Йонатас как будто только того и ждал.
— Ну все, дети, — сказал он. — Пришло время расходиться. Огонь в камине почти потух, да и вам, господин граф, уже пора возвращаться в замок, а тебе, Розамунда, в свою спальню.
Голос Йонатаса пробудил их от упоительного сна и заставил спуститься с небес на землю.
Все трое встали. Эберхард и Розамунда были так ошеломлены, так сильно дрожали, что им пришлось опереться друг о друга, чтобы не упасть. Сказав на прощание несколько слов и пожав друг другу руки, они расстались. Йонатас был безмятежен и продолжал думать о прошлом. Розамунда и Эберхард — взволнованы до глубины души и погружены в размышления о будущем.
Простодушные дети! Как же бились их бедные сердца, как учащено было их дыхание, словно они долго бежали изо всех сил! Да и в самом деле, разве они сейчас не пробежали в один миг длинную дорогу юности, которая называется любовью?
Так Эберхард и Розамунда узнали о том, что происходило в их сердцах. История Конрада и Ноэми, казалось, послужила судьбе черновиком, который та набросала, прежде чем написать историю любви их племянников. Какую страшную развязку судьба предназначила этой новой истории?
Как мы уже сказали, это ведомо было одному лишь Богу.
X
На другой день наши влюбленные — а теперь мы можем называть их так — пришли на утренний урок в лесной грот, поросший изнутри мхом, отчего в нем было тепло даже зимой. Радость, переполнявшая сердце Эберхарда, светилась в его глазах. Розамунда же казалась задумчивой и серьезной как никогда.
Излишне говорить, что оба они провели ночь без сна.
Когда прошел момент первого удивления, юноша погрузился в пьянящий, упоительный бред, не покидавший его до утра. Он любит! И он любим! Любим! Так вот как называется то, что занимало все их мысли и наполняло все их существование; эти невольные порывы, это смятение, это томление — все это называется любовью! Перед Эберхардом открылся неизведанный мир: прошлое озарилось светом нового дня, превратившись в цепь сладостных воспоминаний; будущее заблистало тысячью сияющих надежд. О, теперь он не будет больше грустить! Если действительно ему суждено мрачное будущее — так что ж? Ведь теперь он не одинок, теперь у него есть то, в чем он всегда сможет найти спасение.
Розамунда провела ночь в тоске и страхе. Нет, она была достаточно мужественна, чтобы не упрекать себя за то, что уступила непреодолимому порыву страсти. Но она не могла простить себе того, что, дав повод для новой вспышки гнева Максимилиана, она стала причиной новых несчастий Эберхарда. Так-то она отплатила своей благодетельнице Альбине за всю ее доброту? Полюбив, она осталась чиста перед Богом, но в глазах света ее чувство было предосудительным, и судьба Конрада и Ноэми, очаровавшая ее накануне, на следующий день ужаснула ее. Чем закончилась для Конрада и Ноэми их святая любовь? Изгнанием, отчаянием, смертью. И все же граф Рудольф не испытывал к сыну ненависти, как Максимилиан к Эберхарду, да и Конрад не дал Ноэми того, что дала Розамунда Эберхарду и что составляет духовную жизнь всякого человека, — образования.
Итак, когда наши друзья встретились в лесном гроте, Эберхард был весел, но Розамунда держалась строго.
Эберхард давно ждал девушку и, заметив ее, бросился ей навстречу, дрожа от нетерпения.
— Ах, Розамунда! — воскликнул он. — Это вы! О, мне не хватает слов! Но послушай: я хочу сказать тебе одно только слово — слово, в котором заключен весь земной мир, — я люблю тебя! И еще одно слово, в котором заключен мир небесный, — ты любишь меня, Розамунда!
Эберхард упал перед девушкой на колени, молитвенно сложив руки и устремив на нее очарованный взгляд.
— Эберхард, друг мой, брат мой! — сказала Розамунда с тем неизменным достоинством, которое сквозило в каждом ее слове и движении. — Встаньте, Эберхард. Поговорим как брат и сестра — так мы говорили всегда. Я никогда не откажусь от того молчаливого признания, которое вырвалось у меня в минуту восторга: да, я люблю вас, Эберхард, так же, как вы любите меня.
— Ангелы небесные, слышите ли вы эти слова?! — воскликнул пылкий юноша.
