До этого она видела картину всего лишь раз, поскольку не часто заходила в кабинет, как, впрочем, и остальные, но не забыла красоты изображенных на ней людей. Женщины и девочки. Матери и сестры Нейла. Первая жена Натаниела была редкостной красавицей. Черные как ночь волосы ниспадали на изящные плечи, обрамленные кружевом темно-красного шелкового платья. Губы, полные и мягкие, изгибались в нежной улыбке, рука, державшая пальчики дочери, казалась тонкой и хрупкой. А маленькая девочка обещала вырасти в несравненную красавицу, о чем говорили ямочка на разрумянившейся от счастья щеке, изгиб тонких темных бровей и длинные густые ресницы.
Неожиданно ледяной холод разлился по спине Ли при виде блестящих голубых глаз матери и дочери. Точно таких, какие она видела вчера. Глаз таких ярких, словно заглядываешь в сердце самих небес. И этот чуть раздвоенный подбородок…
Ли сглотнула, стараясь смягчить внезапно пересохшее горло, поскорее выбралась из комнаты и побежала в студию Соланж, скромный глинобитный сарай, предназначенный для хранения сельскохозяйственных орудий. Но внутри посетителя ждало настоящее чудо. В дальней стене были прорублены окна от пола до потолка, откуда открывался вид на зеленые пастбища, над которыми возвышались синеющие горы. Солнечный свет щедро вливался в хижину, вдоль стен которой были составлены картины и натянутые на подрамники холсты. Здесь стоял сильный запах льняного масла и скипидара. На грубо сколоченном столе валялись разных размеров кисти, палитры и перья, комки вымазанной красками ткани и шпатели.
Ли медленно пробиралась сквозь хаос различных предметов, стараясь не запачкаться о фрески, намалеванные на стенах. С их помощью Соланж расширяла пространство комнаты до почти немыслимых размеров.
Ли замедлила шаг, чтобы полюбоваться одной из ранних картин, изображавших восточный базар: вместе с мужем, графом Анри де Бодекером, Соланж некоторое время жила в Алжире. Рядом висели панорама Парижа, сделанная с какой-то высокой точки, и вид на Темзу, вьющуюся через Лондон и запруженную судами и баржами. Кроме этого, здесь были пейзажи, сделанные в Эдинбурге, Риме, Мадриде, Флоренции, Амстердаме, Вене, Санкт-Петербурге, Будапеште, Вене, Стокгольме и бесчисленных живописных деревушках, которые посещала Соланж в своей красочной жизни жены французского дипломата. Она рисовала и людей: индейцев, исполняющих церемониальный танец зеленой кукурузы, танцы оленя и бизона, старуху мексиканку, растирающую зерна кукурузы в ручной мельнице, молодую индианку племени хопи с закрученными над ушами косами, символом девственности. Почетное место занимал портрет Педро с Солдатом.
— Соланж! — окликнула Ли.
— Я здесь! — ответил голос из-за шелковой ширмы, отделявшей укромный уголок студии, где художница держала смену одежды и другие предметы, необходимые, чтобы привести себя в порядок перед возвращением в дом. Соланж заявляла, что не хочет оскорблять чувствительных гостей, но Ли знала, что художница делает это, дабы не обидеть сестру, хотя, честно говоря, не понимала, кого легче обидеть — Джоли или теток.
Ли подошла к окну и стала ждать. Несколько минут спустя из-за ширмы появилась тонкокостная худосочная женщина с прядью каштановых волос, падавших на щеку.
— Расплескала на себя скипидар, — пожаловалась она, застегивая платье и надевая рабочий халат. — Это было одно из моих лучших платьев, но я так спешила начать, что забыла прикрыть его. В этом году я испортила шесть платьев.
Она осуждающе покачала головой и экспансивным, чисто французским жестом воздела руки к небу.
— А ты, малышка? Что привело тебя сюда так рано? Боже мой! Разве я своими глазами не видела твоего мужа, вернувшегося только вчера? И какой поцелуй! О ла-ла! Чего бы я не отдала, чтобы снова стать молодой!
— Когда я проснулась, он уже ушел, — пояснила Ли, не в силах скрыть легкого разочарования.
