Сняв жилет через голову, он остался в вышитой белой холщовой рубахе и коротких, до колен, штанах, обтягивающих его мускулистые ноги. Сапоги и чулки были брошены вслед за жилетом, и он босиком направился к своей постели.
Вышитые парчовые занавески с золотыми кистями были с одной стороны раздвинуты. Ночной светильник ронял золотистые лучи на шелковые подушки. Среди подушек удобно расположилась Фелина, смотревшая на него. Хотя ее облик показался ему галлюцинацией, он внимательно разглядел все детали.
На ней была прозрачная розовая рубашка, отражавшая свет ночника. На согнутой ноге четко обозначались линии бедра. Распущенные волосы падали шелковистыми мягкими локонами на полуобнаженные плечи, а серебристые глаза излучали насмешку и неприкрытый вызов.
Следы усталости снова исчезли с безукоризненного лица Фелины. Кожа приобрела розоватый оттенок, а едва заметные голубоватые тени под серыми глазами делали их еще загадочней. Она всегда была красивой, но до сих пор в ней не было опасной притягательности женщины, уверенной в себе и в своей любви.
– Можно подумать, что вы принимаете меня за привидение в замке Анделис, мой дорогой!– промурлыкала она.
– Вот именно! Как... откуда... почему вы здесь? Как сюда попали?
– Через вон ту дверь. Неужели вас пугают стены замка? В Париже, господин, вы умели говорить намного лучше!
Одним прыжком он приблизился к ней и схватил за плечи.
– Нет! Без придворной болтовни, дорогая! Нельзя в течение двух дней не обращать на меня никакого внимания, а потом вдруг, как сирена, ложиться в мою постель!
– Не хотите ли снова прогнать меня, мой повелитель?
Фелина отлично понимала, что не зря теплые, сильные руки обняли ее за плечи.
– Изменилась моя фамилия, а моя любовь осталась прежней. Достаточно сильной, чтобы убежать от вас, сохраняя честь вашего рода. И достаточно сильной, чтобы навсегда привязать вас к себе, когда убегать нет необходимости!
Потрясенный этим признанием, которое могла сделать лишь храбрая Фелина, Филипп опустил глаза и тяжело вздохнул. Однако совсем не просто разорвать страшную сеть, сплетенную из опасений, гордости и гнева, опутывавшую его многие часы.
– А тогда к чему промедление? Зачем желание мне отомстить?
Фелина покачала головой и нежно дотронулась пальцами до гневных складок на его лбу.
– Отомстить? Вот смешная идея! Ведь я была совершенно измучена и к тому же сильно измотана этой дикой скачкой. Мадам Берта рассердилась, узнав, что я в то время уже ждала ребенка. Вам повезло, что она не вцепилась ногтями вам в лицо. Она отправила меня в постель, как только я вышла из библиотеки. Поила меня какими-то настойками из трав, пока я не заснула. Так крепко, как уже давно не спала. Когда я проснулась, начался уже сегодняшний вечер, и мадам Берта совершила чудо, принеся мне такой ужин, который мой бедный желудок согласился переварить. Довольная, она наконец ушла из моей комнаты. Тогда я проскользнула через ту смежную дверь, смутив бедного Антуана, и стала ждать вас в постели. С большим нетерпением, признаюсь вам под конец.
Последние слова она произнесла, прижавшись к его груди. Его лицо в это время утонуло в ее волосах. Ее руки, отделенные от его тела только тонкой льняной рубашкой, обняли его за плечи. Фелина слышала громкий стук его сердца.
И вдруг в ее голове мелькнула поразительная мысль: ей удалось вселить страх в такого непобедимого, сурового дворянина.
– Фелина, моя красавица, сердце мое, моя жизнь! Никогда больше не оставляй меня! Второй раз я этого не вынесу!
– Я и не собираюсь оставлять вас, господин! – скромно ответила она.
Казалось, что лицо Фелины осветилось изнутри. Светом, победившим грозный огонь в ее глазах, ставших нежными, как лунный блеск на поверхности неподвижного пруда. На ее лице отразилась беспредельная любовь, которую не смогла бы ему подарить никакая другая женщина. Эти перемены взволновали его больше самого страстного признания.
– Мне будет трудно не прикасаться к тебе, моя родная, когда ты так смотришь на меня, – прошептал Филипп сдержанно.
– Не понимаю, что тебе мешает прикасаться ко мне. Едва заметным движеньем убрала она рубашку между его грудью и своей щекой. Ее губы коснулись его кожи. Дыхание Филиппа участилось от дерзкого и нежного прикосновения ее язычка к его соскам.
– А как же ребенок, которого ты ждешь?
Фелина от души рассмеялась.
– Уж если ему не повредила скачка, не повредит ему и наслаждение, которое ты мне подаришь.
