Ришелье тотчас написал леди Кларик, бывшей любовнице Букингема, предлагая ей 50 000 ливров, если она отрежет у герцога два бриллиантовых подвеска и пошлет ему. Через две недели кардинал получил желаемое — леди Кларик, будучи на большом балу, где был и герцог, воспользовалась теснотой и незаметным образом отрезала их.
Кардинал был в восхищении — месть, в чем он не сомневался, была в его руках. На другой день король объявил королеве, что в Отель-де-Виль старшинами Парижа будет дан бал, и просил ее сделать честь старшинам, украсив себя бриллиантами, которые он подарил. Анна Австрийская отвечала, что все будет сделано по его желанию. Бал был назначен на третий день, и мщение кардинала, казалось, было близко.
Что же касается королевы, то она была так спокойна, как если бы ей не угрожала никакая опасность. Кардинал не мог понять этого спокойствия, бывшего, по его мнению, только личиной, под которой она, благодаря власти над собой, скрывала свое беспокойство.
Настал ожидаемый с таким нетерпением бал. Король и Ришелье приехали вместе; королева, по тогдашнему этикету, должна была приехать отдельно. В 11 часов доложили: «Ее величество королева!» Тотчас все глаза обратились на вошедшую Анну Австрийскую, особенно, как легко можно догадаться, глаза короля и кардинала.
Королева была блистательна — на ней был ее национальный испанский костюм, ее роскошные формы облекало зеленое атласное платье, шитое жемчугом, золотом и серебром. Широкие висячие рукава были застегнуты у локтей большими рубинами, служившими вместо пуговиц. Открытое платье позволило видеть прекрасную шею королевы, на голове ее был небольшой бархатный головной убор зеленого цвета, украшенный пером цапли и прекрасно оттенявший ее чудные серо-пепельные волосы, с плеча грациозно спадали ленты известного бриллиантового узла с двенадцатью подвесками.
Король подошел к королеве под предлогом сказать комплимент насчет ее красоты и пересчитал подвески — их было двенадцать. Кардинал остолбенел от удивления, поскольку в его судорожно сжатой руке было еще два.
Вот как это получилось. Возвратившись с бала и раздеваясь, Букингем заметил похищение. Первой мыслью было, что это простое воровство, но после некоторого размышления он догадался, что бриллианты похищены с опасным намерением, с очевидно враждебной целью. Он тотчас приказал изложить запрещение на все порты Англии и запретил всем владельцам судов под страхом смерти оставлять берег. И между тем, как все с удивлением и ужасом спрашивали себя о причинах этой меры, ювелир Букингема поспешно делал два подвеска, повторяющих исчезнувшие. В следующую ночь легкое судно, для которого одного было снято запрещение, направилось к Кале, а спустя 12 часов запрещение было вообще снято.
Вследствие этого королева получила бриллианты на 12 часов раньше просьбы короля надеть их на бал в Отель-де-Виль. Вот в чем была причина ее спокойствия, столь удивлявшая кардинала. Удар был ужасен для него, зато он поклялся погубить тех, кто стал причиной его ошибки. Мы скоро увидим это мщение.
Читателям уже известно, что Мария Медичи, ослепленная жаждой власти, старалась разбудить вражду среди своих детей, ставила подозрения преградой между мужем и женой. Когда же Букингем уехал, а заговор с подвесками провалился, Луи XIII совершенно успокоился насчет герцога. Вследствие этого королева-мать боялась сближения между сыном и невесткой, которое, по ее расчетам, могло уничтожить все ее влияние, поэтому она обратила внимание на герцога Анжуйского, решив сделать его снова предметом подозрений ревнивого и предубежденного Луи XIII в покушениях на его жизнь и в сношениях с Анной Австрийской.
