А ты получил ее даром.
Николас удивленно поднял брови — он не ожидал от отца подобной тирады.
— Джон же признался, что наша маленькая комедия развеселила его.
Уайтхоук внимательно смотрел на сына глазами, которые на смуглом лице казались совсем светлыми.
— Хотя ты и умудрился избежать смертного приговора, нам с тобой есть еще что обсудить.
— Конечно, — спокойно согласился Николас.
— Я просил короля считать Хоуксмур штрафом за твое недостойное поведение. И он отходит ко мне. — Уайтхоук поднял голову и взглянул на Николаса, слегка прикрыв глаза. — Я думаю, что завещаю его моему новому наследнику.
— Милорд?..
— В конце концов, Шавен — мой племянник. А ты лишишься всех прав и будешь надолго заключен в тюрьму. Если еще хотя бы немного золота отяжелит королевский карман, то думаю, что смогу добиться твоего перевода в Виндзорский замок. Еще никто не вышел оттуда живым и с неповрежденным рассудком.
— Хью в Хоуксмуре? — Николас резко рассмеялся. — Мои рыцари ни за что не примут ни его, ни вашего решения. Хоуксмур останется моим. Так же, как и Арнедейл ни за что не упадет к вашим ногам, как бы вам этого ни хотелось.
Уайтхоук долго молча смотрел на Николаса, а потом глубоко вздохнул.
— Клянусь, — тихо произнес он, — иногда мне хочется, чтобы ты все-таки был моим сыном. Хотя ты и принес мне много зла, но не могу не признать, что сердце у тебя железное. Ты несгибаем. А это требует большого мужества и ума.
— Вы правы, милорд, — согласился Николас, — я не склоню перед вами головы.
Эмилин с силой затянула последний узел. Самодельная веревка выглядела прочной: уж ее-то она точно выдержит. Скоро выяснится, достаточно ли она длинна. Сняв с колен пестрый ком, девушка встала и встряхнула руками, уставшими от затягивания множества узлов.
Она снова почувствовала необходимость извиниться перед леди Бланш. Шелковые платья, рубашки, шерстяные кофты, чулки и вышитые пояса превратились сейчас в одну длинную пеструю веревку. Пригодились и пыльные полотняные простыни с кровати.
Оттащив тюк в уборную, девушка подняла тяжелое сиденье и привязала конец импровизированной веревки к его переднему краю. Сбросив веревку в отверстие, проследила, как яркая масса с шорохом падает в темную шахту. Еще раз потянула за узел, удостоверившись, что он выдержит ее вес.
Закончив с приготовлениями, Эмилин вернулась обратно в комнату, чтобы дождаться темноты. Ей почему-то не очень хотелось среди бела дня вылезать из выгребной ямы во двор, полный слуг и воинов. Довольная собой, девушка поставила на огонь последнюю порцию снега, добавив в свой чай щепотку трав.
Даже Николас не смог бы придумать ничего лучше, окажись он на ее месте.
Сознание собственной находчивости и смелости оказалось весьма приятным и вдохновляющим чувством. Можно сравнить себя, например, с амазонкой. Эмилин выпрямилась и расправила плечи, чтобы войти в образ. Ощущение силы наполнило ее уверенностью.
Неловкая девочка, нечаянно подстрелившая барона, не смогла бы осуществить этот план, какой бы смелой ни была ее душа. Прячась или выдавая себя за другую, раньше она ждала помощи от Черного Шипа или Годвина. Но теперь она полагалась исключительно на свои силы.
Налив в кубок горячий напиток, Эмилин уселась поближе к камину и достала небольшую книжечку, найденную среди вещей Бланш. Хорошо, что есть способ скоротать время до наступления темноты.
Медленно перелистывая страницы, она любовалась искусно выписанными виньетками и большими, в полстраницы, иллюстрациями. Книга оказалась сборником коротких молитв и псалмов. Кроме того, она включала в себя календарь церковных праздников. На последней странице оказалась надпись: 1180 год — то есть за несколько лет до рождения Николаса — и имя Бланш.
