- Лошадь - значит зверька...
- Ты грустный или мне кажется? - спросил отец. Луар снова улыбнул-
ся через силу.
Отец успел остановить руку влюбленной Даллы, навострившейся заново
наполнить его бокал; от прикосновения своего кумира бедная девушка чуть
не грохнулась в обморок.
- У меня к тебе будет разговор, Денек, - сказал отец, и Луар
встрепенулся. - Погуляем... после завтрака?
- Конечно, - поспешно отозвался Луар, довольный и обеспокоенный
одновременно.
Далла споткнулась в дверях и уронила на пол соусницу.
Улицы помнили недавний праздник. В этот уже не ранний час город
все еще пребывал в сонном оцепенении, и тишина нарушалась лишь разме-
ренным шарканьем метелок.
Отец и сын вышли на площадь, непривычно малолюдную и пустую: теат-
рики и балаганы, развлекавшие зрителей несколько дней подряд, исчезли,
изгнанные с площади приказом бургомистра. Там, где еще недавно стояли
подмостки, громоздилась теперь куча хлама; в стороне лежал огромный, с
разорванным боком барабан.
Перед зданием университета величественно замерли железная змея и
деревянная обезьяна; чья-то развеселая рука украсила обезьянью голову
шутовским колпаком. Полковник Солль молча поднялся по широкой лестнице,
чтобы стянуть колпак с темного деревянного лба.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - сказал Луар. - Ты думаешь, что я...
должен сделать так, как хочет мама? Стать студентом?
Отец задумчиво повертел в пальцах пеструю тряпочку. Улыбнулся:
- Знаешь, вчера я видел представление бродячей труппы... Такой за-
нятный фарс. И что интересно - в точности повторяющий приключение, ко-
торое я сам устроил в городе Каваррене много лет назад... Еще до зна-
комства с мамой.
Луар насторожился. За всю свою жизнь ему лишь дважды случалось по-
бывать на родине отца - он смутно помнил красивый городок на берегу ре-
ки, огромный дом с гербом на воротах, желтого старичка в тесном гробу -
своего деда... Мать не была в Каваррене ни разу, по крайней мере на па-
мяти Луара; отец никогда не вспоминал при ней о своей каварренской жиз-
ни - а вот Луару рассказывал, смачно и с удовольствием, и про породис-
тых бойцовых вепрей, и про высоких тонконогих коней, и про славный полк
гуардов, парады и патрули, охоты и иногда - дуэли... Тогда Луар завидо-
вал отцу - и лишний раз осознавал, что такую жизнь ему не прожить ни-
когда.
Луар вздохнул. Отец следил за ним, накручивая колпачок на палец.
Навстречу им попалась стайка студентов; кто-то первый заметил пол-
ковника Солля, произошло сложное переталкивание локтями - и ученые юно-
ши поприветствовали Луарова отца с необычной для сорвиголов почтитель-
ностью. Черные шапочки в их руках коснулись кисточками мостовой; Солль
кивнул в ответ - студенты заулыбались, осчастливленные. Луара они, как
водится, не заметили - впрочем, он и не огорчился.
Он всегда любил молча идти рядом с отцом. Сколько себя помнил -
сначала держась за руку, и голова его едва дотягивалась отцу до пояса;
в один отцов шаг тогда укладывалось несколько Луаровых. Даже теперь ему
приходилось шагать чаще, чтобы примеряться к шагу своего замечательного
спутника - и все равно он любил идти рядом, молчать и впитывать то иск-
реннее и глубокое почтение, которое выказывали его отцу самые разные
люди...
Отец и сын миновали здание суда, перед которым возвышалась круглая
черная тумба, а на тумбе болтался игрушечный висельник на игрушечной же
перекладине. Луар скользнул по нему равнодушным, давно привычным взгля-
дом. Рядом возвышалась наглухо запертая башня - ее звали "Башней Лаш",
и случалось, что на изъеденных временем стенах появлялись написанные
углем проклятия. Луар так и не знал толком - люди их пишут или сами
проступают; за Башней укрепилась самая дурная слава, и стражники угрюмо
гоняли любопытных от этих крепко запертых, да еще и заложенных кирпича-
ми ворот.
Сейчас двое красно-белых стражей порядка нерешительно отпихивали
древками расхристанного, грязного, обвешанного лохмотьями старика; Луар
почувствовал, как напрягся идущий рядом отец. Старик был городским су-
масшедшим; он то исчезал надолго, то появлялся в городе снова, шатался
по улицам, выкрикивая неразборчивые мольбы и собирая за собой целые
шлейфы злых ребятишек; теперь, накинув на голову остатки ветхого капю-
шона, он что-то втолковывал стражникам, а те щерились и толкали его все
злее - древками в живот...