Король был несколько отвлечен от подозрений насчет брата сумасбродствами Букингема, ко никогда не изгонял вовсе их из своего сердца. Поэтому при первых словах о сближении между Гастоном и Анной Австрийской старые дрожжи, давно уже закисавшие на дне его сердца, снова принялись бродить. Королева-мать и Ришелье, интересы которых были одинаковыми в этих обстоятельствах, соединяли свои старания, чтобы усилить ревность короля. Тысячи услужливо подаваемых донесений доходили до Луи XIII. Его уверяли, что Анна Австрийская, прекрасная молодая испанка, наскучив бесплодием и находя в пылкости своих чувств только холодного и меланхолического мужа, мечтала о смерти его величества как о конце рабства и уже решила заключить, в случае этой смерти, союз, более согласный с ее вкусом и характером. После этого неудивительно, что Луи XIII тотчас вообразил себя окруженным заговорщиками. Итак, расположение его к жестоким наказаниям как нельзя лучше соответствовало желаниям королевы-матери и кардинала. Недоставало только заговора — явился заговор Шале.
ГЛАВА III. 1626

Шале. — Его характер. — Заговор герцога Анжуйского, открытый Шале кардиналу Ришелье, — Кардинал и герцог Анжуйский. — Предложение женитьбы. — Арест в Блуа герцога Сезара Вандома и великого приора Франции. — Граф Рошфор. — Монастырь капуцинов в Брюсселе. — Заговор созрел. — Арест, суд и казнь Шале. — Королева в собрании Совета. — Ответ королевы.
Шале, потомок знаменитой фамилии, занимал должность хранителя королевского гардероба. Он был внуком маршала де Монлюка и вместе с тем по женской линии происходил из благородной фамилии Бюссе д'Амбуаз; сестра его была женой маршала, которому принадлежит честь храброй защиты Камбре против испанцев.
Шале был прекрасным молодым человеком лет тридцати, очень изящным и любимым женщинами, насмешливым, безрассудным и тщеславным, вообще таким же, как и Сен-Мар. Незадолго до описываемого нами происшествия он имел дуэль, которая наделала много шума и поставила его в мнении тогдашнего общества хранителем преданий рыцарства. Думая иметь причины жаловаться на некоего Понжибо, шурина графа де Люда, он встретил его на Новом мосту, заставил своего противника обнажить шпагу и убил его. Буаробер, имевший пристрастие к красивым молодым людям, как говорит Таллеман де Рео, воспел его смерть элегией.
Это было время заговоров против первого министра, который имел всю власть и оставлял королю только тень могущества, что заставляло старого архиепископа Бертрана де Шо, которого Луи XIII очень любил и которому часто обещал кардинальскую шапку, говорить: «Ах, если бы король был в милости, я был бы кардиналом!» В то время еще не знали, как опасны эти заговоры для заговорщиков, тогда еще были живы Марильяк, Монморанси, Сен-Map. Шале тоже был в заговоре против кардинала, то есть Шале следовал общему примеру.
Впрочем, этот заговор имел некоторую важность. Гастон, еще не обесславленный рядом низостей, которые сделал впоследствии, был во главе заговорщиков, побуждаемый Александром Бурбонским, великим приором Франции, и Сезаром, герцогом Вандомским. Они-то, говорят, предложили заговор Гастону и вовлекли в него Шале. Еще пять или шесть молодых людей предались герцогу Анжуйскому и сговорились убить кардинала.
Вот каким образом они предполагали исполнить это. Ришелье под предлогом всегдашней болезни, оказавшей ему такие важные услуги во все продолжение его могущества, беспрестанно подвергавшегося нападениям и беспрестанно возрастающего, удалился на свою виллу Флери, откуда управлял делами государства. Герцог Анжуйский и его приверженцы должны были заехать к кардиналу под предлогом, что их завлекла в эти края охота, попросить у него гостеприимства и потом, выбрав удобный момент, умертвить. Все подобные заговоры, кажущиеся нам теперь невозможными или, по крайней мере, весьма странными, были тогда в моде и часто случалось по всей Европе. Таким образом был убит Висконти в Миланском соборе, Джулио Медичи — во флорентийской соборной церкви, Анри III — на улице де ла Фероннери и, наконец, маршал д'Анкр — на Луврском мосту.
Гастон, сбрасывая с себя иго временщика Луи XIII, следовал примеру этого короля относительно фаворита Марии Медичи. Все дело было в том, чтобы с успехом это исполнить, и они были уверены, убийство пройдет безнаказанным, тем более, что король плохо скрывал свою ненависть к первому министру.