Взгляд Эмилин остановился на рисунке внутри заглавной буквы ДЗ, открывающей латинский текст. Крошечная грациозная женская фигурка склонилась, молитвенно сложив руки. Конечно, это не было портретом леди Бланш, но нежное лицо женщины, ее розовые щеки казались прелестными. Длинные черные косы контрастировали с голубым платьем. Рядом на ветке сидел белый ястреб — аллегорическое изображение Бертрана Хоуквуда.
Эмилин внимательно рассматривала образ Бланш Хоуквуд. Потом наклонилась за кубком, чтобы отхлебнуть из него, и в этот момент книга соскользнула с колен. Подняв ее, девушка обнаружила, что переплет не цельный — в деревянной обложке, покрытой кожей с золотым тиснением, без сомнения, была полость.
Едва сдерживая волнение, девушка засунула палец под обложку и обнаружила там сложенный лист пергамента. Торопливо вытащила его.
Аккуратно написанный французский текст, скрепленный внизу красной печатью, покрывал лист. А на его обратной стороне выцветшими коричневыми чернилами были написаны какие-то слова. Первое, на что обратила внимание Эмилин, — это подпись. Датированная 1178 годом, она явно принадлежала королю Генриху. Нахмурившись, Эмилин с трудом начала читать трудный французский текст. Внимание ее привлекли имена: барон Роберт Торнтон из замка Уилкотт в Камберленде и его дочери Джулиан и Бланш.
Документ касался разделения земель, принадлежавших барону Роберту. Определенные участки были дарованы бароном двум монастырям в Йорке в память о его покойной жене. Другие земли, расположение которых детально описывалось, переходили к Джулиан и Бланш, причем должны были сохраняться за ними, не входя в состав приданого, — опять-таки, в память их матери.
Трясущимися от волнения пальцами Эмилин расправила старый пергамент. Это был документ на владение землей в долине — той самой, которой так настойчиво добивался Уайтхоук. Должно быть, Бланш специально спрятала его.
Несколько слов было нацарапано в нижнем углу рядом с королевской печатью. Чернила оказались теми же, что и на обратной стороне листа. Эмилин начала тихо читать вслух слегка охрипшим от волнения голосом.
«Землю, принадлежащую мне по праву, я завещаю своему сыну Николасу. Графиня Бланш». Крошечная подпись внизу гласила: «Уильям Кларк, священник».
Пораженная, Эмилин откинулась на спинку кресла. Леди Бланш умудрилась даже найти свидетеля.
Документ оказался подлинным и должен иметь юридическую силу.
Наряду с двумя монастырями землевладельцами в долине Арнедейл являлись леди Джулиан и леди Бланш, а вовсе не Уайтхоук.
Эмилин медленно перевернула листки
«Мой дорогой сын Николае».
Эмилин пришлось напрячься, чтобы разглядеть бледные буквы и понять странную смесь английского и французского языков. Большинство текстов писалось на французском или латыни, и их читать было привычно и легко. Лишь изредка писали на разговорном языке, обычном для дворян той поры, — смеси нормандского диалекта и английского.
Девушка начала переводить.
Мой дорогой сын Николас, — читала она, — мне сказали, что ты сейчас с Джулиан и Джоном. Это очень порадовало меня.
Я попросила, чтобы пришел священник, поскольку чувствую, что дни мои сочтены. Боль в груди мучает меня и отбирает последние силы. Бертран считает, что моя воля так же сильна, как и его. Он ошибается. Завтра я буду умолять его о прощении за тот грех, которого не совершала. Делаю это только ради того, чтобы когда-нибудь снова увидеть тебя, мой милый.
Но я знаю, что не доживу до тех пор, когда ты вырастешь и станешь мужчиной. Молюсь за то, чтобы Бертран в своей беспочвенной и дикой ревности не лишил тебя наследства. Да будет с тобой Бог.
Сохрани эту маленькую книжку в память обо мне.
Графиня Бланш.
Эмилин не смогла удержать слез. Леди Бланш не изменяла мужу. Письмо явно доказывало ее желание жить; больше того, она готова была признаться в том, чего не совершала, чтобы не расставаться с сыном. И — что казалось Эмилин самым главным — леди Бланш умерла не от голода.
