Джон О'Рили вытащил из кармана измятого пиджака носовой платок и вытер лоб.– Фразьер в коме,– наконец сказал он.– Честно говоря, я сомневаюсь, что он сможет протянуть до утра, а не то что предстать перед судом.Хорас выглядел искренне озабоченным, лицо Джонаса было абсолютно непроницаемо. Гриффин не мог бы с определенностью сказать, что испытывает сам, – разумеется, ненависть, но к ней примешивался и стыд. Каким бы ни был Фразьер, он прежде всего,– человеческое существо, и если умрет, это случится по вине Гриффина.Доктор О'Рили откашлялся, стараясь не смотреть в сторону Гриффина.– Хорас, ваши люди ищут другого человека – того, кто избил капитана? Его вы тоже хотите арестовать?Хорас покачал головой.– Капитан Линсдэй – шкипер «Мерримэйкера» – утверждает, что драка была спровоцирована.– На тяжелом усатом лице констебля изобразилось любопытство.– Хотел бы я посмотреть на это побоище, Джон. Судя по тому, что мне рассказывали, ни мне, ни вам такого еще видеть не приходилось.Гриффину сделалось тошно. Не говоря ни слова, он покинул здание суда и остановился, неподвижно глядя на уродливую колокольню церкви по ту сторону улицы.Наконец ему на плечо легла чья-то рука.– Гриффин,– начал Джон О'Рили своим ровным, размеренным голосом, который так успокаивал его пациентов.– Ты сделал то, что должен был сделать. Не мучай себя.– Я врач, – прошептал Гриффин.– Прежде всего ты мужчина. А мужчины порой теряют голову, Гриффин,– особенно когда дело касается такой очаровательной женщины, как Рэйчел.Гриффин закрыл глаза, вспоминая:– Я хотел убить его, Джон.Вздох Джона выдавал его усталость, его пожилой возраст.– Думаю, наняв того француза, чтобы научить тебя особой борьбе, старый Майк пытался подготовить тебя к жизненным трудностям, но, по-моему, он оказал тебе этим плохую услугу. И не одну. Но старик был упрям как осел – и он хотел, чтобы ты стал грозой лесов.Открыв глаза, Гриффин вгляделся в лицо своего друга, друга своего отца:– Вы сделаете для Фразьера все, что будет в ваших силах?– Ты знаешь, что сделаю, Гриффин. Но если он умрет, не забывай о том, что ничего этого не случилось бы, не будь Фразьер тем, кто он есть. И подумай о том, стоит ли жизнь этого негодяя жизней всех тех молоденьких девушек, которые не окажутся в плену на его корабле и не отправятся в ад. – Помолчав, Джон добавил: – Если получится так, что ты лишил жизни одного, Гриффин, подумай о всех жизнях, которые спас.Гриффин тяжело вздохнул и кивнул головой:– Я пойду немного посплю. Спасибо, Джон. О'Рили улыбнулся:– Поспи. И обязательно поешь что-нибудь. – Затем, увидев приближающегося Джонаса, он помрачнел и зашагал к одной из стоящих на дороге колясок.Джонас ухмыльнулся:– В отличие от тебя, мой друг, у меня хватило сообразительности нанять экипаж. Подвезти тебя к дому О'Рили, или ты твердо решил идти пешком?Гриффин выругался.– Да, Рэйчел у Джона у Джоанны, черт побери, это так! Но, Джонас, упаси тебя Бог даже близко подойти к ней!Джонас поднял бровь:– Так ты не доверяешь мне?– Какого дьявола я должен тебе доверять? Джонас с напускным безразличием пожал плечами, но глаза его были серьезны.– Думаю, не стоит тебя за это осуждать – в нашей с тобой жизни всякое случалось.– Например, как сейчас. Ты собираешься придерживаться нашего договора или нет?Джонас повернулся и пошел в сторону потрепанной коляски, запряженной столь же ободранной клячей. Он влез на сиденье, взял в руки поводья, и когда Гриффин уселся рядом, ядовито усмехнулся:– Я сдержу слово, Гриффин,– но сделаю это для Рэйчел, а не для тебя. Как только она поправится, наш договор теряет силу.Гриффин откинулся на спинку сиденья и устремил взгляд на дорогу.– Вполне справедливо,– ответил он.
