На следующее утро к ее дому потянулся бесконечный ручеек визитеров, и именно здесь, а не на балу, Элизабет одержала свои самые грандиозные победы, потому что при более близком знакомстве мужчины обнаруживали, что на нее не только приятно смотреть, но с ней также легко и приятно общаться. За три недели четырнадцать человек сделали ей предложение, весь Лондон гудел от такого беспрецедентного успеха. Даже мисс Мэри Гладстон, коронованная красавица двух последних сезонов, не получила такого количества предложений.
Двенадцать искателей руки Элизабет были молоды, совершенно покорены ее красотой и подходили по всем статьям, двое были значительно старше, однако так же высоко ценили ее красоту. Роберт, страшно гордый успехом сестры и столь же бестактный, хвастался ее победами и безжалостно отказывал претендентам как неподходящим и недостойным. Верный своему обещанию найти Элизабет идеального мужа, с которым она будет счастлива, он выжидал.
Пятнадцатый кандидат в мужья отвечал всем его требованиям. Баснословно богатый, красивый и представительный, двадцатипятилетний виконт Мондвэйл, бесспорно, был самой крупной добычей сезона. Роберт знал об этом и, как он сказал в тот вечер Элизабет, так разволновался от его предложения, что чуть не забылся и не перемахнул через стол, чтобы поздравить виконта с предстоящей свадьбой…….
Элизабет была очень рада и тронута тем, что Роберт выбрал именно того молодого джентльмена, которым она особенно восхищалась.
– О, Роберт, он такой хороший. Я… я не была уверена, что нравлюсь ему настолько, чтобы он сделал мне предложение. Роберт запечатлел любящий поцелуй у нее на лбу.
– Принцесса, – поддразнил он, – любой, кто посмотрит на тебя, теряет разум. Это был всего лишь вопрос времени.
Элизабет слабо улыбнулась и пожала плечами. Она уже порядком устала от того, что все говорят только о ее лице, как будто кроме него, у нее ничего и нет. Более того, она очень быстро пресытилась бурной светской жизнью и напускным весельем, так восхищавшими ее поначалу. Самое сильное чувство, которое возникло у нее при объявлении о помолвке, было облегчение оттого, что вопрос о замужестве наконец решен.
– Мондвэйл собирался зайти к тебе сегодня к вечеру, – сказал Роберт, – но я не собираюсь давать ему ответ раньше, чем через неделю-другую. Ожидание только укрепит его намерения, и, кроме того, я считаю, ты заслуживаешь еще несколько дней свободы перед тем, как стать невестой.
Невестой. При этом слове Элизабет почувствовала странную слабость во всем теле и отчетливо неприятное чувство, прекрасно понимая, что это ужасно глупо с ее стороны.
– Признаюсь, мне было страшно называть ему сумму твоего приданого – всего пять тысяч фунтов, но, похоже, ему все равно.
Во всяком случае, он так сказал. Сказал, что единственное, что ему нужно, – это ты. И еще заявил, что собирается осыпать тебя рубинами размером с твою ладонь.
– Это… замечательно, – неуверенно произнесла Элизабет, изо всех сил стараясь почувствовать что-нибудь большее, чем облегчение и необъяснимый приступ тоски.
– Это ты замечательная, – засмеялся Роберт, потрепав ее по волосам. – Ты вытащила отца, меня и Хэвенхёрст из вересковых зарослей.
В три часа дня явился и сам виконт Мондвэйл. Элизабет встретилась с ним в желтой гостиной. Он вошел, оглядел комнату и, взяв ее за руки, заглянул в глаза и тепло улыбнулся.
– Ответ будет «да»? – в его тоне звучало скорее утверждение, а не вопрос.
– Вы уже говорили с моим братом? – удивилась Элизабет.
– Нет еще.
– В таком случае, откуда вы можете знать, что он ответит «да»? – озадаченно улыбнулась Элизабет.
– Потому что в первый раз за весь месяц рядом с вами нет вездесущей мисс Люсинды Трокмортон-Джонс с ее орлиным взглядом! – Он быстро поцеловал ее в лоб и, застигнутая врасплох, она покраснела. – Понимаете ли вы сами, как красивы? – спросил он.
