На душе было тошно.
Отчаянные нотки в голосе этого парня проникали, гнездились в самых потаенных уголках сердца… «Моя последняя надежда»… Из головы никак не шла его героическая попытка преследования кареты. Этот несчастный был одним из многих, отчаянно нуждающихся в помощи. И всякий раз она, Даймонд, оказывалась их последней надеждой.
Но почему последней? Почему не первой? Не главной? Ответ она знала, и знала давно. Видно, таков ее крест — быть палочкой-выручалочкой для других. Иначе почему ее все время осаждают бедные и несчастные?
Она подняла голову и увидела, что бывший опекун насмешливо разглядывает ее встревоженное лицо.
— Мне надо было хотя бы его выслушать, — пролепетала она.
— Стремянка с моторчиком, — фыркнул Хамфри, — какая глупость! Вы только что закончили раздавать тысячи долларов таким же, как он, кретинам.
— Инвестировать, — поправила она. — И могла бы инвестировать на несколько тысяч больше.
Хардвелл посмотрел на нее в упор и раздраженно фыркнул.
— Ты же не можешь исправить весь мир!
— Я и не собираюсь исправлять весь мир, — она вздернула подбородок, — просто пытаюсь сделать его чуть лучше… делаю то, что, на мой взгляд, правильно… то, чему меня учили с детства.
Хардвелл проворчал что-то нечленораздельное, потом опять откинулся на сиденье и скрестил на груди руки. Оба понимали: здесь она его уложила на лопатки.
После безвременной кончины отца Даймонд одиннадцать лет назад Хардвелла Хамфри и его жену Анну назначили опекунами девочки. Они делали все возможное, чтобы привить наследнице Вингейтов собственные представления о христианской морали, следили за тем, чтобы Даймонд не была избалована роскошью, показывали ей изъяны этого мира и воспитывали в ней серьезный, ответственный подход к собственному богатству.
Усилия опекунов увенчались успехом. С первых дней жизни с ними Даймонд выказывала необыкновенную склонность к состраданию и филантропии. Она охотно дарила деньги, еду и одежду всем нуждающимся, но очень рано поняла, что помочь людям «сделать себя»в этом мире гораздо важней и достойней, чем просто давать им средства к существованию. К своему шестнадцатилетию Даймонд уже помогла открыть несколько новых бизнес-предприятий и благотворительных организаций из личных дотаций и незащищенных ссуд.
Но к моменту рокового восемнадцатилетия щедрость Даймонд снискала себе всенародную и тревожную известность. Хардвелл и Анна призадумались. Уж не перегнули ли они палку с принципом «сними с себя последнюю рубашку и отдай ее ближнему»? Надеясь подготовить Даймонд к жизни в высшем обществе Балтимора, Хардвелл и Анна обратились за помощью к жене одного из ведущих балтиморских финансистов. Эвелин Стэнхоуп Вассар решила, что ее дочери, Кларис, будет полезно открыть свой первый сезон в свете вместе с подругой, а посему согласилась приглядеть за самой богатой невестой Балтимора.
Дебют Даймонд состоялся перед самым ее восемнадцатилетием. Девушка стала явлением светского сезона в Балтиморе — обласканная друзьями, обожаемая матронами, избалованная вниманием джентльменов и отпрысков балтиморской элиты.
Богатый и влиятельный Бэзил Вингейт оставил все свое состояние дочери, не ограничив ее юридически. С того дня, когда ей исполнилось восемнадцать лет, не было никого, кто мог бы сказать ей «нет»… или потребовать «нет» от нее.
— Ты, конечно, знаешь, что мы не против твоей благотворительности, — проговорил Хардвелл. Его обычно приветливое лицо помрачнело. — Но это уже слишком… Каждый раз, когда ты выходишь за порог собственного дома, нас атакуют со всех сторон. У ворот собираются целые делегации. На той неделе это была настоятельница сиротского приюта со своими грустными детишками. Сегодня — недоумок, который набросился на нашу карету…
— Он просто хотел показать мне, как работает его агрегат.
Хардвелл ласково накрыл тонкую руку девушки своей большой ладонью.
— Ты слишком мягкосердечна, милая Даймонд. Посмотри, что было с людьми, чьи дома сгорели во время пожара на Хэмпден-стрит. Понадобилась целая неделя, чтобы разобрать тот хаос, который они оставили во флигеле. Ты же не можешь всю жизнь раздавать деньги, будто ты всеобщая добрая тетушка, а твои деньги — центовые мятные лепешки!
