам — Марта пришла ко мне в дом и заговорила о нем! Это было то же самое, как если бы Элизабет Тейлор спросила Дебби Рейнольдсnote 3, что случилось с тем парнем, ну, с Эдди Фишером.
Но мой судорожный кашель не мог заставить ее замолчать.
— Да, славный старина Марк. Мне было так неловко, когда он пригласил меня на бал.
Хотя в моих глазах все еще стояли слезы, я кивнула.
— Кажется, тогда ставили «Неужели вы правда хотите меня обидеть?». Да? Я помню, мы еще поспорили из-за тебя.
— Из-за меня?
— Да.
Марта глотнула ледяного чаю, прежде чем ответить:
— Он сказал, что я плохой товарищ, потому что попросила его бросить всю эту чепуху. Ну, я имею в виду все эти его штучки, его увлечение Джеком Потрошителем, записочки и то, что он вдруг выпрыгивал из темного угла на меня. Он сказал, что ему это нравится и что он жалеет, что пошел на бал со мной, а не с тобой.
— Правда?
Теперь улыбнулась я, припомнив, что обаяние образа Джека Потрошителя, столь милого сердцу Марка, и на меня со временем стало действовать крайне отрицательно. Я посмотрела на Марту теперь уже с интересом и вниманием.
— Он ведь был странным, правда?
— Еще каким странным! А тебе пришлось пойти на танцы с этим милым Рэнди Миллером. И вы ведь потом какое-то время встречались?
Как ни странно, но я совершенно забыла о Рэнди Миллере. Теперь, задним числом, я вспомнила, что он и в самом деле был славным.
— Ты так хорошо играла в школьных постановках, — сказала она. — Я всегда думала, что ты станешь актрисой.
— Я? Да ты шутишь! Я играла только смешные характерные роли. Тебе же всегда доставались главные, с пением. Это было так здорово!
— Но я предпочла бы смешную характерную роль, такую, например, как тетя Эллер. Помню, мать посадила меня на диету как раз незадолго до спектакля. С тех пор я не могу слышать ни одной песни из «Оклахомы» без того, чтобы у меня не заурчало в животе. Проблема с этими ролями в том, что каждый может тебя критиковать. А это уже вовсе не смешно. Мне было необходимо играть главные роли, чтобы получить стипендию, иначе я не смогла бы платить за обучение в колледже, да и не попала бы туда.
Сначала ее объяснение показалось мне невероятным. Неужели могло быть так, чтобы модель с вечно надутыми губками, жаловавшаяся интервьюеру на тяготы жизни, на то, что ей приходится так много и тяжело работать, действительно хотела чего-то добиться, а ее злополучная красота всегда ей мешала?
Теперь я стала слушать ее внимательнее. И правда, оказалось, что она и в самом деле ничего не сделала, если не считать того, что была удостоена звания Мисс Джорджии.
— Но это удивительно, — сказала я. — Ты выглядела потрясающе во время торжественного шествия.
— А ты видела? — Она покраснела. — Господи! Это было ужасно. Дирижировать палочкой — да, для этого, конечно, нужен талант.
Я не могла сдержать смеха.
— Но ведь ты вышла в финалистки.
Марта покачала головой:
— Все, что мне было надо, — это деньги, стипендия, чтобы учиться в колледже.
— Право, я не понимаю, — призналась я Марте, — ты производила впечатление одной из самых богатых девочек в школе.
— Да уж! Папа бросил мою маму ради другой женщины. Как ни банально, но ради своей секретарши. Это было бы смешно, если бы мама совсем не потеряла голову. Эти шествия были ее идеей, она считала, что это даст мне шанс поступить в колледж. Ведь мои отметки не обнадеживали. За академические успехи мне бы стипендии не дали. Я ведь была не такой блестящей ученицей, как ты.
— Как я?
— Господи! Как я завидовала тебе, всему, что у тебя было! У тебя было столько друзей! Ты была такой умной и пользовалась таким успехом. Я помню финал олимпиады по химии. Ты выиграла, а все остальные остались с носом.
Я смутно помнила этот финал, но только очень смутно.
Марта снова бросила взгляд на фруктовый кекс. Я уже собиралась рассказать ей его историю, когда зазвонил телефон.
— Я сейчас вернусь, — сказала я с облегчением.