Среди содержимого тех горшочков, из которых Эмилин заваривала себе чай, были ивовая кора и таволга, снимающие боль, а также ягоды боярышника и цветы наперстянки — лекарства от сердечных недомоганий.
Ослабленная голодом, с больным сердцем, леди Бланш могла умереть даже от небольшой дозы боярышника или наперстянки, которые опасны тем, что очень сильны и в больших дозах действуют как яд. Эмилин не поленилась проверить и обнаружила, что горшочек с сухой фиолетовой наперстянкой почти пуст.
Аккуратно сложив пергамент, Эмилин снова засунула его под обложку. Принесла небольшую сумочку из мягкой замши и, положив туда книгу, привязала ее к поясу.
Сквозь бойницу проникал холод и свет — еще не стемнело. Дрожа, Эмилин застегнула плащ и начала нетерпеливо ходить по комнате. Снизу долетали крики и хохот. Едва наступит темнота и замок затихнет, она убежит.
Плохо, что голова постоянно кружилась — сказывались голод и переутомление. Эмилин прилегла на широкую кровать, завернувшись, словно в одеяло, в свой плащ, и решила немного отдохнуть.
Из глубокого забытья Эмилин вывел стук копыт. Открыв глаза, она с ужасом обнаружила, что проспала до утра.
Золотой свет солнца на искрящемся снегу и на его фоне красно-золотые плащи сотен вооруженных всадников создавали картину, о которой мог лишь мечтать глаз художника. Королевские войска стремительным потоком проносились сквозь главные ворота замка. Развевались вышитые королевские знамена, пурпурная мантия Его Величества трепетала на ветру. Оглянувшись, король высоко поднял руку, а потом резко ее опустил. Это было не прощание, как поняла Эмилин, а сигнал.
Едва плотная масса всадников вылилась из чаши двора и потекла по узкому желобу подъемного моста, от нее отделились двадцать или тридцать всадников. Каждый держал в руке горящий факел.
Эмилин в ужасе смотрела, как они поскакали по двору, поджигая соломенные крыши строений, лепившихся к крепостным стенам. Огненные звезды взлетали в утренний воздух, оставляя за собой горящие Дома.
Эмилин не верила глазам. Король Джон приказал поджечь замок. И как раз в ту самую минуту, когда она пыталась понять, что происходит, один из всадников направился прямиком к главной башне, размахивая своим смертельным цветком. Как ни пыталась, Эмилин не смогла увидеть, что же он поджег.
Каратели кружили по двору, пока не выполнили свою страшную миссию, а потом галопом поскакали прочь. Прошло всего несколько минут. Король и его войско исчезли из глаз.
Сразу в нескольких местах взметнулись в небо огненные языки пламени. Хотя соломенные крыши были сырыми от снега, огонь разгорелся и уже начал охватывать стены. Воздух наполнился едким дымом.
Замки часто страдали от пожаров, причиной которых чаще всего служили кухни. Поэтому колодцы обычно располагались с учетом этой опасности. Эмилин услышала доносящиеся со двора крики — слуги и воины бегали с ведрами воды. Другие лопатами кидали снег, пытаясь сбить огонь.
Дым пробрался в комнату к Эмилин. Подбежав к двери, девушка поняла, что горит лестница. Башню охватил огонь. «Конечно, — подумала она, — королевские приближенные позаботились о том, чтобы сжечь склад Уайтхоука». Она сидела на готовом вспыхнуть факеле, состоящем из бочек с вином и элем, из сотен мешков и корзин с сухими продуктами.
Эмилин оставался лишь один выход: она побежала в уборную, схватилась за приготовленную веревку и, произнеся быструю и тихую молитву, начала спускаться.
Она оказалась в густой непроглядной тьме. Зажала самодельную веревку между ног, как учил ее еще в детстве Гай, с которым они частенько лазали таким образом на чердак в конюшне и обратно. Темнота давила. Запахи были стары и неприятны — они впитались в камни и раствор, скрепляющий их. Но к счастью, холодный воздух, доносившийся сверху, был еще свежим — дым пока не добрался сюда. Веревка качалась, и Эмилин то и дело ударялась о стену то спиной, то ногами. Косы ее застревали в щелях между камнями. Юбка мешала, еще больше затрудняя и без того нелегкую задачу.
