Наконец обнажилось одно плечо, затем второе.
Холод заставил ее ахнуть, в этой комнате очаг еще не зажигали. Однако через мгновение холод исчез, его заменило прикосновение его горячего тела.
Его рот продолжал спускаться вниз, по ключице, затем медленно, восхитительно накрыл грудь. Руки Эммы впились в его спину, чтобы прижать его к себе еще теснее, чтобы никогда не отпускать.
Одежда упала на пол, и они не обратили внимания на звук рвущейся ткани. Все это не имело значения. Только быть ближе друг к другу, еще ближе.
Эмма открыла глаза, чтобы увидеть его, хоть на мгновение. Он был само совершенство, совершенство во всем. Кожа блестела в темноте, его тело, прекрасное, как скульптура, замерло, давая себя рассмотреть. Его глаза тоже были открыты, и он, затаив дыхание, обнимал ее взглядом. А затем они снова соединились, гладили друг друга, сливаясь в одно целое.
Как это было им предназначено. И как будет теперь всегда.
Тела их сплелись под одеялом. Майкл гладил ее волосы медленными, ритмичными движениями. Эмма почувствовала, как его губы изогнулись в улыбке.
— Что? — спросила она, легонько толкая его локтем и замирая, чтобы порадоваться ощущению твердости его тела.
— Я просто подумал, — его голос был тихим и слегка хриплым, — что ты очень ловко меняешь тему разговора.
— Правда?
— Правда, Эм. Ты еще должна объяснить мне, как тебе удалось заставить миссис Цоллер есть из твоих рук.
— Ах это!
— Да, это.
Его слова прервал смех. Между ними воцарилось полное значения молчание. Она пальцем выписывала круги на его груди, удивляясь, как это один человек мог так изменить ее жизнь.
— Эми!
Она перестала чертить круги.
— Я думаю, нам надо купить тебе пальто потеплее. — Она подняла взгляд и посмотрела ему в лицо, встретив его улыбку. — В этом старом школьном здании полно сквозняков.
Несколько секунд Эмма не могла произнести ни слова Судорога сжала горло, а он натянул одеяло на ее обнаженную руку.
— Ох, Майкл! — Она с трудом глотнула, борясь с желанием расплакаться. — Спасибо.
Он не ответил. Просто улыбнулся.
Следующее утро выдалось неожиданно великолепным, яркий солнечный свет согревал дом. К тому моменту как Майкл закончил бриться и одеваться, у Эммы уже был готов завтрак.
Сделав глоток кофе, он нагнулся вперед. Луч света попал прямо ему в глаза, но он не моргнул, а пристально смотрел на Эмму.
— Так ты расскажешь наконец, как тебе удалось переубедить миссис Цоллер насчет школы?
Ее ладонь легла ему на щеку, еще влажную после бритья.
— Я вчера ходила к Ребекке Ларсон. Мы поболтали о миссис Цоллер. Майкл кивнул.
— Ну, она мне рассказала, что Цоллеры терпимо относятся к ним не по своей доброте, а потому что посуду Ларсонов хорошо покупают. Цоллеры пытались продавать менее дорогую фабричную посуду, но она разваливается, и все требуют обратно деньги. Поэтому они продолжают брать посуду у Ларсонов.
— Это похоже на правду.
— И еще я узнала, что миссис Цоллер считает себя принадлежащей к элите общества и представляет здесь эту самую элиту. Она ходила в пансион для благородных девиц в Сент-Луисе, знаешь ли.
— Ей следовало остаться в нем еще на некоторое время. — Майкл поставил на стол кружку. — Они ее выпустили, не воспитав в полной мере благородства.
Эмма рассмеялась:
— Не уверена, что это помогло бы. Во всяком случае, полагаю, она поняла, что там, на востоке, у моей семьи были кое-какие связи в обществе — Хоть ты и вышла замуж за полукровку? Голос его прозвучал равнодушно, это был просто вопрос, а не едкое замечание. И все же она ощутила важность того, что он только что произнес.
— Я бы не вышла ни за кого другого. — Эмма старалась говорить легкомысленным тоном, но поняла, что это правда. — Ты — единственный.
— Эм.
Она опустила глаза и попыталась вспомнить, о чем говорила.
— Значит, я пошла в лавку и нашла миссис Цоллер. — Он молчал, и Эмма продолжала:
— Я ей сказала, будто мне пришло в голову, что городу нужны рождественские украшения. Все, ну просто все на востоке сейчас стали наряжать елки в своих домах. Общество просто помешалось на этом.
— Я никогда не замечал.