Никогда в жизни Рэйчел не знала такой роскоши. Но теперь, благодаря бесконечной доброте Джоанны О'Рили, девушка буквально купалась в ней.Первое чудо явилось в виде чайника, полного ароматного чая, который был на подносе принесен в комнату Рэйчел и оставлен на ее ночном столике. Джоанна посоветовала Рэйчел пить, сколько она захочет, поскольку Джон считает, что больным необходимо потреблять как можно больше жидкости.Вместе с ленчем явилось второе чудо – груши с корицей. Конечно, Рэйчел иногда случалось есть груши, только что сорванные с дерева и покрытые пятнистой жесткой кожурой. Но эти груши были совершенно особенные: очищенные от кожицы и сваренные, они плавали в сладком, пахнущем корицей соусе рубинового цвета.Восторг девушки позабавил Джоанну:– Рэйчел, мне кажется, что ты могла бы питаться одними только грушами и сладким чаем.– Угу, – ответила Рэйчел, блаженно закрывая глаза и дожевывая последний лакомый кусочек.– Мне теперь в жизни не захочется есть никакие другие груши.Джоанна засмеялась:– Какая жалость, ведь у нас полная кладовка мятных груш. Они в изумрудно-зеленом соусе.Рэйчел растерянно уставилась на нее, широко открыв глаза, и ответный взрыв смеха все еще звучал в комнате, когда в открытых дверях появился Гриффин.Джоанна метнула в его сторону лукавый взгляд и шутливо произнесла:– Гриффин, любовь моя, если твои намерения в отношении этой молодой леди достаточно серьезны, неплохо тебе было бы посадить целую рощу грушевых деревьев.Этот совет поверг его в такое замешательство, что Рэйчел буквально распирало от смеха. Она не выдержала и захихикала.В комической растерянности Гриффин почесал в затылке и пробормотал:– Что ж, если вас обеих это так развеселило, я рад. Джоанна состроила ему гримасу, забрала со столика опустевший поднос из-под ленча и удалилась. С ее уходом затих и смех.Гриффин присел на краешек кровати, и его лицо вдруг стало бледным и усталым. Не задумываясь Рэйчел протянула руку и нежно погладила его по щеке.– Что такое? – ласково спросила она.Голос Гриффина прозвучал хрипло, и хотя он не уклонился от ее прикосновения, но отвел взгляд:Рэйчел, сегодня вечером я должен вернуться в Провиденс.Рука Рэйчел медленно опустилась, она откинулась обратно на подушки:– Ох!Указательным пальцем Гриффин слегка приподнял ее подбородок:Мои пациенты, Рэйчел. Я должен возвращаться к ним.Рэйчел кивнула:– Да.Он резко поднялся на ноги, и на мгновение ей показалось, что он сердится. Но его слова разрушили это впечатление: они вошли в ее сердце, чтобы остаться в нем навсегда:– Рэйчел, я люблю тебя.Рэйчел онемела: ее губы двигались, не произнося ни звука. Безумные, восхитительные ощущения закружились в ней, яркие, как краски в калейдоскопе.Гриффин нежно прижал палец к ее губам. Затем достал из кармана маленький сверток, вложил ей в руку и сказал:Я приеду в конце следующей недели, Рэйчел. Поправляйся.Он наклонился, коснулся губами ее губ и быстро ушел. Дверь спальни тихо закрылась за ним. ГЛАВА 22 Рэйчел еще долго смотрела на дверь комнаты, не смея поверить тому, что услышала. Гриффин Флетчер любит ее – это невероятно!Она вспомнила о маленьком пакете, который он дал ей, и дрожащими пальцами вскрыла его. В обертке из коричневой бумаги лежал изящный золотой браслет, с которого свисал один золотой брелок – крошечная, выполненная с удивительной тонкостью пила.Рэйчел засмеялась, потом заплакала. А потом она надела браслет на запястье и стала любоваться им, повернув руку так, чтобы струящийся в окна свет заиграл на поверхности металла, заставив его гореть как огонь. Гриффин действительно любит ее, и та ночь любви в лагере лесорубов значила для него столько же, сколько и для нее. Подтверждением этого был крохотный золотой брелок.Рэйчел уснула, а когда пробудилась, в доме было совсем темно. На один ужасный момент она испугалась, что ей лишь приснилось, как Гриффин объяснился ей в любви; но тут девушка вспомнила о брелке, поискала его рукой – он был на месте, свисал с ее запястья. Она провела пальцем по зубцам крошечной пилы.Рэйчел протянула руку и зажгла лампу у изголовья кровати. У нее остались в памяти слова Гриффина, у нее остался браслет; сам Гриффин уехал. Ей казалось, что его отсутствие эхом отдается по всему дому О'Рили подобно звуку огромного печального колокола.Неделя. Он обещал вернуться через неделю. Рэйчел вытерла слезы, которые выступили на ресницах, и когда Джоанна внесла на подносе ужин, Рэйчел заставила себя весело улыбаться.Возможно, ощутив охватившее Рэйчел чувство одиночества, хотя и тщательно скрываемое, Джоанна присела рядом и молча вязала, пока девушка ела. После этого Джоанна достала с полки под окном книгу и начала тихо читать «Сон в летнюю ночь».