– Итак, передайте с Томпсоном все, что считаете необходимым, а потом он пригласит ее сюда, а сам отправится в больницу.
– Ничего не нужно записывать. Просто передайте Паркеру и Нэшу, пусть приготовят обычные пилюли – одна восьмая грана сернокислой меди и столько же опия. Для начала этого достаточно. А если не будет действовать, то я все равно скоро вернусь.
– Будет исполнено, сэр.
В ожидании Энни подполковник барабанил пальцами по столу.
– Скажите, Кора с ней ладит?
– Разумеется. И ей чертовски здорово удается пресекать на корню сплетни о миссис Брайс.
– А я и не знал, что в этом есть необходимость.
– Женщины, как правило, не очень добры к другим женщинам. Они улыбаются миссис Брайс, засыпают ее вопросами и уходят после разговора с ней потрясенные, но все это лишь для того, чтобы распространять о ней грязные небылицы, придавая им оттенок правдоподобности. Однако Кора не дает им такой возможности.
– Насколько я помню, в случае с той женщиной, Первис, ничего подобного не было, – проговорил Дейвидсон.
– Это потому, что с ней никто не решался встречаться из-за ее внешности. Миссис Брайс – совсем другое дело, она довольно хорошенькая, хоть и очень худая. Да вы и сами убедитесь в этом.
Энни наконец увидела, что дверь открывается и из кабинета выходит адъютант. Пройдя мимо нее, он подошел к столу и что-то быстро записал. Затем поднял голову и, взглянув на нее, произнес:
– Прошу вас, мэм, заходите – подполковник Дейвидсон освободился. Плащ можете оставить здесь.
Энни провела влажными ладонями по юбке и встала:
– Благодарю вас, сэр. Я уже начала думать, что прождала все это время напрасно.
– Он очень занятой человек, – напомнил Томпсон, открывая перед ней дверь, а затем фамильярно наклонился к ней и проговорил тихим голосом: – На вашем месте я был бы с ним как можно любезнее, надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.
Она отпрянула от него и сухо произнесла:
– Боюсь, сэр, я вас не понимаю.
Он легко коснулся ее руки, скользнул по ней вверх до локтя и, прежде чем убрать руку, проронил:
– Чтобы ублажить нашего старикана, понадобится немало меда.
– В самом деле? – Она смерила Томпсона холодным взглядом, а затем, едва заметно улыбнувшись, сказала: – Увы, я отдаю предпочтение уксусу. Прекрасное средство против гниения – причем любого рода. Мед же, напротив, только ускоряет процесс.
И она стремительно прошла в кабинет, оставив его стоять с оторопелым видом. Он закрывал за ней дверь, недоумевая, что она имела в виду. Но в одном он был уверен: она хотела поставить его на место.
– Слишком уж ты задираешь нос для индейской шлюхи, – пробормотал он вполголоса. – Ничего, вот только возвратишься в Техас, ковбои быстро отучат тебя строить из себя благородную даму.
При появлении Энни оба офицера встали. Подполковник вышел из-за стола и вежливо пожал ей руку. Прежде чем он успел что-то сказать, она поспешила представиться:
– Меня зовут миссис Брайс – миссис Энн Брайс.
– Очень приятно, миссис Брайс, – любезно ответил Дейвидсон. – Полагаю, вы знакомы с майором Спренгером?
– Да, конечно, – и она, хотя ей все еще было не по себе от слов адъютанта, заставила себя улыбнуться. – Я каждый вечер сижу напротив майора за обеденным столом. Мое почтение, майор, – проговорила она, слегка кивнув в его сторону.
– Приветствую вас, моя дорогая.
Доктору она показалась даже бледнее, чем обычно. Он тепло ей улыбался, стараясь подбодрить ее. Повернувшись к коменданту, он спросил:
– Вам и в самом деле кажется, что она – кожа да кости, подполковник?
Дейвидсон, привыкший держаться с людьми отчужденно и высокомерно, поймал себя на том, что не может отвести от нее глаз. Она была довольно высокого роста, но настолько худа, что платье на ней буквально висело, свидетельствуя о том, что она потеряла по меньшей мере десять, а то и пятнадцать килограммов. Протянутая ему рука была маленькой, скелетообразной. И в то же время волосы у нее были цвета спелой пшеницы, глаза голубые, как васильки, а лицо с такими привлекательными чертами, что любой скульптор с радостью бы изваял его. Но больше всего Дейвидсона поразило то, с каким достоинством она держалась. Она отвечала ему спокойным, чуть ли не холодным взглядом и не спешила отвести глаза. Нет, после всего того, что с ней случилось, она вела себя совершенно иначе, чем те другие, которых ему приходилось видеть в подобных обстоятельствах. Она не держала голову опущенной от стыда и не имела запуганного вида.