— Ну, как бы там ни было, когда-нибудь помешаются. Итак, я дала миссис Цоллер возможность опередить свое время, стать законодательницей моды. Это сработало — она внезапно вся превратилась в слух.
— Наверное, это было то еще зрелище. Эмма не обратила внимания на его слова.
— Потом она запаниковала. «О, миссис Грэхем, — почти закричала она, — но где же нам взять рождественские украшения, если уже середина декабря?» И я ей сказала, что совершенно случайно Ребекка Ларсон сделала десяток украшений. В следующую минуту миссис Цоллер уже была за дверью, направляясь к дому Ларсонов.
— Ты, должно быть, шутишь. — Майкл откинулся на спинку стула с выражением недоверия на лице. — Миссис Цоллер действительно пошла в дом Ларсонов?
Эмма горячо кивнула:
— И это еще не все. Мы вместе ели ленч с Ребеккой и ее сыном у них дома.
— Я в это не верю. — Майкл покачал головой. — Нет, Эм. Просто не могу себе представить миссис Цоллер в их хижине.
— Кажется, она сочла, что все в порядке. Полагаю, она думает, что если я и была сумасшедшей в эти несколько последних месяцев, однако меня хорошо воспитали. Пусть даже сумасшедшая, но все же леди.
— Ты никогда не была сумасшедшей, — сказал он тихо, протягивая руку через стол и накрывая ее руку своей большой теплой ладонью.
— Не важно. Важно то, что за ленчем я заговорила о школе. Сначала миссис Цоллер не хотела даже обсуждать это. Но мало-помалу мы ее одолели Всякий раз когда она начинала хмуриться, Ребекка пела что-нибудь вроде! «Как насчет херувимов — вы могли бы продавать их по десять центов за штуку, а я их отдам вам по пять. И миссис Цоллер снова улыбалась. Ты знаешь, что у нее искусственные зубы? Сделаны из зубов коровы, как она говорит. Я бы не призналась в этом, а ты?
— Ты никогда не была сумасшедшей.
Эмма перегнулась через стол и поцеловала его.
— Я люблю тебя, Майкл, — тихо сказала она.
Его ладонь сжала ее руку еще сильнее.
— Эм, я люблю тебя.
На улице протарахтела повозка, и голоса раннего утра напомнили ей о том, что рабочий день вот-вот начнется.
— Наверное, тебе лучше идти в контору. — Она нехотя отвела взгляд.
Вместо ответа он встал, не отпуская ее руки, и притянул ее к себе.
— Попозже, Эм. — Его рот был у самого ее уха, губы слегка касались его, вызывая дрожь во всем ее теле. Потом на его губах заиграла понимающая улыбка. — Попозже.
Глава 7
Школа была в ужасающем состоянии. Эмма осторожно перешагнула порог, пораженная тем, что помещение может одновременно быть таким промерзшим и таким душным. В каждом углу скопились пыль и грязь, и только пошаркав подошвой о пол, она смогла определить, что он сделан из широких деревянных досок.
Стены когда-то побелили, но побелка уже осыпалась. Учительский стол в передней части комнаты покрывали чернильные пятна, однако чернильницы и подставка для перьев были пустыми. В классе стояли грубые скамейки, а скамейки повыше служили столами. Они по большей части оказались сломанными. Очаг был завален мусором, а когда Эмма подошла поближе, то обнаружила, что в нем устроил гнездо какой-то зверек.
На прошлой неделе у Эммы было много работы: она помогала Цоллерам организовывать достойную рождественскую выставку товаров, «как в Филадельфии», большинство идей для которой она почерпнула из витрин Мэйси, и они не имели ничего общего с Филадельфией И еще она приглядывала за маленьким Джорджем Ларсоном, чтобы Ребекка успела изготовить заказ Цоллеров. Ей даже не приходило в голову, что деревянная хижина, служившая школой, окажется в таком плачевном состоянии. В конце концов, она простояла пустой меньше года.
Школа должна была открыться через два дня. Миссис Цоллер, весело распродавая свои товары взволнованным покупателям, действительно ухитрилась убедить большинство жителей городка позволить новой учительнице попробовать свои силы. Ее предшественник, как узнала Эмма, брал за посещение школы пять центов за ученика в неделю. Эмма потребовала вместо оплаты лишь несколько поленьев для очага. Все остались довольны, но отказ от денег внушал некоторые подозрения.
Тем временем Ребекка придумала необычные украшения. Эмма объяснила ей некоторые основные идеи, испытанные и привычные образы Нормана Роквелла, на которых она выросла. Ребекка кивнула и взялась за дело.