Что она не смогла предусмотреть, так это налет на стенах. Толстый слой липкой плесени, зловонной и отвратительной, покрывал камни. Дышать становилось все труднее. Нос заложило, в горле щипало.
Скоро руки и плечи Эмилин стали слабеть. Она начала ощущать вес плаща, сумки, привязанной к поясу. Даже собственные косы оттягивали голову и шею.
Опершись о стену, девушка решила отдохнуть и внезапно вспомнила их с Черным Шипом безумный спуск по ущелью. Тогда ужас почти парализовал ее. Но сейчас, даже в этой темной скользкой Шахте, она чувствовала себя удивительно спокойной. Цель и усилия, необходимые для ее достижения, не оставляли места страхам. Она думала о детях и Бетрис, запертых в жилой башне. Что, если огонь доберется до них? Нужно как можно быстрее выбраться отсюда и найти всех своих — и малышей, и Николаев. Сознание этого подгоняло ее и придавало ей силы. Гарнизон из Хоуксмура, несомненно, придет на помощь, но ночной снегопад может надолго задержать его. К приходу спасателей весь замок уже может превратиться в кучу пепла.
От зловонного запаха Эмилин становилось не по себе. Она подумала, что, должно быть, уже преодолела больше, чем половину всей шахты. Опустив ногу вдоль веревки, внезапно похолодела: опоры не было, веревка оказалась слишком коротка и не доставала до земли. В дикой панике девушка импульсивно, словно кошка, полезла обратно вверх. Но скоро пришла в себя и остановилась.
Свесившись с веревки, словно гусеница с ветки, она осторожно взглянула вниз и с огромным облегчением увидела дно шахты — выгребную яму, хотя и не могла точно определить расстояние до нее. Луч света, в котором плавали пылинки, пробивался откуда-то сбоку и прорезал густую тьму.
Руки уже жгло огнем. Ненадолго ее еще хватит. В мозгу родилась бесформенная, жалкая молитва — не слова даже, а лишь образы. Эмилин разжала руки.
Мгновение в воздухе — и она стукнулась ладонями и коленями о твердое дно. От толчка покатилась по наклонной поверхности, потом, остановившись, долго лежала — до тех пор, пока легкие не наполнились воздухом, а голова перестала кружиться. Вдохнув, она почувствовала запах дыма и тяжелый дух, напоминающий смесь компоста и сухого навоза. То, на чем она лежала, было неровным и замерзшим. Девушка стремительно села.
В нескольких футах от нее плохо пригнанная покосившаяся дверь пропускала свет и воздух. И мышцы, и кости, и голова еще находились в состоянии шока, и Эмилин как можно осторожнее поднялась, подошла к двери и открыла ее, натянув на голову капюшон.
Морозный воздух, солнце и дым одновременно окружили ее. Пытаясь отогнать слезы, внезапно набежавшие на глаза, девушка стояла, пораженная криками и шумом. Слуги, воины, женщины, дети бегали по двору, крича, отдавая приказания, таская ведра с водой, лопаты, топоры. Но большинство спешило к воротам, пытаясь спастись от огня.
Эмилин увидела Уайтхоука; граф возвышался у ворот на своем белом скакуне. Даже несмотря на весь свой страх, она понимала, что он не в состоянии узнать ее в этой суматохе. В доспехах, но без шлема, он отдавал короткие приказания окружающим его вассалам. Шавен, сидя верхом рядом с ним, направил нескольких человек к конюшне.
Пламя пожирало крыши конюшни и кухни и подступало к кузнице. В небо вздымались столбы безобразного черного дыма, по воздуху летали искры, сами по себе способные зажечь что угодно.
Взглянув вверх, Эмилин увидела, как дым валит из бойниц старой башни. Торопливо отступив в сторону, она едва не наткнулась на, двух мужчин, спешивших с ведрами, полными воды.
Эмилин побежала. Дети заперты в башне. Она должна вытащить их оттуда и разыскать Николаев.
Она неслась мимо высоких снежных сугробов, отливающих золотом в свете солнца и огня. Слуги стояли с лопатами и пытались заглушить снегом хоть какие-то участки пожара. Чуть дальше огонь уже перекинулся на огороженный сад около жилой башни: голые фруктовые деревья терпеливо и безмолвно стояли, словно огромные черные факелы.