— Да, — задумчиво продолжала Розамунда, — я люблю вас, как Ноэми любила Конрада, и мне сладостно повторять эти слова. Но подумайте, какая судьба постигла Конрада и Ноэми. Я могу отдать вам свою жизнь, но я не могу, к сожалению, принять в жертву вашу. Вы иногда говорите, что в будущем вас ждет великое несчастье — такое у вас предчувствие. Я скорее умру, чем соглашусь стать причиной этого несчастья! Что касается меня самой, то я согласна страдать, но заставлять страдать вас — это свыше моих сил, предупреждаю вас, Эберхард. Сон, который пригрезился нам вчера вечером, губителен, и нам лучше забыть о нем.
— Забыть об этом — значит забыть всю мою жизнь, — ответил Эберхард, — ибо этот сон стал моей жизнью, моим дыханием, моим существом, он стал неотделим от меня. Отныне ничто не в силах разлучить нас, Розамунда: я принадлежу вам, а вы принадлежите мне.
— Зачем же нам разлучаться? — ответила Розамунда, которая искренне старалась хранить твердость, но по наивности своего сердца безотчетно действовала так, как лукаво и властно подсказывало ей ее чувство. — Мы можем оставаться вместе, Эберхард, но при условии, что мы заживем по-старому, что мы оба навсегда вычеркнем из нашей памяти этот безумный вечер, что мы вернемся к нашим тихим и невинным беседам. Вы, Эберхард, будете как брат служить мне защитой и поддержкой, а наши матери — ангелы небесные — всегда пребудут с нами. Если вы согласны, то впереди нас ждет много счастливых дней, потому что, признаюсь вам, мне и в самом деле было бы сейчас нелегко отказаться от нашей дружбы. Если мы твердо и смиренно будем исполнять свой долг, то Бог будет к нам благосклонен и поддержит нас, а в его руках наше будущее.
— Будущее!.. — горько воскликнул Эберхард. — Да, конечно, давайте отложим наше счастье, как откладывают визит кредитора, не будучи в состоянии заплатить долг.
— Эберхард, мой друг и брат! — грустно сказала Розамунда. — К чему эта ирония? Вы несправедливы ко мне. Почему же тихие и невинные радости, которых вам хватало еще вчера, вызывают у вас теперь такое презрение? Разве вы больше не хотите, чтобы ваша подруга, ваша сестра оставалась священной для вас, непорочной и честной в глазах окружающих?
— Да, Розамунда, но именно для того, чтобы вас все по-прежнему почитали и преклонялись перед вами, мы и не можем ограничиться неопределенными словами, говоря о нашем будущем. Послушайте: мое одиночество, из-за которого я когда-то пролил столько горьких слез — Господь Бог и моя матушка тому свидетели, — теперь только радует меня. Отец решил больше не вмешиваться в мою жизнь, при условии, что и я не буду его беспокоить, поэтому я свободен и сам себе хозяин. Так вот, моя жизнь отныне принадлежит вам, и не я ее вам отдаю, а сам Бог, потому что, сделав меня сиротой, он дал мне право распоряжаться своей жизнью. Примите же этот дар, Розамунда. Прошу вас: будьте моей женой.
— Увы, Эберхард! Те же самые слова Конрад должен был бы сказать Ноэми… А Ноэми… Вспомни, Эберхард.
— Ноэми умерла на эшафоте, не так ли?.. Но я не предлагаю вам тайный брак, Розамунда. Нет, мы обвенчаемся открыто, в часовне Эпштейнов, и наш брак не будет тайной ни для Бога, ни для людей, ни даже для моего отца. Из книг, которые вы давали мне читать, я немного знаю свет, и мне кажется, что я могу угадать чувства и намерения графа Максимилиана. Если бы я старался выдвинуться, быть на виду, если бы я претендовал на славу своего имени и требовал бы своего места под солнцем и милостей императора — тогда бы отец проклял меня и постарался бы от меня избавиться. Но поскольку я довольствуюсь своей судьбой, не ищу признания при дворе, известности, почестей, то в этом случае, по соображениям его ограниченного ума, мое «падение» и мой неравный брак не могут быть для него оскорбительны. И можете мне поверить, он не стал бы меня отговаривать от этого шага — напротив, если бы он мог, он бы подталкивал меня к этому браку. Само мое существование ущемляет его гордыню и честолюбие, поэтому он будет только рад, если сможет избавиться от меня с моей же помощью, уверяю вас, Розамунда. Как только я женюсь на вас, между ним и мной встанет непреодолимая преграда, ему больше не придется отдавать кому-либо отчет в моих действиях и краснеть за меня, виноват буду я