Результат получился удивительным. Ее Санта-Клаус щеголял в сине-зеленом костюме, украшенном тесьмой, а на его моложавом лице красовались пышные рыжие усы. Все ангелы широко улыбались, и на головах у них были колпачки Ясли были установлены в вигваме, окруженные мощными буйволами, и у младенца Иисуса в ручке был зажат початок кукурузы Эти игрушки у жителей Овертон-Фоллза шли нарасхват, ведь у них не было заранее определенных представлений и еще меньше — предубеждений.
Эмма Грэхем в одиночку внедрила дух коммерции в празднование Рождества. Хотя ее немного мучили угрызения совести и она выслушала суровую проповедь от священника ближайшей пресвитерианской церкви, трудно было отрицать ту радость, которую всем доставляли эти украшения. Особенно детям.
По мере приближения дня открытия школы Эмма знакомилась с некоторыми из своих будущих учеников. И в ней начала нарастать паника. Это была странная идея: одна комната, один учитель, и ученики всех возрастов — от пяти до шестнадцати лет. Она не имела представления о том, что они уже знают, как их учить и с чего начать. Пока она была занята помощью Ребекке, ей удавалось гнать от себя сомнения в реальности той задачи, за которую она взялась.
Но, стоя в грязной промерзшей комнате, уставленной сломанными скамьями, где дыхание клубами вылетало изо рта, она впала в отчаяние, понимая, что ей просто не справиться с этой работой.
— Боже мой! — прошептала Эмма, смахивая паутину с лица и подходя к классной доске. На ней еще сохранились остатки записи давно законченного урока. Элегантным, прекрасным почерком были написаны четырех — и пятисложные слова, старинные слова, поэтичные слова, значения которых она не понимала. — Я не могу. — Эмма покачала головой. Он чем она думала? Это же не налаженная школа, где есть директор, секретарь и даже ворчливая уборщица. Книги отсутствуют. Нет аккуратно переплетенных пособий для учителя, нет даже старших учителей, чтобы посоветоваться. Эмма совершенно одна должна обеспечить детей — некоторые из которых уже почти взрослые — всем, что им необходимо. Это невозможно.
Эмма попятилась от доски, наткнулась на шаткий стул и медленно опустилась на него.
Наверное, они смогут уехать из города. Майкл ведь способен жить где угодно, рассуждала она. Они просто улизнут ночью, оставив записочку для миссис Цоллер, в которой объяснят, что заболел их родственник в дальнем штате и они уехали на несколько недель.
Только Майкл никогда не поступит так с судьей Хокинсом и со своими клиентами. Он никогда не убежит, не поступится своими обязанностями. Как его разочарует ее неудача!
Слезы наплывали на глаза, погружая в туман ужасное состояние комнаты. Теперь она выглядела приветливой, запущенной, но теплой. Возможно, когда-нибудь кто-то другой сможет сделать школу такой уютной, как это представляется ее полным слез глазам, но не Эмма будет этим человеком. Надо рассказать обо всем Майклу как можно скорее.
В то памятное утро он брился, что-то напевая, думая о хорошем и надеясь на нее. Он не понимал, что она не в состоянии справиться с задачей, за которую сама взялась с таким пылом. Она обманщица.
Она даже не настоящая жена ему. Обманщица, самозванка. Майкл заслужил настоящую жену, а не такую жалкую неумеху, которая не способна даже приготовить приличную еду.
Сгорбившись на стуле, Эмма шмыгнула носом. И как раз в ту секунду когда она собиралась встать, чтобы пойти и сказать всем о своей ошибке, стул под ней заскрипел и развалился на куски, Эмма растянулась на грязном полу.
Это стало последней каплей. Самообладание покинуло ее, и она разрыдалась. Эмма плакала как ребенок, расслабившись и забыв обо всем. Страх, накопившийся в ней за это время, исчез. Его место заняло безнадежное понимание того, что она ни на что не способна.
— Эм!
Голос Майкла раздался от двери. Она не слышала, как он вошел, но он внезапно оказался здесь, рядом с ней, и осторожно поднимал ее с пола.
— Пожалуйста, уходи, — проговорила Эмма, закрыв лицо руками, пытаясь укрыться от взгляда его поразительных глаз. — Пожалуйста, оставь меня.
— Нет. — Он нежно отвел от лица ее руки.
— Пожалуйста, уходи. Я не хочу, чтобы ты меня такой видел. — Она попыталась отстраниться, но Майкл обнял ее своими крепкими руками.
И только тогда она почувствовала, что он тяжело дышит, словно только что бежал.