– Конечно, нет, – ответил он наконец. – Вы были совершенно правы.
Затем, снова повернувшись к Энни, он указал ей на место рядом со Спренгером:
– Прошу вас, садитесь, мэм.
После того как она села на предложенный ей стул, мужчины также заняли свои места. Взгляд Дейвидсона, чуть ли не помимо его воли, снова остановился на ее лице, и он никак не мог понять, что же в ней привлекает его больше всего. Вероятно, глаза, решил он. В их бездонной голубизне он видел теперь настороженность и печаль, которых не заметил сразу. И он почувствовал, как у него пробуждается желание чем-то ей помочь.
– Итак, – сказал он, откидываясь на спинку стула, – что я могу для вас сделать, миссис Брайс?
Она не ожидала, что он так быстро закончит обычный обмен любезностями, и, застигнутая врасплох, почувствовала некоторую растерянность, не зная, с чего начать. Но тут она подумала о своей дочери и, опустив глаза на сложенные на коленях руки и тщательно подбирая слова, начала так:
– Вас, конечно, удивило мое настоятельное желание встретиться с вами, сэр. Поэтому, прежде чем просить о помощи, я считаю нужным кое-что объяснить вам, хоть мне это будет и нелегко после того, что со мной случилось.
Она подняла голову и, встретившись с ним глазами, продолжала:
– Вы, несомненно, знаете, что в течение довольно продолжительного времени я находилась в плену у команчей…
– Дорогая моя, вам вовсе не обязательно заново переживать этот ужас, – уверил ее Дейвидсон, стараясь помешать ей рассказывать то, что ему не хотелось бы слышать. – Я достаточно долго служу на Фронтире, чтобы иметь об этом некоторое представление.
– Уверяю вас, я не собираюсь утомлять вас излишними подробностями без особых на то оснований.
– Что ж, хорошо, – кивнул он, по-прежнему не понимая, что ей от него нужно.
– Я здесь не для того, сэр, чтобы говорить о себе, – этого вы от меня не услышите, – сдержанно произнесла она. – Я была не в худшем положении, чем любая другая женщина, побывавшая у них в неволе. Может быть, мне повезло чуточку больше, потому что я научилась искусству выживания. – Она снова опустила глаза и принялась крутить в пальцах носовой платок, выдавая волнение, которое так старалась скрыть. – Когда это случилось, моему мужу было тридцать – столько же, сколько сейчас мне. В тот день из-за реки Сан-Саба, возле которой стоял наш дом, надвигалась гроза, а я в это время возилась во дворе с сохнущим на веревке бельем. Дети были рядом со мной. Сюзанне тогда было четыре года, а Джоуди двадцать восьмого декабря должен был исполниться годик.
Уилл Спренгер легко сжал ей руку повыше локтя и мягко произнес:
– Не стоит себя терзать, дорогая моя. Мы знаем – на вас напали команчи.
Пытаясь совладать с нахлынувшими на нее чувствами, она закусила нижнюю губу и, покачав головой, тихо сказала:
– Нет, нет, я рассказываю не о себе, а об Итане, о Сюзанне, о Джоуди. – Она снова заставила себя поднять глаза на сидящего за столом Дейвидсона. – Если б я была в тот момент в доме и если бы винтовка оказалась в моих руках раньше, то, возможно, все остались бы живы. А Итан был в поле; он… впрочем, какая теперь разница, что он там делал?!
Слишком уж хорошо она собой владеет, слишком ровно звучит ее голос, слишком напряжены ее мышцы под его рукой, подумал доктор. Уверенный, что самообладание ей вот-вот изменит и она разрыдается, он достал из кармана носовой платок и протянул ей, но она отрицательно покачала головой.
– Не нужно, со мной все в порядке. – Она подняла с колен руку и показала скомканный лоскуток, добавив при этом: – Как видите, у меня есть свой собственный – недавно купила.
И она продолжила свой рассказ, стараясь избегать шокирующих подробностей.
– Ну вот, началась гроза, и я стала торопливо снимать с веревки простыни, как вдруг моя девочка увидела приближающихся команчей. Я побежала в дом за винтовкой мужа, и… впрочем, это тоже теперь не имеет значения. Все равно ведь и дети, и я оказались в руках индейцев.