один, а ему останется только жаловаться на свою судьбу; таким образом он окажется в удобном для себя положении и будет втайне благодарен мне за это. Тогда он наконец сможет спокойно думать о своем преуспеянии, о будущем моего старшего брата, ведь Альберт отныне действительно станет единственным его сыном. Я больше не смогу в роли досадного лишнего третьего лица мешать осуществлению их величественных планов! Я превращусь в непокорного сына, который женился на простой крестьянке, как это сделал Конрад фон Эпштейн и поэтому был по заслугам отвергнут отцом! Как Конрада, меня все забудут и никогда не вспомнят о моем существовании; но нам, в отличие от Конрада и Ноэми, не придется менять нашу жизнь и скитаться в поисках приюта для нашего счастья. Граф фон Эпштейн безвыездно живет в Вене и, судя по его письму, не собирается покидать столицу. А мы с вами, Розамунда, сможем жить здесь, в доме вашего отца, вдвоем, всеми забытые, а значит, спокойные и счастливые. Соглашайтесь, Розамунда: вам предлагает руку не богатый наследник рода Эпштейнов, а бедный, всеми презираемый и никому не известный изгнанник, которому вы великодушно можете подарить сокровища своей любви и счастье видеть ваш радостный взгляд и ваше чистое чело. Этот шаг требует от вас самоотверженности, но разве она не желанна вам? Или вы не верите, что наша жизнь будет настоящим раем? Я, ваш друг и брат, предлагаю вам этот рай; неужели у вас хватит смелости отказать мне?
— Эберхард! Эберхард! Не искушайте меня! — сказала Розамунда взволнованно, но при этом достаточно твердо отстраняясь от юноши. — Да, то, что вы предлагаете мне, — это неземное счастье. Но мы с вами живем на земле, и было бы наивностью или безумием надеяться, что земное счастье может быть абсолютным. И точно так же было бы кощунством и святотатством безо всяких колебаний предрекать себе жалкое будущее, как это делали вы. Неужели вам не известно, бедный мой мечтатель, что на земле надо уметь ждать, а не витать в облаках?
— О Розамунда, Розамунда!! — воскликнул Эберхард. — Не напоминайте мне о моей судьбе, не ввергайте меня снова в пучину тоски. Мне кажется, что вы могли бы отвести от меня беду, которую чует мое сердце, что вы могли бы, как добрая фея, одним мановением руки превратить все мои сомнения в пустые домыслы. Если вы оттолкнете меня, то я буду думать, что вы испугались зловещего наследства, которое я получил от судьбы, и не хотите разделить мои горести.
— Ах, не говорите так! Не нужно так думать! — взволнованно сказала Розамунда. — Единственное, чего я боюсь, — это усугубить ваши беды, но, клянусь вам, для меня не было бы большего счастья, чем разделить вашу судьбу.
— Так значит, вы согласны! Вы моя, Розамунда! Вы моя жена! Теперь ничто мне не страшно — ни горе, ни смерть! Пусть я буду счастлив с вами на этой земле только один день, а где он продолжится — здесь или на небесах — разве это важно?
Эберхард говорил красноречиво, пламенно, убедительно, и Розамунда почувствовала, как и накануне, что неведомая сила увлекает, завораживает ее. Она бессильно опустилась на обломок скалы, а Эберхард мгновенно, как по волшебству, очутился у ее ног. Она рассеянно смотрела вокруг: на грот, на мшистые скамейки — на все то, что было свидетелем упоительных и безмятежных часов, которые они провели вместе. Ее охватило чувство неземного счастья, и она — возвышенное, непорочное создание — отдалась мощному обаянию этого опасного чувства. Сама тишина, царившая вокруг, была полна смятения и соблазна.
Но именно сила этих незнакомых ей доселе чувств заставила ее гордую безгрешную душу очнуться от сна. Розамунда провела рукой по своему прекрасному лбу, стараясь изгладить даже следы тех мыслей, которые теснились в ее голове, резко встала и уверенным жестом приказала Эберхарду встать.
Затем, стоя перед своим покорным возлюбленным, она сказала ему твердо, спокойно и решительно:
— Брат, не будем поддаваться слабости и опасным соблазнам. Можем ли мы в одну минуту, не размышляя, как легкомысленные дети, связывать — увы, не наши души: они давно связаны, — но наши судьбы? Брат мой, будем хладнокровны и мужественны, посмотрим спокойно в лицо будущему, которое нам предназначил Господь, окинем взором тот путь, по которому нам предстоит идти.