Звонок не был особенно важным. Просто позвонила подруга, чтобы излить свое недовольство жизнью. Я проговорила с ней дольше, чем было необходимо, — для того чтобы дать себе время собраться с мыслями. Пока Люси болтала о своих неприятностях и о том, что не ладит с домохозяином, я думала о Марте.
Вдруг я была к ней несправедлива? Что за нелепая мысль! После стольких лет, когда я винила Марту во всех своих несчастьях, появилась вероятность, хотя и очень слабая, что Марта вовсе не пыталась испортить мне жизнь. Возможно, что в средней школе наши пути и общие интересы по несчастной случайности пересекались. Я услышала, как хлопнула входная дверь, и посмотрела на часы. Неужели я проговорила целых двадцать минут?
— Послушай, Люси, мне надо бежать, — сказала я и повесила трубку.
Но Марта уже ушла. И как ни странно, я испытала ужасно тоскливое чувство. Мне было неприятно, что я была с ней груба. Я бросила ее одну!
И кроме того, я начинала чувствовать себя виноватой в том, что в течение предшествующих нашей встрече пятнадцати лет я была к ней несправедлива.
Возможно, мы и не стали бы близкими подругами, но могли быть приятельницами. Завтра я приглашу ее на ленч. Вот что я сделаю!
Она здесь новый человек, и я все покажу ей, повожу ее по городу. Я смогу ей помочь освоиться на телевидении.
Я почувствовала бы себя лучше, если бы это бремя спало с моей души. Но, откровенно говоря, я уже чувствовала себя хорошо, впервые за долгое время. И это продолжалось до тех пор, пока я не вошла в столовую.
Там, в центре стола, стоял фруктовый кекс тети Адели, на том самом месте, куда я его поставила, но из него был вырезан огромный клинообразный кусок. А там, где недавно сидела Марта, были рассыпаны крошки.
Марта Кокс съела большой кусок отравленного кекса тети Адели.
Страх и слепая паника могут заставить человека делать странные вещи. Логично было бы позвонить Марте в отель и сказать ей самым непринужденным тоном:
— Ты едва ли этому поверишь, но тебе следовало бы обратиться в ближайшую больницу и попросить сделать промывание желудка.
И было бы естественно, если бы я предложила ей отвезти ее туда. Но в такие моменты логичное решение почему-то никогда не приходит в голову. Сказать, что я повела себя плохо, было бы преуменьшением.
Правда, я не знала, в каком отеле Марта остановилась, так как она и сама не могла припомнить его названия. Но я могла бы сесть на телефон и обзвонить все отели в округе и опросить всех регистраторов. Кроме того, я могла бы позвонить кому-нибудь из сотрудников телецентра и узнать, где остановилась Марта. Однако меня удерживала от этого мысль, что это может показаться странным. Всем было известно, что она получила работу, которую я уже считала своей, и мне бы, весьма возможно, не дали о ней никакой информации. Они бы заподозрили, что я стану донимать ее звонками и упреками. И произошло нечто странное. Я убедила себя, «что с кексом все в порядке, что он решительно не содержит ничего вредного. Бедная тетя Адель была жертвой злостных сплетен. Это было для меня ясно как день. Продолжая убеждать себя в том, что кексы абсолютно доброкачественные, я взяла большой черный пакет для мусора и выбросила в него как остатки этого кекса, так и все остальные, выстроившиеся на полке в буфете. Потом я вынесла мешок с мусором. Завтра как раз день, когда приезжает мусоровоз, и к полудню здесь не останется ни одного фруктового кекса. А я завтра приглашу Марту на ленч, и мы сможем с ней отлично перекусить и посмеяться над этой историей. И вот я выбросила все это из головы и пошла спать, торопясь удалиться на приличное расстояние от столовой. Завтра все будет хорошо.
Но на следующий день ничего хорошего не произошло. Ко времени ленча, к магическому часу, когда я надеялась примириться со всем миром, стало ясно, что Марту Кокс нигде не могут обнаружить. Мэри Клэр сказала, что номер Марты в отеле не отвечает и что ее машина все еще припаркована на стоянке отеля. И наконец оператор Бен объявил ошеломляющую новость: Марта Кокс исчезла. К поискам подключили полицию.