– Какая трагедия, миссис Брайс, какая ужасная трагедия, – тихо проговорил Дейвидсон.
– Остановок они нигде не делали, ехали ночью и днем, боясь, что их по пятам преследуют, – рассказывала она дальше. – Кроме вяленого бизоньего мяса, никакой другой еды не было. Они мне даже не давали помыть Джоуди, когда он пачкал пеленки. К тому же у меня исчезло молоко. – Она закрыла глаза, ее и без того негромкий голос понизился до шепота. – Они убили моего сына, подполковник Дейвидсон, а он ведь был совсем невинное дитя. Единственное, что он мог сознавать, так это то, что он мокрый и голодный.
– Примите, миссис Брайс, мои глубокие соболезнования, – сочувственно отозвался Дейвидсон. – Поверьте, мне это очень горько слышать.
– Ну а что случилось с девочкой? – спросил Спренгер.
– Это был очень большой военный отряд – в него входили и индейцы кайова, и команчи из нескольких племен. Когда… когда они разделились, чтобы сбить с толку своих преследователей, Сюзанну забрал с собой индеец из другого команчского племени. – Энни глубоко вздохнула. – До сих пор, закрывая глаза, я слышу, как она зовет меня пронзительным, полным отчаяния голосом. Но я ничем не могла ей помочь – я не могла помочь даже самой себе.
– Краснокожие ублюдки, – пробормотал Уилл Спренгер вполголоса.
– Некоторое время спустя, когда я научилась хоть как-то понимать их язык, я узнала, что это был один из команчей по имени Заблудший Пес и что он то ли из племени квахади, то ли из племени нокони. Больше мне ничего не удалось выяснить.
Она посмотрела Черному Джеку Дейвидсону в лицо и, встретив его сочувственный взгляд, произнесла, отчетливо выговаривая слова:
– Мне нужно вернуть ее, подполковник, но, чтобы найти ее, мне не обойтись без вашей помощи.
– Я тоже так думаю, – поддержал ее Спренгер.
– Единственное, ради чего мне стоит жить, – это моя дочь. Я выжила лишь потому, что знала – она где-то ждет меня, и я не могу оставить ее одну. Подполковник Дейвидсон, я жила в страшной грязи, среди блох, вшей и других паразитов; я ела что угодно, вы даже не можете себе представить, что – даже жуков, траву и неочищенную бизонью требуху; я перенесла такое, чего не желала бы пережить ни одной женщине на белом свете. И все эти три года – подумайте только, сэр, целых три года – я боролась за жизнь с одной-единственной целью: отыскать свою дочь. И теперь, когда я наконец на свободе, я прошу вас – нет, я требую – организовать поиски Сюзанны Брайс, пока еще не слишком поздно.
Дейвидсон в замешательстве прокашлялся и стал объяснять, почему он не может ей помочь:
– Видите ли, миссис Брайс, армия такими делами не занимается, во всяком случае, пока что. В соответствии с нынешней политикой в отношении индейцев мне вменено в обязанность защищать тех команчей и кайова, которые поселились на территории резервации. Я могу предпринимать какие-то действия только в случае обращения ко мне за помощью теперешнего агента по делам индейцев мистера Хейуорта. С другой стороны, войскам, дислоцированным в Техасе, не позволено пересекать реку Ред-Ривер даже с целью преследования враждебно ведущих себя индейцев.
Энни не могла поверить своим ушам:
– Но ведь они держат в неволе ребенка, так неужели нельзя прочесать их стойбища?
– Боюсь, что нет. Это возможно только в том случае, если с такой просьбой обратится ко мне мистер Хейуорт.
Стараясь хоть как-то смягчить удар, Уилл Спренгер снова сочувственно сжал ее руку и сказал:
– Сомневаюсь, что на территории резервации можно найти хотя бы одного квахади, дорогая моя. Они предпочитают держаться подальше от резервации и ведут себя крайне враждебно.
– А вдруг я неправильно поняла тогда? Что, если это был вовсе и не квахади? – пробормотала она, крепко сжимая носовой платок и стараясь не терять самообладания. – А может быть, она в руках какого-нибудь другого племени? Ее ведь могли продать, или на кого-нибудь обменять, или же…
– Я вам сочувствую, миссис Брайс, чрезвычайно сочувствую, – заверил ее Черный Джек Дейвидсон.
– Мне нужно не сочувствие, мне нужна моя дочь, сэр, и я ни перед чем не остановлюсь, чтобы вернуть ее, – решительно заявила она, повышая голос. – Я хочу, чтобы моя девочка снова была со мной, со своей матерью.
