Роды должны произойти осенью, что очень счастливо, так как я найму уединенную дачу, и вы проведете у меня последние недели. Затем мы съездим в Петербург. Когда через неделю вы вернетесь, то с этим досадным случаем будет навсегда покончено.
— На будущей неделе мы переедем туда. Я уже всем сообщила, что вы так утомлены зимним сезоном, что я увожу вас с собой, чтобы вы могли спокойно отдохнуть на свежем воздухе. И действительно, мы там будем жить в полном уединении. Станислав будет приезжать только по воскресеньям, а потом уедет в Одессу и далее за границу; старшие дети мои с гувернанткой проведут это лето у бабушки. С ними будут жить только Лидия со своей старухой и Миша с няней.
Софья Борисовна говорила, поправляя перед зеркалом прическу. Удивленная тем, что не получает ответа, она обернулась и на минуту смутилась, видя, что княгиня плачет, закрыв лицо носовым платком.
— Что с вами, Анна? О чем вы плачете? — спросила она, заперев дверь на ключ и садясь на диван рядом с подругой.
— Меня мучает будущее моего ребенка. Сейчас Миша обнимал меня, и у меня явилась мысль, что мой несчастный ребенок будет воспитываться в воспитательном доме и что ни вы, ни я не будем знать, что с ним: жив он или умер. При этой мысли я почувствовала страшную ярость к Григорию — этому дикарю, который не позволит мне оставить у себя моего ребенка, тогда, как тысячи других, лучще его, великодушно покрывают женскую слабость...
— Дорогая моя! Нельзя ли поместить бедного ребенка в какую-нибудь семью, где все-таки не окончательно потеряешь его из вида? — неожиданно вскричала Анна Михайловна.
— А вы можете уделить ребенку некоторую сумму денег? — после минутного раздумья спросила Софья Борисовна.
— Без всякого сомнения! Даже сейчас у меня есть пятьдесят тысяч рублей, про которые князь ничего не знает. Сумма эта составилась частью от неожиданной уплаты мне долга, частью от продажи земли в Малороссии, которая только стесняла меня. Эти деньги я отдам с радостью.
— Сумма кругленькая: это сильно меняет дело, — ответила Доробкович, снова погружаясь в задумчивость.
— Вдруг двусмысленная улыбка осветила ее лицо, и в зеленоватых глазах вспыхнуло злобно-насмешливое выражение.
— Мне пришла в голову чудная идея, которая прекрасно устраивает все дело, — объявила она. — Не знаю, известно ли вам, что госпожа Герувиль тоже беременна, а потому ей вовсе не трудно будет воспитывать вместо одного — двоих. Мы подкинем ей вашего и, таким образом, он будет расти под отцовской кровлей.
— Ваша чудная мысль — утопия. Никогда ни Жан, ни его жена не оставят его у себя, а просто отошлют в воспитательный дом, — с досадой возразила княгиня.
— Та, та, та! Отослать ребенка, который приносит вам с собой пятьдесят тысяч рублей?! Иван Федорович слишком умен для этого, если бы даже ничего не знал. Но будьте покойны: я подготовлю его. Но, во всяком случае, если даже он отдаст куда-нибудь ребенка, то деньги останутся в распоряжении отца, а не достанутся какому-нибудь чужому хищнику.
— Но его жена заподозрит правду и не примет ребенка или будет худо с ним обращаться, — колеблющимся тоном сказала Анна Михайловна.
— Она! Уф!.. Говорят она глупа, как чурбан и кроме того кичится своей христианской добродетелью. Держу пари, что она оставит у себя сиротку, посланного Богом, а со временем заставит Ивана Федоровича усыновить его. Таким образом, будущие господин или госпожа Герувиль будут пользоваться тем, что им принадлежит по праву рождения. Ха! Ха! Ха!
Софья Борисовна начала покатываться от смеха и скоро рассеяла последние угрызения совести своей подруги.
***
Когда Иван Федорович узнал о случившемся, любовь его значительно охладела. Он ненавидел беременных любовниц и обыкновенно бросал их. От Анны же Михайловны не так-то легко было отделаться, а грубо бросить ее он не осмеливался.
Ксения снова осталась одна со своими тяжелыми думами. Сердце ее болезненно сжималось, и она со страхом и тоской думала о будущем.
Иван Федорович поехал к госпоже Доробко-вич. Сегодня был ее день ангела, и он знал, что встретит там Анну Михайловну, которая прислала ему на службу записку, настоятельно прося его приехать к ее подруге.