Я кое-как сумела прожить этот день, не прожить, а промаяться. Я с ошеломленным видом качала головой, как и все мои коллеги, бормоча, что это весьма прискорбно. А потом случилось нечто совсем ужасное. Менеджер телецентра попросил меня днем сесть в кресло ведущей и объявить, что Марта Кокс, бывшая Мисс Джорджия и новый сотрудник телевидения, недавно вошедший в нашу дружную телевизионную семью, исчезла. Всех, кто располагает на этот счет хоть какой-нибудь информацией, просят связаться с полицией или позвонить на телестудию.
Мои коллеги дрожали, когда я зачитывала этот текст, а я гадала, знает ли кто-нибудь из них о том, что я была как-то связана с исчезновением Марты Кокс.
Глава 5
К тому времени, когда я выруливала с парковочной площадки при телестудии, мое тело сотрясала такая сильная дрожь, что машину кренило то в одну, то в другую сторону, будто моя несчастная «тойота» чувствовала себя пособницей убийства, соучастницей моего преступления. То, что я так бездарно вела машину, было все равно что напрашиваться на неприятности, и, если бы молодой полицейский остановил меня, я бы непременно раскололась и рассказала ему истории всех преступлений, совершенных представителями человечества, включая и ту, когда Сократу была вручена чаша с цикутой.
При мысли о чаше я тотчас же поняла, чего мне не хватает. Мне надо было выпить. Не предаваясь дальнейшим размышлениям, я припарковала свою «тойоту» возле уютного кафе, в котором, к счастью, не было принято вступать в дружеские разговоры. Здесь вы по собственному выбору могли затеять беседу или с равным правом и успехом предаться молчаливому уединению в окружении людей. Уединение в эту минуту было для меня наилучшим вариантом, но именно уединение в кругу людей, а не безотрадная изоляция в четырех стенах дома.
Люди уже начинали просачиваться тонкой струйкой в кафе под звуки оживленной вечерней музыки. Сюда приходили расслабиться и хорошо провести время. Приходили парами или по трое, а одна многочисленная группа заняла центральный стол. Через головы им передавали кувшины с пивом, и пена при этом перехлестывала через край. Похоже было, что я здесь единственная, кто пришел сам по себе, без спутников.
И тут я заметила его. Не знаю, почему мой взор остановился на нем. Но прежде я почувствовала его настойчивый взгляд, будто он прикоснулся ко мне. Вам, конечно, знакомо это ощущение неловкости, когда кто-то не отрываясь буравит взглядом ваш затылок и сначала вы не можете определить, откуда исходит этот упорный взгляд.
Возможно, я заметила его потому, что он тоже был один. Он сидел в отдалении, позади шумной группы посетителей. Огромным усилием воли я заставила себя отвести от него глаза, но тайком продолжала наблюдать за ним, притворяясь, что читаю меню, начертанное мелом на доске и видное мне через его левое плечо. Он был не из тех, что убивают наповал своей неотразимой внешностью. Он не был похож на голливудского актера. Скорее о нем можно было бы сказать, что во внешности его была некая суровость. Он внушал доверие, и было нетрудно представить, как какой-нибудь неудачник изливает ему свои невзгоды или как женщина рыдает на его широком плече, поверяя ему свои горести.
Трудно было сказать, темно-каштановые у него волосы или черные, но было заметно, что они волнистые. Черты его лица были правильными, но не такими, чтобы привести женщину в экстаз. В определенном смысле они были не лишены приятности, но главное, что он производил впечатление человека доброго и спокойного. И в то же время в нем чувствовалась сдержанная энергия, а в глазах его, когда он обводил ими зал, то и дело появлялся блеск. Разумеется, блеск его глаз можно было бы объяснить очень просто, а именно тем, что он уже успел хорошенько хлебнуть.
Я заказала белого вина, и выбор мой оказался правильным, поскольку это давало мне возможность еще понаблюдать за незнакомцем. Вино мне подали в пластиковом стакане, и это было хорошо, потому что, если учесть ужасное состояние моей нервной системы, с меня стало бы и хлопнуть стакан об пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
— У меня все прекрасно, Николь, — сказала она, оглядываясь. — Просто отлично! Так это тот дом, который ты унаследовала?
— Да, мне повезло. Прежде он принадлежал моей тете.
— Знаю. И кажется, она скончалась пару лет назад. Верно?
Такая осведомленность меня удивила. Я подумала, что следует разузнать, откуда ей известно о моей тете, но сочла бестактным прямо спросить у нее об этом.
— Мне нравится эта терраса. Это кованые или литые перила?
