Легкие быстрые шаги. Шелест сухой травы. И крик - еле слышный, нечеловеческий крик боли. Как будто издыхает задавленная подушкой птица.
Богдан вскочил. Нащупал на поясе фонарик, кинулся на огород - на звук. Белое пятно света тыкалось вправо-влево, выхватывая ботву, расстеленные на земле мешки, ведро, какую-то тряпку…
По огороду шел кот - очень большой. Богдан любил котов, Люська прикармливала трех соседских кошек, - но этот нес в зубах птицу. Дергалось, роняя перья, крыло. Даже ради любви и уважения к кошкам Богдан не согласился бы терпеть разбой на собственном огороде.
- Ах ты, дрянь! А ну, кинь немедленно! Убью!
Кот медленно обернулся. Луч фонарика уперся ему в морду - в лицо. Богдан отпрянул.
Стоящее перед ним существо не имело к семейству кошачьих никакого отношения. Узкие щелочки-глаза смотрели осмысленно, злобно, насмешливо. Нос отсутствовал. Зато рот, в котором трепыхалось тельце птицы, был вертикальный, правая челюсть и левая челюсть сжимались, смыкая крючкообразные зеленоватые клыки.
Богдан выронил фонарик. Отступил еще на шаг - и споткнулся о горку не убранной с поля картошки. Стояла полная тишина; фонарь лежал на земле, посылая луч в сторону сортира, и поперек световой дорожки неторопливо скользнула тень хищника с птицей в зубах. В одной руке у Богдана оказалась зажата огромная картофелина, подобранная машинально. Зубастое существо снова возникло в пятне света; птица в челюстях висела, безжизненно откинув красивую, черно-белую, как у ласточки, головку.
Богдан завизжал от ужаса и отвращения - и швырнул картофелиной прямо в страшную харю.
Посыпались редкие искры, как если бы на огороде кто-то пытался разжечь отсыревший бенгальский огонь. Темнота взвыла хрипло и яростно. Богдан повернулся и кинулся наутек - дальше сражаться с порождением ночного кошмара не оставалось ни сил, ни отваги.
Ночь прошла плохо. Зато утром на огороде не обнаружилось никаких следов схватки, кроме горстки черных перьев, которые могли быть потеряны раньше - кем угодно и при каких угодно обстоятельствах.
Поначалу он стеснялся рассказывать Люське про случай на огороде. Потом рассказал вроде как в шутку, под видом анекдота; Люська посмеялась, но неубедительно, и на следующие выходные предложила ехать «на картошку» вместе.
Дениса решили пощадить и оставили бабушкам. Захватили побольше мешков, две тележки на колесиках, встали в пять утра и поехали. Надо сказать, Богдан очень красочно описал Люське, какая замечательная картошка уродилась, как легко и приятно ее копать. Тем большее потрясение ожидало их в конце пути.
Все оставалось на месте - замок на ржавых скобах, туалет со старой клеенчатой скатертью вместо двери, дом, сорняки и три сливы. Вот только картофельное поле было перерыто будто стаей спятивших кротов. Не осталось ни картофелинки; Богдан и Люська стояли, не зная, что делать и что говорить, и смотрели на дело неизвестно чьих рук.
- Это воры, - сказала наконец Люська, стараясь, чтобы голос не дрожал. - Я про такое слышала… Просто пришли и вырыли.
Посреди двора, в кострище, нашлось несколько обгорелых картофельных шкурок, и это подтверждало Люськину версию: воры, собрав чужой урожай, еще и запекли картошечку в костре и сытно поужинали.
Богдан развел огонь в печи. Не разговаривая и не глядя друг на друга, супруги перекусили килькой в томате.
- Уедем сегодня? - предложил Богдан. Люська кивнула и через минуту добавила:
- Знаешь… А давай вообще тут все продадим. На фига? Перед тем как уехать, Богдан сделал два дела. Во-первых, невесть для чего подставил лестницу и заглянул в гнездо птицы, похожей на ласточку.
- Да она улетела давно, - сказала снизу Люська. - Слезай, а то навернешься… лестница гнилая…
Гнездо в самом деле было пустое, брошенное, как дом. На дне лежали черные перья.
Богдан слез с лестницы и пошел к соседке. Передал две пачки папирос для мужа и спросил как бы между прочим:
- У нас тут… никого не видели? На огороде кто-то покопался, всю картошку вырыл…
Соседка округлила глаза и побледнела:
- Не видели, Богдасик, и не слышали. Никого не было.