— Ах эти мужчины! Почему мы только их терпим? — вздохнула Соланж, потрепав Ли по щеке. — Тебе нужно найти способ подольше удерживать его в постели. — И удивленно подняла брови при виде залившегося краской лица Ли. — Послушай меня, малышка, — заявила она, подняв палец. — Замужняя женщина не должна так краснеть, если, разумеется, она действительно замужем. В противном случае я могу подумать, что она обвенчалась с курицей, а не с петухом. А вот это лучше, — кивнула она, услышав смех Ли. — Значит, вот как обстоят дела? Он мчится сквозь мрак, чтобы быть рядом с тобой, малышка, чтобы заключить тебя в объятия и любить всю ночь напролет, и что же обнаруживает? Его жена исчезла! Он вне себя, когда возвращается в Ройял-Риверз и узнает, что жены с утра не было дома. Я боялась за безопасность моего молодого, глупого племянника. Боюсь, Гилберт не в состоянии думать связно, когда ты рядом. Ты очаровала его, что неплохо для мальчика его возраста. Ему нужна какая-то страсть, кроме увлечения коровами и лошадьми, но при этом он должен помнить, что ты жена его брата. Увы, опоздай вы еще немного и будь у Гилберта не настолько сокрушенный вид, боюсь, Нейл спустил бы с него шкуру. В жизни не видела его таким расстроенным. Вот тебе и возвращение домой.
Она не упомянула, как была рассержена холодным приемом Натаниела, едва перемолвившегося словом со старшим сыном. Будь то ее мальчик, она задушила бы его в объятиях!
Ли продолжала нервно играть с золотой сережкой, и серые глаза Соланж задумчиво прищурились.
— Ты не улыбаешься, малышка. Что случилось? Я вижу, что-то неладно, Но вам еще слишком рано ссориться, да и откуда неприятности, когда между вами такая любовь?
— Я тут подумала, — медленно выговорила Ли, — и хочу спросить: ты не могла бы нарисовать человека, которого я опишу?
Соланж с любопытством уставилась на нее.
— О чем ты? Не понимаю. Что это за человек?
— Пока что не знаю сама.
— Вот как? Ты о нем мечтаешь? Хорошо, что Нейл успел вернуться в Ройял-Риверз.
Ли покачала головой.
— Нет, это совсем не то, что ты думаешь, — поспешно заверила она. — Наоборот, я надеюсь никогда больше не видеть это лицо.
Соланж уставилась на Ли с таким видом, словно та сошла с ума.
— Ты хочешь, чтобы я нарисовала лицо, которое надеешься никогда больше не увидеть?
— Именно, — кивнула Ли, избегая встречаться с Соланж глазами.
Художница пожала плечами:
— Как пожелаешь, малышка. Расскажи мне все, что знаешь.
Она нагнулась, схватила деревянную дощечку с прикрепленным к ней листом ватмана, достала из кармана халата угольный карандаш и стала слушать, то и дело поднимая глаза, поскольку Ли, охваченная своими переживаниями, даже не сознавала, что выдает тайну. Она опомнилась, только когда Соланж громко ахнула.
— Так вот что случилось! Вот почему вы с Гилом приехали так поздно. Боже! — прошептала она, вне себя от ужаса. Но тут же, вспомнив о сестре, вознесла Господу благодарственную молитву, ибо Камилла уже потеряла одного сына.
Вскоре на белом листе появилось лицо воина-команчи.
— Так прекрасен, — пробормотала художница, — но так дик и высокомерен…
В эту минуту лицо Ли напоминало картину великого художника эпохи Возрождения, и Соланж передернуло при мысли о том, что этот языческий дьявол едва не унес ее в свое логово.
— Ты сделаешь его глаза голубыми? — неожиданно спросила Ли. — Такими же, как летнее небо?
— Голубыми? Господи Боже! Голубые глаза у дикаря? У дикарей не бывает голубых глаз, — возразила Соланж, не желая испортить прекрасный рисунок подобными глупостями.
— У этого были, — пояснила Ли таким странным тоном, что Соланж нахмурилась, но все же нашла несколько оттенков голубой краски и поднесла Ли для сравнения. Только после четвертого тюбика Ли согласно кивнула, и художница выполнила ее просьбу. Даже она была вынуждена признать, что эффект оказался поразительным.
— Ну вот! — воскликнула она, поднося рисунок к свету. Ли не смогла сдержать дрожь отвращения, но все же зачарованно уставилась на бронзовое лицо воина с небесно-голубыми глазами.
— Спасибо, Соланж, и вот что…
— Что еще? — рассеянно спросила та, смешивая краски.
— Пожалуйста, никому ничего не говори. Я обещала Гилу, и теперь, когда Нейл дома…
— Не волнуйся. Вы вернулись благополучно, так что… — отмахнулась художница. — И не мне решать, что делать в таком случае. Сама думай, рассказывать об этом Нейлу или нет.