— Гм. Думаю, кованые, но не уверена.
— Право же, это фантастика.
Мне показалось, что Марта не спешит уйти. Похоже было, что она настроена на то, чтобы раскинуть лагерь у меня на пороге. Если бы только мне сообщили заранее о ее прибытии!
Но сейчас у меня не было выбора.
— Не хочешь зайти на минутку? — была вынуждена я спросить, вопреки всякой логике надеясь, что она откажется. Молча я молила Бога о том, чтобы у нее нашлось другое место, куда ей захотелось бы наведаться.
— Я была бы в восторге!
Я отступила, пропуская Марту, и заметила, что она носит на щиколотке золотой браслет. Не знаю почему, но ножные браслеты всегда вызывали у меня раздражение. В них есть что-то мрачное. Достаточно вспомнить Барбару Стэнвик в «Двойной страховке». Фред Макмарри находит ее безумно привлекательной. Особенно его волнует ее браслет на щиколотке, а позже она использует его (не браслет, а мужчину), чтобы устранить мужа, и в конце концов убивает и его за компанию. Ножные браслеты носят только скверные женщины. Женщины с браслетами на ногах всегда предвещают большие неприятности.
Марта уже стояла в гостиной и, казалось, охватила одним взглядом всю комнату с ее обстановкой. Было очень странно видеть здесь ее, Марту Кокс.
Я подумала, что мне следует что-нибудь предложить ей, хотя это, конечно, было бы жестокой иронией судьбы, если вспомнить, что она отняла у меня все, чем я дорожила, и продолжала это делать долгие годы. Но куда денешься, если тебя воспитали в лучших традициях? Как быть, если у тебя хорошие манеры? Выхода у меня не было.
— Хочешь чаю со льдом? — Мне хотелось добавить: «В придачу к моей работе» или «Прошу прощения, но сейчас я не могу предоставить тебе своего приятеля, потому что у меня его нет. Но, возможно, тебя заинтересует кто-нибудь из моих бывших поклонников?»
— О, чай со льдом был бы очень кстати!
Конечно, кстати. Особенно для женщины в костюме от Шанель и с прической, обошедшейся не менее чем в три сотни баксов. Да уж, конечно, все это не могло идти в сравнение с ледяным чаем!
— В Саванне всегда так жарко и влажно?
— Ничего! Ты к этому привыкнешь!
Я отправилась на кухню за чаем со льдом и услышала, как Марта крадется в столовую.
— О Николь, дорогая! Это просто чудо! Какая прелесть все эти картины!
Встав на цыпочки, я доставала с верхней полки стаканы для чая со льдом и сдувала пыль, покрывавшую их донышки изнутри, прежде чем бросить в них кубики льда.
— Да, картины и все остальное.
Черт возьми! У меня ведь был даже водопровод!
— Тебе так повезло. А меня поселили в отеле. Я даже не запомнила его названия. Он такой безликий.
Я чуть не уронила кувшин с холодным чаем. Неужели телецентр пошел на то, чтобы снять для нее номер в отеле? Если память мне не изменяет, этого никогда не делали прежде. Никогда!
— Добавить в чай чего-нибудь?
— Да, пожалуйста, — ответила она медовым голосом. — У тебя нет этих синих пакетиков с заменителем сахара?
— Нет. Прошу прощения. У меня только сахар и розовые пакетики с заменителем. (Синие у меня были лишь в тех случаях, когда я брала их домой из ресторана.)
— Не важно, — прочирикала она. — Я захватила несколько из отеля. Я всегда краду их. Сейчас поищу в сумочке. О! Вот они!
Я вошла в столовую и увидела у нее в руке два синих пакетика с заменителем сахара; вид у нее был торжествующий.
— Хочешь один?
По правде говоря, я хотела, но, пересилив себя, улыбнулась и помотала головой:
— Нет, спасибо.
Я протянула ей стакан, и она высыпала туда содержимое пакетика, перед этим встряхнув его несколько раз. С минуту она взирала на фруктовый кекс тети Адели и, похоже, собиралась что-то спросить. Возможно, почему это у меня на столе стоит рождественский фруктовый кекс в середине сентября. Но не спросила.