— Майкл? — Слезы мгновенно высохли, когда она взглянула на него. Волосы растрепались, щеки раскраснелись от резкого декабрьского ветра. — Что случилось? С тобой все в порядке?
Она была так занята, купаясь в жалости к себе, а он все это время нуждался в ней.
Он кивнул, потом глубоко вздохнул.
— Я пошел посмотреть, дома ли ты. В город приехали новые люди, и у них маленький ребенок. Здесь холоднее, чем они ожидали, поэтому я подумал, не дать ли им одеяло нашего малыша. И полез в сундук, ни о чем особенно не задумываясь.
Он стиснул ее плечи так, что ей стало больно, но она не обратила на это внимания.
— И что?
— Твой дневник выпал. Я стал класть его на место, Эм. Он раскрылся на последней записи. Я не собирался его читать, но мои глаза сами впитывали слова, пока я закрывал дневник. Я старался не читать. Но я Прочел. А после мне необходимо было найти тебя.
— Майкл?
Он потер глаза рукой, потом продолжил:
— Ты не знаешь, что значат для меня твои слова. Несколько секунд Эмма пыталась вспомнить, что написала тогда. Потом вспомнила — когда рядом Майкл, нет ничего невозможного. Видел ли он другие записи? Нет. Он видел только последнюю, ту, что она сделала несколько дней назад.
— Майкл. — Эмма протянула руку, просто для того чтобы прикоснуться к его лицу, а он схватил ее и поцеловал ладонь.
Затем порывисто страстно сжал ее в объятиях. Эмма собиралась что-то сказать, как вдруг поняла, что плечи Майкла трясутся, его широкие, сильные плечи. Сбитая с толку, она обняла его, гладя по спине, не понимая, что происходит.
Он плакал.
У нее начали дрожать колени, она крепко зажмурилась, обнимая его и утешая.
— Я скучаю по нему, Эм. — Его голос сорвался. — Я так сильно скучаю по нему. И все это время я считал, что ты винишь меня.
— Нет. Конечно, нет.
Ее словно окатило холодной водой, когда она осознала, через что он должен был пройти. Как она не поняла этого раньше. Как он, наверное, мучил себя, как страдал в одиночку, вдвойне страдал — от потери и от чувства вины!
Они долго стояли в холодном школьном помещении, держа друг друга в объятиях, слегка покачиваясь из стороны в сторону в молчаливом понимании. Его дыхание стало ровнее, не таким хриплым и прерывистым, и Эмма уже не могла припомнить, что казалось ей таким важным перед тем, как он пришел.
Наконец Эмма заговорила:
— Ты дал им одеяльце?
— Дал — Он поколебался. — Оно все еще хранит его запах, Эм. Я уже почти забыл этот сладкий запах, но он там, во всей его одежде и в одеяльце.
— Знаю. — Ее голос тоже дрогнул, затем окреп. — Знаю. Перед ее мысленным взором появился малыш с черными кудрявыми волосами и карими, глубокими, как у отца, глазами. И его улыбка, открывавшая только что начавшие резаться зубки, и маленькая нежная ручка, похлопывающая ее по щеке.
— Ты помнишь, как он похлопывал тебя по лицу? Помнишь, Эм?
Она улыбнулась и кивнула — Помню — Еще одна картинка всплыла в ее памяти. — У него был кролик, которого я ему связала. С такими длинными ушами Он прижимал этого кролика к лицу так, чтобы уши закрывали ему глаза, когда он ложился спать.
— Этот кролик все еще лежит в сундуке. Я только что его видел, но не смог взять в руки. Сегодня не смог, Эм. Но может быть, когда-нибудь смогу.
Снова они молчали, потеряв счет времени. В ее памяти словно прокручивалось старое домашнее видео, мелькали кадры, на которых были запечатлены любимый малыш и Майкл:
Майкл подбрасывал ребенка вверх, а малыш пищал и гукал в полном восторге.
Он глубоко вздохнул и поцеловал ее в висок.
— Эмма?
— Что?
— Эта школа — просто кошмар.
Она готова была согласиться. Готова была признаться, что затеяла невозможное, что ни за что на свете не справится с этим делом, и предложить ему убежать под покровом ночной темноты и никогда сюда не возвращаться.
Но теперь эти мысли показались ей абсурдными, даже смешными. Она взглянула на мужа снизу вверх, и он показался ей таким красивым, полным надежд и молодым, гораздо моложе, чем выглядел раньше. Тень исчезла, а последняя мимолетная тучка была похожа на позабытый ночной кошмар.