- Лаш-ашша! - тонко выкрикнул старик. Луаров спутник передернулся.
Встретившись с отцовым взглядом, Луар передернулся тоже. Это был чужой,
свинцовый взгляд, которого Луар никогда раньше не видел в его глазах...
Или почти никогда.
На секунду оставив старика, стражники поспешили поприветствовать
господина полковника; Луаров отец ответил, не сбавляя шага. Скоро ста-
рик и стражники остались позади.
Весь следующий за площадью квартал Луар шел, не поднимая головы.
Будто в бокале сладкого вина оказался вдруг рыбий жир - его задела не
столько неприятная встреча, сколько болезненная реакция отца; нервный и
мнительный, он принял тот свинцовый взгляд едва ли не на свой счет.
Отец молча и виновато положил руку ему на плечо.
Луар знал, почему сам вид безумного старика способен ввести отца в
ярость и раздражение. Эгерта Солля связывала с ныне запрещенным Орденом
Лаш давняя трагедия; Луар догадывался, что отцу тяжело всякий раз даже
смотреть на заколоченную Башню, что, будь его воля, он давно бы жил в
Каваррене - но мама не может без Университета, без кабинета своего от-
ца, Луарового деда, которого звали Луаян, который был магом и в честь
которого, собственно, Луар получил свое имя...
И еще - мама не любит Каваррена.
Луар вздохнул и, выказывая отцу свою солидарность, тихонько пожал
его локоть.
...Ему было лет двенадцать, когда, жаждущий забав и раззадоренный
примером прочих ребятишек, он запустил в старика камнем. Несчастный
случай направил его руку - камень угодил бедняге в лицо и рассек бровь.
Старец вскрикнул и едва устоял на ногах; балахон его перепачкался
кровью.
Тот же несчастный случай сделал так, что отец и мать Луара стали
свидетелями его поступка.
Отец - и Луар был искренне в том уверен - и сам с удовольствием
швырнул бы камнем в ненавистного старика; однако реакция его оказалась
вовсе не такой, как ожидалось. Отец был хмур и молчал - а уж мать и
вовсе потемнела, как туча. Луару доходчиво объяснили, как нехорошо при-
чинять боль старым, да еще и безумным людям, как отвратителен его пос-
тупок и что за это полагается; видя реакцию отца, он и сам уже уверился
в совершеннейшем ужасе случившегося. Мать, стиснув зубы, послала за
розгами - и Луар, на чью долю до сих пор не выпадало такого наказания,
прекрасно знал, что рука ее не дрогнет.
Тогда он взял отца за локоть и шепотом попросил его собственноруч-
но исполнить приговор. Он не знал, как сложились бы потом их отношения
с матерью - но от отца он с радостью готов был снести и это. Тем более,
что в глубине души его по-прежнему жила уверенность: отец бы и сам...
...Они покружили по улицам, постояли на горбатом мостике над кана-
лом; Луар чувствовал, что отец собирается с мыслями, а может быть, и с
духом - и молчал, боясь оказаться глупым, что-то нарушить. В нем поче-
му-то крепла уверенность, что сегодняшняя прогулка откроет ему, Луару,
нечто важное, что еще приблизит его к отцу - хотя ближе, казалось бы,
невозможно...
- Сынок, - сказал наконец полковник Солль. Маленький камушек выр-
вался из его руки и утонул в канале, оставив на поверхности тонкое рас-
ходящееся кольцо. - Ты сегодня очень хорошо фехтовал.
Луар вздрогнул. Он ожидал каких угодно слов - но только не этих.
Он не смог сдержать довольной улыбки - но прекрасно понял, что отец хо-
чет чего-то большего, нежели просто похвалить.
- Ты хорошо фехтовал, - продолжал отец, бросая другой камушек, -
но, видишь ли, ты ведь можешь вообще не фехтовать... Если вдруг не за-
хочешь... От этого мы не станем любить тебя меньше.
Сбитый с толку, Луар смотрел, как расходятся по воде темные круги.
Отец улыбнулся:
- Ты можешь не поступать в университет и не прочесть больше ни од-
ной книги... Нам будет грустно, но все равно мы тебя не разлюбим. Пони-
маешь?
- Нет, - честно признался Луар.
Отец вздохнул:
- Теленок валяется в ромашках и сосет вымя... А теперь представь,
что то же самое делает здоровенный бык.
Помолчали.