— Возможно, со временем… — протянула Ли, зная, что не должна никому признаваться в своих подозрениях.
Она еще раз оглянулась на Соланж, но та уже нанесла первый мазок на холст и в задумчивости сунула кисточку в рот. Очевидно, ей не следует бояться нескромности художницы.
По пути домой Ли остановилась, заслышав знакомое блеяние, которое и привело ее в загон. Пока она подходила к ограде, плач смолк. К своему удивлению, Ли увидела ягненка, выглядевшего в два раза больше, поскольку он был завернут в шкуру своего новорожденного собрата, к несчастью, не сумевшего выжить. Запах мертвого ягненка обманывал матку, посчитавшую, что это ее отпрыск. Малыш довольно сосал теплое молоко и, по-видимому, был счастлив.
Ли задумалась, опершись о верхнюю перекладину ограды. Как осиротевший восьмилетний мальчик сумел приспособиться к новому образу жизни людей, которые его похитили? А его сестра? Что пришлось вынести ей? Или она, как и брат, тоже теперь принадлежит племени?
Ли зажмурилась, но перед глазами стояло нарисованное Соланж изображение. Отвернувшись от загона, она поспешила в дом. В холле она никого не встретила и, пройдя по коридору, остановилась у первой же двери и постучала. Но ответа не получила и осторожно огляделась. Удостоверившись, что коридор пуст, она открыла дверь, скользнула в кабинет Натаниела и подошла к камину. И только тогда развернула портрет и перевела взгляд с бумаги на холст. И затаила дыхание. Поразительное, необычайное сходство!
Но как это могло случиться? Такого просто быть не может! Три одинаковых подбородка, и глаза одного цвета! Шеннон умерла в четырнадцать. По крайней мере так утверждал Нейл.
Стоя в одиночестве и продолжая смотреть на портреты, она вдруг припомнила рассказ сестер о мучениях и сердечной боли женщины, уверенной, что муж погиб, оставив ее и детей горевать о его смерти. Каково же было ее потрясение, когда тот явился живой и невредимый, и оказалось, что он выбрал другую жизнь и другую семью. И родные так и не смогли простить его за предательство и измену.
— Господи! — пробормотала Ли.
Но тут ее сердце ушло в пятки: за спиной раздались шаги и деликатное покашливание.
Ли круто развернулась и встретилась взглядом с незнакомым мужчиной лет тридцати пяти, среднего роста, худощавым, хотя крепким на вид, и собранным, словно туго закрученная пружина. Это было заметно по легкой, бесшумной походке и манере держаться, и Ли припомнила, как Гай утверждал, будто коротышек труднее всего победить в бою. Их сложнее застичь врасплох, они проворнее и не задумываются применять нечестные приемы.
— Прошу прощения, мэм, — начал незнакомец, снимая, потрепанную серую шляпу с опущенными полями, скрывавшую густые светло-каштановые волосы. — Не хотел вам мешать, но мне сказали, что хозяин где-то здесь. Меня впустила маленькая мексиканочка. Я ждал в холле, когда две седые леди посоветовали мне поискать в кабинете. Я ищу работу.
— Вы южанин? — удивленно спросила Ли. Губы мужчины чуть сжались.
— Это играет какую-то роль, мэм? Война закончена. Или здесь нанимают только янки?
Ли вспыхнула и поспешно свернула рисунок.
— Вам следует поговорить с Натаниелом Брейдоном насчет работы. Он владелец Ройял-Риверз. Но думаю, не стоит волноваться насчет былой верности Конфедерации. Натаниел Брейдон потерял своего сына и двух племянников, и все они носили серые мундиры.
— Прошу прощения, мэм, — покаянно пробормотал мужчина.
— По-моему, Натаниел на северном пастбище. Сейчас весна, значит, настало время стрижки овец. Хотя в этом году мы ожидаем стригалей из Мексики, думаю, и вам найдется дело, мистер…
— Себастьян. Майкл Себастьян, — представился мужчина.
— Да, мистер Себастьян, вы пропустили окот, но после стрижки нам нужно смазывать овец дезинфицирующей жидкостью, потом начнется клеймение, резка хвостов у ягнят, холощение и тому подобное. Простите, если не объясняю более детально. Вас интересует такое занятие? — спросила она с сомнением, поскольку с первого взгляда воспылала странной неприязнью к Майклу Себастьяну. Почувствовав это, он чуть улыбнулся.