— Вы размышляете! — воскликнул Эберхард. — Значит, вы не любите меня!
— Я люблю вас, Эберхард, и мое чувство свято — Бог тому свидетель. Когда я думаю о вас, мною овладевает нежное и отрадное чувство, но в этом чувстве много серьезного и, можно сказать, материнского.
— Вы не любите меня, не любите меня! — твердил Эберхард.
— Выслушайте меня, Эберхард, — просто и искренне сказала ему Розамунда. — Мне действительно кажется, что моя любовь не похожа на вашу, но, вероятно, я люблю вас так, как мне это свойственно. Вчера, оправившись от волнения, я всю ночь думала, пыталась разобраться в себе, и сейчас я могу вам сказать вот что: обещаю вам, Эберхард, клянусь вам, что, если мне не суждено стать вашей, я не буду принадлежать в этом мире никому, кроме Бога. Сама мысль о возможности связать свою жизнь с кем-то другим, кроме вас, Эберхард, для меня невыносима. Если это сможет вас хоть немного утешить и успокоить, я буду счастлива.
— Сейчас ваши слова приводят меня в восторг, Розамунда, но смогу ли я довольствоваться ими завтра?
— И сегодня и завтра моя жизнь принадлежит вам, Эберхард. Но прошу вас, давайте оставим нашей любви возможность проверить себя временем и страданием; у горя, как и у счастья, есть свои права. Мне кажется, что, если мы примем ниспосланное нам блаженство, не испытав себя, судьба будет нам мстить. Меня учили, что бы я ни делала, всегда думать о Боге. Чего я хочу от вас? Терпения. Быть может, я совершила большую ошибку, дав вам повод безосновательно надеяться; я была благоразумна только сегодня и только наполовину. Хотя вы и утверждаете, что я не люблю вас, я все же не могу просто так отказаться от возможности быть счастливой: это превыше моих сил… Да простит мне Бог! О моя матушка, о Альбина, простите меня!
— Ах, Розамунда, моя матушка не только прощает, но благодарит вас за своего сына, ибо благодаря вам в мое мрачное и тоскливое существование войдут свет и красота. Вот, Розамунда, от имени моей матушки — и пусть ее именем будут освящены все мои намерения и поступки — примите это кольцо, которое она носила до замужества, примите его в знак любви от нее и от меня. Вы были так великодушны: вы не лишили меня надежды на будущее. Пусть же это кольцо станет залогом того, что мы обручены, мой ангел!
— Вы действительно этого хотите, Эберхард?
— Я прошу, я умоляю, — ответил юноша.
— Тогда выслушайте мои условия, — сказала Розамунда.
— О, я слушаю, слушаю вас.
— Прежде всего, если я связываю свою жизнь с вашей и делаю это от чистого сердца, то хочу, чтобы вы при этом сохранили полную свободу.
— О Розамунда!
— Я так хочу, Эберхард. Это солнечное утро навсегда останется в нашей памяти, но мы никогда больше не будем о нем говорить. И мы снова станем теми, кем были вчера, — братом и сестрой, мы возобновим наши занятия и наши мирные беседы. Отныне мы не произнесем слова «любовь» и будем ждать, сохраняя спокойствие и доверие друг к другу, пока время и Провидение не пошлют нам какой-нибудь знак.
— Боже мой, но это ужасное ожидание может длиться бесконечно!
— Через два года, Эберхард, ровно в тот день, когда нам обоим исполнится двадцать лет, вы объявите о вашем намерении отцу, а там будет видно.
— Два года! Через два года!
— Да, брат. Это мое решительное и непреложное требование. Согласны ли вы с ним?
— Я покоряюсь вашей воле, Розамунда.
— Наденьте мне на палец ваше кольцо, Эберхард. Спасибо, друг мой. С этого дня сердце мое будет знать, что я ваша невеста, но в остальном я останусь вам, как и прежде, лишь сестрой.
— Милая Розамунда!
— Будьте добры, Эберхард, покажите мне окончание вашего перевода «Гамлета».
Нетрудно догадаться, что, несмотря на героическое решение молодых людей, урок на этот раз прошел быстрее обычного, а ученик и учительница были несколько рассеянны. Однако они остались верны своим обещаниям и не выказывали никакой слабости.
XI
К Розамунде вернулись покой и счастье. Бедное дитя! Выиграв время, она уже праздновала победу. Она избежала выбора между любовью и долгом, смогла примирить свою страсть со своей совестью, поэтому была довольна собой и повторяла себе каждую минуту, что Бог и Альбина тоже должны быть ею довольны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Ну все, дети, — сказал он. — Пришло время расходиться. Огонь в камине почти потух, да и вам, господин граф, уже пора возвращаться в замок, а тебе, Розамунда, в свою спальню.