1 2 3 4 5 6 7 8
Холод заставил ее ахнуть, в этой комнате очаг еще не зажигали. Однако через мгновение холод исчез, его заменило прикосновение его горячего тела.
Его рот продолжал спускаться вниз, по ключице, затем медленно, восхитительно накрыл грудь. Руки Эммы впились в его спину, чтобы прижать его к себе еще теснее, чтобы никогда не отпускать.
Одежда упала на пол, и они не обратили внимания на звук рвущейся ткани. Все это не имело значения. Только быть ближе друг к другу, еще ближе.
Эмма открыла глаза, чтобы увидеть его, хоть на мгновение. Он был само совершенство, совершенство во всем. Кожа блестела в темноте, его тело, прекрасное, как скульптура, замерло, давая себя рассмотреть. Его глаза тоже были открыты, и он, затаив дыхание, обнимал ее взглядом. А затем они снова соединились, гладили друг друга, сливаясь в одно целое.
Как это было им предназначено. И как будет теперь всегда.
Тела их сплелись под одеялом. Майкл гладил ее волосы медленными, ритмичными движениями. Эмма почувствовала, как его губы изогнулись в улыбке.
— Что? — спросила она, легонько толкая его локтем и замирая, чтобы порадоваться ощущению твердости его тела.
— Я просто подумал, — его голос был тихим и слегка хриплым, — что ты очень ловко меняешь тему разговора.
— Правда?
— Правда, Эм. Ты еще должна объяснить мне, как тебе удалось заставить миссис Цоллер есть из твоих рук.
— Ах это!
— Да, это.
Его слова прервал смех. Между ними воцарилось полное значения молчание. Она пальцем выписывала круги на его груди, удивляясь, как это один человек мог так изменить ее жизнь.
— Эми!
Она перестала чертить круги.
— Я думаю, нам надо купить тебе пальто потеплее. — Она подняла взгляд и посмотрела ему в лицо, встретив его улыбку. — В этом старом школьном здании полно сквозняков.
Несколько секунд Эмма не могла произнести ни слова Судорога сжала горло, а он натянул одеяло на ее обнаженную руку.
— Ох, Майкл! — Она с трудом глотнула, борясь с желанием расплакаться. — Спасибо.
Он не ответил. Просто улыбнулся.
Следующее утро выдалось неожиданно великолепным, яркий солнечный свет согревал дом. К тому моменту как Майкл закончил бриться и одеваться, у Эммы уже был готов завтрак.
Сделав глоток кофе, он нагнулся вперед. Луч света попал прямо ему в глаза, но он не моргнул, а пристально смотрел на Эмму.
— Так ты расскажешь наконец, как тебе удалось переубедить миссис Цоллер насчет школы?
Ее ладонь легла ему на щеку, еще влажную после бритья.
— Я вчера ходила к Ребекке Ларсон. Мы поболтали о миссис Цоллер. Майкл кивнул.
— Ну, она мне рассказала, что Цоллеры терпимо относятся к ним не по своей доброте, а потому что посуду Ларсонов хорошо покупают. Цоллеры пытались продавать менее дорогую фабричную посуду, но она разваливается, и все требуют обратно деньги. Поэтому они продолжают брать посуду у Ларсонов.
— Это похоже на правду.
— И еще я узнала, что миссис Цоллер считает себя принадлежащей к элите общества и представляет здесь эту самую элиту. Она ходила в пансион для благородных девиц в Сент-Луисе, знаешь ли.
— Ей следовало остаться в нем еще на некоторое время. — Майкл поставил на стол кружку. — Они ее выпустили, не воспитав в полной мере благородства.
Эмма рассмеялась:
— Не уверена, что это помогло бы. Во всяком случае, полагаю, она поняла, что там, на востоке, у моей семьи были кое-какие связи в обществе — Хоть ты и вышла замуж за полукровку? Голос его прозвучал равнодушно, это был просто вопрос, а не едкое замечание. И все же она ощутила важность того, что он только что произнес.
— Я бы не вышла ни за кого другого. — Эмма старалась говорить легкомысленным тоном, но поняла, что это правда. — Ты — единственный.
— Эм.
Она опустила глаза и попыталась вспомнить, о чем говорила.
— Значит, я пошла в лавку и нашла миссис Цоллер. — Он молчал, и Эмма продолжала:
— Я ей сказала, будто мне пришло в голову, что городу нужны рождественские украшения. Все, ну просто все на востоке сейчас стали наряжать елки в своих домах. Общество просто помешалось на этом.
— Я никогда не замечал.