Даймонд хмуро взглянула на опекуна. Как жаль, что ее деньги — не центовые мятные лепешки! Один хороший дождичек — и от них осталась бы огромная сладкая гора.
— Ты должна научиться говорить «нет», милая, — Хардвелл внимательно посмотрел ей в лицо, еще раз убедившись в правоте своих подозрений, — или найти кого-то, кто мог бы делать это за тебя. Мужа, например. — Тон сделался резче. — Сдается мне, что единственное предложение, на которое ты отвечала отказом за последние пять лет, — это предложение о замужестве.
Даймонд съежилась под его взглядом.
— О-ох! Чуть не забыли! — Девушка метнулась к окну. Придерживая свою шляпу за узкие поля, она высунула голову из окна кареты и крикнула Неду: — Обязательно останови у пошивочного ателье Мартина и Савоя — надо забрать Робби!
Хардвелл тихо застонал.
— Как будто у нас и без того не хватает на сегодня забот…
Даймонд умолкла и продолжила разговор мысленно… по крайней мере свою партию диалога.
Муж… Глаза девушки сузились. Нужен он ей как корове седло. Подумать только — склонять колени перед неким мужчиной с крепкими кулаками и страстью говорить «нет»! Выслушивать от него, как, когда и где она не должна тратить свое состояние! И это при том, что сорить деньгами — единственное развлечение, которое скрашивает ее жизнь.
Вообще-то было время — не так уж и давно, — когда Даймонд подумывала о замужестве. Муж, полагала она, — ее единственная надежда на детей и семью. А семья — это то, чего она никогда не имела при всем своем богатстве и привилегиях. Возможность создать собственную семью была для нее так привлекательна, что она долгих четыре года высматривала для себя жениха, с одной стороны, страшась зависимости от мужчины, с другой — отчаянно желая завести детей и собственную семью.
Потом, три месяца назад, появился кузен Робби.
На порог ее дома пришла женщина с сомнительной внешностью и прошлым. Она привела с собой мальчика-сироту и заявила, что этот неотесанный паренек — двоюродный брат Даймонд, и настояла на том, чтобы он вернулся в лоно семьи. Старое письмо и поразительное физическое сходство между ней и мальчиком заставили Даймонд взять его в свой тихий дом, в котором она жила со своими престарелыми опекунами. С тех, пор все изменилось.
Она вспомнила энергию Робби, его энтузиазм и непочтительность к строгим правилам общества, в которое он попал. Это был вороватый и смышленый маленький шкодник с дурными манерами. Даймонд улыбнулась.
Теперь у нее имелись зачатки настоящей семьи: Хардвелл и Анна — друзья и замена родителям, а Робби — ребенок, ее ребенок. Жизнь стала практически полной. Зачем ей какой-то муж?
Мелькнула мысль: а что ей делать с тремя женихами?
Глава 3
Мартин и Савой были лучшими портными в Балтиморе. Их пошивочное ателье являлось символом элегантности. По стенам — старинные полки из красного дерева с отрезами лучших тканей, на мраморных прилавках — весь ассортимент галантереи. В Балтиморе это был своего рода закрытый джентльменский клуб. Лишь очень состоятельные граждане могли позволить себе дорогие ткани и изысканный пошив, который здесь предлагался.
Даймонд помедлила на ступеньке крыльца перед отделанными стеклом дверями — пригладила лацканы жакета и поправила высокую шляпку. Когда она шагнула внутрь, на нее пахнуло давно знакомым: шерстяной материей, горячим утюгом на Стачиваемой подкладке и трубочным табаком. Эти запахи всколыхнули воспоминания о том времени, когда она приходила сюда со своим отцом. Девушка оглядела интерьер ателье в поисках Робби. С тех пор как они оставили его здесь по пути на совет директоров, прошло больше трех часов. За это время ему наверняка успели сделать все примерки.
Она окликнула хозяина, месье Мартина, который взял за правило самолично приветствовать своих богатых и влиятельных клиентов. Ответа не последовало, и девушка прошла мимо прилавков и столов, заглядывая то туда, то сюда. В ателье стояла зловещая тишина. Никого — ни клерка, ни подмастерья.
И тут из задней двери, ведущей в примерочные и мастерскую, до нее донеслись приглушенные удары и раздраженные голоса. Кричал Робби, который отрицал, что имеет какое-то отношение к… чему-то.
— Робби? — Она бросилась к дверям примерочных. — Робби, ты где?