Элизабет имела об этом смутное представление, но ей уже порядком надоело, что все говорят ей об этом. Тем не менее она сделала над собой усилие и подавила опасный порыв ответить ему: «А вы понимаете, что я еще и неглупа?» Не то чтобы Элизабет считала себя такой уж. интеллектуалкой, но она любила читать и обсуждать прочитанное, и ее тревожило, понравится ли виконту это в ней. До сих пор он ни разу не высказал своего мнения о чем бы то ни было, кроме самых тривиальных вещей, и ни разу не поинтересовался ее мнением.
– Вы очаровательны, – прошептал Мондвэйл, и Элизабет очень серьезно задумалась, почему он так думает. Ведь он не знает, как она любит рыбачить, или смеяться, или что она стреляет из пистолета, как снайпер. Он не знал, что однажды она выиграла скачки на колесницах, которые они устроили во дворе Хэвенхёрста, и не знал, что цветы в их саду цветут для нее по-особенному. Она даже не была уверена, захочет ли он услышать замечательные легенды о Хэвенхёрсте и красочные рассказы о его прежних обитателях. Он так мало знал о ней, а она знала о нем еще меньше.
Элизабет жалела, что не может спросить совета у Люсинды, та заболела и лежала у себя в комнате с высокой температурой и больным горлом, и девушка не видела ее с позавчерашнего дня.
Она все еще была немного обеспокоена этими мыслями, когда вечером следующего дня собиралась к отъезду на уик-энд, где встреча с Яном Торнтоном перевернула всю ее жизнь. Ее пригласили на уик-энд в загородный дом, принадлежавший леди Черайз Дюмонт, старшей сестре Валери. К тому времени, как Элизабет приехала туда, по всей территории поместья уже разгуливали гости, они флиртовали, смеялись и пили шампанское, которое струилось из хрустальных фонтанов в саду. По лондонским меркам, здешнее собрание было небольшим – не больше ста пятидесяти человек, из которых только двадцать, включая Элизабет и трех ее подруг, должны были остаться на весь уик-энд. Не будь Элизабет так неопытна и наивна, она сразу бы поняла, что это собрание носит весьма фривольный характер, она заметила бы, что здесь собрались люди значительно старше и опытнее ее и вели себя гораздо свободнее, чем это предписывалось этикетом. Она поняла бы это и сразу уехала.
Сейчас, сидя в гостиной Хэвенхёрста и вспоминая свою гибельную глупость на том уик-энде, она сама дивилась собственной доверчивости и простоте.
Откинув голову на спинку дивана, Элизабет закрыла глаза и, вспомнив о своем унижении, сглотнула подступивший к горлу комок. Ну почему, отчаянно спрашивала она себя, почему счастливые воспоминания стираются и бледнеют так, что ты едва можешь их вспомнить, в то время как ужасные события возникают в памяти с такой ослепительной ясностью и четкостью, что становится больно глазам? Даже сейчас она могла во всех подробностях восстановить ту ночь – она видела ее, чувствовала ее запахи, слышала звуки.

Элизабет вышла в сад посмотреть цветники. Цветы во внешнем саду буйно цвели. Розы. Повсюду разливался их опьяняющий аромат. В бальной зале оркестранты настраивали инструменты, и неожиданно вступительные звуки чарующего вальса поплыли по саду, наполняя его. Спускались сумерки, слуги вышли на расположенные террасами дорожки сада, чтобы зажечь пестрые яркие фонарики. Конечно, не все дорожки будут освещены – те, что находятся дальше, за террасами, оставят в интимной темноте для тех парочек, которые позже захотят уединиться в зеленых лабиринтах оранжереи. Но это Элизабет поняла только потом.
Она нашла подруг только через полчаса, они собрались в самом дальнем конце сада, чтобы вволю посмеяться и посплетничать. Она не сразу заметила их: они были частично скрыты высокой, аккуратно подстриженной живой изгородью. Приблизившись к девушкам, Элизабет поняла, что они не просто стоят за изгородью, а за кем-то подглядывают, за кем-то, кто вызывал у них бурю волнения и разговоров. "Вот, – сказала Валери, снова вглядевшись в просвет между кустами, – это то, что моя сестра называет «настоящей мужской красотой». На несколько мгновений воцарилось короткое благоговейное молчание, во время которого все три девушки изучали этот эталон мужского совершенства, который заслужил столь высокую похвалу у великолепной сестры Валери. Они знали, что мнению Черайз в этом вопросе можно доверять. В этот момент Элизабет заметила травяное пятно на своей туфельке и, с ужасом представив, сколько будет стоить новая пара таких туфелек, прикидывала, можно ли будет заказать только одну туфлю. «Я все еще не могу поверить, что это действительно он! – прошептала Валери. – Черайз говорила, что он может появиться здесь, но я мало надеялась на это. Все просто умрут, когда мы вернемся в Лондон и скажем, что видели его! – добавила она. Заметив Элизабет, Валери махнула рукой, чтобы она присоединялась к ним. – Взгляни, Элизабет, ну разве он не божествен? В нем есть что-то загадочное, просто дьявольское!»