- Там много работы. На пару дней…
- Не видели. Может, ночью? Бывает такое: воры ночью придут, все обтрясут, повыроют…
Богдан вздохнул и попрощался. От калитки обернулся:
- Теть Лен… А вы тут кота здоровенного не видели? Такой… Зенки такие…
И растянул к вискам уголки собственных глаз, будто изображая китайца.
Бабка энергично закрестилась, рука ее замелькала в воздухе, как спицы колеса:
- Нет, что ты! Что ты! Игнатьич, царство ему небесное… Скрылась в доме и захлопнула дверь. Богдан вспомнил, что Игнатьичем звали прежнего хозяина дома.
Супруги испытали облегчение, когда сделка купли-продажи наконец совершилась. Они продешевили, конечно, продавая дом осенью, а не весной, да еще в спешном порядке. Новый покупатель заплатил сто восемьдесят долларов - но Богдан и Люська и тому были рады.
На обратной дороге, в электричке, Люська призналась: не хотела ведь покупать хату, не нравилась она Люське ни одной секунды!
- Еще и эта… баба Палажка, придурковатая, на углу живет, помнишь? Подошла ко мне и сказала: мол, Игнатьич был колдун, наплачемся мы с его хатой…
- Да ну ее, эту картошку, - вяло махнул рукой Богдан. Он страшно устал. Хотелось спать.
Оба ушли с головой в работу и учебу, благо Денис теперь ходил в садик, хорошо прижился в коллективе и почти не болел. Картошку покупали в магазине - меленькую, часто гниловатую. Потом удалось «с машины» купить два мешка по приемлемой цене.
- Теперь на всю зиму, - довольно говорила Люська. - Бр-р… Как вспомню этих жуков…
Богдан не вспоминал о случае на огороде, пока однажды ему не привиделась огромная мохнатая тень, одним прыжком перескочившая через детскую песочницу. Богдан возвращался вечером с работы, фонари не горели, а в тусклом свете редких окон немудрено принять за чудовище обыкновенного кота с помойки.
Люська, открывшая дверь, была бледна и нервно хихикала:
- Орал тут соседский кошак под дверью… Прямо выл, таким голосом жутким… Хотела выйти, шугануть…
- Вышла? - спросил Богдан. Люська смутилась:
- Знаешь… Поздно все-таки… Решила лишний раз дверь не открывать.
А через несколько дней, вернувшись с работы с Денисом под мышкой, Люська обнаружила входную дверь исполосованной в клочья. Дерматин висел черными ленточками, уродливо торчали куски ваты.
- Участковому скажу, - пообещал, вернувшись, Богдан. Люська держалась молодцом - спокойно объясняла Денису, что плохие мальчишки из соседнего подъезда балуются, режут чужие двери, но дядя милиционер их поймает и накажет…
Участковый долго жаловался на свинцовые мерзости «бытовухи» и маленькую зарплату. Богдан сочувственно кивал. За ремонт двери пришлось выложить деньги, отложенные на электрический чайник.
А еще через пару дней, наскоро завтракая за кухонным столом, Богдан поднял голову - и встретился взглядом с глазами-щелочками на круглой морде без носа, с вертикальными челюстями. Морда приникла к оконному стеклу - снаружи.
Богдан поперхнулся. Прибежала Люська; в окне, разумеется, никого не было, и Богдан постеснялся рассказать жене правду. Он всегда считал себя выдержанным человеком с крепкими нервами. Но вечером по дороге домой зашел в аптеку и купил флакончик валерьянки.
- Для кота? - спросил знакомый провизор Костя, веснушчатый любимец окрестных пенсионеров.
- Ага, - беспечно ответил Богдан. И, выйдя из аптеки, почему-то перекрестился - впервые в жизни, скованно и неуклюже.
Валерьянка не помогла. Ночью Богдану приснился сон, который вполне проходил по ведомству кошмаров. Он сидел на овощной базе, перебирал картошку, но хороших клубней не было - в руках растекалась кашицей гниль. Он знал, что из всего университета прислали по разнарядке его одного и он не уйдет отсюда, пока не выполнит норму. Ящики громоздились вокруг, закрывая небо; за бастионами из гвоздеватых досок прятался кто-то, подглядывал, но Богдан не мог застать чужака врасплох, как резко ни оборачивался, как ни вертел головой. По овощехранилищу гулял ветер, порывы складывались в шепот, похожий на скрип:
- Расплатишься…
Он проснулся в отвратительном настроении и с утра накричал на Дениса. Сердитая Люська увела в садик сердитого сына, а Богдан долго остывал над чашкой холодного чая. Уныло поглядывал в окно на унылый дворик и встрепенулся, лишь когда на подоконник села птица - похожая на ласточку, но слишком большая. Птица смотрела на Богдана единственным глазом - второй был выбит в какой-то, видимо, схватке.