Мы молча тянули свой чай. Кубики льда позвякивали в стаканах. Часы тикали на каминной полке — тик-так, тик-так, тик-так. Я не могла придумать, что сказать. Во всяком случае, такого, что не привело бы к еще большей неловкости и еще более тягостному молчанию. О чем бы я ни подумала, мысли возвращали меня к нашей школе. А об этом я решилась бы заговорить в последнюю очередь, и особенно с Мартой Кокс. Внезапно она подалась вперед и усмехнулась:
— А ты помнишь Марка, того парня, с которым мы обе встречались в школе?
Ледяной чай попал мне не в то горло, и я закашлялась. Я не могла поверить своим ушам — Марта пришла ко мне в дом и заговорила о нем! Это было то же самое, как если бы Элизабет Тейлор спросила Дебби Рейнольдсnote 3, что случилось с тем парнем, ну, с Эдди Фишером.
Но мой судорожный кашель не мог заставить ее замолчать.
— Да, славный старина Марк. Мне было так неловко, когда он пригласил меня на бал.
Хотя в моих глазах все еще стояли слезы, я кивнула.
— Кажется, тогда ставили «Неужели вы правда хотите меня обидеть?». Да? Я помню, мы еще поспорили из-за тебя.
— Из-за меня?
— Да.
Марта глотнула ледяного чаю, прежде чем ответить:
— Он сказал, что я плохой товарищ, потому что попросила его бросить всю эту чепуху. Ну, я имею в виду все эти его штучки, его увлечение Джеком Потрошителем, записочки и то, что он вдруг выпрыгивал из темного угла на меня. Он сказал, что ему это нравится и что он жалеет, что пошел на бал со мной, а не с тобой.
— Правда?
Теперь улыбнулась я, припомнив, что обаяние образа Джека Потрошителя, столь милого сердцу Марка, и на меня со временем стало действовать крайне отрицательно. Я посмотрела на Марту теперь уже с интересом и вниманием.
— Он ведь был странным, правда?
— Еще каким странным! А тебе пришлось пойти на танцы с этим милым Рэнди Миллером. И вы ведь потом какое-то время встречались?
Как ни странно, но я совершенно забыла о Рэнди Миллере. Теперь, задним числом, я вспомнила, что он и в самом деле был славным.
— Ты так хорошо играла в школьных постановках, — сказала она. — Я всегда думала, что ты станешь актрисой.
— Я? Да ты шутишь! Я играла только смешные характерные роли. Тебе же всегда доставались главные, с пением. Это было так здорово!
— Но я предпочла бы смешную характерную роль, такую, например, как тетя Эллер. Помню, мать посадила меня на диету как раз незадолго до спектакля. С тех пор я не могу слышать ни одной песни из «Оклахомы» без того, чтобы у меня не заурчало в животе. Проблема с этими ролями в том, что каждый может тебя критиковать. А это уже вовсе не смешно. Мне было необходимо играть главные роли, чтобы получить стипендию, иначе я не смогла бы платить за обучение в колледже, да и не попала бы туда.
Сначала ее объяснение показалось мне невероятным. Неужели могло быть так, чтобы модель с вечно надутыми губками, жаловавшаяся интервьюеру на тяготы жизни, на то, что ей приходится так много и тяжело работать, действительно хотела чего-то добиться, а ее злополучная красота всегда ей мешала?
Теперь я стала слушать ее внимательнее. И правда, оказалось, что она и в самом деле ничего не сделала, если не считать того, что была удостоена звания Мисс Джорджии.
— Но это удивительно, — сказала я. — Ты выглядела потрясающе во время торжественного шествия.
— А ты видела? — Она покраснела. — Господи! Это было ужасно. Дирижировать палочкой — да, для этого, конечно, нужен талант.
Я не могла сдержать смеха.
— Но ведь ты вышла в финалистки.
Марта покачала головой:
— Все, что мне было надо, — это деньги, стипендия, чтобы учиться в колледже.
— Право, я не понимаю, — призналась я Марте, — ты производила впечатление одной из самых богатых девочек в школе.
— Да уж! Папа бросил мою маму ради другой женщины. Как ни банально, но ради своей секретарши. Это было бы смешно, если бы мама совсем не потеряла голову. Эти шествия были ее идеей, она считала, что это даст мне шанс поступить в колледж. Ведь мои отметки не обнадеживали. За академические успехи мне бы стипендии не дали. Я ведь была не такой блестящей ученицей, как ты.
— Как я?