— Ну, как бы там ни было, когда-нибудь помешаются. Итак, я дала миссис Цоллер возможность опередить свое время, стать законодательницей моды. Это сработало — она внезапно вся превратилась в слух.
— Наверное, это было то еще зрелище. Эмма не обратила внимания на его слова.
— Потом она запаниковала. «О, миссис Грэхем, — почти закричала она, — но где же нам взять рождественские украшения, если уже середина декабря?» И я ей сказала, что совершенно случайно Ребекка Ларсон сделала десяток украшений. В следующую минуту миссис Цоллер уже была за дверью, направляясь к дому Ларсонов.
— Ты, должно быть, шутишь. — Майкл откинулся на спинку стула с выражением недоверия на лице. — Миссис Цоллер действительно пошла в дом Ларсонов?
Эмма горячо кивнула:
— И это еще не все. Мы вместе ели ленч с Ребеккой и ее сыном у них дома.
— Я в это не верю. — Майкл покачал головой. — Нет, Эм. Просто не могу себе представить миссис Цоллер в их хижине.
— Кажется, она сочла, что все в порядке. Полагаю, она думает, что если я и была сумасшедшей в эти несколько последних месяцев, однако меня хорошо воспитали. Пусть даже сумасшедшая, но все же леди.
— Ты никогда не была сумасшедшей, — сказал он тихо, протягивая руку через стол и накрывая ее руку своей большой теплой ладонью.
— Не важно. Важно то, что за ленчем я заговорила о школе. Сначала миссис Цоллер не хотела даже обсуждать это. Но мало-помалу мы ее одолели Всякий раз когда она начинала хмуриться, Ребекка пела что-нибудь вроде! «Как насчет херувимов — вы могли бы продавать их по десять центов за штуку, а я их отдам вам по пять. И миссис Цоллер снова улыбалась. Ты знаешь, что у нее искусственные зубы? Сделаны из зубов коровы, как она говорит. Я бы не призналась в этом, а ты?
— Ты никогда не была сумасшедшей.
Эмма перегнулась через стол и поцеловала его.
— Я люблю тебя, Майкл, — тихо сказала она.
Его ладонь сжала ее руку еще сильнее.
— Эм, я люблю тебя.
На улице протарахтела повозка, и голоса раннего утра напомнили ей о том, что рабочий день вот-вот начнется.
— Наверное, тебе лучше идти в контору. — Она нехотя отвела взгляд.
Вместо ответа он встал, не отпуская ее руки, и притянул ее к себе.
— Попозже, Эм. — Его рот был у самого ее уха, губы слегка касались его, вызывая дрожь во всем ее теле. Потом на его губах заиграла понимающая улыбка. — Попозже.
Глава 7
Школа была в ужасающем состоянии. Эмма осторожно перешагнула порог, пораженная тем, что помещение может одновременно быть таким промерзшим и таким душным. В каждом углу скопились пыль и грязь, и только пошаркав подошвой о пол, она смогла определить, что он сделан из широких деревянных досок.
Стены когда-то побелили, но побелка уже осыпалась. Учительский стол в передней части комнаты покрывали чернильные пятна, однако чернильницы и подставка для перьев были пустыми. В классе стояли грубые скамейки, а скамейки повыше служили столами. Они по большей части оказались сломанными. Очаг был завален мусором, а когда Эмма подошла поближе, то обнаружила, что в нем устроил гнездо какой-то зверек.
На прошлой неделе у Эммы было много работы: она помогала Цоллерам организовывать достойную рождественскую выставку товаров, «как в Филадельфии», большинство идей для которой она почерпнула из витрин Мэйси, и они не имели ничего общего с Филадельфией И еще она приглядывала за маленьким Джорджем Ларсоном, чтобы Ребекка успела изготовить заказ Цоллеров. Ей даже не приходило в голову, что деревянная хижина, служившая школой, окажется в таком плачевном состоянии. В конце концов, она простояла пустой меньше года.
Школа должна была открыться через два дня. Миссис Цоллер, весело распродавая свои товары взволнованным покупателям, действительно ухитрилась убедить большинство жителей городка позволить новой учительнице попробовать свои силы. Ее предшественник, как узнала Эмма, брал за посещение школы пять центов за ученика в неделю. Эмма потребовала вместо оплаты лишь несколько поленьев для очага. Все остались довольны, но отказ от денег внушал некоторые подозрения.
Тем временем Ребекка придумала необычные украшения. Эмма объяснила ей некоторые основные идеи, испытанные и привычные образы Нормана Роквелла, на которых она выросла. Ребекка кивнула и взялась за дело.