– Ну конечно, и я вас хорошо понимаю, – стараясь успокоить ее, пробормотал подполковник. – Попытайтесь обратиться к Хейуорту: может быть, ему удастся нажать на так называемых «миролюбцев», и они отдадут вашу дочь, в том случае, разумеется, если она действительно находится в резервации.
– Он и так уже задерживает поставки продовольствия индейцам, – заметил Спренгер, – но мне кажется, это не дает никаких результатов. Они просто отрицают, что у них есть пленники.
– Ну, если ее нет в резервации, тогда это становится техасским делом, – отозвался Дейвидсон. – Но и там армия в настоящее время придерживается оборонительной политики. Как я вам уже говорил, мне представляется, что такое положение вещей должно измениться, но пока что этого не произошло. Следующим летом вполне может быть предпринята кампания против воинствующих индейцев, однако до тех пор, пока она не начнется…
– Тогда будет слишком поздно! Когда войска будут атаковать стоянки команчей, Сюзанну могут убить вместе с ними! Разве вы не видите, разве вы не можете понять, что ее необходимо освободить еще до этого?! Я не могу сидеть сложа руки, я не должна допустить, чтобы с ней случилось самое страшное! Пожалуйста, придумайте что-нибудь, – умоляла она. – Мне крайне нужна ваша помощь, и как можно быстрее, пока еще можно что-то сделать. Сюзанне всего лишь семь лет, и я не хочу, чтобы она погибла вместе с индейцами! Ведь вы это прекрасно понимаете, подполковник Дейвидсон.
– Ради бога, простите, миссис Брайс, что говорю такие вещи, но ведь не исключено, что ее и сейчас уже нет в живых, – с не свойственной для него мягкостью в голосе произнес подполковник.
– Нет, она жива.
– Три года среди индейцев – это немалый срок.
– Я знаю, что она жива! Я это чувствую!
Он некоторое время сидел задумавшись, а затем, сложив пальцы рук вместе и подавшись вперед, сказал:
– Если вы в этом настолько уверены, миссис Брайс, тогда вам придется учесть вероятность того, что девочка могла стать такой же дикаркой, как все они. Очень возможно, что спустя эти три года вы даже не узнаете ее.
– Она моя плоть и кровь, подполковник. Я ведь все-таки ее мать, – ответила Энни более спокойно. – У меня нет сомнений, что я узнаю ее, сколько бы она у них ни пробыла. Я также знаю, что и она вспомнит меня.
– Я все понимаю, и мне, поверьте, хотелось бы вселить в вас хоть какую-нибудь надежду, но…
– У меня и так есть надежда, – вспыхнула она. – Но сейчас мне нужна помощь! И я добьюсь ее. Если я напишу губернатору Техаса, или своему конгрессмену, или, в конце концов, военному министру, то мне помогут. При необходимости я поеду и в Вашингтон, чтобы обратиться к кому нужно непосредственно. Как бы там ни было, но я не успокоюсь, пока не добьюсь своего, можете быть уверены, – произнесла Энни с твердой решимостью в голосе.
Она встала и холодно добавила:
– Я полагаю, мне следовало бы поблагодарить вас, подполковник Дейвидсон, за то, что вы позволили мне отнять у вас столько времени, но я просто не могу заставить себя это сделать. Всего хорошего, сэр.
Она подошла к двери и, открыв ее, вышла из кабинета.
Подполковник некоторое время после этого сидел, словно застыв, и хранил молчание. Он заговорил лишь тогда, когда услышал, что Томпсон напоминает ей не забыть свой плащ:
– Вы правы, Уилл: Энн Брайс – женщина с характером.
Он тяжело вздохнул и, посмотрев на Спренгера, проговорил:
– Это все равно, что искать иголку в стоге сена, не правда ли?
– Да, это уж точно, – отозвался Уилл, протягивая руку за шляпой. – Мне, пожалуй, стоит пойти взглянуть, все ли с ней в порядке. Когда сказанное вами полностью дойдет до ее сознания, реакция может быть весьма болезненной.
– Техасцы скорее всего тоже ей не помогут, – продолжал Дейвидсон. – У них не так много рейнджеров, чтобы посылать их с таким безнадежным делом, да еще по следу трехлетней давности.
– Согласен.
– Если бы она хоть знала, были это квахади или нокони, – задумчиво произнес подполковник, а затем вдруг встал со стула и спросил: – Скажите, могу я навестить Уокера?