- Я что-то не так делаю? - спросил Луар шепотом. Отец запустил ру-
ку в путаницу своих светлых, как и у Луара, волос, смел со лба назойли-
вые пряди:
- Я, наверное, не так сказал... Малыш, нельзя до старости жить
детством. Хм... Старость твоя далеко, конечно, но пора выбирать...
Луар прерывисто вздохнул. Потупился, изучая мокрицу на влажном
камне перил.
Отцова рука легла ему на плечо:
- Денек...
- Выбери за меня, - вдруг страстно попросил Луар. - Мне кажется...
что у тебя лучше получится.
Отцовы пальцы на его плече сжались:
- Ну нельзя же!.. Ты мужчина, ты решаешь свою судьбу...
Луар вздохнул снова. Этого-то он и боялся; непостижимое будущее,
неотвратимые перемены... Вернуться бы в четырнадцать лет. Даже и в две-
надцать - несмотря даже на ту порку... Ведь потом было все хорошо...
Даже лучше прежнего... Кажется, та боль привязала его к отцу, вместо
того чтобы оттолкнуть...
- Твой выбор будет правильнее, - сказал он глухо. - Ты опытнее...
да и потом...
Он запнулся. Отец устало опустил кончики рта:
- Что - "потом"?
Луар молчал. Он мог бы сказать, что отец его умнее и лучше, что
ему, сыну, никогда и ни в чем не сравняться с великолепным отцом - но
он молчал, опасаясь насмешки.
Его собеседник тоже молчал и смотрел без улыбки. Вздохнул, перевел
взгляд на воду; потер пальцем ухо, будто собираясь с мыслями:
- Сынок... Когда я был такой, как ты... чуть постарше. В Каварре-
не... - Эгерт Солль перевел дыхание. - Я совершил очень гадкий посту-
пок. И я... был за него страшным образом наказан. Заклятье трусости...
сделало меня жалким и... отвратительным существом. Я никогда не говорил
тебе, но мама очень хорошо знает.
У Луара мурашки забегали по коже. Отец говорит о каком-то незнако-
мом человеке, а он, Луар, прослушал начало истории...
- Я стал трусом, Луар, самым низостным из трусов. Я боялся темно-
ты, высоты, я смотреть не мог не обнаженную шпагу... Я терпел оскорбле-
ния и побои - и не мог ответить, хотя и был сильнее... Я не заступился
за женщину, потому что...
Он запнулся, будто ему рот свело судорогой. Перевел дыхание:
- Видишь ли, малыш... Я долго думал, рассказывать тебе... Или все
же не стоит.
Это испытание, понял Луар. Он меня разыгрывает.
Отец оторвался, наконец, от воды и заглянул сыну в глаза:
- Ты не веришь мне, Денек?
В эту самую секунду Луар понял, что все это правда. Отец не шутит
и не разыгрывает, каждое слово дается ему с болью, он ломает сейчас тот
героический образ, который давно сложился в воображении Луара, он рис-
кует уважением собственного сына...
Луар мигнул.
- Мама знает, - продолжал отец. - Она... видела меня... таким,
что... Лучше не вспоминать. Но ты... Сегодня я снова увидел, как ты...
забиваешься в тень. И тогда я решился. Рассказать тебе. В конце кон-
цов... я сбросил заклятье, и все равно прошли годы, прежде чем я стал
таким, как сейчас... А ты еще малыш. Я не желаю тебе и сотой доли
тех... того, что было со мной. Будь счастливым, будь таким, как ты
есть... Не мучай себя этим вечным сравнением. Понимаешь, почему?
Луар смотрел вниз, и в его голове царила сумятица. Мокрые ладони
будто примерзли к холодным каменным перилам; отец стоял перед ним и
ждал его ответа - как подсудимый.
По воде тянулись блеклые осенние листочки; Луар не мог сосредото-
чится. Все это слишком сразу. Шли, молчали, было хорошо...
И тогда он вспомнил.
Тогда тоже были листья - на воде и на берегу... Ему было тринад-
цать лет, и пахло сеном. Ощутив боль, он не понял сразу, что произошло,
дернулся, опустил глаза - и увидел в жухлой траве змею.
Ослабели ноги. Мир затянулся черной дымкой; Луар хотел бежать и не
мог сойти с места - но люди на берегу услышали его отчаянный крик.
Траурная пелена. Страх, от которого цепенеют все внутренности; бе-
лое и жесткое лицо отца: "Не бойся".
Лезвие ножа в костре. Ремень, перетянувший ногу до полного онеме-
ния. Какие-то перепуганные женщины; отец оборвал их причитания одним
хлестким коротким словом. А матери тогда не было на берегу - она ждала
рождения Аланы...
