Увидев, что священник, перестав улыбаться, нахмурился, Лайза поспешно вмешалась в разговор.
– Это не настоящий чай из Англии, сэр, а подбор растений из нашего сада – папа ненавидит его и пьет эль или сидр.
После такого простодушного объяснения преподобный Кордуэлл снова заулыбался и принял приглашение.
В экипаже, по пути домой, после минутного обсуждения довольно смелого подхода к религии преподобного Кордуэлла, Лайза не удержалась и сказала то, что вертелось на языке.
– Он очень красив, не правда ли? – пробормотала она.
– Красив? – удивилась Кэтрин, потому что священник был довольно грузным мужчиной с лицом хотя и обыкновенным, но отмеченным оспой.
Находясь в состоянии любовного томления и смущения, Лайза ухватилась за эту подсказку.
– Наверное, он был красив тоже, – вздохнула она.
Кэтрин внимательно посмотрела на дочь, увидела пылкий взгляд ее зелено-голубых глаз, легкий румянец на щеках и растрогалась – первый раз ее похожая на мальчика дочь проявила хоть какой-то интерес к мужчинам.
– Мне он показался очень приятным молодым человеком, – сухо отрезала мать.
– Приятным! – повторила Лайза, недоумевая. – Ну, конечно же, приятным, – закончила она неубедительно, смущенная насмешливым взглядом матери.
На следующий день, готовясь к чаепитию, Лайза не как прежде в спешке, небрежно – сменила утреннюю одежду на послеобеденное платье, а потратила почти час, примеряя лучшее нижнее белье и новое зеленое платье из люстрина. Когда корсаж уже был зашнурован, она вдруг решила, что оделась слишком нарядно, и громко позвала Молли на помощь – сменить шелковое платье на более простое ситцевое, которое и надела поверх стеганой нижней юбки.
– Какая муха тебя укусила сегодня, что так нервничаешь, мисс Лайза? – укоризненно спросила Молли. – Прекрати вертеться или никогда не будешь готова.
Лайза попыталась стоять спокойно, но через минуту уже трогала шелковистые волосы, рассыпавшиеся по спине.
– Собираешься… хочешь попробовать завить волосы щипцами?
Молли уставилась на нее, в ее взгляде смешались возмущение и удивление.
– Ни за что на свете! – объявила она, и три ее подбородка негодующе колыхнулись. – В последний раз, припомни, кто грозился прижечь мою спину горячими щипцами?
Лайза хихикнула.
– Кому-то должно быть стыдно, – призналась она.
– Должно, – согласилась служанка без особой уверенности. – Все, что можно сделать с твоими волосами, – это поднять их наверх и заколоть или уложить косу вокруг головы, но их нельзя завить, мисс Лайза, и это факт.
Заметив удрученный взгляд Лайзы, она утешила девушку.
– Не расстраивайся, моя любовь. Ты хороша и так. Все, что требуется, – это шляпка, – добавила она озабоченно, вытаскивая кучу красивых газовых и кружевных шарфов и шляпок из шкафа.
– Ты же знаешь, Молли, я ненавижу их.
– Но это очень модно, мисс Лайза, – убеждала Молли без особой надежды в голосе.
К ее великому изумлению, Лайза тотчас же наклонила голову, давая возможность приколоть шляпку. Молли не догадывалась, что простое замечание вызвало у ее любимицы болезненное воспоминание о Филипе Фэртоне – таком прекрасном и модном в зеленых бриджах и шикарном жилете, чулках со стрелками, идеально обтягивающих стройные красивые ноги.
Лайза, спустившись в гостиную, застала гостей уже там: преподобный Кордуэлл и мать пили чай, настоенный на садовых травах, а отец, Аренд и Филип потягивали пиво домашнего приготовления.
Как и в церкви, сердце Лайзы отчаянно забилось при виде племянника священника. Память не подводила ее: волосы действительно солнечно-золотые, лицо – словно высечено из камня. Когда его голубые глаза останавливались на ней, ее сердце билось, как только что пойманная рыба в сетке.
Покончив с напитками и множеством маленьких пирожных, уставший от звона чайной посуды, Аренд предложил молодому гостю:
– Может, сходим в конюшни и посмотрим наших лошадей?
– С большим удовольствием, – ответил Филип густым баритоном, так не похожим на резкий голос отца и хриплое ворчание брата.
Все трое вышли из дома и степенным шагом отправились к конюшням. Налюбовавшись каждой лошадью в отдельности, особенно Прекрасной Девочкой Лайзы и Голландской Девочкой Аренда, Лайза, помня, что Аренд собирался поработать с Авессаломом, предложила Филипу прогуляться.