— Вероятно, я смогу справиться. Все-таки какая-то цель в жизни. Холощение, хоть и жестокая мера, все же позволяет оставить на воспроизводство лучших баранов, а заодно улучшает вкус мяса. Часто приходится принимать неприятные решения, чтобы достичь необходимого результата.
Ли с тревогой смотрела на Майкла, чувствуя, что перед ней человек, добивающийся всего, что сочтет достойным борьбы.
— Пойдемте, я покажу вам пастбище.
— Спасибо, мисс…
— Миссис Брейдон. Миссис Нейл Брейдон, — пояснила она, глядя на бумажный свиток и не видя промелькнувшего на лице собеседника удивления. — Следуйте за мной, пожалуйста, — холодно пригласила она.
Они шли по коридору, когда навстречу попался вернувшийся из сада Гай. Ли с любопытством уставилась на спутника, поскольку была готова поклясться, что тот выругался себе под нос. До чего же неприятный тип!
— Ты рано встал, Гай, — заметила она, подумав, что брат слишком бледен.
— Не мог спать. Думал поискать Лис Хелен. Ты не видела ее? В саду ее нет.
— Боюсь, что не видела. О, Гай, это Майкл Себастьян. Мистер Себастьян, это мой брат, Гай Треверс, — представила она, не понимая, почему лицо Майкла исказило нечто очень похожее на гнев. Он выступил вперед, протягивая руку.
Гай повернулся на звук шагов, видя только неясный силуэт.
— Очень рад, сэр, — учтиво сказал он, протягивая руку. Майкл едва не ахнул вслух, только сейчас сообразив, что Гай Треверс слеп, но справился с собой и решительно сжал его пальцы.
— Большое удовольствие познакомиться с вами, мистер Треверс, — пробормотал он.
— И я рад знакомству, тем более что, если не ошибаюсь, вы тоже виргинец, — улыбнулся Гай. — Моя семья из Виргинии. Треверс-Хилл, может быть, слышали?
Ли, все еще наблюдавшая за Себастьяном, могла бы поклясться, что ему очень не по себе.
— Простите, но это не так. Я родом из Северной Каролины, хотя имя Треверсов мне знакомо. В их имении растили лучших чистокровок во всей стране.
— Спасибо, сэр, вы очень добры.
— Прости, Гай, мне нужно показать мистеру Себастьяну северное пастбище.
— Что же, удачи. Надеюсь, вы найдете то, что ищете, — кивнул Гай, снова протягивая руку.
— Спасибо, мистер Треверс, я тоже на это надеюсь, — заключил Майкл, беря руку Гая.
Тот немного постоял, прислушиваясь к удалявшимся шагам и недоуменно покачивая головой.
— Черт, — пробормотал он, стараясь вспомнить лицо человека, с которым только что говорил, потому что голос был ему определенно знаком. И он мог бы поклясться, что говорил с виргинцем. Почему же Себастьян солгал?
Глава 23
Над тишью безутешной
Ни синевы безгрешной,
Ни черноты кромешной,
Лишь призрачная мгла…
Алджернон Чарлз Суинберн
Майкл на ходу вытащил трубку, вежливо придержал дверь для Ли и вместе с ней вошел в кухню.
— Отсюда самый короткий путь во двор, — пояснила она, ибо, несмотря на мгновенную нелюбовь к этому человеку, не хотелось оскорблять его, выводя из дома через черный ход.
Тень улыбки коснулась ее губ, потому что каждый раз, оказываясь на кухне, она вспоминала Треверс-Хилл. Не то чтобы оба помещения были похожи, просто сердцем этого дома тоже была кухня, и жизнь здесь бурлила с таким же радостным напряжением, как и там. Жара, пар от десятков кипевших на огне горшков и кастрюль, звонкий голос Лупе, сновавшей между столами так быстро, что черная коса развевалась на ходу, и с неприкрытой прямотой высказывавшей свое мнение насчет нерадивости помощниц, качества привезенных продуктов и той лентяйки, что не позаботилась как следует смолоть кукурузу на муку.
Как и в Треверс-Хилле, с потолка свисали связки перца, чеснока, душистых трав, по стенам стояли мешки риса и муки, в плетеных подносах лежали свежие яйца, сыры различных сортов, как те, что производили на ранчо, так и привозимые из Чихуахуа. Кухонные шкафы были забиты терракотовыми керамическими блюдами различных форм и размеров, чашками и блюдцами, противнями и кувшинами, деревянными мисками и корзинками. По соседству располагались буфетная и кладовая, где хранились тонкий фарфор и хрусталь.