Этой фразы оказалось достаточно. Розовая ночная рубашка соскользнула с плеч, и Фелина отдалась страстным, жадным поцелуям, покрывавшим ее губы и тело. Они оставляли жгучие следы на нежной коже. Фелина извивалась в его ласковых объятьях.
Между ними не осталось никаких преград; они были равны друг другу и связаны только силой большой любви. Их слияние стало подарком судьбы, означавшим для Филиппа и капитуляцию, и счастье.
В такой момент никому из них не хватило бы терпения для долгой эротической игры. Ее время настанет потом.
Они были охвачены бешеной, неудержимой лихорадкой. Каждый стремился ощутить другого внутри себя, слиться с ним, став единым телом, единым сердцем, единой душой.
На вершине наслажденья, предвкушая оргазм, Фелина открыла глаза и увидела, что Филипп пристально смотрит на нее. Но это был уже не взор нацеленного на добычу сокола, а взгляд, полный удивления, наивного восхищения и чистейшей радости.
Лицо юноши, каким оно, вероятно, было много лет назад. Черты, которые он, возможно, передаст своему сыну.
Фелина запечатлела их в своем сердце, прежде чем страсть захватила их обоих, сжигая все мысли в огне вожделения.

Эпилог

Март 1596 года – Лувр
Блестящий весенний праздник в конце марта, сделавший королевский дворец на берегу Сены островом сияния и света, собрал в Лувре представителей всех известных французских родов. Уже несколько дней в Париж прибывали кареты, заполненные людьми и багажом. Торговцы и ремесленники радостно потирали руки, предвкушая будущие барыши.
Мастер Орель тоже постарался своевременно пошить заказанные ему роскошные одежды. Одни только бесчисленные жемчужины на черном бархатном платье графини де Сюрвилье заставили трудиться целый день несколько юных швей.
Графиня выглядела чрезвычайно помпезно. Она блистала рядом со своим неотесанным супругом. Но ни бархат, ни жемчуг не могли скрыть того, что красота бывшей мадам д'Ароне уже начала увядать.
Пудра и краски скрыли мелкие морщинки возле глаз, но складки вокруг рта оставались заметными. Да ипышность тела постепенно превысила допустимые размеры. Ощущенье неудовлетворенности излости исходило от нее подобно запаху слишком резких духов.
– Надеюсь, на этот раз вы сумеете не раздражать короля! – прошипела она, входя вместе с графом в нарядный зал. – Я не желаю снова месяцами торчать в провинциальном замке.
Граф де Сюрвилье за те самые месяцы привык не обращать внимания на постоянное брюзжанье своей дамы. Он с интересом разглядывал многочисленных приглашенных на бал и вдруг заметил высокого темноволосого мужчину, с обожанием смотревшего на свою спутницу.
– Проклятье, де Анделис тоже здесь! При виде этого типа во мне закипает желчь! – прорычал он. – Не сам ли король стоит позади той куколки, супруги маркиза? Герцогине такое не понравится!
Его дражайшей половиной владели сходные чувства, и она прищурила свои черные глаза, отыскивая Филиппа Вернона. В самом деле, это был он. Выглядел маркиз превосходно и был бесстыдно доволен. А женщина рядом с ним? Неужели эта девка осмелилась опять повиснуть на нем? Однако Тереза не позволит этой комедиантке появляться при дворе. На сей раз она устроит публичный скандал!
Забыв о супруге, она протиснулась между гостями и приблизилась к паре как раз в тот момент, когда король и герцогиня де Бофор тоже подошли к ней. Праздник, устроенный в честь начала весны, предполагалось отмечать непринужденно, без долгих церемоний, как любил жизнерадостный король.
Он склонился к изящной руке маркизы де Анделис, украшенной помимо золотого обручального кольца большим чистейшей воды бриллиантом. Бриллиант дополнял ее элегантную одежду из голубого венецианского шелка. Обширное декольте обрамлялось высоким кружевным воротником. К матовой коже прикасалось изумительное колье из серебристого жемчуга. Однако даже жемчуг не мог превзойти сиянием светлые глаза маркизы, смущенно и осторожно глядевшие на склоненную голову короля, пока тот не поднял ее вновь.
– Итак, моя прекрасная дама, как чувствует себя мой крестник, виконт? Надеюсь, он здоров?– доверительно, почти фамильярно осведомился король.
Фелина невольно улыбнулась, как всегда, когда разговор заходил о сыне. На ее лице отражалась материнская гордость, говорившая о безграничном счастье.
– Да, Ваше Величество, он чувствует себя великолепно. Дед гордится своим внуком, который, однако, уже начинает вертеть им, как ему вздумается. Мсье де Брюн вечно брюзжит на кормилицу и няню, ибо те никак не могут ему полностью угодить.