Голос Йонатаса пробудил их от упоительного сна и заставил спуститься с небес на землю.
Все трое встали. Эберхард и Розамунда были так ошеломлены, так сильно дрожали, что им пришлось опереться друг о друга, чтобы не упасть. Сказав на прощание несколько слов и пожав друг другу руки, они расстались. Йонатас был безмятежен и продолжал думать о прошлом. Розамунда и Эберхард — взволнованы до глубины души и погружены в размышления о будущем.
Простодушные дети! Как же бились их бедные сердца, как учащено было их дыхание, словно они долго бежали изо всех сил! Да и в самом деле, разве они сейчас не пробежали в один миг длинную дорогу юности, которая называется любовью?
Так Эберхард и Розамунда узнали о том, что происходило в их сердцах. История Конрада и Ноэми, казалось, послужила судьбе черновиком, который та набросала, прежде чем написать историю любви их племянников. Какую страшную развязку судьба предназначила этой новой истории?
Как мы уже сказали, это ведомо было одному лишь Богу.
X
На другой день наши влюбленные — а теперь мы можем называть их так — пришли на утренний урок в лесной грот, поросший изнутри мхом, отчего в нем было тепло даже зимой. Радость, переполнявшая сердце Эберхарда, светилась в его глазах. Розамунда же казалась задумчивой и серьезной как никогда.
Излишне говорить, что оба они провели ночь без сна.
Когда прошел момент первого удивления, юноша погрузился в пьянящий, упоительный бред, не покидавший его до утра. Он любит! И он любим! Любим! Так вот как называется то, что занимало все их мысли и наполняло все их существование; эти невольные порывы, это смятение, это томление — все это называется любовью! Перед Эберхардом открылся неизведанный мир: прошлое озарилось светом нового дня, превратившись в цепь сладостных воспоминаний; будущее заблистало тысячью сияющих надежд. О, теперь он не будет больше грустить! Если действительно ему суждено мрачное будущее — так что ж? Ведь теперь он не одинок, теперь у него есть то, в чем он всегда сможет найти спасение.
Розамунда провела ночь в тоске и страхе. Нет, она была достаточно мужественна, чтобы не упрекать себя за то, что уступила непреодолимому порыву страсти. Но она не могла простить себе того, что, дав повод для новой вспышки гнева Максимилиана, она стала причиной новых несчастий Эберхарда. Так-то она отплатила своей благодетельнице Альбине за всю ее доброту? Полюбив, она осталась чиста перед Богом, но в глазах света ее чувство было предосудительным, и судьба Конрада и Ноэми, очаровавшая ее накануне, на следующий день ужаснула ее. Чем закончилась для Конрада и Ноэми их святая любовь? Изгнанием, отчаянием, смертью. И все же граф Рудольф не испытывал к сыну ненависти, как Максимилиан к Эберхарду, да и Конрад не дал Ноэми того, что дала Розамунда Эберхарду и что составляет духовную жизнь всякого человека, — образования.
Итак, когда наши друзья встретились в лесном гроте, Эберхард был весел, но Розамунда держалась строго.
Эберхард давно ждал девушку и, заметив ее, бросился ей навстречу, дрожа от нетерпения.
— Ах, Розамунда! — воскликнул он. — Это вы! О, мне не хватает слов! Но послушай: я хочу сказать тебе одно только слово — слово, в котором заключен весь земной мир, — я люблю тебя! И еще одно слово, в котором заключен мир небесный, — ты любишь меня, Розамунда!
Эберхард упал перед девушкой на колени, молитвенно сложив руки и устремив на нее очарованный взгляд.
— Эберхард, друг мой, брат мой! — сказала Розамунда с тем неизменным достоинством, которое сквозило в каждом ее слове и движении. — Встаньте, Эберхард. Поговорим как брат и сестра — так мы говорили всегда. Я никогда не откажусь от того молчаливого признания, которое вырвалось у меня в минуту восторга: да, я люблю вас, Эберхард, так же, как вы любите меня.
— Ангелы небесные, слышите ли вы эти слова?! — воскликнул пылкий юноша.