Украдкой взглянув на его плотно сжатые губы и заметив появившийся на бледных щеках румянец, девушка с удивлением отметила, что имеет над ним какую-то власть.
Благоговейно восхищаясь его красотой, она поразилась совершенно новому для нее чувству – этого большого удивительного мужчину бросило в дрожь именно из-за нее! Осознание этого опьянило Лайзу.
После первых неловких минут, каждая из которых была наполнена тайными желаниями, они обсудили воинственную проповедь дяди и планы Филипа поступления в семинарию.
В мозгу Лайзы пронеслось «Преподобный Филип Фэртон», и ее охватило беспокойство.
«Ты никогда не станешь женой священника, моя девочка». Это насмешка Аренда прозвучала так, будто он был здесь, рядом с ними, и произнес эти слова вслух.
Пытаясь отвязаться от навязчивой мысли, Лайза отряхнулась на манер собаки, только что вышедшей из воды, и нечаянно освободилась от поддерживающей руки Филипа Фэртона; заметив, что он смотрит на нее с удивлением и укором, забеспокоилась.
– Прошу прощения, – неуверенно залепетала девушка. – … Испугалась. Показалось, что увидела змею.
Конечно, это было маловероятным – они прогуливались по аккуратно уложенной кирпичом дорожке сада, Филип, имеющий двух маленьких сестер, предположил, что девушки могут быть и глупыми, и нелогичными – даже такие привлекательные, как состоятельная дочь Ван Гулика.
– Должно быть, маленькая безопасная садовая змея, если вы действительно видели ее, моя дорогая мисс Ван Гулик, – успокоил ее молодой человек. – Я здесь, чтобы защитить вас.
Лайза, обращавшаяся со змеями как с домашними животными, еще будучи совсем маленькой, уже открыла рот, чтобы посоветовать этому самоуверенному мужчине не быть ослом, но опять онемела, пораженная его красотой, что происходило с ней всякий раз, когда смотрела на него. Единственное, что ей удалось выдавить из себя, было короткое, почти робкое:
– Спасибо, Филип. Хотела сказать, мистер Фэртон.
– Предпочитаю Филипа, – заигрывал с ней с неуклюжей любезностью обладатель этого имени. – И если разрешите, хотел бы называть вас «мисс Лайза».
– Пожалуйста, буду рада, – ответила Лайза срывающимся голосом.
Он предложил ей помощь снова, и каким-то образом их руки теперь сплелись, а ладони страстно льнули одна к другой.
«Интимно, как объятие», – наивно подумала Лайза, убежденная, что наслаждение, пронзившее все ее тело с головы до ног, и есть верх блаженства.
В течение следующей недели Филип приезжал дважды, уже без дяди, и каждый раз, отправляясь на прогулку, юноша целовал ей руку.
– Этот парень, Фэртон… немного скучноват, не правда ли? – небрежно заметил Аренд за ужином после его третьего визита. – Какого черта приезжает сюда так часто?
– Не скучноват! – Глаза Лайзы сверкнули от возмущения, – С ним беседовать… интересно! А тебе любой человек, не говорящий только о лошадях, урожае и… о навозе, скучен.
– Молодой человек интересуется твоей сестрой, – уточнил Джорис серьезным тоном, одновременно подмигивая сыну.
– Лайзой? – скептически уточнил Аренд, застыв с сидром в руке в оловянной кружке.
– Сестре исполнилось шестнадцать. Вполне естественно – молодые люди интересуются ею, – резко возразила ему Кэтрин.
– Лайзой? – переспросил он снова с не меньшим недоверием.
– Так уж получилось – она привлекательная молодая женщина, – насмешливо пояснила мать, – пора уже думать о мужчинах и замужестве.
Аренд, поперхнувшись глотком сидра, выплеснул его прямо на стол. Когда стол был вытерт, а извинения брата приняты во внимание, Лайза заметила предупреждающий знак отца.
Ей и самой не хотелось, чтобы их встречи проходили под неусыпным оком семьи. Несколькими днями позже Джорис отправил Амоса в город с каким-то поручением, и она переслала со слугой записку в дом преподобного Теобальда Кордуэлла.
«Дорогой Филип, – написала она наконец после получасовых размышлений и нескольких неудачных попыток. – Если вы решитесь покататься верхом как-нибудь утром, то найдете Прекрасную Девочку и меня на Ривер-Роуд под большой ивой, недалеко от старого голландского кладбища».