Улыбка Ли стала шире, когда Лупе, низенькая мексиканка с широкими бедрами и пышной грудью, одетая в едва доходившую до щиколоток цветастую юбку и белую блузу со сборчатым вырезом, туго натянутую спереди, окликнула ее. Круглое красное лицо просияло.
— Миз Ли! Попробуйте-ка! — предложила она, протягивая ложку с соусом из зеленого перца чили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Неожиданно ледяной холод разлился по спине Ли при виде блестящих голубых глаз матери и дочери. Точно таких, какие она видела вчера. Глаз таких ярких, словно заглядываешь в сердце самих небес. И этот чуть раздвоенный подбородок…
Ли сглотнула, стараясь смягчить внезапно пересохшее горло, поскорее выбралась из комнаты и побежала в студию Соланж, скромный глинобитный сарай, предназначенный для хранения сельскохозяйственных орудий. Но внутри посетителя ждало настоящее чудо. В дальней стене были прорублены окна от пола до потолка, откуда открывался вид на зеленые пастбища, над которыми возвышались синеющие горы. Солнечный свет щедро вливался в хижину, вдоль стен которой были составлены картины и натянутые на подрамники холсты. Здесь стоял сильный запах льняного масла и скипидара. На грубо сколоченном столе валялись разных размеров кисти, палитры и перья, комки вымазанной красками ткани и шпатели.
Ли медленно пробиралась сквозь хаос различных предметов, стараясь не запачкаться о фрески, намалеванные на стенах. С их помощью Соланж расширяла пространство комнаты до почти немыслимых размеров.
Ли замедлила шаг, чтобы полюбоваться одной из ранних картин, изображавших восточный базар: вместе с мужем, графом Анри де Бодекером, Соланж некоторое время жила в Алжире. Рядом висели панорама Парижа, сделанная с какой-то высокой точки, и вид на Темзу, вьющуюся через Лондон и запруженную судами и баржами. Кроме этого, здесь были пейзажи, сделанные в Эдинбурге, Риме, Мадриде, Флоренции, Амстердаме, Вене, Санкт-Петербурге, Будапеште, Вене, Стокгольме и бесчисленных живописных деревушках, которые посещала Соланж в своей красочной жизни жены французского дипломата. Она рисовала и людей: индейцев, исполняющих церемониальный танец зеленой кукурузы, танцы оленя и бизона, старуху мексиканку, растирающую зерна кукурузы в ручной мельнице, молодую индианку племени хопи с закрученными над ушами косами, символом девственности. Почетное место занимал портрет Педро с Солдатом.
— Соланж! — окликнула Ли.
— Я здесь! — ответил голос из-за шелковой ширмы, отделявшей укромный уголок студии, где художница держала смену одежды и другие предметы, необходимые, чтобы привести себя в порядок перед возвращением в дом. Соланж заявляла, что не хочет оскорблять чувствительных гостей, но Ли знала, что художница делает это, дабы не обидеть сестру, хотя, честно говоря, не понимала, кого легче обидеть — Джоли или теток.
Ли подошла к окну и стала ждать. Несколько минут спустя из-за ширмы появилась тонкокостная худосочная женщина с прядью каштановых волос, падавших на щеку.
— Расплескала на себя скипидар, — пожаловалась она, застегивая платье и надевая рабочий халат. — Это было одно из моих лучших платьев, но я так спешила начать, что забыла прикрыть его. В этом году я испортила шесть платьев.
Она осуждающе покачала головой и экспансивным, чисто французским жестом воздела руки к небу.
— А ты, малышка? Что привело тебя сюда так рано? Боже мой! Разве я своими глазами не видела твоего мужа, вернувшегося только вчера? И какой поцелуй! О ла-ла! Чего бы я не отдала, чтобы снова стать молодой!
— Когда я проснулась, он уже ушел, — пояснила Ли, не в силах скрыть легкого разочарования.
— Ах эти мужчины! Почему мы только их терпим? — вздохнула Соланж, потрепав Ли по щеке. — Тебе нужно найти способ подольше удерживать его в постели. — И удивленно подняла брови при виде залившегося краской лица Ли. — Послушай меня, малышка, — заявила она, подняв палец. — Замужняя женщина не должна так краснеть, если, разумеется, она действительно замужем. В противном случае я могу подумать, что она обвенчалась с курицей, а не с петухом. А вот это лучше, — кивнула она, услышав смех Ли. — Значит, вот как обстоят дела? Он мчится сквозь мрак, чтобы быть рядом с тобой, малышка, чтобы заключить тебя в объятия и любить всю ночь напролет, и что же обнаруживает? Его жена исчезла! Он вне себя, когда возвращается в Ройял-Риверз и узнает, что жены с утра не было дома. Я боялась за безопасность моего молодого, глупого племянника. Боюсь, Гилберт не в состоянии думать связно, когда ты рядом. Ты очаровала его, что неплохо для мальчика его возраста. Ему нужна какая-то страсть, кроме увлечения коровами и лошадьми, но при этом он должен помнить, что ты жена его брата. Увы, опоздай вы еще немного и будь у Гилберта не настолько сокрушенный вид, боюсь, Нейл спустил бы с него шкуру. В жизни не видела его таким расстроенным. Вот тебе и возвращение домой.