Хотя его любовь к княгине значительно охладела со времени ее беременности, тем не менее он берег ее, опасаясь с ее стороны скандала. Временами он даже проклинал себя за эту связь, от которой не мог избавиться.
Явился Иван- Федорович вечером, цветущий, очаровательный и веселый, как зяблик, так как полторы тысячи рублей экономии из суммы, выманенной им у Ксении, давали ему возможность позволить себе различные удовольствия.
После чая почти все гости устремились к карточным столам, и Софье Борисовне удалось остаться наедине с Иваном.
С первых же слов лицо Ивана Федоровича омрачилось. Ему нисколько не улыбалась мысль взвалить себе на шею своего незаконного ребенка. Ему уже надоела эта интрига, и он не знал, как от нее избавиться, а принимать на себя часть последствий любовного похождения вовсе не было в его привычках. Кроме того, он не знал, пожелает ли Ксения принять этот анонимный подарок; если же она узнает правду, то выйдет ужасный скандал.
Результатом таких размышлений было то, что он отказался, так как план был слишком рискован и, кроме того, слишком оскорбителен для его жены.
Несмотря на отказ и видимое неудовольствие Ивана Федоровича, Софья Борисовна не сочла себя побежденной. Она была очень настойчива.
Ксения внушала ей ненависть и инстинктивное отвращение, какое любовницы всегда чувствуют к законным женам, и мысль заставить ее воспитать незаконного сына мужа была очень оригинальна. Поэтому она ловко перешла к вопросу о пятидесяти тысячах, которые необходимо было сохранить, дав право распоряжаться ими Ивану Федоровичу, как попечителю, если бы даже он не оставил у себя ребенка, а поместил его где-нибудь в другом месте.
Иван Федорович насторожился. Без сомнения, было бы очень хорошо, если бы он распоряжался этими деньгами. Вдруг, с быстротой молнии, в его уме пронеслась мысль, что, во всяком случае, он может поместить ребенка у своей матери, которая за приличную сумму согласится воспитывать и беречь его.
— Я понимаю ваше колебание и вашу чрезмерную деликатность, — продолжала приторно напевать Доробкович, чувствуя, что весы склоняются в ее сторону. — Но вы тоже имеете обязанность по отношению к этому малютке. Кроме того, какое зло вы сделаете вашей жене? Никакого. Раз сохранена будет полная тайна и госпожа Герувиль ничего не будет подозревать, она, без всякой обиды для себя, может выполнить христианскую обязанность воспитания сиротки. Молодые матери всегда очень нежны. Зато какое счастье будет для бедной Анны знать, что ее ребенок находится под отцовской кровлей. Она так богата, и много еще сделает для этого обездоленного малютки, который будет ей дороже всех последующих княжат, так как вы сами знаете, что детей любви любят больше других.
— Может быть, вы и правы, — ответил после некоторого молчания Иван Федорович. — Попробуем, если у вас есть вполне верная особа, достаточно ловкая, могущая принести к нам ребенка так, чтобы ее никто не видел. Во всяком случае, если моя жена не пожелает оставить его у себя, я знаю одну верную и близкую особу, к которой и помещу его. Если будет возможно, то я со временем усыновлю его.
Очень довольная результатом своих переговоров, Софья Борисовна вернулась с Иваном Федоровичем в гостиную и подмигнула Анне Михайловне, что все устроилось хорошо.
IX.
Как было решено, княгиня поселилась на даче своей подруги. Так как дача находилась в довольно глухой местности, а Станислав Витольдович уехал в Одессу, то обе подруги вели вполне уединенную жизнь.
Однажды утром в первых числах августа, когда подруги садились в экипаж, чтобы ехать на станцию, принесли письма и газеты. Одно из писем было адресовано княгине.
— От Григория, — равнодушно сказала Анна Михайловна.
Она хотела уже бросить письмо на поднос, чтобы прочесть его по возвращении из города, но раздумала и сунула его в карман.
Купе первого класса, куда сели дамы, было пусто, а потому Софья Борисовна распечатала полученное ею письмо от мужа и погрузилась в чтение. Минуту спустя, Анна последовала ее примеру, но едва она пробежала лаконическую записку мужа, как глухо вскрикнула, смертельно побледнела и, дрожа, как в лихорадке, откинулась на подушки.
Перепуганная Софья Борисовна бросилась к ней, дала ей понюхать соли и спросила, что такое случилось.