– Дела у него, в общем, получше. Вставать ему нельзя, но он идет на поправку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Ничего не нужно записывать. Просто передайте Паркеру и Нэшу, пусть приготовят обычные пилюли – одна восьмая грана сернокислой меди и столько же опия. Для начала этого достаточно. А если не будет действовать, то я все равно скоро вернусь.
– Будет исполнено, сэр.
В ожидании Энни подполковник барабанил пальцами по столу.
– Скажите, Кора с ней ладит?
– Разумеется. И ей чертовски здорово удается пресекать на корню сплетни о миссис Брайс.
– А я и не знал, что в этом есть необходимость.
– Женщины, как правило, не очень добры к другим женщинам. Они улыбаются миссис Брайс, засыпают ее вопросами и уходят после разговора с ней потрясенные, но все это лишь для того, чтобы распространять о ней грязные небылицы, придавая им оттенок правдоподобности. Однако Кора не дает им такой возможности.
– Насколько я помню, в случае с той женщиной, Первис, ничего подобного не было, – проговорил Дейвидсон.
– Это потому, что с ней никто не решался встречаться из-за ее внешности. Миссис Брайс – совсем другое дело, она довольно хорошенькая, хоть и очень худая. Да вы и сами убедитесь в этом.
Энни наконец увидела, что дверь открывается и из кабинета выходит адъютант. Пройдя мимо нее, он подошел к столу и что-то быстро записал. Затем поднял голову и, взглянув на нее, произнес:
– Прошу вас, мэм, заходите – подполковник Дейвидсон освободился. Плащ можете оставить здесь.
Энни провела влажными ладонями по юбке и встала:
– Благодарю вас, сэр. Я уже начала думать, что прождала все это время напрасно.
– Он очень занятой человек, – напомнил Томпсон, открывая перед ней дверь, а затем фамильярно наклонился к ней и проговорил тихим голосом: – На вашем месте я был бы с ним как можно любезнее, надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.
Она отпрянула от него и сухо произнесла:
– Боюсь, сэр, я вас не понимаю.
Он легко коснулся ее руки, скользнул по ней вверх до локтя и, прежде чем убрать руку, проронил:
– Чтобы ублажить нашего старикана, понадобится немало меда.
– В самом деле? – Она смерила Томпсона холодным взглядом, а затем, едва заметно улыбнувшись, сказала: – Увы, я отдаю предпочтение уксусу. Прекрасное средство против гниения – причем любого рода. Мед же, напротив, только ускоряет процесс.
И она стремительно прошла в кабинет, оставив его стоять с оторопелым видом. Он закрывал за ней дверь, недоумевая, что она имела в виду. Но в одном он был уверен: она хотела поставить его на место.
– Слишком уж ты задираешь нос для индейской шлюхи, – пробормотал он вполголоса. – Ничего, вот только возвратишься в Техас, ковбои быстро отучат тебя строить из себя благородную даму.
При появлении Энни оба офицера встали. Подполковник вышел из-за стола и вежливо пожал ей руку. Прежде чем он успел что-то сказать, она поспешила представиться:
– Меня зовут миссис Брайс – миссис Энн Брайс.
– Очень приятно, миссис Брайс, – любезно ответил Дейвидсон. – Полагаю, вы знакомы с майором Спренгером?
– Да, конечно, – и она, хотя ей все еще было не по себе от слов адъютанта, заставила себя улыбнуться. – Я каждый вечер сижу напротив майора за обеденным столом. Мое почтение, майор, – проговорила она, слегка кивнув в его сторону.
– Приветствую вас, моя дорогая.
Доктору она показалась даже бледнее, чем обычно. Он тепло ей улыбался, стараясь подбодрить ее. Повернувшись к коменданту, он спросил:
– Вам и в самом деле кажется, что она – кожа да кости, подполковник?
Дейвидсон, привыкший держаться с людьми отчужденно и высокомерно, поймал себя на том, что не может отвести от нее глаз. Она была довольно высокого роста, но настолько худа, что платье на ней буквально висело, свидетельствуя о том, что она потеряла по меньшей мере десять, а то и пятнадцать килограммов. Протянутая ему рука была маленькой, скелетообразной. И в то же время волосы у нее были цвета спелой пшеницы, глаза голубые, как васильки, а лицо с такими привлекательными чертами, что любой скульптор с радостью бы изваял его. Но больше всего Дейвидсона поразило то, с каким достоинством она держалась. Она отвечала ему спокойным, чуть ли не холодным взглядом и не спешила отвести глаза. Нет, после всего того, что с ней случилось, она вела себя совершенно иначе, чем те другие, которых ему приходилось видеть в подобных обстоятельствах. Она не держала голову опущенной от стыда и не имела запуганного вида.