— Да, — задумчиво продолжала Розамунда, — я люблю вас, как Ноэми любила Конрада, и мне сладостно повторять эти слова. Но подумайте, какая судьба постигла Конрада и Ноэми. Я могу отдать вам свою жизнь, но я не могу, к сожалению, принять в жертву вашу. Вы иногда говорите, что в будущем вас ждет великое несчастье — такое у вас предчувствие. Я скорее умру, чем соглашусь стать причиной этого несчастья! Что касается меня самой, то я согласна страдать, но заставлять страдать вас — это свыше моих сил, предупреждаю вас, Эберхард. Сон, который пригрезился нам вчера вечером, губителен, и нам лучше забыть о нем.
— Забыть об этом — значит забыть всю мою жизнь, — ответил Эберхард, — ибо этот сон стал моей жизнью, моим дыханием, моим существом, он стал неотделим от меня. Отныне ничто не в силах разлучить нас, Розамунда: я принадлежу вам, а вы принадлежите мне.
— Зачем же нам разлучаться? — ответила Розамунда, которая искренне старалась хранить твердость, но по наивности своего сердца безотчетно действовала так, как лукаво и властно подсказывало ей ее чувство. — Мы можем оставаться вместе, Эберхард, но при условии, что мы заживем по-старому, что мы оба навсегда вычеркнем из нашей памяти этот безумный вечер, что мы вернемся к нашим тихим и невинным беседам. Вы, Эберхард, будете как брат служить мне защитой и поддержкой, а наши матери — ангелы небесные — всегда пребудут с нами. Если вы согласны, то впереди нас ждет много счастливых дней, потому что, признаюсь вам, мне и в самом деле было бы сейчас нелегко отказаться от нашей дружбы. Если мы твердо и смиренно будем исполнять свой долг, то Бог будет к нам благосклонен и поддержит нас, а в его руках наше будущее.
— Будущее!.. — горько воскликнул Эберхард. — Да, конечно, давайте отложим наше счастье, как откладывают визит кредитора, не будучи в состоянии заплатить долг.
— Эберхард, мой друг и брат! — грустно сказала Розамунда. — К чему эта ирония? Вы несправедливы ко мне. Почему же тихие и невинные радости, которых вам хватало еще вчера, вызывают у вас теперь такое презрение? Разве вы больше не хотите, чтобы ваша подруга, ваша сестра оставалась священной для вас, непорочной и честной в глазах окружающих?
— Да, Розамунда, но именно для того, чтобы вас все по-прежнему почитали и преклонялись перед вами, мы и не можем ограничиться неопределенными словами, говоря о нашем будущем. Послушайте: мое одиночество, из-за которого я когда-то пролил столько горьких слез — Господь Бог и моя матушка тому свидетели, — теперь только радует меня. Отец решил больше не вмешиваться в мою жизнь, при условии, что и я не буду его беспокоить, поэтому я свободен и сам себе хозяин. Так вот, моя жизнь отныне принадлежит вам, и не я ее вам отдаю, а сам Бог, потому что, сделав меня сиротой, он дал мне право распоряжаться своей жизнью. Примите же этот дар, Розамунда. Прошу вас: будьте моей женой.
— Увы, Эберхард! Те же самые слова Конрад должен был бы сказать Ноэми… А Ноэми… Вспомни, Эберхард.
— Ноэми умерла на эшафоте, не так ли?.. Но я не предлагаю вам тайный брак, Розамунда. Нет, мы обвенчаемся открыто, в часовне Эпштейнов, и наш брак не будет тайной ни для Бога, ни для людей, ни даже для моего отца. Из книг, которые вы давали мне читать, я немного знаю свет, и мне кажется, что я могу угадать чувства и намерения графа Максимилиана. Если бы я старался выдвинуться, быть на виду, если бы я претендовал на славу своего имени и требовал бы своего места под солнцем и милостей императора — тогда бы отец проклял меня и постарался бы от меня избавиться. Но поскольку я довольствуюсь своей судьбой, не ищу признания при дворе, известности, почестей, то в этом случае, по соображениям его ограниченного ума, мое «падение» и мой неравный брак не могут быть для него оскорбительны. И можете мне поверить, он не стал бы меня отговаривать от этого шага — напротив, если бы он мог, он бы подталкивал меня к этому браку. Само мое существование ущемляет его гордыню и честолюбие, поэтому он будет только рад, если сможет избавиться от меня с моей же помощью, уверяю вас, Розамунда. Как только я женюсь на вас, между ним и мной встанет непреодолимая преграда, ему больше не придется отдавать кому-либо отчет в моих действиях и краснеть за меня, виноват буду я один, а ему останется только жаловаться