— Господи! Как я завидовала тебе, всему, что у тебя было! У тебя было столько друзей! Ты была такой умной и пользовалась таким успехом. Я помню финал олимпиады по химии. Ты выиграла, а все остальные остались с носом.
Я смутно помнила этот финал, но только очень смутно.
Марта снова бросила взгляд на фруктовый кекс. Я уже собиралась рассказать ей его историю, когда зазвонил телефон.
— Я сейчас вернусь, — сказала я с облегчением.
Звонок не был особенно важным. Просто позвонила подруга, чтобы излить свое недовольство жизнью. Я проговорила с ней дольше, чем было необходимо, — для того чтобы дать себе время собраться с мыслями. Пока Люси болтала о своих неприятностях и о том, что не ладит с домохозяином, я думала о Марте.
Вдруг я была к ней несправедлива? Что за нелепая мысль! После стольких лет, когда я винила Марту во всех своих несчастьях, появилась вероятность, хотя и очень слабая, что Марта вовсе не пыталась испортить мне жизнь. Возможно, что в средней школе наши пути и общие интересы по несчастной случайности пересекались. Я услышала, как хлопнула входная дверь, и посмотрела на часы. Неужели я проговорила целых двадцать минут?
— Послушай, Люси, мне надо бежать, — сказала я и повесила трубку.
Но Марта уже ушла. И как ни странно, я испытала ужасно тоскливое чувство. Мне было неприятно, что я была с ней груба. Я бросила ее одну!
И кроме того, я начинала чувствовать себя виноватой в том, что в течение предшествующих нашей встрече пятнадцати лет я была к ней несправедлива.
Возможно, мы и не стали бы близкими подругами, но могли быть приятельницами. Завтра я приглашу ее на ленч. Вот что я сделаю!
Она здесь новый человек, и я все покажу ей, повожу ее по городу. Я смогу ей помочь освоиться на телевидении.
Я почувствовала бы себя лучше, если бы это бремя спало с моей души. Но, откровенно говоря, я уже чувствовала себя хорошо, впервые за долгое время. И это продолжалось до тех пор, пока я не вошла в столовую.
Там, в центре стола, стоял фруктовый кекс тети Адели, на том самом месте, куда я его поставила, но из него был вырезан огромный клинообразный кусок. А там, где недавно сидела Марта, были рассыпаны крошки.
Марта Кокс съела большой кусок отравленного кекса тети Адели.
Страх и слепая паника могут заставить человека делать странные вещи. Логично было бы позвонить Марте в отель и сказать ей самым непринужденным тоном:
— Ты едва ли этому поверишь, но тебе следовало бы обратиться в ближайшую больницу и попросить сделать промывание желудка.
И было бы естественно, если бы я предложила ей отвезти ее туда. Но в такие моменты логичное решение почему-то никогда не приходит в голову. Сказать, что я повела себя плохо, было бы преуменьшением.
Правда, я не знала, в каком отеле Марта остановилась, так как она и сама не могла припомнить его названия. Но я могла бы сесть на телефон и обзвонить все отели в округе и опросить всех регистраторов. Кроме того, я могла бы позвонить кому-нибудь из сотрудников телецентра и узнать, где остановилась Марта. Однако меня удерживала от этого мысль, что это может показаться странным. Всем было известно, что она получила работу, которую я уже считала своей, и мне бы, весьма возможно, не дали о ней никакой информации. Они бы заподозрили, что я стану донимать ее звонками и упреками. И произошло нечто странное. Я убедила себя, «что с кексом все в порядке, что он решительно не содержит ничего вредного. Бедная тетя Адель была жертвой злостных сплетен. Это было для меня ясно как день. Продолжая убеждать себя в том, что кексы абсолютно доброкачественные, я взяла большой черный пакет для мусора и выбросила в него как остатки этого кекса, так и все остальные, выстроившиеся на полке в буфете. Потом я вынесла мешок с мусором. Завтра как раз день, когда приезжает мусоровоз, и к полудню здесь не останется ни одного фруктового кекса. А я завтра приглашу Марту на ленч, и мы сможем с ней отлично перекусить и посмеяться над этой историей. И вот я выбросила все это из головы и пошла спать, торопясь удалиться на приличное расстояние от столовой. Завтра все будет хорошо.