– Конечно, нет, – ответил он наконец. – Вы были совершенно правы.
Затем, снова повернувшись к Энни, он указал ей на место рядом со Спренгером:
– Прошу вас, садитесь, мэм.
После того как она села на предложенный ей стул, мужчины также заняли свои места. Взгляд Дейвидсона, чуть ли не помимо его воли, снова остановился на ее лице, и он никак не мог понять, что же в ней привлекает его больше всего. Вероятно, глаза, решил он. В их бездонной голубизне он видел теперь настороженность и печаль, которых не заметил сразу. И он почувствовал, как у него пробуждается желание чем-то ей помочь.
– Итак, – сказал он, откидываясь на спинку стула, – что я могу для вас сделать, миссис Брайс?
Она не ожидала, что он так быстро закончит обычный обмен любезностями, и, застигнутая врасплох, почувствовала некоторую растерянность, не зная, с чего начать. Но тут она подумала о своей дочери и, опустив глаза на сложенные на коленях руки и тщательно подбирая слова, начала так:
– Вас, конечно, удивило мое настоятельное желание встретиться с вами, сэр. Поэтому, прежде чем просить о помощи, я считаю нужным кое-что объяснить вам, хоть мне это будет и нелегко после того, что со мной случилось.
Она подняла голову и, встретившись с ним глазами, продолжала:
– Вы, несомненно, знаете, что в течение довольно продолжительного времени я находилась в плену у команчей…
– Дорогая моя, вам вовсе не обязательно заново переживать этот ужас, – уверил ее Дейвидсон, стараясь помешать ей рассказывать то, что ему не хотелось бы слышать. – Я достаточно долго служу на Фронтире, чтобы иметь об этом некоторое представление.
– Уверяю вас, я не собираюсь утомлять вас излишними подробностями без особых на то оснований.
– Что ж, хорошо, – кивнул он, по-прежнему не понимая, что ей от него нужно.
– Я здесь не для того, сэр, чтобы говорить о себе, – этого вы от меня не услышите, – сдержанно произнесла она. – Я была не в худшем положении, чем любая другая женщина, побывавшая у них в неволе. Может быть, мне повезло чуточку больше, потому что я научилась искусству выживания. – Она снова опустила глаза и принялась крутить в пальцах носовой платок, выдавая волнение, которое так старалась скрыть. – Когда это случилось, моему мужу было тридцать – столько же, сколько сейчас мне. В тот день из-за реки Сан-Саба, возле которой стоял наш дом, надвигалась гроза, а я в это время возилась во дворе с сохнущим на веревке бельем. Дети были рядом со мной. Сюзанне тогда было четыре года, а Джоуди двадцать восьмого декабря должен был исполниться годик.
Уилл Спренгер легко сжал ей руку повыше локтя и мягко произнес:
– Не стоит себя терзать, дорогая моя. Мы знаем – на вас напали команчи.
Пытаясь совладать с нахлынувшими на нее чувствами, она закусила нижнюю губу и, покачав головой, тихо сказала:
– Нет, нет, я рассказываю не о себе, а об Итане, о Сюзанне, о Джоуди. – Она снова заставила себя поднять глаза на сидящего за столом Дейвидсона. – Если б я была в тот момент в доме и если бы винтовка оказалась в моих руках раньше, то, возможно, все остались бы живы. А Итан был в поле; он… впрочем, какая теперь разница, что он там делал?!
Слишком уж хорошо она собой владеет, слишком ровно звучит ее голос, слишком напряжены ее мышцы под его рукой, подумал доктор. Уверенный, что самообладание ей вот-вот изменит и она разрыдается, он достал из кармана носовой платок и протянул ей, но она отрицательно покачала головой.
– Не нужно, со мной все в порядке. – Она подняла с колен руку и показала скомканный лоскуток, добавив при этом: – Как видите, у меня есть свой собственный – недавно купила.
И она продолжила свой рассказ, стараясь избегать шокирующих подробностей.
– Ну вот, началась гроза, и я стала торопливо снимать с веревки простыни, как вдруг моя девочка увидела приближающихся команчей. Я побежала в дом за винтовкой мужа, и… впрочем, это тоже теперь не имеет значения. Все равно ведь и дети, и я оказались в руках индейцев.
– Какая трагедия, миссис Брайс, какая ужасная трагедия, – тихо проговорил Дейвидсон.