на свою судьбу; таким образом он окажется в удобном для себя положении и будет втайне благодарен мне за это. Тогда он наконец сможет спокойно думать о своем преуспеянии, о будущем моего старшего брата, ведь Альберт отныне действительно станет единственным его сыном. Я больше не смогу в роли досадного лишнего третьего лица мешать осуществлению их величественных планов! Я превращусь в непокорного сына, который женился на простой крестьянке, как это сделал Конрад фон Эпштейн и поэтому был по заслугам отвергнут отцом! Как Конрада, меня все забудут и никогда не вспомнят о моем существовании; но нам, в отличие от Конрада и Ноэми, не придется менять нашу жизнь и скитаться в поисках приюта для нашего счастья. Граф фон Эпштейн безвыездно живет в Вене и, судя по его письму, не собирается покидать столицу. А мы с вами, Розамунда, сможем жить здесь, в доме вашего отца, вдвоем, всеми забытые, а значит, спокойные и счастливые. Соглашайтесь, Розамунда: вам предлагает руку не богатый наследник рода Эпштейнов, а бедный, всеми презираемый и никому не известный изгнанник, которому вы великодушно можете подарить сокровища своей любви и счастье видеть ваш радостный взгляд и ваше чистое чело. Этот шаг требует от вас самоотверженности, но разве она не желанна вам? Или вы не верите, что наша жизнь будет настоящим раем? Я, ваш друг и брат, предлагаю вам этот рай; неужели у вас хватит смелости отказать мне?
— Эберхард! Эберхард! Не искушайте меня! — сказала Розамунда взволнованно, но при этом достаточно твердо отстраняясь от юноши. — Да, то, что вы предлагаете мне, — это неземное счастье. Но мы с вами живем на земле, и было бы наивностью или безумием надеяться, что земное счастье может быть абсолютным. И точно так же было бы кощунством и святотатством безо всяких колебаний предрекать себе жалкое будущее, как это делали вы. Неужели вам не известно, бедный мой мечтатель, что на земле надо уметь ждать, а не витать в облаках?
— О Розамунда, Розамунда!! — воскликнул Эберхард. — Не напоминайте мне о моей судьбе, не ввергайте меня снова в пучину тоски. Мне кажется, что вы могли бы отвести от меня беду, которую чует мое сердце, что вы могли бы, как добрая фея, одним мановением руки превратить все мои сомнения в пустые домыслы. Если вы оттолкнете меня, то я буду думать, что вы испугались зловещего наследства, которое я получил от судьбы, и не хотите разделить мои горести.
— Ах, не говорите так! Не нужно так думать! — взволнованно сказала Розамунда. — Единственное, чего я боюсь, — это усугубить ваши беды, но, клянусь вам, для меня не было бы большего счастья, чем разделить вашу судьбу.
— Так значит, вы согласны! Вы моя, Розамунда! Вы моя жена! Теперь ничто мне не страшно — ни горе, ни смерть! Пусть я буду счастлив с вами на этой земле только один день, а где он продолжится — здесь или на небесах — разве это важно?
Эберхард говорил красноречиво, пламенно, убедительно, и Розамунда почувствовала, как и накануне, что неведомая сила увлекает, завораживает ее. Она бессильно опустилась на обломок скалы, а Эберхард мгновенно, как по волшебству, очутился у ее ног. Она рассеянно смотрела вокруг: на грот, на мшистые скамейки — на все то, что было свидетелем упоительных и безмятежных часов, которые они провели вместе. Ее охватило чувство неземного счастья, и она — возвышенное, непорочное создание — отдалась мощному обаянию этого опасного чувства. Сама тишина, царившая вокруг, была полна смятения и соблазна.
Но именно сила этих незнакомых ей доселе чувств заставила ее гордую безгрешную душу очнуться от сна. Розамунда провела рукой по своему прекрасному лбу, стараясь изгладить даже следы тех мыслей, которые теснились в ее голове, резко встала и уверенным жестом приказала Эберхарду встать.
Затем, стоя перед своим покорным возлюбленным, она сказала ему твердо, спокойно и решительно:
— Брат, не будем поддаваться слабости и опасным соблазнам. Можем ли мы в одну минуту, не размышляя, как легкомысленные дети, связывать — увы, не наши души: они давно связаны, — но наши судьбы? Брат мой, будем хладнокровны и мужественны, посмотрим спокойно в лицо будущему, которое нам предназначил Господь, окинем взором тот путь, по которому нам предстоит идти.
— Вы размышляете! — воскликнул Эберхард. — Значит, вы не любите меня!