Рэйчел задремала, а когда пробудилась от собственных снов, июнь принес с собой лето, и она решила, что изо всех сил будет стараться быстрее поправиться.Казалось, любовь Гриффина, вместе с этим совершенно особенным браслетом, сотворила какое-то необъяснимое чудо. На следующее утро Рэйчел чувствовала себя настолько лучше, что смогла ненадолго вставать. А через день она поправилась до такой степени, что, немного поворчав, доктор О'Рили разрешил ей отправиться на короткую прогулку в экипаже вместе с Джоанной. Но почти одновременно с огромной радостью эта перспектива вызвала у Рэйчел и отчаяние – у нее не было ничего нового из одежды. Она шепотом призналась в этом Джоанне.– Не беспокойся об этом, – тут же ответила добрая Джоанна. Открыв двери в дальнем конце спальни, женщина на несколько минут исчезла в чулане. Она появилась оттуда, держа в руках чудесную блузку в бело-розовую полоску и серую шерстяную юбку.– Надень это,– сказала она, положив этот изящный наряд на кровать Рэйчел.«Я умру, если они мне окажутся не впору», – подумала девушка и потрогала прелестные вещи, наслаждаясь необыкновенно мягкой на ощупь тканью.– Они раньше принадлежали Афине,– сказала Джоанна, и в ее темно-голубых глазах появилось выражение грустной отрешенности.– Афине? – тихо спросила Рэйчел, не уверенная, стоило ли вообще что-то говорить.Но Джоанна улыбнулась своей доброй улыбкой и с шутливым нетерпением указала на складную ширму рядом с кроватью.– Афина была... она нашла дочь. Поторапливайся, Рэйчел, пока Джон не изменил своего решения и не запретил тебе сегодня выходить из дома.Как и та одежда, которую ей отдал Джонас, серая юбка и пестрая блузка Афины оказались Рэйчел идеально впору. И хотя это доставило ей удовольствие, у нее возникло так же смутное ощущение неловкости. В глазах Джоанны появилось такое странное выражение, когда Рэйчел упомянула имя ее дочери! Непонятным было и ее колебание при ответе, словно Джоанна не была уверена, принадлежит ли ее дочь к прошлому или к настоящему. И за всем этим крылось нечто еще, нечто, шевелившееся сейчас где-то в самом дальнем уголке сознания Рэйчел и не поддающееся пока определению.– Где сейчас Афина? – осмелилась спросить она, когда они с Джоанной спускались вниз по красивой широкой лестнице на первый этаж. И почему Афина не забрала с собой одежду?Джоанна молчала, пока они не вышли в гостиную с мраморным полом. В ее улыбке чувствовалась натянутость, а крохотные морщинки вокруг глаз, казалось, стали глубже.– Наша дочь в Европе, Рэйчел. Боюсь, жизнь в Сиэтле была для нее недостаточно светской. А сейчас,– Джоанна похлопала Рэйчел по руке, сквозь слабую улыбку в ее глазах проглядывала печаль,– почему бы тебе не подождать вон там, за этими дверьми, пока я спрошу у кухарки, что нужно купить? Из передних окон открывается приятный вид.Чувствуя сожаление и стыд за свое неуместное любопытство, Рэйчел молча кивнула и вышла сквозь огромные стеклянные двери. Ее немедленно потянуло к окну, потому что за ним виднелась полоска аквамариновой воды.Затаив дыхание, смотрела она на красоту, открывшуюся ей за прозрачными белыми занавесками. Весь залив Эллиот, сверкающе-синий в ярких солнечных лучах, раскинулся перед ее глазами. Залив бороздили суда всех видов и размеров: быстрые, благородные клипперы и трудолюбивые буксиры, рыболовецкие лодки и пароходы и совсем крошечные пятнышки – должно быть, каноэ и гребные шлюпки. Над всем этим высились грозные, белоснежные вершины Олимпик-Маунтинс. На полоске суши, окаймляющей залив, росли миллионы вечнозеленых деревьев, стоявших так близко друг к другу, что, казалось, между ними не могло поместиться больше ни одно деревце.Рэйчел на мгновенье зажмурила глаза, охваченная внезапным воспоминанием. Точно такую картину она представляла в то первое хмурое утро в палаточном городке. Как она тогда мечтала навсегда поселиться именно в таком доме, как этот!Но теперь... о, теперь она отдала бы все, лишь бы опять оказаться в маленьком, неприметном Провиденсе! Лишь бы быть рядом с Гриффином Флетчером.Она открыла глаза и отвернулась от окна, чтобы рассмотреть комнату, в которой находилась.