Результат получился удивительным. Ее Санта-Клаус щеголял в сине-зеленом костюме, украшенном тесьмой, а на его моложавом лице красовались пышные рыжие усы. Все ангелы широко улыбались, и на головах у них были колпачки Ясли были установлены в вигваме, окруженные мощными буйволами, и у младенца Иисуса в ручке был зажат початок кукурузы Эти игрушки у жителей Овертон-Фоллза шли нарасхват, ведь у них не было заранее определенных представлений и еще меньше — предубеждений.
Эмма Грэхем в одиночку внедрила дух коммерции в празднование Рождества. Хотя ее немного мучили угрызения совести и она выслушала суровую проповедь от священника ближайшей пресвитерианской церкви, трудно было отрицать ту радость, которую всем доставляли эти украшения. Особенно детям.
По мере приближения дня открытия школы Эмма знакомилась с некоторыми из своих будущих учеников. И в ней начала нарастать паника. Это была странная идея: одна комната, один учитель, и ученики всех возрастов — от пяти до шестнадцати лет. Она не имела представления о том, что они уже знают, как их учить и с чего начать. Пока она была занята помощью Ребекке, ей удавалось гнать от себя сомнения в реальности той задачи, за которую она взялась.
Но, стоя в грязной промерзшей комнате, уставленной сломанными скамьями, где дыхание клубами вылетало изо рта, она впала в отчаяние, понимая, что ей просто не справиться с этой работой.
— Боже мой! — прошептала Эмма, смахивая паутину с лица и подходя к классной доске. На ней еще сохранились остатки записи давно законченного урока. Элегантным, прекрасным почерком были написаны четырех — и пятисложные слова, старинные слова, поэтичные слова, значения которых она не понимала. — Я не могу. — Эмма покачала головой. Он чем она думала? Это же не налаженная школа, где есть директор, секретарь и даже ворчливая уборщица. Книги отсутствуют. Нет аккуратно переплетенных пособий для учителя, нет даже старших учителей, чтобы посоветоваться. Эмма совершенно одна должна обеспечить детей — некоторые из которых уже почти взрослые — всем, что им необходимо. Это невозможно.
Эмма попятилась от доски, наткнулась на шаткий стул и медленно опустилась на него.
Наверное, они смогут уехать из города. Майкл ведь способен жить где угодно, рассуждала она. Они просто улизнут ночью, оставив записочку для миссис Цоллер, в которой объяснят, что заболел их родственник в дальнем штате и они уехали на несколько недель.
Только Майкл никогда не поступит так с судьей Хокинсом и со своими клиентами. Он никогда не убежит, не поступится своими обязанностями. Как его разочарует ее неудача!
Слезы наплывали на глаза, погружая в туман ужасное состояние комнаты. Теперь она выглядела приветливой, запущенной, но теплой. Возможно, когда-нибудь кто-то другой сможет сделать школу такой уютной, как это представляется ее полным слез глазам, но не Эмма будет этим человеком. Надо рассказать обо всем Майклу как можно скорее.
В то памятное утро он брился, что-то напевая, думая о хорошем и надеясь на нее. Он не понимал, что она не в состоянии справиться с задачей, за которую сама взялась с таким пылом. Она обманщица.
Она даже не настоящая жена ему. Обманщица, самозванка. Майкл заслужил настоящую жену, а не такую жалкую неумеху, которая не способна даже приготовить приличную еду.
Сгорбившись на стуле, Эмма шмыгнула носом. И как раз в ту секунду когда она собиралась встать, чтобы пойти и сказать всем о своей ошибке, стул под ней заскрипел и развалился на куски, Эмма растянулась на грязном полу.
Это стало последней каплей. Самообладание покинуло ее, и она разрыдалась. Эмма плакала как ребенок, расслабившись и забыв обо всем. Страх, накопившийся в ней за это время, исчез. Его место заняло безнадежное понимание того, что она ни на что не способна.
— Эм!
Голос Майкла раздался от двери. Она не слышала, как он вошел, но он внезапно оказался здесь, рядом с ней, и осторожно поднимал ее с пола.
— Пожалуйста, уходи, — проговорила Эмма, закрыв лицо руками, пытаясь укрыться от взгляда его поразительных глаз. — Пожалуйста, оставь меня.
— Нет. — Он нежно отвел от лица ее руки.
— Пожалуйста, уходи. Я не хочу, чтобы ты меня такой видел. — Она попыталась отстраниться, но Майкл обнял ее своими крепкими руками.
И только тогда она почувствовала, что он тяжело дышит, словно только что бежал.