- Кыш, - в ужасе прошипел Богдан. И добавил, забыв, что птица не слышит: - Тебе на юг… Ноябрь на дворе… Убирайся!
Птица ударила крыльями по жести козырька под окном и улетела. Полный дурных предчувствий, Богдан стал собираться в университет; обнаружив на ковре под креслом синие колготки сына, испытал приступ раскаяния. Аккуратно сложил колготки, открыл комодик - и наткнулся на стопку альбомных листов: в последнее время Денис много и охотно рисовал, воспитатели в садике хвалили его за «развитие мелкой моторики правой руки»…
Богдан бездумно проглядывал рисунки, пока не наткнулся на один очень яркий, сделанный гуашью. На нем изображалась женщина в оранжево-синем клетчатом платье. Местами оранжевая и синяя краска слились, но в целом нарисовано аккуратно, как для трехлетки. Рядом на коричневом столике (толстая горизонтальная линия и две вертикальных) стоял зеленый круглый кактус в желтом горшке. Иголки понатыканы карандашом; в сторону от зеленого шара тянулась огромная фиолетовая труба, похожая на граммофонную.
У оранжево-синей женщины было узкое лицо, нос как у Бабы-Яги и длинный злой рот уголками книзу. В руке она держала прямоугольный предмет - сумку, чемодан или коробку.
Богдан подумал, что обязательно надо похвалить сына за этот рисунок. Или за какой-нибудь другой - но обязательно похвалить; он видит Дениса так редко, возвращается поздно, в субботу сидит в библиотеке… В воскресенье валяется в изнеможении на диване. По утрам, невыспавшийся и злой, кричит на ребенка всего-то за то, что малыш задумался над мыльной пеной в пригоршне…
Стало быть, в субботу - в зоопарк. Богдану стало легче. Он запер дверь, все еще пахнущую новым дерматином, с медным значком «8» (Люськина покупка и гордость), и отправился, почти веселый, на встречу с научным руководителем. Встреча намечалась еще две недели назад, но по множественным уважительным причинам откладывалась да откладывалась.
Екатерина Сергеевна восседала за профессорским столом. На краю стола стоял кактус, и фиолетовый цветок изгибался, как труба граммофона. Одного взгляда на лицо кураторши хватило, чтобы понять: похвалы не жди. Ноздри тонкого носа раздувались, тонкий рот изгибался уголками вниз. Екатерина Сергеевна говорила негромко, скупо, и все просчеты, допущенные Богданом, его недоработки и небрежности, подчеркнутые красным карандашом, ложились на стол одна за другой - серыми машинописными листами.
Последней легла пустая папка; Богдан смотрел, как беспомощно болтаются завязочки. Он не ждал разгрома, но беда заключалась в другом. На Екатерине Сергеевне был костюм в оранжево-синюю клеточку, не такой яркий, как на детском рисунке, но вполне узнаваемый.
- …Одна радость - кактус расцвел, - сказала в заключение профессор, и ее тонкие губы наконец-то сложились в улыбку. - Идите, Донцов, и работайте. Я знала, что вы не хватаете звезд с неба… Но чтобы в такой степени! Идите.
Он вернулся домой, когда сын уже лег в кровать. Люська была не в духе; Богдан посидел над сопящим Денисом, но сын спал крепко и безмятежно - ни кошмарам, ни пророчествам не нашлось места в маленькой комнате с плотно занавешенным окном.
На ночь он выпил чуть не полфлакона валерьянки.
- Чем это воняет? - хмуро поинтересовалась Люська. Богдан долго не мог уснуть, в полудреме читал какие-то стихи по незнакомой книге, успевал удивляться: что за строки? Неужели сам во сне придумал? А потом, провалившись окончательно, почувствовал запах гнилой картошки, очутился на ящике посреди овощебазы, а напротив, на другом ящике, сидел небритый старик, прикрывал нечистой ладонью выбитый глаз:
- Ходит за тобой… И ходит… Гляди…
- Кто ты? - спросил во сне Богдан.
- Игнатьич… - Старик вздохнул. - Через меня ты в это дело встрял… Гляди…
На другое утро Денис одевался вдвое дольше, чем обычно, но Богдан не проявил недовольства. Наоборот, сообщил, что в субботу они идут в зоопарк; малой развеселился. Завязывая шнурки на высоких ботинках сына, Богдан спросил как бы ненароком:
- А что за тетю ты нарисовал с кактусом? Денис не сразу понял, о чем речь.
- Просто, - сообщил удивленно, когда Богдан сходил в комнату и принес рисунок. - Просто так. Красивая тетя.