В дверях она столкнулась с запыхавшимся месье Мартином.
— Мадемуазель… — выдохнул он взволнованно, после чего схватил ее за запястья и потащил за занавески.
В его сопровождении она прошла в примерочные, которые представляли собой не что иное, как несколько небольших перегороженных помещений, разделенных зеркалами, ширмами и кое-где — провисшими шторами. Пыль наполняла воздух видимым туманом, и месье Мартин подхватил девушку под руку, чтобы она не упала, зацепившись за что-нибудь на полу. Глянув вниз, она увидела старую рваную ширму, валявшуюся у своих ног.
Кругом в примерочных царил полный хаос. Ширмы и зеркала лежали друг на друге, как костяшки домино, а вместе с ними — и выгоревшие шторки, которые цеплялись одним концом за висящие планки. Здесь стояла такая неестественная тишина и столько пыли, что, казалось, только что произошло стихийное бедствие.
— Отпустите меня, мистер! Я… клянусь вам… я ничего не сделал… честно!
Маленький жилистый Робби Вингейт барахтался в руках высокого всклокоченного мужчины, который держал его за воротник отделанного бархатом жокейского пиджака, руки и ноги Робби болтались в воздухе.
— Ты ничего не сделал? А откуда, по-твоему, весь этот кавардак? — Мужчина поднял его еще выше. — Ты лазил по ширмам, черт возьми, и все их свалил!
— Отпустите ребенка сию же минуту! — потребовала Даймонд, снова схватившись за месье Мартина.
Услышав ее голос, Робби захныкал:
— Помогите, помогите мне… Он меня убьет!
— Хорошая идея, — рявкнул мужчина.
— Нет, нет, прошу вас, месье, ведь он не сделал ничего плохого! — вскричал портной, пытаясь усмирить одновременно и Даймонд, и разгневанного клиента.
Когда Даймонд вырвалась, мужчина отвел Робби на расстояние вытянутых рук, сверкнул на нее глазами и со значением спросил:
— Это ваш?
Видя страх в глазах Робби и тот факт, что его обвинитель стоит по колено в поваленных ширмах и тряпье, Даймонд заколебалась всего на секунду… но этой секунды хватило, чтобы мужчина швырнул Робби на пол.
— Оу-у! — Мальчик кое-как поднялся на ноги, потирая ягодицы, переполз через порушенную ширму и бросился в объятия Даймонд.
— Тебе больно? — Она провела пальцами по пыльным волосам мальчика, быстро оглядела его всего с головы до пят. Подняв голову, Даймонд встретилась с яростным взглядом незнакомца. — Как вы посмели так с ним обращаться? Он ведь ребенок!
— Который ползал по стенам, висел на занавесках… — голос мужчины понизился до вибрации грозовых раскатов, — и битых два часа представлял угрозу для общества!
— Ему десять лет! — с жаром объявила Даймонд.
— Сочувствую вам, мэм. — Мужчина поклонился. — Представляю себе, что бы он вытворял, будь ему двадцать!
Даймонд открыла было «рот, но его неслыханная грубость на мгновение лишила ее дара речи. Она опустила голову и взглянула на Робби, потом обхватила его лицо ладонями и заметила слезы в голубых глазах мальчика.
— Все в порядке, Робби. — Она проводила его к двери и похлопала по спине. — Иди в карету, к Хардвеллу. Я скоро приду.
Робби вытер глаза и поплелся к выходу. Когда он ушел, девушка обернулась к незнакомцу и увидела, что он направляется прямо к ней.
— Вот как? Просто обнять, похлопать по спинке, дескать, » не волнуйся, мамочка все уладит «? — Он возмущенно фыркнул. Его протяжный выговор выдавал южное происхождение, но был не чем иным, как среднеюжным акцентом, к которому привыкли уши Даймонд. — Неудивительно, что богатые мальчики вырастают самоуверенными, эгоистичными и наглыми — этакие шустрые змеи в траве. Они никогда не просят прощения, никогда не заглаживают вину за свои проступки и вообще ведут себя так, как будто весь мир только им и принадлежит.
Даймонд внезапно ринулась на защиту себя и Робби.
— Последите за собой, сэр! — негодующе воскликнула она. — Даже если вы раздражены или испытываете неудобства, это еще не повод для грубости.