Она не упомянула, как была рассержена холодным приемом Натаниела, едва перемолвившегося словом со старшим сыном. Будь то ее мальчик, она задушила бы его в объятиях!
Ли продолжала нервно играть с золотой сережкой, и серые глаза Соланж задумчиво прищурились.
— Ты не улыбаешься, малышка. Что случилось? Я вижу, что-то неладно, Но вам еще слишком рано ссориться, да и откуда неприятности, когда между вами такая любовь?
— Я тут подумала, — медленно выговорила Ли, — и хочу спросить: ты не могла бы нарисовать человека, которого я опишу?
Соланж с любопытством уставилась на нее.
— О чем ты? Не понимаю. Что это за человек?
— Пока что не знаю сама.
— Вот как? Ты о нем мечтаешь? Хорошо, что Нейл успел вернуться в Ройял-Риверз.
Ли покачала головой.
— Нет, это совсем не то, что ты думаешь, — поспешно заверила она. — Наоборот, я надеюсь никогда больше не видеть это лицо.
Соланж уставилась на Ли с таким видом, словно та сошла с ума.
— Ты хочешь, чтобы я нарисовала лицо, которое надеешься никогда больше не увидеть?
— Именно, — кивнула Ли, избегая встречаться с Соланж глазами.
Художница пожала плечами:
— Как пожелаешь, малышка. Расскажи мне все, что знаешь.
Она нагнулась, схватила деревянную дощечку с прикрепленным к ней листом ватмана, достала из кармана халата угольный карандаш и стала слушать, то и дело поднимая глаза, поскольку Ли, охваченная своими переживаниями, даже не сознавала, что выдает тайну. Она опомнилась, только когда Соланж громко ахнула.
— Так вот что случилось! Вот почему вы с Гилом приехали так поздно. Боже! — прошептала она, вне себя от ужаса. Но тут же, вспомнив о сестре, вознесла Господу благодарственную молитву, ибо Камилла уже потеряла одного сына.
Вскоре на белом листе появилось лицо воина-команчи.
— Так прекрасен, — пробормотала художница, — но так дик и высокомерен…
В эту минуту лицо Ли напоминало картину великого художника эпохи Возрождения, и Соланж передернуло при мысли о том, что этот языческий дьявол едва не унес ее в свое логово.
— Ты сделаешь его глаза голубыми? — неожиданно спросила Ли. — Такими же, как летнее небо?
— Голубыми? Господи Боже! Голубые глаза у дикаря? У дикарей не бывает голубых глаз, — возразила Соланж, не желая испортить прекрасный рисунок подобными глупостями.
— У этого были, — пояснила Ли таким странным тоном, что Соланж нахмурилась, но все же нашла несколько оттенков голубой краски и поднесла Ли для сравнения. Только после четвертого тюбика Ли согласно кивнула, и художница выполнила ее просьбу. Даже она была вынуждена признать, что эффект оказался поразительным.
— Ну вот! — воскликнула она, поднося рисунок к свету. Ли не смогла сдержать дрожь отвращения, но все же зачарованно уставилась на бронзовое лицо воина с небесно-голубыми глазами.
— Спасибо, Соланж, и вот что…
— Что еще? — рассеянно спросила та, смешивая краски.
— Пожалуйста, никому ничего не говори. Я обещала Гилу, и теперь, когда Нейл дома…
— Не волнуйся. Вы вернулись благополучно, так что… — отмахнулась художница. — И не мне решать, что делать в таком случае. Сама думай, рассказывать об этом Нейлу или нет.
— Возможно, со временем… — протянула Ли, зная, что не должна никому признаваться в своих подозрениях.
Она еще раз оглянулась на Соланж, но та уже нанесла первый мазок на холст и в задумчивости сунула кисточку в рот. Очевидно, ей не следует бояться нескромности художницы.