Дым, с каждой минутой все более едкий, раздражал его, но невозможно было понять, откуда он. Крики и торопливые шаги в коридоре тоже казались странными. По утреннему оживлению в главном зале он понял, что король со своим войском уже покинул замок.
Что-то происходило. Мелькнула мысль, не пошли ли вдруг в наступление Питер и Юстас. Потом с леденящим душу ужасом он спросил себя, не поджег ли король, по своему обычаю, замок, в котором только что гостил.
Вчера, как только ушли высокие гости, он закончил работу над веревками на руках и ногах. Больше в комнату никто не заходил. Но даже теперь Николас так и не смог найти способ выбраться отсюда. В конце концов, измученный и голодный, он уснул и проспал часть ночи. Сейчас он давно уже снова мерил шагами комнату, исследуя каждую нишу, каждый шкаф, сундук и комод и вслушиваясь в шум за дверью.
Взглянув на клочок яркого неба за окном, барон увидел дым.
Предпочитая покончить с первым же стражником, который войдет в комнату, а не спускаться через окно на простынях и молитвах, он заранее вооружился высоким железным подсвечником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Николас удивленно поднял брови — он не ожидал от отца подобной тирады.
— Джон же признался, что наша маленькая комедия развеселила его.
Уайтхоук внимательно смотрел на сына глазами, которые на смуглом лице казались совсем светлыми.
— Хотя ты и умудрился избежать смертного приговора, нам с тобой есть еще что обсудить.
— Конечно, — спокойно согласился Николас.
— Я просил короля считать Хоуксмур штрафом за твое недостойное поведение. И он отходит ко мне. — Уайтхоук поднял голову и взглянул на Николаса, слегка прикрыв глаза. — Я думаю, что завещаю его моему новому наследнику.
— Милорд?..
— В конце концов, Шавен — мой племянник. А ты лишишься всех прав и будешь надолго заключен в тюрьму. Если еще хотя бы немного золота отяжелит королевский карман, то думаю, что смогу добиться твоего перевода в Виндзорский замок. Еще никто не вышел оттуда живым и с неповрежденным рассудком.
— Хью в Хоуксмуре? — Николас резко рассмеялся. — Мои рыцари ни за что не примут ни его, ни вашего решения. Хоуксмур останется моим. Так же, как и Арнедейл ни за что не упадет к вашим ногам, как бы вам этого ни хотелось.
Уайтхоук долго молча смотрел на Николаса, а потом глубоко вздохнул.
— Клянусь, — тихо произнес он, — иногда мне хочется, чтобы ты все-таки был моим сыном. Хотя ты и принес мне много зла, но не могу не признать, что сердце у тебя железное. Ты несгибаем. А это требует большого мужества и ума.
— Вы правы, милорд, — согласился Николас, — я не склоню перед вами головы.
Эмилин с силой затянула последний узел. Самодельная веревка выглядела прочной: уж ее-то она точно выдержит. Скоро выяснится, достаточно ли она длинна. Сняв с колен пестрый ком, девушка встала и встряхнула руками, уставшими от затягивания множества узлов.
Она снова почувствовала необходимость извиниться перед леди Бланш. Шелковые платья, рубашки, шерстяные кофты, чулки и вышитые пояса превратились сейчас в одну длинную пеструю веревку. Пригодились и пыльные полотняные простыни с кровати.
Оттащив тюк в уборную, девушка подняла тяжелое сиденье и привязала конец импровизированной веревки к его переднему краю. Сбросив веревку в отверстие, проследила, как яркая масса с шорохом падает в темную шахту. Еще раз потянула за узел, удостоверившись, что он выдержит ее вес.
Закончив с приготовлениями, Эмилин вернулась обратно в комнату, чтобы дождаться темноты. Ей почему-то не очень хотелось среди бела дня вылезать из выгребной ямы во двор, полный слуг и воинов. Довольная собой, девушка поставила на огонь последнюю порцию снега, добавив в свой чай щепотку трав.
Даже Николас не смог бы придумать ничего лучше, окажись он на ее месте.