– Вы должны мне рассказать о наследнике, – милостиво улыбнулась герцогиня де Бофор, поскольку сама была матерью двухгодовалого сына.
– Какая радостная новость! Вас, значит, можно поздравить с долгожданным наследником!– прощебетала графиня де Сюрвилье, подойдя к Филиппу Вернону и стремясь привлечь к себе внимание.
Филипп сдержанно поклонился бывшей любовнице.
– Можете поздравить, мадам, если вы этого действительно хотите! – произнес он холодно.
– Как удивительно все же выздоровление вашей тяжело больной драгоценной супруги, мсье. Я вижу, рецидив прошлого года она вновь благополучно пережила.
Пока графиня собиралась добавить в свои слова несколько новых ядовитых капель, ее прервал властный голос. Король решил лично навсегда принудить ее к молчанию.
– Вы, вероятно, говорите о Мов Вернон, несчастной старшей дочери мсье де Брюна, графиня. У вас неверные сведения. Она, действительно, скончалась некоторое время назад от чахотки. Дама, родившая наследника де Анделиса, Фелина де Брюн является младшей дочерью нашего старого друга.
Это было уж слишком. Даже самому королю мадам Тереза не позволит пудрить ей мозги. Не думая о возможном скандале, она осмелилась возразить.
– Младшая дочь? Какая легенда! Всем известно, что у Амори де Брюна была только одна дочь и что его супруга погибла в Варфоломеевскую ночь!
Напоминать Генриху Наваррскому о той трагической ночи, омрачившей его свадьбу с Маргаритой Валуа, было большой ошибкой.
– Коль скоро вы так отлично информированы, мадам, – возразил он язвительно, – вам наверняка известно, что мадам де Брюн в тот период ждала ребенка. Ее вторая дочь появилась на свет во время бегства матери из Парижа. Тогда на Францию и ее жителей обрушились большие страдания и беды. Поэтому мне особенно приятно, имея теперь королевскую власть, залечивать некоторые раны.
– Но ведь... но ведь она католичка! – вырвалось у дамы, уже не думавшей о последствиях.
Ответ прозвучал резко.
– Ваш король тоже католик, мадам. И вам не подобает судить об этом. Иначе нам придется отказаться от вашего присутствия на празднике!
Фелина взглянула на бывшую соперницу, побледневшую под слоем краски, и, к своему удивлению, поняла, что сочувствует ей. Признаки увядания прежней красоты были налицо. Рядом с графом де Сюрвилье Тереза д'Ароне сотворила для себя персональный ад.
Мелодичное контральто маркизы прозвучало мягко и убедительно:
– Зачем суровые слова на таком замечательном празднике? Я благодарна графине за участие в судьбе нашей семьи. Однако впредь, мадам, вам больше не нужно поминать нас в своих молитвах.
Король не скрывал своего восхищения столь дипломатичным возражением.
– Вы не только прекрасны, маркиза. Вы к тому же умны и милосердны. Жалость к врагу отличает истинную христианку! Маркиз, если вы пригласите на танец герцогиню, я позволю себе открыть бал с очаровательной матерью моего крестника.
Графине де Сюрвилье пришлось, сдерживая бессильный гнев, присесть в церемонном реверансе перед женщиной, которую она ненавидела всей душой. Отказаться от этого значило бы еще больше разгневать короля и, возможно, окончательно попасть в немилость.
Поздно ночью, почти под утро, пока Иветта, снова с удовольствием ставшая камеристкой у прежней госпожи, вытаскивала заколки, прикреплявшие к платью кружевной воротник, Филипп опять заговорил о графине.
– В вашей власти было навсегда удалить ее от королевского двора. Почему вы этого не сделали, моя радость?
Фелина лукаво улыбнулась своему отражению в зеркале. Рождение маленького Амори Жана Филиппа Вернона не повредило ее фигуре и красоте. Наоборот, счастье материнства смягчило линии тела и окончательно стерло в ее сердце следы ненависти и возмущения.
– А зачем? Я бы тогда лишилась удовольствия наблюдать, как она переживает крушение своих честолюбивых планов.
Иветта сдержала ухмылку и поймала однозначный взгляд маркиза. Она поняла, что от нее требуется. Быстро покончив с крючками и петлями на платье и сделав прощальный реверанс, она удалилась.
Едва Иветта закрыла за собой двери, Филипп прижал к себе жену.
– Так вы не святая, а мстительная бестия! – прошептал он между двумя страстными поцелуями.
Фелина, ощущая на теле его руки, радостно усмехнулась.
– Святые слишком пресны, мой господин. Или вам хотелось бы святую?
– Ты знаешь, чего мне хочется. Какую жажду я никак не могу утолить...
Их губы сомкнулись. Слова были теперь не нужны. Их любовь наконец одержала победу, а ту, которая проиграла, они наказали сильнее, чем местью – своим равнодушием.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21