По пути домой Ли остановилась, заслышав знакомое блеяние, которое и привело ее в загон. Пока она подходила к ограде, плач смолк. К своему удивлению, Ли увидела ягненка, выглядевшего в два раза больше, поскольку он был завернут в шкуру своего новорожденного собрата, к несчастью, не сумевшего выжить. Запах мертвого ягненка обманывал матку, посчитавшую, что это ее отпрыск. Малыш довольно сосал теплое молоко и, по-видимому, был счастлив.
Ли задумалась, опершись о верхнюю перекладину ограды. Как осиротевший восьмилетний мальчик сумел приспособиться к новому образу жизни людей, которые его похитили? А его сестра? Что пришлось вынести ей? Или она, как и брат, тоже теперь принадлежит племени?
Ли зажмурилась, но перед глазами стояло нарисованное Соланж изображение. Отвернувшись от загона, она поспешила в дом. В холле она никого не встретила и, пройдя по коридору, остановилась у первой же двери и постучала. Но ответа не получила и осторожно огляделась. Удостоверившись, что коридор пуст, она открыла дверь, скользнула в кабинет Натаниела и подошла к камину. И только тогда развернула портрет и перевела взгляд с бумаги на холст. И затаила дыхание. Поразительное, необычайное сходство!
Но как это могло случиться? Такого просто быть не может! Три одинаковых подбородка, и глаза одного цвета! Шеннон умерла в четырнадцать. По крайней мере так утверждал Нейл.
Стоя в одиночестве и продолжая смотреть на портреты, она вдруг припомнила рассказ сестер о мучениях и сердечной боли женщины, уверенной, что муж погиб, оставив ее и детей горевать о его смерти. Каково же было ее потрясение, когда тот явился живой и невредимый, и оказалось, что он выбрал другую жизнь и другую семью. И родные так и не смогли простить его за предательство и измену.
— Господи! — пробормотала Ли.
Но тут ее сердце ушло в пятки: за спиной раздались шаги и деликатное покашливание.
Ли круто развернулась и встретилась взглядом с незнакомым мужчиной лет тридцати пяти, среднего роста, худощавым, хотя крепким на вид, и собранным, словно туго закрученная пружина. Это было заметно по легкой, бесшумной походке и манере держаться, и Ли припомнила, как Гай утверждал, будто коротышек труднее всего победить в бою. Их сложнее застичь врасплох, они проворнее и не задумываются применять нечестные приемы.
— Прошу прощения, мэм, — начал незнакомец, снимая, потрепанную серую шляпу с опущенными полями, скрывавшую густые светло-каштановые волосы. — Не хотел вам мешать, но мне сказали, что хозяин где-то здесь. Меня впустила маленькая мексиканочка. Я ждал в холле, когда две седые леди посоветовали мне поискать в кабинете. Я ищу работу.
— Вы южанин? — удивленно спросила Ли. Губы мужчины чуть сжались.
— Это играет какую-то роль, мэм? Война закончена. Или здесь нанимают только янки?
Ли вспыхнула и поспешно свернула рисунок.
— Вам следует поговорить с Натаниелом Брейдоном насчет работы. Он владелец Ройял-Риверз. Но думаю, не стоит волноваться насчет былой верности Конфедерации. Натаниел Брейдон потерял своего сына и двух племянников, и все они носили серые мундиры.
— Прошу прощения, мэм, — покаянно пробормотал мужчина.
— По-моему, Натаниел на северном пастбище. Сейчас весна, значит, настало время стрижки овец. Хотя в этом году мы ожидаем стригалей из Мексики, думаю, и вам найдется дело, мистер…
— Себастьян. Майкл Себастьян, — представился мужчина.
— Да, мистер Себастьян, вы пропустили окот, но после стрижки нам нужно смазывать овец дезинфицирующей жидкостью, потом начнется клеймение, резка хвостов у ягнят, холощение и тому подобное. Простите, если не объясняю более детально. Вас интересует такое занятие? — спросила она с сомнением, поскольку с первого взгляда воспылала странной неприязнью к Майклу Себастьяну. Почувствовав это, он чуть улыбнулся.
— Вероятно, я смогу справиться. Все-таки какая-то цель в жизни. Холощение, хоть и жестокая мера, все же позволяет оставить на воспроизводство лучших баранов, а заодно улучшает вкус мяса. Часто приходится принимать неприятные решения, чтобы достичь необходимого результата.
Ли с тревогой смотрела на Майкла, чувствуя, что перед ней человек, добивающийся всего, что сочтет достойным борьбы.