— Я люблю вас, Эберхард, и мое чувство свято — Бог тому свидетель. Когда я думаю о вас, мною овладевает нежное и отрадное чувство, но в этом чувстве много серьезного и, можно сказать, материнского.
— Вы не любите меня, не любите меня! — твердил Эберхард.
— Выслушайте меня, Эберхард, — просто и искренне сказала ему Розамунда. — Мне действительно кажется, что моя любовь не похожа на вашу, но, вероятно, я люблю вас так, как мне это свойственно. Вчера, оправившись от волнения, я всю ночь думала, пыталась разобраться в себе, и сейчас я могу вам сказать вот что: обещаю вам, Эберхард, клянусь вам, что, если мне не суждено стать вашей, я не буду принадлежать в этом мире никому, кроме Бога. Сама мысль о возможности связать свою жизнь с кем-то другим, кроме вас, Эберхард, для меня невыносима. Если это сможет вас хоть немного утешить и успокоить, я буду счастлива.
— Сейчас ваши слова приводят меня в восторг, Розамунда, но смогу ли я довольствоваться ими завтра?
— И сегодня и завтра моя жизнь принадлежит вам, Эберхард. Но прошу вас, давайте оставим нашей любви возможность проверить себя временем и страданием; у горя, как и у счастья, есть свои права. Мне кажется, что, если мы примем ниспосланное нам блаженство, не испытав себя, судьба будет нам мстить. Меня учили, что бы я ни делала, всегда думать о Боге. Чего я хочу от вас? Терпения. Быть может, я совершила большую ошибку, дав вам повод безосновательно надеяться; я была благоразумна только сегодня и только наполовину. Хотя вы и утверждаете, что я не люблю вас, я все же не могу просто так отказаться от возможности быть счастливой: это превыше моих сил… Да простит мне Бог! О моя матушка, о Альбина, простите меня!
— Ах, Розамунда, моя матушка не только прощает, но благодарит вас за своего сына, ибо благодаря вам в мое мрачное и тоскливое существование войдут свет и красота. Вот, Розамунда, от имени моей матушки — и пусть ее именем будут освящены все мои намерения и поступки — примите это кольцо, которое она носила до замужества, примите его в знак любви от нее и от меня. Вы были так великодушны: вы не лишили меня надежды на будущее. Пусть же это кольцо станет залогом того, что мы обручены, мой ангел!
— Вы действительно этого хотите, Эберхард?
— Я прошу, я умоляю, — ответил юноша.
— Тогда выслушайте мои условия, — сказала Розамунда.
— О, я слушаю, слушаю вас.
— Прежде всего, если я связываю свою жизнь с вашей и делаю это от чистого сердца, то хочу, чтобы вы при этом сохранили полную свободу.
— О Розамунда!
— Я так хочу, Эберхард. Это солнечное утро навсегда останется в нашей памяти, но мы никогда больше не будем о нем говорить. И мы снова станем теми, кем были вчера, — братом и сестрой, мы возобновим наши занятия и наши мирные беседы. Отныне мы не произнесем слова «любовь» и будем ждать, сохраняя спокойствие и доверие друг к другу, пока время и Провидение не пошлют нам какой-нибудь знак.
— Боже мой, но это ужасное ожидание может длиться бесконечно!
— Через два года, Эберхард, ровно в тот день, когда нам обоим исполнится двадцать лет, вы объявите о вашем намерении отцу, а там будет видно.
— Два года! Через два года!
— Да, брат. Это мое решительное и непреложное требование. Согласны ли вы с ним?
— Я покоряюсь вашей воле, Розамунда.
— Наденьте мне на палец ваше кольцо, Эберхард. Спасибо, друг мой. С этого дня сердце мое будет знать, что я ваша невеста, но в остальном я останусь вам, как и прежде, лишь сестрой.
— Милая Розамунда!
— Будьте добры, Эберхард, покажите мне окончание вашего перевода «Гамлета».
Нетрудно догадаться, что, несмотря на героическое решение молодых людей, урок на этот раз прошел быстрее обычного, а ученик и учительница были несколько рассеянны. Однако они остались верны своим обещаниям и не выказывали никакой слабости.
XI
К Розамунде вернулись покой и счастье. Бедное дитя! Выиграв время, она уже праздновала победу. Она избежала выбора между любовью и долгом, смогла примирить свою страсть со своей совестью, поэтому была довольна собой и повторяла себе каждую минуту, что Бог и Альбина тоже должны быть ею довольны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27