Уже следующим утром он приехал туда пораньше и бросился к ней так стремительно, что, соскочив с Прекрасной Девочки, Лайза почти упала ему на руки.
На какой-то момент показалось, что Филип собирается отступить назад, но тут их глаза встретились, он обнял ее, ее руки потянулись вверх, обвились вокруг его шеи, губы соприкоснулись – сначала робко, будто пробуя друг друга на вкус, и, наконец, без дальнейших экспериментов, получился поцелуй. За первым последовал второй, третий. И еще, и снова еще.
Филип первым освободился от объятий и заговорил прерывающимся, хриплым голосом.
– Мисс Лайза, прошу… умоляю простить… Так сожалею.
Губы Лайзы задрожали.
– Сожалеете? Вам не понравилось?
– Бог простит меня, конечно, понравилось. Но что-то нехорошо… воспользоваться вами, чтобы… чтобы… Грешно. Боже мой! – Затем повторил смущенно: – Конечно, понравилось.
– Тогда не сожалейте, – мягко попросила Лайза. – Вы не воспользовались мною. Я сама хотела, чтобы вы поцеловали меня. – Она придвинулась ближе к нему и со своей обычной импульсивной честностью сказала, подняв к нему лицо: – Мне тоже понравилось, Филип. Поцелуй снова.
ГЛАВА 3
В последующие четыре дня они встречались ежедневно, с каждым разом поцелуи становились более долгими и страстными, а следовавшие за ними извинения Филипа – соответственно более длительными и пылкими.
Затем два дня подряд шел дождь, и они не встречались. На третий день Филип уже оставил надежду увидеть ее, уселся на свою жалкую лошадку, чтобы вернуться в город, как увидел Прекрасную Девочку, приближающуюся легким галопом.
Он недоверчиво рассматривал Лайзу, соскочившую с лошади и спешившую к нему: рубашка с широкими рукавами из грубой полушерстяной ткани и домотканые бриджи для слуг, перехваченные в талии широким кожаным ремнем с матросской пряжкой, осязаемо подчеркивали, как никогда раньше, ее живот и ноги, округлость бедер. Во время поцелуя его руки опустились вниз и прошлись по бедрам, круглым упругим ягодицам. Филип глухо застонал, а Лайза, отступив назад, удивленно глядела на него.
– Что-то не так? – наивно спросила она. Капли пота выступили на лбу Филипа.
– К чему такая одежда?
– Помогала Авессалому чистить конюшни, – беззаботно ответила Лайза. – Понадобилось бы слишком много времени, чтобы пойти в дом и переодеться. Не думала, что будешь возражать, – добавила удивленно, впервые задумавшись над тем, какое впечатление производит ее мальчишеская одежда на любого чувствительного мужчину.
Отца, Авессалома, Амоса, Аренда? Нет, на них, конечно, никакого. Но на Филипа?..
Теперь, возбужденная своим грешным желанием, девушка не могла удержаться от искушения проверить его реакцию, выставив себя напоказ.
А реакция обернулась бурей, о которой можно только мечтать: лицо в испарине, потные руки, дрожащее тело. Поцелуи более ненасытные, нежели обычно. Настойчивые. Почти грубые объятия и хриплый шепот.
– Разреши прикоснуться к тебе, Лайза. Хочу прикоснуться.
– Ты и так касаешься, – подтвердила Лайза, а его руки совершали путешествие вдоль всей ее спины и намного ниже, гладили волосы, ласкали лицо и шею, сжимали плечи.
– Нет, я хотел сказать… святой Иисус, должен прикоснуться к тебе, – почти простонал он, шаря руками по передней части ее рубашки, что сделало понятными его намерения.
На какую-то долю секунды она окаменела от возмущения и гнева: как смеет кто-либо, пусть даже Филип, дотрагиваться до такой интимной части ее тела! Однако шок продолжался недолго, гнев испарился.
Почему руки, недоумевала она, гладящие грудь, поднимающие ее большими пальцами вверх, все эти поглаживания, прикосновения, ласки так подействовали, что у нее пересохло во рту, грудь судорожно поднималась, а ноги так дрожали, что еле удерживали ее. И к тому же эта ужасная боль между ними… О, небо! Так вот почему после непродолжительной кокетливой игры кобылы с такой готовностью уступали жеребцу по кличке Вспышка Молнии, гордости Ван Гулика.
«Но мне-то нельзя уступить моему жеребцу», – решила Лайза и последним усилием воли оттолкнула Филипа от себя.