Но на следующий день ничего хорошего не произошло. Ко времени ленча, к магическому часу, когда я надеялась примириться со всем миром, стало ясно, что Марту Кокс нигде не могут обнаружить. Мэри Клэр сказала, что номер Марты в отеле не отвечает и что ее машина все еще припаркована на стоянке отеля. И наконец оператор Бен объявил ошеломляющую новость: Марта Кокс исчезла. К поискам подключили полицию.
Я кое-как сумела прожить этот день, не прожить, а промаяться. Я с ошеломленным видом качала головой, как и все мои коллеги, бормоча, что это весьма прискорбно. А потом случилось нечто совсем ужасное. Менеджер телецентра попросил меня днем сесть в кресло ведущей и объявить, что Марта Кокс, бывшая Мисс Джорджия и новый сотрудник телевидения, недавно вошедший в нашу дружную телевизионную семью, исчезла. Всех, кто располагает на этот счет хоть какой-нибудь информацией, просят связаться с полицией или позвонить на телестудию.
Мои коллеги дрожали, когда я зачитывала этот текст, а я гадала, знает ли кто-нибудь из них о том, что я была как-то связана с исчезновением Марты Кокс.
Глава 5
К тому времени, когда я выруливала с парковочной площадки при телестудии, мое тело сотрясала такая сильная дрожь, что машину кренило то в одну, то в другую сторону, будто моя несчастная «тойота» чувствовала себя пособницей убийства, соучастницей моего преступления. То, что я так бездарно вела машину, было все равно что напрашиваться на неприятности, и, если бы молодой полицейский остановил меня, я бы непременно раскололась и рассказала ему истории всех преступлений, совершенных представителями человечества, включая и ту, когда Сократу была вручена чаша с цикутой.
При мысли о чаше я тотчас же поняла, чего мне не хватает. Мне надо было выпить. Не предаваясь дальнейшим размышлениям, я припарковала свою «тойоту» возле уютного кафе, в котором, к счастью, не было принято вступать в дружеские разговоры. Здесь вы по собственному выбору могли затеять беседу или с равным правом и успехом предаться молчаливому уединению в окружении людей. Уединение в эту минуту было для меня наилучшим вариантом, но именно уединение в кругу людей, а не безотрадная изоляция в четырех стенах дома.
Люди уже начинали просачиваться тонкой струйкой в кафе под звуки оживленной вечерней музыки. Сюда приходили расслабиться и хорошо провести время. Приходили парами или по трое, а одна многочисленная группа заняла центральный стол. Через головы им передавали кувшины с пивом, и пена при этом перехлестывала через край. Похоже было, что я здесь единственная, кто пришел сам по себе, без спутников.
И тут я заметила его. Не знаю, почему мой взор остановился на нем. Но прежде я почувствовала его настойчивый взгляд, будто он прикоснулся ко мне. Вам, конечно, знакомо это ощущение неловкости, когда кто-то не отрываясь буравит взглядом ваш затылок и сначала вы не можете определить, откуда исходит этот упорный взгляд.
Возможно, я заметила его потому, что он тоже был один. Он сидел в отдалении, позади шумной группы посетителей. Огромным усилием воли я заставила себя отвести от него глаза, но тайком продолжала наблюдать за ним, притворяясь, что читаю меню, начертанное мелом на доске и видное мне через его левое плечо. Он был не из тех, что убивают наповал своей неотразимой внешностью. Он не был похож на голливудского актера. Скорее о нем можно было бы сказать, что во внешности его была некая суровость. Он внушал доверие, и было нетрудно представить, как какой-нибудь неудачник изливает ему свои невзгоды или как женщина рыдает на его широком плече, поверяя ему свои горести.
Трудно было сказать, темно-каштановые у него волосы или черные, но было заметно, что они волнистые. Черты его лица были правильными, но не такими, чтобы привести женщину в экстаз. В определенном смысле они были не лишены приятности, но главное, что он производил впечатление человека доброго и спокойного. И в то же время в нем чувствовалась сдержанная энергия, а в глазах его, когда он обводил ими зал, то и дело появлялся блеск. Разумеется, блеск его глаз можно было бы объяснить очень просто, а именно тем, что он уже успел хорошенько хлебнуть.
Я заказала белого вина, и выбор мой оказался правильным, поскольку это давало мне возможность еще понаблюдать за незнакомцем. Вино мне подали в пластиковом стакане, и это было хорошо, потому что, если учесть ужасное состояние моей нервной системы, с меня стало бы и хлопнуть стакан об пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9