Не будучи в состоянии произнести ни слова, Анна Михайловна протянула ей письмо. Минуту спустя, Доробкович тоже побледнела, и на ее угловатом лице появилось выражение гнева и страха. Князь извещал, что он рассчитывает дней через восемь выехать в Петербург и тотчас же приедет на дачу за женой, чтобы перевезти ее в город.
Положение действительно было отчаянное, и Софья Борисовна тщательно напрягала свой изобретательный ум, чтобы найти какой-нибудь выход, проклиная в глубине души глупую дуру, которая из трусости не согласилась на ее первое предложение, когда еще было так легко все исправить.
Но вот новое беспокойство дало иное направление ее мыслям. Княгиня почувствовала себя очень худо, ее охватила нервная дрожь, а потом с ней сделались такие сильные боли, что, обливаясь холодным потом, она едва сдерживала крики.
— Как только мы приедем в Петербург, надо будет ехать к акушерке, — объявила Софья Борисовна, дрожа от беспокойства и сдержанного гнева. — Теперь же соберите все свое мужество и скройте страдания — иначе вы погибли!
Никогда еще переезд не казался им так продолжителен. Когда же они, наконец, приехали, то Анна Михайловна имела такой болезненный вид, что Доробкович вынуждена была отказаться от своей обычной осторожности и наняла карету прямо к акушерке, где и устроила княгиню в уединенной комнате, к счастью оказавшейся свободной.
Акушерка объявила, что у больной, вследствие какого-то сильного волнения, будут преждевременные роды. Взбешенная и обеспокоенная Софья Борисовна поневоле должна была остаться с княгиней.
Около десяти часов вечера все было кончено. Анна Михайловна произвела на свет мальчика, очень слабого.
«Бедный мальчик! — подумала Доробкович. — Ты бы мог сделаться князем и миллионером».
Ввиду этого неожиданного события было решено, что ребенок дня на два или на три останется у акушерки, пока за ним не приедет Софья Борисовна. В настоящую же минуту необходимо было вернуться домой.
Бледная и расстроенная, .шатаясь, но точно избавленная от давящего кошмара, оставила княгиня дом акушерки и около полуночи вернулась на дачу, где ее верная камеристка уложила ее в постель и стала ухаживать за ней. Теперь Анна Михайловна, под предлогом нездоровья могла оставаться в своей комнате и должна была стараться поправиться.
На следующий день Софья Борисовна вернулась в город, взяла в своей квартире уже давно приготовленный пакет и бумажник с пятьюдесятью тысячами рублями и отправилась к акушерке, где взяла ребенка, предварительно роскошно одев его.
Наемная карета отвезла ее в отдаленную часть города, где блестящая столица принимает вид деревни, так как по обеим сторонам плохо вымощенной улицы тянутся маленькие деревянные домики.
Перед одним из таких домов, отделенным от соседей дощатым забором, карета остановилась. Софья Борисовна, спрятав ребенка под широкой мантильей, вышла из экипажа, прошла через грязный двор и постучалась в дверь. Дверь отворила высокая и худая пожилая женщина, которая приняла посетительницу с выражениями радости и льстивою приниженностью. Эта женщина была бывшей нянькой первого ребенка госпожи Дороб-кович. Софья Борисовна выдавала ей пенсию, осыпала подарками и употребляла для своих маленьких секретных дел, так как Фотинья была ей вполне предана и дала блестящие результаты своей острожности, скромности и ловкости.
Не теряя времени, Софья Борисовна объяснила ей, что она от нее требует.
— Ты сегодня же должна отправиться на Крестовский и подкинуть ребенка в дом, адрес которого я тебе дала. Дождись ночи, Фотинья, чтобы на тебя не так обратили внимание. Будь очень осторожна, но, во всяком случае, положи пакет так, чтобы его скоро заметили.
— Будьте покойны, дорогая барыня! Меня нечего учить, как устраивать делишки этого рода. Сегодня же ночью мальчишка будет спать там, где вы желаете. Только скажите мне, сколько прислуги в доме и, если знаете, расскажите мне расположение комнат.
Софья Борисовна дала все нужные сведения и вручила ей за труды сто рублей. Обрадованная старуха помогла одеть ребенка и уложить его в корзину с крышкой. После этого Доробкович уехала.