– Надо ехать. Мама хочет, чтобы мы вместе навестили семью нашего арендатора Йохансена. У них только что родился ребенок. Конечно, у миссис Йохансен. Мальчик, – бормотала она. – Первенец после четырех девочек. Можешь представить, как все взволнованы.
Подтянувшись, она поймала нижнюю ветвь гигантской ивы, в течение нескольких секунд висела в воздухе, ничуть не беспокоясь о том впечатлении, которое производит на юношу ее ясно очерченная фигура, затем спрыгнула в седло.
– Приедешь завтра? – настойчиво спросил Филип, дотронувшись до ее руки, державшей уздечку.
Внутренний голос шептал – не следует… Но все еще не проходило ощущение его руки на груди, восхитительно возбуждающей. Усевшись в седле, снова почувствовала странный горячий трепет какого-то смутного желания, а какого – не понимала. А он стоял там, как всегда божественно прекрасный, с волосами, позолоченными солнцем, напряженным взглядом голубых глаз, умоляющих… требующих… обещающих.
– Приеду завтра, – пообещала Лайза, затем развернула Прекрасную Девочку и пустила ее галопом по направлению к дому.
Воспитанный в духе приверженности к условностям, Филип неодобрительно отнесся к ее мальчишеской одежде, но тем не менее почувствовал глубокое разочарование, когда на следующий день обманулся в ожиданиях: все восхитительные изгибы и впадинки нижней части ее тела, которые его жаждущие руки обнаружили и обследовали, были теперь скромно спрятаны под благопристойным корсетом и тяжелой тканью многоярусной юбки, на виду осталось только то, что располагалось выше талии.
Прикоснувшись однажды к запретному плоду, Филип нехотя вернулся к почти неинтересным целомудренным поцелуям, и после трех или четырех попыток не терять рассудка довольно грубо уложил ее на одну руку, а другой принялся расшнуровывать корсаж.
Все произошло слишком быстро.
– Филип, я… не… Нет, пожалуйста, – молила Лайза дрожащим голосом, но ее грудь, уже освобожденная от шнуровки, полностью открылась, дав простор не только нетерпеливым пальцам, но и губам тоже. Она не противилась, не сопротивлялась, когда очутилась рядом с ним на траве под ивой. Как во сне, прижалась к нему, разрешив его рукам вести любовную игру, испытывая счастье от нежных и любящих прикосновений… Но вдруг…
Повернув ее на спину, он руками забрался к ней под юбку, прошелся вдоль ее ног, а затем, совершенно неожиданно, руки оказались между ними.
– Я хочу тебя, – говорил он осипшим голосом, и Лайза, закрыв глаза и замирая от счастья, шептала:
– Поговори с моим отцом.
– Хочу сейчас, – задыхался он так, что Лайза, широко открыв глаза, не узнавала его искаженное лицо, нависшее над ней, – оно не было божественно красивым! А его увеличившийся орган, туго натянувший бриджи, вызвал почти панический страх.
Испугавшись, Лайза попыталась приподняться, но он прижал ее коленом и держал одной рукой, а другой расстегивал пуговицы на брюках.
Лайза сделала еще одну безуспешную попытку подняться.
– Дай уйти, Филип. Подними меня.
Его глаза остекленели, казалось, он не видит и не слышит ее. Как только расстегнулась последняя пуговица, высунулся огромный член, и Лайза закричала:
– Нет, Филип, нет!
Ее слова заглушались прижатой ко рту юбкой и нижним бельем, тяжесть его тела не давала дышать, и ее крик от боли, пронзившей ее, был похож на булькающий звук.
К счастью, все закончилось чуть ли не раньше, чем началось, и Филип лежал на ней так безвольно, что вскоре ей удалось высвободиться.
Он лежал вниз лицом, когда на дрожащих ногах она добралась до кобылы. Стиснув зубы, забралась в седло и, невзирая на боль, охваченная стремлением убежать от этого ужасного места, галопом пустила Прекрасную Девочку.
Чтобы не встретиться лицом к лицу с Авессаломом или Амосом, Лайза оставила лошадь во дворе конюшни – все равно кто-то из них обнаружит ее кобылу и, хотя будет удивлен ее небрежностью, расседлает, напоит и накормит ее.
Она прокралась в дом со стороны кладовой, поднявшись по черной лестнице, мимо кухни, вздохнула с облегчением, добравшись до своей комнаты, не встретив по пути ни членов семьи, ни еще более остроглазую Молли; придвинув стул к двери, повесила его спинкой на ручку, обезопасив себя от чьего-либо вторжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41