Итак, все было готово к исполнению плана, как вдруг Шале во всем открылся командору де Балансе, вследствие своей нерешительности или же желая привлечь его на свою сторону. Но потому ли, что де Балансе принадлежал к партии кардиналистов, потому ли, что он разгадал намерения Гастона, или же действительно питал отвращение к убийству, одним словом, он так повел дело, что уговорил Шале во всем открыться кардиналу.
Когда доложили, что Шале и командор де Балансе желают переговорить с его эминенцией наедине о чрезвычайно важных делах, Ришелье занимался в своем кабинете с чело-ком, телом и душой ему преданным, по имени Рошфор, умным и деятельным, которого мы встречаем во всех тайных делах того времени, переменяющего возраст и физиономию, под множеством различных костюмов, всегда очень хорошо ему идущих.
Его эминенция сделал знак Рошфору, который перешел в соседний кабинет, только перегородкой отделенный от кабинета, где работал кардинал.
Шале и де Балансе вошли как только портьеры опустились за Рошфором. Шале был смущен и молчал, он понимал, что сделал глупость, вступив в заговор, и что делает другую, открывая все кардиналу.
Командор де Балансе говорил за него. Кардинал, сидя перед столом и поддерживая рукой подбородок, спокойно выслушал о страшном, направленном против его жизни, заговоре, и ни одна черта в его лице не выражала ничего, исключая спокойное внимание, с которым он слушал бы о всяком другом заговоре. Ришелье в высшей степени обладал мужеством, данным некоторым государственным людям, презирать убийц.
Выслушав все, он поблагодарил Шале и просил его придти во второй раз, чтобы переговорить с ним наедине. Шале явился. Кардинал соблазнил его обещаниями, польстил самолюбию молодого человека, и Шале ничего не скрыл от него, однако с условием, чтобы никто из заговорщиков не пострадал. Ришелье согласился на все его желания.
Кардинал, собрав необходимые дополнительные сведения, отправился к Луи XIII и, рассказав ему все, просил быть снисходительным к этому заговору, касающемуся только его жизни, и сохранить свою строгость для заговоров против самого короля. Король был изумлен великодушием министра и спросил, что тот намерен предпринять. — Государь, — отвечал кардинал, — предоставьте мне довести это дело до конца, но так как я не имею стражи, то позвольте мне взять несколько вооруженных людей. Король дал кардиналу 60 всадников, прибывших во Флери в 11 часов вечера накануне предполагаемого убийства.
Ришелье скрыл солдат, чтобы никто не мог подозревать об их присутствии.
Ночь прошла спокойно, а в 4 часа утра во Флери прибыли официанты герцога Анжуйского, объявляя, что по окончании охоты Гастон остановится у его эминенции и, желая избавить его от хлопот, послал их приготовить обед.
Кардинал велел ответить, что он сам и замок его всегда готовь! к услугам герцога и что, следовательно, герцог может располагать всем по своему усмотрению. Сам же Ришелье тотчас же, не говоря никому ни слова, отправился в Фонтенбло, где тогда находился Гастон.
Было 8 часов утра. Герцог собирался на охоту, как вдруг дверь отворилась и камердинер доложил: «Его эминенция, кардинал де Ришелье!» Вслед за камердинером показался кардинал, прежде чем Гастон успел изъявить свое несогласие. Молодой герцог, видимо, смутился при появлении знатного гостя, из чего министр мог заключить, что сказанное Шале — правда.
Пока Гастон искал слова для приветствия кардиналу,
Тот подошел к нему и сказал:
— Я имею много причин сердиться на ваше высочество.
— На меня? — изобразил удивление испуганный Гастон. — А за что же, смею спросить?
— За то, что вам не угодно было приказать мне самому приготовить вам обед, между тем как это доставило бы мне ни с чем несравнимое удовольствие принять ваше высочество как можно лучше, а вы прислали своих официантов, дав понять, что желаете избегнуть моего присутствия. Я уступаю вам свою виллу, и вы можете полностью располагать ею.
После этих слов кардинал, желая доказать герцогу, что он ему истинно предан, взял рубашку из рук камердинера и почти насильно подав ее пожелал приятной охоты и удалился. Гастон, поняв, что все открыто, отложил охоту под предлогом внезапного недомогания.