Мокрое сено. Запах жухлой травы. И уже все равно, как выглядишь и
как на тебя посмотрят, нет сил играть храбрость - но отец спокоен:
"Сейчас будет больно".
Он кричал и бился. Он боялся каленого железа больше смерти - уж
лучше умереть от яда...
Но отец его был жесток; сильные руки скрутили Луара, как цыпленка.
Край отцовой куртки в судорожно стиснутых пальцах. Ошеломляющая
боль; костер, широкая ладонь, зажимающая рот. Резкое облегчение. Белое
бесстрастное лицо, и на губах - Луарова кровь. Вода. Холодная вода.
"Вот и все".
И спокойствие сползает с этого лица, будто маска...
А потом подросток-Луар лежал на телеге и смотрел в небо. И удив-
ленно думал о странностях судьбы и бесконечно долгой жизни впереди -
вот ведь...
Он не знал, каково в те минуты было его отцу. Наверное, во рту
спасителя-Солля была ранка - яд, высосанный из тела сына, достал теперь
самого спасителя, и даже могучий Соллев организм одним только чудом с
ним справился...
Отправив домой сына, Солль свалился в судорогах. Ничего этого Луар
в те минуты не знал...
Мгновение острого счастья - покачивающаяся телега, негромкий голос
возницы, над миром - вечернее небо, зеленое с золотым...
...Блеклые листья под мостом. Неспешный осенний парад.
- Я... хотел как лучше, Денек, - устало сказал отец. - Я хотел ос-
вободить тебя... От... идеала, что ли... Может, и не стоило...
Луар перевел дыхание и крепко, крепко стиснул твердое плечо стоя-
щего перед ним человека.
Обнять бы. Но нельзя. Не мальчишка.

* * *

Ночью в плотно закрытом фургончике тепло и душно - от нашего дыха-
ния. Утром острый, как иголка, ледяной сквознячок пробился-таки в ка-
кую-то щель и цапнул меня за ногу; ежась, щурясь, протирая глаза и чуть
не разрывая себе рот смачными зеваниями, я выбралась наружу.
Под небом было серо и холодно. Три наши повозки стояли, сбившись в
кучу, в каком-то дворе; Флобастер договорился с хозяином на неделю впе-
ред. Под ногами бродили куры; сонная Пасть, привязанная цепью к колесу,
исподлобья разглядывала их одним приоткрытым глазом. Я огляделась, при-
кидывая, где тут безнаказанно можно справить нужду.
За День Премноголикования мы заработали столько, сколько не зара-
батывали за целую ярмарочную неделю. Играли допоздна, играли при факе-
лах, Муха взмок, бегая с тарелкой, а веселые монеты звенели и звенели,
и Флобастер подгонял: еще! еще!
Бариан охрип; Гезина пела, аккомпанируя себе на лютне, Флобастер
читал сонеты собственного сочинения, где-то палили пушки, вертелся фе-
йерверк, пахло дымом, порохом и дорогими духами. Все мы пошатывались на
ходу, как пьяницы или матросы; наконец, занавес был задернут, и Флобас-
тер посадил на цепь нашу вечную спутницу - злобную суку по кличке
Пасть. Муха где стоял, там и свалился; прочие с трудом добрались до
фургончика, где и упали вповалку, и, засыпая - лицом во влажную мешко-
вину - я слышала, как рвет струны пьяная скрипка, подыгрывая не менее
пьяным, охрипшим певцам...
Мы трудились, как бешеные, пока через несколько дней праздник не
выдохся и к нам за занавеску не явился стражник - в красном мундире с
белыми полосами, с пикой в руках и коротким клинком у пояса. Гезина по-
пыталась было с ним кокетничать - с таким же успехом можно было совра-
щать куклу, казненную перед зданием суда. Мы очистили площадь так быст-
ро, как только могли - однако Флобастер не спешил покидать город, пола-
гая, очевидно, что в карманах горожан еще полно наших денег.
...Одергивая юбку, я некоторое время раздумывала - возвращаться в
фургончик либо найти себе занятие поинтереснее. Из соседней повозки до-
носился могучий храп Флобастера; Пасть звякнула цепью и улеглась поу-
добнее. Вздрагивая от холода, я прокралась обратно, приоткрыла сундук и
вытащила первый попавшийся плащ.
Это был плащ из фарса о Трире-простаке; я обнаружила это уже на
улице, но возвращаться не хотелось, а потому я запахнула плащ поплотнее
и пошла побыстрее, чтобы согреться.
1 2 3 4 5 6 7