— Пойдемте, я покажу вам пастбище.
— Спасибо, мисс…
— Миссис Брейдон. Миссис Нейл Брейдон, — пояснила она, глядя на бумажный свиток и не видя промелькнувшего на лице собеседника удивления. — Следуйте за мной, пожалуйста, — холодно пригласила она.
Они шли по коридору, когда навстречу попался вернувшийся из сада Гай. Ли с любопытством уставилась на спутника, поскольку была готова поклясться, что тот выругался себе под нос. До чего же неприятный тип!
— Ты рано встал, Гай, — заметила она, подумав, что брат слишком бледен.
— Не мог спать. Думал поискать Лис Хелен. Ты не видела ее? В саду ее нет.
— Боюсь, что не видела. О, Гай, это Майкл Себастьян. Мистер Себастьян, это мой брат, Гай Треверс, — представила она, не понимая, почему лицо Майкла исказило нечто очень похожее на гнев. Он выступил вперед, протягивая руку.
Гай повернулся на звук шагов, видя только неясный силуэт.
— Очень рад, сэр, — учтиво сказал он, протягивая руку. Майкл едва не ахнул вслух, только сейчас сообразив, что Гай Треверс слеп, но справился с собой и решительно сжал его пальцы.
— Большое удовольствие познакомиться с вами, мистер Треверс, — пробормотал он.
— И я рад знакомству, тем более что, если не ошибаюсь, вы тоже виргинец, — улыбнулся Гай. — Моя семья из Виргинии. Треверс-Хилл, может быть, слышали?
Ли, все еще наблюдавшая за Себастьяном, могла бы поклясться, что ему очень не по себе.
— Простите, но это не так. Я родом из Северной Каролины, хотя имя Треверсов мне знакомо. В их имении растили лучших чистокровок во всей стране.
— Спасибо, сэр, вы очень добры.
— Прости, Гай, мне нужно показать мистеру Себастьяну северное пастбище.
— Что же, удачи. Надеюсь, вы найдете то, что ищете, — кивнул Гай, снова протягивая руку.
— Спасибо, мистер Треверс, я тоже на это надеюсь, — заключил Майкл, беря руку Гая.
Тот немного постоял, прислушиваясь к удалявшимся шагам и недоуменно покачивая головой.
— Черт, — пробормотал он, стараясь вспомнить лицо человека, с которым только что говорил, потому что голос был ему определенно знаком. И он мог бы поклясться, что говорил с виргинцем. Почему же Себастьян солгал?
Глава 23
Над тишью безутешной
Ни синевы безгрешной,
Ни черноты кромешной,
Лишь призрачная мгла…
Алджернон Чарлз Суинберн
Майкл на ходу вытащил трубку, вежливо придержал дверь для Ли и вместе с ней вошел в кухню.
— Отсюда самый короткий путь во двор, — пояснила она, ибо, несмотря на мгновенную нелюбовь к этому человеку, не хотелось оскорблять его, выводя из дома через черный ход.
Тень улыбки коснулась ее губ, потому что каждый раз, оказываясь на кухне, она вспоминала Треверс-Хилл. Не то чтобы оба помещения были похожи, просто сердцем этого дома тоже была кухня, и жизнь здесь бурлила с таким же радостным напряжением, как и там. Жара, пар от десятков кипевших на огне горшков и кастрюль, звонкий голос Лупе, сновавшей между столами так быстро, что черная коса развевалась на ходу, и с неприкрытой прямотой высказывавшей свое мнение насчет нерадивости помощниц, качества привезенных продуктов и той лентяйки, что не позаботилась как следует смолоть кукурузу на муку.
Как и в Треверс-Хилле, с потолка свисали связки перца, чеснока, душистых трав, по стенам стояли мешки риса и муки, в плетеных подносах лежали свежие яйца, сыры различных сортов, как те, что производили на ранчо, так и привозимые из Чихуахуа. Кухонные шкафы были забиты терракотовыми керамическими блюдами различных форм и размеров, чашками и блюдцами, противнями и кувшинами, деревянными мисками и корзинками. По соседству располагались буфетная и кладовая, где хранились тонкий фарфор и хрусталь.
Улыбка Ли стала шире, когда Лупе, низенькая мексиканка с широкими бедрами и пышной грудью, одетая в едва доходившую до щиколоток цветастую юбку и белую блузу со сборчатым вырезом, туго натянутую спереди, окликнула ее. Круглое красное лицо просияло.
— Миз Ли! Попробуйте-ка! — предложила она, протягивая ложку с соусом из зеленого перца чили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64