Однако великодушие Ришелье было притворным. Кардинал очень хорошо понимал, что если он разом не расстроит этот союз принцев против него, в центре которого стоит королева, то рано или поздно он должен будет пасть вследствие какого-нибудь заговора, лучше организованного. Поэтому он постарался прежде всего расстроить союз, будучи уверен, что после ему не будет недостатка в средствах для поражения отдельных личностей.
В то время все были заняты предполагаемой женитьбой герцога Анжуйского. Продолжительное бесплодие королевы, казалось, беспокоило Ришелье, который этим всегда вооружал Луи XIII против Анны Австрийской. Но и в этом отношении, как и во многих других, министр и молодой принц, имея свои интересы, не согласовались друг с другом.
Герцог Анжуйский, всю жизнь ни на минуту не терявший из виду престола и никогда не имевший достаточно смелости открыто его добиваться, желал взять себе в супруги какую-нибудь иностранную принцессу, род которой мог бы служить ему опорой, а государство — убежищем.
Ришелье же, а с ним и король хотели, чтобы Гастон женился на м-ль де Монпансье, дочери герцогини де Гиз. Гастон противился не потому, что молодая принцесса ему не нравилась, а потому только, что она приносила ему в приданное огромное состояние и ни малейшей опоры его честолюбивым планам.
Но Гастон был слишком слаб, чтобы в одиночку противиться, он призвал на помощь своих друзей и составил при дворе между неприятелями кардинала партию, желавшую союза с иностранной принцессой. Во главе этой партии были королева, великий приор Франции и его брат Сезар, герцог Вандомский. Кардинал легко привлек на свою сторону короля, показав ему все невыгоды того, что Гастон составит себе в чужом государстве убежище, чего так сильно желали мать и брат герцога. Испания, поддерживавшая королеву, слишком беспокоила короля в супружеских спорах, чтобы он согласился доставить новый повод для этих вмешательств.
Итак, король был убежден, что герцог Анжуйский для блага государства и безопасности престола должен вступить в брак с м-ль де Монпансье. Ришелье доказал также, что великий приор и герцог Вандомский препятствуют исполнению этого плана. Луи XIII с этих пор стал смотреть на побочных братьев как на своих врагов, но так хорошо умел скрывать свои чувства, что никто и не заметил новой ненависти, закравшейся в сердце короля вследствие наущений кардинала.
К сожалению, нелегко было разом арестовать обоих братьев, а арестовав одного, значило сделать себе из другого открытого смертельного врага. Скажем, в чем состояло это затруднение.
Герцог Вандомский был не только губернатором Бретани, но и мог иметь большие притязания на самодержавие в этой провинции по своей жене — прямой наследнице Люксембургского дома и дома де Пентьевр. Кроме того, носился слух, что Сезар хочет женить своего сына на старшей дочери герцога Реца, имевшего два важных места в этой провинции. Итак, Бретань, жемчужина французской короны, которую с таким трудом присоединили к ней, могла снова отпасть. Кардинал представил это королю, яркими красками обрисовав в его воображении Испанию, являющуюся во Францию по призыву королевы, империю на границах с войском по призыву герцога Анжуйского и Бретань, восстающую по первому сигналу герцога Вандомского. Поэтому необходимо было предупредить катастрофу срочным арестом двух братьев.
Удача всегда приходит к тому, кто умеет ждать. Враги кардинала сами себя выдали. Великий приор, видя, что заговор раскрыт, и Ришелье могущественнее, чем когда-либо, а имена его и брата не были произнесены в этом деле, думал, что кардинала только известили об угрожавшей опасности, но имена сообщников неизвестны. И он являлся к кардиналу с видом полнейшей преданности, а тот, со своей стороны, принимал его радушнее прежнего.
Отношение кардинала показалось великому приору таким искренним, что, полагая себя в хороших отношениях с министром, он дерзнул просить о начальстве над морскими
Силами Франции.
— Что касается меня, — отвечал Ришелье, — то вы видите, я весь к вашим услугам.
Великий приор поклонился.
— Да, с моей стороны препятствий не будет, — продолжил кардинал.
— С чьей же они могут быть? — спросил приор.
— Пожалуй, со стороны самого короля.
— Со стороны короля! Но что же король может иметь против меня?
— Ничего. Но всему виной ваш брат.
— Сезар?
— Да, король не доверяет герцогу Вандомскому. Говорят, герцог слушает и принимает людей злонамеренных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15