Вместо того, чтобы подглядывать, Элизабет оглядела сад поверх изгороди, отмечая пышно разодетых гостей, которые, смеясь и болтая, мало-помалу перемещались к дому, где после ужина должны были начаться танцы. Ее взгляд безучастно скользнул по мужчинам в пастельных атласных бриджах и ярких жилетах и камзолах. Они показались ей похожими на пестрых павлинов и попугаев.
– А кого я должна увидеть?
– Мистера Яна Торнтона, глупая! Нет, подожди, сейчас ты его уже не увидишь. Он вышел из-под света фонарей.
– А кто он – этот Ян Торнтон?
– Ян Торнтон – это Ян Торнтон, и кто он такой, никто в точности не знает! – сказала Валери и затем добавила тоном, каким сообщают особенно поразительные новости: – Некоторые говорят, что он внук герцога Стэнхоупского!
Как и все юные дебютантки, Элизабет должна была изучить книгу пэров – книгу, перед которой в свете благоговели так же сильно, как пресвитерианцы перед Библией.
– Герцог Стэнхоупский уже немолод, – вспомнила Элизабет после некоторого размышления, – и не имеет наследника.
– Да, это всем известно. Но говорят, что Ян Торнтон… – голос Валери упал почти до шепота, – его незаконнорожденный внук.
– Понимаешь, – авторитетно заверила ее Пенелопа, – у герцога Стэнхоупского был сын, но он отрекся от него много лет назад. Мне рассказывала мама, она говорит, что тогда был страшный скандал.
При слове «скандал» все головы сблизились, и она продолжила:
– Сын старого герцога женился на дочери шотландского крестьянина, который в придачу оказался наполовину ирландцем! Это была совершенно ужасная особа, ровным счетом ничего из себя не представлявшая. Так что это, должно быть, его внук.
– Все так думают только потому, что у него такая же фамилия, – высказалась Джорджина с типичным для нее скептицизмом, – в то время как это достаточно распространенное имя.
– Я слышала, он так богат, – вставила Валери, – что однажды в Париже на одном из светских приемов, играя в карты, сделал ставку в двадцать пять тысяч фунтов, и это притом, что игралась одна-единственная партия, просто для развлечения!
– О, ради Бога, – с презрением сказала Джорджина, – он сделал это не потому, что богат, а потому, что неисправимый игрок! Мой брат знает его, и он говорит, что Торнтон – самая заурядная личность, человек, у которого нет ни прошлого, ни воспитания, ни связей, ни богатства!
– Я тоже слышала это, – признала Валери, снова вглядываясь в просвет между кустами. – Смотри! – вскрикнула она. – Сейчас его видно. Леди Мэри Уоттерли прямо-таки кидается на него!
Девушки так сильно наклонились вперед, что чуть не свалились в кустарник.
– Я чувствую, что просто растаю, если он посмотрит на меня.
– Этого не может быть, – с деланной улыбкой сказала Элизабет, понимая, что ей тоже пора принять какое-то участие в беседе.
– Ах, ты же не видела его!
Элизабет и не нужно было его видеть, она прекрасно знала, какого сорта мужчины нравятся ее подругам: светловолосые, голубоглазые щеголи в возрасте от двадцати до двадцати четырех лет.