Около девяти часов вечера Фотинья вышла из лома. На ней была надета длинная и широкая черная драповая ротонда. Голова была покрыта черным же платком. Маленькая корзинка совершенно исчезла под складками широкой ротонды. Наемная карета отвезла ее на Крестовский. На углу указанной улицы экипаж остановился, и она продолжала путь пешком.
Казалось, само небо благоприятствовало этому темному делу. Ночь была темная, безлунная, небо покрыто тучами, воздух теплый и тяжелый.
Старуха внимательно осмотрела дом. Только два окна во всем фасаде были освещены. Два больших фонаря у подъезда не были зажжены, и калитка настежь открыта.
Уже несколько минут Фотинья стояла на другой стороне улицы, обдумывая, как бы лучше исполнить свое дело, как вдруг из калитки вышла изящная горничная в белом переднике, с гофрированной наколкой на голове и с корзинкой в руке. Не успела горничная отойти далеко, как оттуда вышел мужчина с несколькими пустыми бутылками в руке.
— Дарья Антиповна! Дарья Антиповна! — крикнул он, спеша за девушкой. — Подождите меня! Пойдемте вместе: барин послал меня за пивом.
«Это горничная и лакей. Вот удача-то», — подумала Фотинья.
Без малейшего колебания она поспешно перешла пустую улицу и вошла во двор. Здесь она тотчас же заметила открытое окно, осторожно подошла к нему и заглянула внутрь. Комната была пуста; дверь из нее заперта. Теплившиеся перед образом лампады освещали комнату, которую старуха тотчас же признала за спальню. Кровать, задрапированный кружевами туалет и низкая мягкая мебель — все было богато и изящно.
«Мальчишке здесь будет недурно», — подумала Фотинья, влезая на карниз с силой и ловкостью, какие было трудно предположить в ней.
Она поставила корзину на стол, стоявший у окна. Затем, бесшумно опустив штору, она спрыгнула на землю и поспешно выбежала со двора. Никто ее не видел. Добежав до угла, она обернулась и увидела вдали Дашу и Иосифа, которые возвращались, мирно беседуя.
— Вот что называется сделать дело чисто! Софья Борисовна может быть довольна, — проворчала Фотинья, поспешно двигаясь в путь.
Освещенные окна фасада были окнами столовой. За столом сидела Ксения Александровна и раскладывала пасьянс; недалеко от нее Иван Федорович читал газету. Против обыкновения он был дома, так как страдал желудочными болями. На столе уже кипел самовар, и супруга дожидалась только булок, за которыми пошла горничная.
Как только Даша поставила корзинку на стол, Ксения налила стакан чаю и собиралась передать его мужу, как вдруг в спальне раздался крик. Минуту спустя в столовую вбежала бледная и расстроенная Даша.
— Барыня!.. — кричала она дрожащим голосом. — Барыня. В вашей спальне... что-то стоит... на столе...
Видя, как жена побледнела и нервно вздрогнула, Иван Федорович оборвал горничную:'
— Дура! Как смеешь ты так пугать барыню! Скажи просто, что там такое в комнате! — гневно крикнул он и схватил палку, стоявшую в углу.
— Нет, нет, барин! Не вор забрался туда! — поспешно вскричала Даша. — Там, на столе, стоит корзинка, из которой слышен крик ребенка.
— Ребенка! Ты сошла с ума. Кто и каким об- . разом мог осмелиться подбросить нам ребенка?
Ксения с быстротой молнии бросилась в спальню. Прежде чем Иван Федорович успел двинуться за ней, она снова появилась в столовой с корзинкой в руках, которую поставила на стол. Из корзины ясно слышался крик и плач новорожденного, ребенка.
Дрожащими руками молодая женщина разрезала шнурок, подняла крышку и вынула из корзинки синее атласное одеяльце, а потом обшитую кружевами подушечку, на которой лежал ребенок.
Иван Федорович бранился и бушевал, чтобы скрыть неприятное ощущение, овладевшее им. Все-таки здесь решалась судьба его ребенка.
Ксения развязала ленточки подушечки и стала осматривать малютку, одетого в батистовую кружевную рубашечку. На шее ребенка висели на ленте объемистый белый шелковый мешочек и письмо.
То и другое молодая женщина передала мужу.
— Посмотри это. Наверное, мы найдем здесь какое-нибудь указание, — сказала она, укачивая ребенка, продолжавшего кричать.
Иосиф тоже прибежал из кухни и с недоумевающим видом слушал рассказ, который шепотом передавала ему Даша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22