- А где ты видел, что кактус цветет? Денис засмеялся:
- Это краска размазалась!
Всю следующую неделю Денис рисовал зверей, а Богдан спал спокойно. Выпал и растаял первый снег. Ни черная птица, ни похожее на кота существо больше не мерещились. Он занимался диссером, и ничем другим.
В пятницу Люська попросила Богдана забрать малого из садика. Дожидаясь, пока неторопливый Денис оденется, Богдан рассматривал пластилиновых мишек с бумажными ярлычками имен и подписанные шариковой ручкой гуашевые рисунки. Тема занятия была «Правила дорожного движения», на всех картинках имелись светофоры с глазками и ручками, дяди Степы в огромных фуражках, кое-где попадалось треугольное солнце в уголке листа и цветочки внизу. На рисунке Дениса, невнятном и довольно грязненьком, красовался самосвал и маленькая фигурка под огромными черными колесами.
- Деня… Что это?
- Это тетя, которая неправильно переходила дорогу, - очень серьезно сообщил художник. - Нам про такое рассказывали!
Молча проклиная дур-воспитательниц, запугивающих детей всякой ерундой, Богдан вывел сына во двор из пропахшего кашей коридора. Снова пошел снег и перестал; Денис медленно и обстоятельно рассказывал, что давали на обед, что на завтрак и что на ужин. Подходя к троллейбусной остановке, Богдан издали увидел толпу возле перехода; над толпой возвышался самосвал. Мигала синим милицейская машина, чуть поодаль стояла «Скорая помощь». Богдан сильнее сжал руку сына и потащил его прочь; во рту стоял отвратительный привкус. Взмокли ладони в перчатках из фальшивой кожи.
- …какое там жива, пополам переехало… - донеслось от остановки, где судачили женщины.
Подошел троллейбус.
- Пропустите с ребенком! - рявкнул Богдан неожиданно грубо и, крепко прижав к себе пискнувшего Дениса, ввинтился в переполненные душные недра.
- Ты ведь понимаешь, что это совпадение? - спросила Люська. - Ты огорчился из-за этой выдры Екатерины…
- Вот-вот, - подтвердил Богдан.
- А возле того перехода вечно всякая жуть. Дурное место. Месяц назад пацана сбили - перебегал…
Богдан тяжело вздохнул.
- Игнатьич, - Люська поморщилась. - Кстати, я ту птицу видела. Сидела на мусорном баке.
- Да?!
- Явно не ворона… Хотя большая. У нас похожая в селе под крышей жила.
- У нее глаза нет.
- Насчет глаза я не заметила, издали смотрела… Но явно покалеченная, едва летает. Знаешь, часто бывает: подранки не улетают на зиму, а пристраиваются где-нибудь в городе. Надо подкормить.
- Люська, слушай, это та самая, что у нас под крышей…
- Ага. Прилетела за триста километров к тебе в гости. Как же.
Насмешливый Люськин тон привел Богдана в чувство. Но на Денискины рисунки он опасался смотреть еще долго - почти две недели.
Богдан сидел за работой, когда вернулись с прогулки Люська с Денисом. Люська держала санки, Денис - старое одеяльце, служившее подстилкой. С мокрых полозьев падали на линолеум снежные кляксы.
- Замерзли? - спросил Богдан, запирая дверь.
- Ага, - сказала Люська странным голосом. - Немножко…
И взялась расстегивать на Денисе шубку, но Богдан уже знал: что-то случилось.
- Да нет, - ответила Люська на взгляд мужа. - Ничего… так. Деня, иди мой ручки…
Прикрыла за сыном дверь ванной:
- Видели мы этого… кота. Деня испугался… А дворничиха говорит, он здесь во дворе… Короче, вроде бы он таксу съел из второго подъезда.
- Кот?!
- Они говорят «чернобыльский мутант». - Люська невесело усмехнулась. - Знаешь что? Позвоню-ка я в «будку». Пусть приедут, заберут его. На фига нам во дворе такая гадость?
«Будка», служба по отлову бродячих животных, никакого кота-мутанта во дворе не нашла, зато попыталась забрать двортерьера Булата из третьего подъезда. Случился скандал, чуть ли не драка, хозяйка Булата кричала в лицо Люське оскорбления, Богдан едва сумел разрешить дело миром - заплатил «будочникам», и те убрались пустые. Китайский шарпей Бернард, пес соседа-прокурора, скалил вослед живодерам зубы и глухо рычал. Он ничем не рисковал: прокурорских шарпеев никто не отлавливал - себе дороже.
Люська долго плакала на кухне, Богдан утешал ее и не знал, как утешить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10