– Остановок они нигде не делали, ехали ночью и днем, боясь, что их по пятам преследуют, – рассказывала она дальше. – Кроме вяленого бизоньего мяса, никакой другой еды не было. Они мне даже не давали помыть Джоуди, когда он пачкал пеленки. К тому же у меня исчезло молоко. – Она закрыла глаза, ее и без того негромкий голос понизился до шепота. – Они убили моего сына, подполковник Дейвидсон, а он ведь был совсем невинное дитя. Единственное, что он мог сознавать, так это то, что он мокрый и голодный.
– Примите, миссис Брайс, мои глубокие соболезнования, – сочувственно отозвался Дейвидсон. – Поверьте, мне это очень горько слышать.
– Ну а что случилось с девочкой? – спросил Спренгер.
– Это был очень большой военный отряд – в него входили и индейцы кайова, и команчи из нескольких племен. Когда… когда они разделились, чтобы сбить с толку своих преследователей, Сюзанну забрал с собой индеец из другого команчского племени. – Энни глубоко вздохнула. – До сих пор, закрывая глаза, я слышу, как она зовет меня пронзительным, полным отчаяния голосом. Но я ничем не могла ей помочь – я не могла помочь даже самой себе.
– Краснокожие ублюдки, – пробормотал Уилл Спренгер вполголоса.
– Некоторое время спустя, когда я научилась хоть как-то понимать их язык, я узнала, что это был один из команчей по имени Заблудший Пес и что он то ли из племени квахади, то ли из племени нокони. Больше мне ничего не удалось выяснить.
Она посмотрела Черному Джеку Дейвидсону в лицо и, встретив его сочувственный взгляд, произнесла, отчетливо выговаривая слова:
– Мне нужно вернуть ее, подполковник, но, чтобы найти ее, мне не обойтись без вашей помощи.
– Я тоже так думаю, – поддержал ее Спренгер.
– Единственное, ради чего мне стоит жить, – это моя дочь. Я выжила лишь потому, что знала – она где-то ждет меня, и я не могу оставить ее одну. Подполковник Дейвидсон, я жила в страшной грязи, среди блох, вшей и других паразитов; я ела что угодно, вы даже не можете себе представить, что – даже жуков, траву и неочищенную бизонью требуху; я перенесла такое, чего не желала бы пережить ни одной женщине на белом свете. И все эти три года – подумайте только, сэр, целых три года – я боролась за жизнь с одной-единственной целью: отыскать свою дочь. И теперь, когда я наконец на свободе, я прошу вас – нет, я требую – организовать поиски Сюзанны Брайс, пока еще не слишком поздно.
Дейвидсон в замешательстве прокашлялся и стал объяснять, почему он не может ей помочь:
– Видите ли, миссис Брайс, армия такими делами не занимается, во всяком случае, пока что. В соответствии с нынешней политикой в отношении индейцев мне вменено в обязанность защищать тех команчей и кайова, которые поселились на территории резервации. Я могу предпринимать какие-то действия только в случае обращения ко мне за помощью теперешнего агента по делам индейцев мистера Хейуорта. С другой стороны, войскам, дислоцированным в Техасе, не позволено пересекать реку Ред-Ривер даже с целью преследования враждебно ведущих себя индейцев.
Энни не могла поверить своим ушам:
– Но ведь они держат в неволе ребенка, так неужели нельзя прочесать их стойбища?
– Боюсь, что нет. Это возможно только в том случае, если с такой просьбой обратится ко мне мистер Хейуорт.
Стараясь хоть как-то смягчить удар, Уилл Спренгер снова сочувственно сжал ее руку и сказал:
– Сомневаюсь, что на территории резервации можно найти хотя бы одного квахади, дорогая моя. Они предпочитают держаться подальше от резервации и ведут себя крайне враждебно.
– А вдруг я неправильно поняла тогда? Что, если это был вовсе и не квахади? – пробормотала она, крепко сжимая носовой платок и стараясь не терять самообладания. – А может быть, она в руках какого-нибудь другого племени? Ее ведь могли продать, или на кого-нибудь обменять, или же…
– Я вам сочувствую, миссис Брайс, чрезвычайно сочувствую, – заверил ее Черный Джек Дейвидсон.
– Мне нужно не сочувствие, мне нужна моя дочь, сэр, и я ни перед чем не остановлюсь, чтобы вернуть ее, – решительно заявила она, повышая голос. – Я хочу, чтобы моя девочка снова была со мной, со своей матерью.