— Майкл? — Слезы мгновенно высохли, когда она взглянула на него. Волосы растрепались, щеки раскраснелись от резкого декабрьского ветра. — Что случилось? С тобой все в порядке?
Она была так занята, купаясь в жалости к себе, а он все это время нуждался в ней.
Он кивнул, потом глубоко вздохнул.
— Я пошел посмотреть, дома ли ты. В город приехали новые люди, и у них маленький ребенок. Здесь холоднее, чем они ожидали, поэтому я подумал, не дать ли им одеяло нашего малыша. И полез в сундук, ни о чем особенно не задумываясь.
Он стиснул ее плечи так, что ей стало больно, но она не обратила на это внимания.
— И что?
— Твой дневник выпал. Я стал класть его на место, Эм. Он раскрылся на последней записи. Я не собирался его читать, но мои глаза сами впитывали слова, пока я закрывал дневник. Я старался не читать. Но я Прочел. А после мне необходимо было найти тебя.
— Майкл?
Он потер глаза рукой, потом продолжил:
— Ты не знаешь, что значат для меня твои слова. Несколько секунд Эмма пыталась вспомнить, что написала тогда. Потом вспомнила — когда рядом Майкл, нет ничего невозможного. Видел ли он другие записи? Нет. Он видел только последнюю, ту, что она сделала несколько дней назад.
— Майкл. — Эмма протянула руку, просто для того чтобы прикоснуться к его лицу, а он схватил ее и поцеловал ладонь.
Затем порывисто страстно сжал ее в объятиях. Эмма собиралась что-то сказать, как вдруг поняла, что плечи Майкла трясутся, его широкие, сильные плечи. Сбитая с толку, она обняла его, гладя по спине, не понимая, что происходит.
Он плакал.
У нее начали дрожать колени, она крепко зажмурилась, обнимая его и утешая.
— Я скучаю по нему, Эм. — Его голос сорвался. — Я так сильно скучаю по нему. И все это время я считал, что ты винишь меня.
— Нет. Конечно, нет.
Ее словно окатило холодной водой, когда она осознала, через что он должен был пройти. Как она не поняла этого раньше. Как он, наверное, мучил себя, как страдал в одиночку, вдвойне страдал — от потери и от чувства вины!
Они долго стояли в холодном школьном помещении, держа друг друга в объятиях, слегка покачиваясь из стороны в сторону в молчаливом понимании. Его дыхание стало ровнее, не таким хриплым и прерывистым, и Эмма уже не могла припомнить, что казалось ей таким важным перед тем, как он пришел.
Наконец Эмма заговорила:
— Ты дал им одеяльце?
— Дал — Он поколебался. — Оно все еще хранит его запах, Эм. Я уже почти забыл этот сладкий запах, но он там, во всей его одежде и в одеяльце.
— Знаю. — Ее голос тоже дрогнул, затем окреп. — Знаю. Перед ее мысленным взором появился малыш с черными кудрявыми волосами и карими, глубокими, как у отца, глазами. И его улыбка, открывавшая только что начавшие резаться зубки, и маленькая нежная ручка, похлопывающая ее по щеке.
— Ты помнишь, как он похлопывал тебя по лицу? Помнишь, Эм?
Она улыбнулась и кивнула — Помню — Еще одна картинка всплыла в ее памяти. — У него был кролик, которого я ему связала. С такими длинными ушами Он прижимал этого кролика к лицу так, чтобы уши закрывали ему глаза, когда он ложился спать.
— Этот кролик все еще лежит в сундуке. Я только что его видел, но не смог взять в руки. Сегодня не смог, Эм. Но может быть, когда-нибудь смогу.
Снова они молчали, потеряв счет времени. В ее памяти словно прокручивалось старое домашнее видео, мелькали кадры, на которых были запечатлены любимый малыш и Майкл:
Майкл подбрасывал ребенка вверх, а малыш пищал и гукал в полном восторге.
Он глубоко вздохнул и поцеловал ее в висок.
— Эмма?
— Что?
— Эта школа — просто кошмар.
Она готова была согласиться. Готова была признаться, что затеяла невозможное, что ни за что на свете не справится с этим делом, и предложить ему убежать под покровом ночной темноты и никогда сюда не возвращаться.
Но теперь эти мысли показались ей абсурдными, даже смешными. Она взглянула на мужа снизу вверх, и он показался ей таким красивым, полным надежд и молодым, гораздо моложе, чем выглядел раньше. Тень исчезла, а последняя мимолетная тучка была похожа на позабытый ночной кошмар.
1 2 3 4 5 6 7 8