Даймонд глянула на него в упор и только тут заметила, что его жилет — на самом деле пиджак в процессе производства, с ватой, торчащей из подмышек, и без рукавов, а рубашка без запонок и расстегнута, обнажая всю голую грудь. Девушка потрясенно застыла на месте, осознав, что перед ней — нагое мужское тело… что она только что вступила в мужскую уборную — святая святых, место, где раздеваются люди противоположного пола. Оторвав взгляд от незнакомца, Даймонд почувствовала, что краснеет по самую шею.
— Вы вели себя недостойно по отношению к ребенку, который…
— Я вел себя… Послушайте, леди, я пришел сюда, чтобы примерить костюм, а ваш ненаглядный» ребеночек» обрушил мне на голову стены, черт бы меня побрал! — Он опустил голову и в темных волосах обнаружил шишку размером с гусиное яйцо. — И это вы называете «неудобства ми»? А это?.. — Он поднял свисающий лацкан и вытащил боковой кусок своей брючины. — Это вы называете «раздражением»? — Там, где полагалось быть шву, зияла огромная дыра. В результате столь откровенной демонстрации ткань расползлась, явив взгляду часть мощного бедра. Волосатого, голого мужского бедра… — И вы хотите сказать, что я не имел права швырнуть этого маленького негодника на задни…
— Мы все уладим, месье, — вмешался месье Мартин, отчаянно жестикулируя, как будто пытаясь руками залатать дыру. — мы уладим все… недоразумения! Костюмчик будет в полном порядке.
— Нет, нет, месье Мартин, — Даймонд взглянула на маленького портного, который съежился под ее взглядом, — занесите костюм этого джентльмена на мой счет. Я настаиваю.
Она расправила плечи и обернулась для последней отповеди, но тут обнаружила, что мужчина преодолел разделявшее их расстояние в несколько дюймов и теперь оказался совсем рядом… огромный, грозный и встрепанный, с глазами как расплавленная медь. От него исходили волны жара. Даймонд почти физически ощущала, как бьется в окружающем воздухе его пульс. В голову ей пришла единственная рациональная мысль: она еще никогда в жизни не встречала такого мужчину… такого грубого, нахального… такого физически подавляющего.
Ее взгляд упал на голый торс незнакомца и задержался на гладких упругих буграх плоти, увенчанных темными плоскими сосками. Девушка судорожно глотнула. Тут до нее дошло, что его грудь и живот загорели точно так же, как и лицо. Он ходил без рубашки! На людях! Причем часто.
Даймонд не могла ни сдвинуться с места, ни отвести глаз. Каждой своей порой она ощущала присутствие этого поразительного человека. Его глаза слегка прищурились, губы раскрылись, а грудь — это притягательное для взгляда пространство плоти — стала быстрей приподниматься и опускаться.
«Скажи что-нибудь! — мысленно приказала она себе. — Что угодно, только не молчи!»
— Я полагаю, — она судорожно глотнула, — кому-то следует извиниться.
— Отлично. Я принимаю ваши извинения. — Его голос был таким низким и резонирующим, что все ее нутро не вольно трепетало в ответ.
Эта физическая реакция на время затмила значение его слов. Смысл сказанного дошел до нее только тогда, когда она увидела его насмешливую улыбку. Казалось, он понимал, что происходит и с ней, и с ним…
— Я не это имела в виду… — Даймонд заметила, что глаза его заблестели сильней.
Ей удалось резко развернуться и прошагать к двери, не столкнувшись ни с месье Мартином, ни с его оскорбленным клиентом. Маленький портной поспешил за ней, рассыпаясь в извинениях. Дойдя до входной двери, она обернулась.
— Будьте так добры, месье Мартин, принесите оставшуюся часть жокейского костюма Робби… — она метнула уничтожающий взгляд на заднюю дверь, задрапированную занавеской, — и обязательно включите стоимость костюма этого жуткого человека в мой счет.
В карете она увидела Робби, который притулился на самом краешке сиденья, готовый в любую минуту броситься к дверце. Хардвелл буравил его сердитым взглядом, угрожающе скрестив руки на груди.
— Что он натворил на этот раз? — строго вопросил опекун, когда девушка села рядом с Робби. Она строго посмотрела на своего юного кузена. Робби покраснел и откинул со лба клок взмокших волос.
— Что? — спросил он встревоженно. — Я ничего не сделал…
— Что-то все-таки сделал, — уточнила Даймонд. — Причем нарочно.
— Опять телефон? — Хардвелл грозно поднял брови. — Если он опять звонил мэру или клеркам в банк…
— Нет, Робби не звонил по телефону, — произнесла Даймонд, наблюдая, как съежился Робби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33