Комната была поистине великолепной: сверкающие хрустальные люстры, яркие дорогие ковры, мебель с красивой обивкой. Все здесь казалось громадным по сравнению с обыкновенными комнатами, которые доводилось видеть Рэйчел – в особенности гигантский камин. В изумлении Рэйчел приблизилась к нему, и когда подняла глаза, чтобы проверить, тянется ли он верх до самого потолка, то увидела портрет.Это было огромное полотно – возможно, в человеческий рост – в раме из позолоченного дерева. Картина изображала прекрасную женщину; Рэйчел не представляла, что простая смертная может быть столь прекрасной: белокурые волосы бледного, почти серебряного оттенка обрамляли озорное, невероятно совершенное лицо. Глаза, огромные и удивительно голубые, казалось, дразнили зрителя, так же как и дерзкая улыбка, чуть изогнувшая нежные губы.И тут у Рэйчел перехватило дыхание: взгляд ее скользнул на платье женщины... Это было то самое платье из розовой тафты, которое дал ей Джонас, платье, приведшее Гриффина в столь глубокую, бешеную ярость в тот ужасный вечер, когда он так грубо разговаривал с ней, вынудив Рэйчел сбежать из его дома и спрятаться в заведении матери.Что это значит? В полном изнеможении Рэйчел нащупала кресло и опустилась в него, на секунду прикрыв ладонью глаза. Но портрет, казалось, излучал какую-то магическую силу, заставляя девушку вновь взглянуть на него.Афина. Конечно, это невероятно красивое создание – дочь Джона и Джоанны.Рэйчел почудилось, будто в озорных синих глазах, обрамленных густыми ресницами, она заметила вызов – и даже некоторый намек на злобу.Усилием воли девушка оторвала взор от лица богини и взглянула на золотой браслет на своем запястье. Но, даже сжимая в пальцах миниатюрную пилу, она знала, что Гриффин Флетчер любил эту женщину, Афину,– или ненавидел ее. В любом случае он должен был испытывать к ней поистине сильное чувство, иначе это платье не вызвало бы у него столь бурной реакции.Джоанна уже стояла рядом с креслом; Рэйчел и не заметила, как та вернулась из кухни.– Рэйчел, дорогая, ты...– Джоанна подняла глаза на портрет дочери, и голос ее дрогнул.– Ох,– только и произнесла она после долгого, неловкого молчания.Рэйчел подняла полные влаги глаза на эту женщину, которая была так бесконечно добра к ней.– Гриффин любил ее, да? – прошептала девушка голосом обиженного ребенка.Джоанна присела на ручку кресла и ласково коснулась рукой увлажненного слезами лица девушки.– Да, Рэйчел,– мягко сказала она.– Когда-то Гриффин действительно очень любил Афину. Они даже собирались пожениться.Под влиянием этих слов Рэйчел на миг даже зажмурилась, потом спросила:– Что произошло?На красивом лице Джоанны смешались боль и стыд.– Я не могу тебе сказать этого, Рэйчел,– это было бы несправедливо, и Гриффин, возможно, никогда не простил бы меня. Ты должна спросить у него самого.Расстроенная, Рэйчел подняла руку и показала столь дорогой ей браслет:– Он сказал... он подарил мне это...Джоанна кивнула, немного успокоив этим Рэйчел, и когда вновь заговорила, в ее голосе прозвучала непоколебимая уверенность:– Солнышко, если Гриффин Флетчер объяснился тебе в своих чувствах, значит, так оно и есть. В конце концов, они с Афиной расстались два года назад. И могу тебя заверить, что их прощание было отнюдь не романтическим. А теперь – собираемся ли мы прокатиться в экипаже, или мне придется забыть, что у меня важное дело на Пайк-стрит?У Рэйчел вырвалось что-то среднее между смешком и всхлипом. Она поднялась с кресла и, не взглянув более ни разу на портрет, последовала за Джоанной навстречу сиянию великолепного дня.Но в этой борьбе ей удалось одержать победу лишь наполовину: хотя глаза не предали Рэйчел и преодолели магическое притяжение образа Афины, зато мысли оказались менее послушными. Все время, пока они ехали вниз по склону и Рэйчел полагалось наслаждаться красивым видом и свежим теплым воздухом, девушка продолжала думать о прекрасной женщине на портрете. Имя очень подходило ей: из всех женщин, когда-либо виденных Рэйчел, она больше всех походила на богиню. Казалось невероятным, чтобы любой мужчина, созданный из плоти и крови и всех сопутствующих этому слабостей, полюбив подобную женщину, потом стал к ней совершенно равнодушен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41