– Ну конечно, и я вас хорошо понимаю, – стараясь успокоить ее, пробормотал подполковник. – Попытайтесь обратиться к Хейуорту: может быть, ему удастся нажать на так называемых «миролюбцев», и они отдадут вашу дочь, в том случае, разумеется, если она действительно находится в резервации.
– Он и так уже задерживает поставки продовольствия индейцам, – заметил Спренгер, – но мне кажется, это не дает никаких результатов. Они просто отрицают, что у них есть пленники.
– Ну, если ее нет в резервации, тогда это становится техасским делом, – отозвался Дейвидсон. – Но и там армия в настоящее время придерживается оборонительной политики. Как я вам уже говорил, мне представляется, что такое положение вещей должно измениться, но пока что этого не произошло. Следующим летом вполне может быть предпринята кампания против воинствующих индейцев, однако до тех пор, пока она не начнется…
– Тогда будет слишком поздно! Когда войска будут атаковать стоянки команчей, Сюзанну могут убить вместе с ними! Разве вы не видите, разве вы не можете понять, что ее необходимо освободить еще до этого?! Я не могу сидеть сложа руки, я не должна допустить, чтобы с ней случилось самое страшное! Пожалуйста, придумайте что-нибудь, – умоляла она. – Мне крайне нужна ваша помощь, и как можно быстрее, пока еще можно что-то сделать. Сюзанне всего лишь семь лет, и я не хочу, чтобы она погибла вместе с индейцами! Ведь вы это прекрасно понимаете, подполковник Дейвидсон.
– Ради бога, простите, миссис Брайс, что говорю такие вещи, но ведь не исключено, что ее и сейчас уже нет в живых, – с не свойственной для него мягкостью в голосе произнес подполковник.
– Нет, она жива.
– Три года среди индейцев – это немалый срок.
– Я знаю, что она жива! Я это чувствую!
Он некоторое время сидел задумавшись, а затем, сложив пальцы рук вместе и подавшись вперед, сказал:
– Если вы в этом настолько уверены, миссис Брайс, тогда вам придется учесть вероятность того, что девочка могла стать такой же дикаркой, как все они. Очень возможно, что спустя эти три года вы даже не узнаете ее.
– Она моя плоть и кровь, подполковник. Я ведь все-таки ее мать, – ответила Энни более спокойно. – У меня нет сомнений, что я узнаю ее, сколько бы она у них ни пробыла. Я также знаю, что и она вспомнит меня.
– Я все понимаю, и мне, поверьте, хотелось бы вселить в вас хоть какую-нибудь надежду, но…
– У меня и так есть надежда, – вспыхнула она. – Но сейчас мне нужна помощь! И я добьюсь ее. Если я напишу губернатору Техаса, или своему конгрессмену, или, в конце концов, военному министру, то мне помогут. При необходимости я поеду и в Вашингтон, чтобы обратиться к кому нужно непосредственно. Как бы там ни было, но я не успокоюсь, пока не добьюсь своего, можете быть уверены, – произнесла Энни с твердой решимостью в голосе.
Она встала и холодно добавила:
– Я полагаю, мне следовало бы поблагодарить вас, подполковник Дейвидсон, за то, что вы позволили мне отнять у вас столько времени, но я просто не могу заставить себя это сделать. Всего хорошего, сэр.
Она подошла к двери и, открыв ее, вышла из кабинета.
Подполковник некоторое время после этого сидел, словно застыв, и хранил молчание. Он заговорил лишь тогда, когда услышал, что Томпсон напоминает ей не забыть свой плащ:
– Вы правы, Уилл: Энн Брайс – женщина с характером.
Он тяжело вздохнул и, посмотрев на Спренгера, проговорил:
– Это все равно, что искать иголку в стоге сена, не правда ли?
– Да, это уж точно, – отозвался Уилл, протягивая руку за шляпой. – Мне, пожалуй, стоит пойти взглянуть, все ли с ней в порядке. Когда сказанное вами полностью дойдет до ее сознания, реакция может быть весьма болезненной.
– Техасцы скорее всего тоже ей не помогут, – продолжал Дейвидсон. – У них не так много рейнджеров, чтобы посылать их с таким безнадежным делом, да еще по следу трехлетней давности.
– Согласен.
– Если бы она хоть знала, были это квахади или нокони, – задумчиво произнес подполковник, а затем вдруг встал со стула и спросил: – Скажите, могу я навестить Уокера?
– Дела у него, в общем, получше. Вставать ему нельзя, но он идет на поправку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32