– Полагаю, у Элизабет слишком много богатых поклонников, чтобы она обратила внимание на какого-то мистера, как бы он ни был красив и загадочен, – сказала Валери, видя, что Элизабет продолжает держаться в сторонке и поддерживает разговор лишь из вежливости. Элизабет показалось, что комплимент содержал изрядную долю зависти и злости, однако подозрение было настолько неприятным, что она быстро отвергла его. Она не сделала ничего плохого ни Валери, ни другим девушкам, чтобы заслужить их враждебность. Ни разу с тех пор, как оказалась в Лондоне, она не произнесла ни одного недоброго слова в чей-либо адрес, фактически она вообще никогда не принимала участия в обсуждении других людей и уж тем более не пересказывала услышанное. Даже сейчас ей было ужасно неловко оттого, что они следят за этим мужчиной и обсуждают его в таком тоне. Элизабет всегда казалось, что любой человек имеет право на уважение, независимо от положения, которое он занимает. Конечно, такого мнения придерживалось меньшинство, и в глазах света оно граничило с ересью, и потому она держала свои взгляды при себе.
В данный момент девушка почувствовала, что ей следует проявить лояльность по отношению к подругам: им может показаться, что Элизабет задается, если она не присоединится к их забаве и откажется разделить их восторг перед мистером Яном Торнтоном. Попытавшись настроиться на их лад, она улыбнулась Валери и сказала:
– У меня не так уж много поклонников, и я уверена, что, увидев его, буду заинтригована так же, как и любая другая женщина.
По какой-то непонятной причине после этих слов Элизабет Валери и Пенелопа обменялись мимолетными взглядами, в которых проскользнуло удовлетворение. Заметив недоумение Элизабет, Валери объяснила:
– Слава Богу, что ты согласна, Элизабет, потому что мы все трое находимся в затруднительном положении. Мы очень рассчитываем, что ты поможешь нам выпутаться из него.
– А какого рода это затруднение?
– Если б ты знала, – начала Валери как-то уж очень театрально, но Элизабет отнесла это на счет чересчур крепкого вина, которое лилось здесь рекой, – как долго мне пришлось упрашивать Черайз, чтобы она разрешила нам приехать на этот уик-энд!
Это Элизабет было уже известно, и она молча кивнула.
– Дело в том, что, когда Черайз сказала нам сегодня, что здесь должен появиться Ян Торнтон, мы все просто запрыгали от радости. Но она сказала, что он не обратит на нас ни малейшего внимания, потому что мы слишком молоды и совсем не в его вкусе…
– Возможно, она права, – сказала Элизабет, улыбаясь и не выказывая ни малейшего интереса.
– О, но он должен обратить на нас внимание! – призвав взглядом остальных девушек поддержать ее, воскликнула Валери. – Обязательно должен, потому мы поспорили с Черайз на сумму, которую выдают нам родители раз в три месяца, что он пригласит кого-нибудь из нас танцевать. А он скорее всего не сделает этого, если нам не удастся возбудить его интерес до того, как начнутся танцы.
– Вы поспорили на все свои деньги? – ужаснулась Элизабет столь экстравагантной забаве. – Но ведь ты собиралась купить на них аметисты, которые видела на Вестпул-стрит.
– А я хотела купить ту чудесную маленькую лошадку, которую отказался купить мне папа, – произнесла Пенелопа, снова вглядываясь в просвет между кустами.
– Я… я, возможно, могла бы и отказаться от пари, – сказала Джорджина, и Элизабет показалось, что ее волнует нечто большее, чем деньги, – не думаю, что… – начала она, но Пенелопа своим возбужденным вскриком не дала ей закончить.
– Он идет в нашу сторону, и с ним никого нет! Более удачной возможности привлечь его внимание у нас не будет. Только бы он не изменил направление.
Неожиданно это безумное пари стало казаться запретной игрой, и Элизабет фыркнула.
– В таком случае я предлагаю предоставить Валери почетную роль возбудить его интерес, так как это была ее идея и она больше всех восхищается им.
– Мы назначаем на эту роль тебя, – сказала Валери беспечным, но в то же время решительным тоном.
– Меня? Но почему меня?
– Потому что ты получила целых четырнадцать предложений, поэтому совершенно очевидно, что у тебя больше всего шансов привлечь его внимание. И кроме того, – добавила она для большей убедительности, – на виконта Мондвэйла произведет большое впечатление слух о том, что Ян Торнтон – человек-загадка, которого безуспешно преследовала в прошлом году сама Мэри Джейн Моррисон, – пригласил тебя на танец и оказывал тебе особое внимание. Как только Мондвэйл услышит об этом, он тут же примчится к тебе с предложением!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10