Сознание собственной находчивости и смелости оказалось весьма приятным и вдохновляющим чувством. Можно сравнить себя, например, с амазонкой. Эмилин выпрямилась и расправила плечи, чтобы войти в образ. Ощущение силы наполнило ее уверенностью.
Неловкая девочка, нечаянно подстрелившая барона, не смогла бы осуществить этот план, какой бы смелой ни была ее душа. Прячась или выдавая себя за другую, раньше она ждала помощи от Черного Шипа или Годвина. Но теперь она полагалась исключительно на свои силы.
Налив в кубок горячий напиток, Эмилин уселась поближе к камину и достала небольшую книжечку, найденную среди вещей Бланш. Хорошо, что есть способ скоротать время до наступления темноты.
Медленно перелистывая страницы, она любовалась искусно выписанными виньетками и большими, в полстраницы, иллюстрациями. Книга оказалась сборником коротких молитв и псалмов. Кроме того, она включала в себя календарь церковных праздников. На последней странице оказалась надпись: 1180 год — то есть за несколько лет до рождения Николаса — и имя Бланш.
Взгляд Эмилин остановился на рисунке внутри заглавной буквы ДЗ, открывающей латинский текст. Крошечная грациозная женская фигурка склонилась, молитвенно сложив руки. Конечно, это не было портретом леди Бланш, но нежное лицо женщины, ее розовые щеки казались прелестными. Длинные черные косы контрастировали с голубым платьем. Рядом на ветке сидел белый ястреб — аллегорическое изображение Бертрана Хоуквуда.
Эмилин внимательно рассматривала образ Бланш Хоуквуд. Потом наклонилась за кубком, чтобы отхлебнуть из него, и в этот момент книга соскользнула с колен. Подняв ее, девушка обнаружила, что переплет не цельный — в деревянной обложке, покрытой кожей с золотым тиснением, без сомнения, была полость.
Едва сдерживая волнение, девушка засунула палец под обложку и обнаружила там сложенный лист пергамента. Торопливо вытащила его.
Аккуратно написанный французский текст, скрепленный внизу красной печатью, покрывал лист. А на его обратной стороне выцветшими коричневыми чернилами были написаны какие-то слова. Первое, на что обратила внимание Эмилин, — это подпись. Датированная 1178 годом, она явно принадлежала королю Генриху. Нахмурившись, Эмилин с трудом начала читать трудный французский текст. Внимание ее привлекли имена: барон Роберт Торнтон из замка Уилкотт в Камберленде и его дочери Джулиан и Бланш.
Документ касался разделения земель, принадлежавших барону Роберту. Определенные участки были дарованы бароном двум монастырям в Йорке в память о его покойной жене. Другие земли, расположение которых детально описывалось, переходили к Джулиан и Бланш, причем должны были сохраняться за ними, не входя в состав приданого, — опять-таки, в память их матери.
Трясущимися от волнения пальцами Эмилин расправила старый пергамент. Это был документ на владение землей в долине — той самой, которой так настойчиво добивался Уайтхоук. Должно быть, Бланш специально спрятала его.
Несколько слов было нацарапано в нижнем углу рядом с королевской печатью. Чернила оказались теми же, что и на обратной стороне листа. Эмилин начала тихо читать вслух слегка охрипшим от волнения голосом.
«Землю, принадлежащую мне по праву, я завещаю своему сыну Николасу. Графиня Бланш». Крошечная подпись внизу гласила: «Уильям Кларк, священник».
Пораженная, Эмилин откинулась на спинку кресла. Леди Бланш умудрилась даже найти свидетеля.
Документ оказался подлинным и должен иметь юридическую силу.
Наряду с двумя монастырями землевладельцами в долине Арнедейл являлись леди Джулиан и леди Бланш, а вовсе не Уайтхоук.
Эмилин медленно перевернула листки
«Мой дорогой сын Николае».
Эмилин пришлось напрячься, чтобы разглядеть бледные буквы и понять странную смесь английского и французского языков. Большинство текстов писалось на французском или латыни, и их читать было привычно и легко. Лишь изредка писали на разговорном языке, обычном для дворян той поры, — смеси нормандского диалекта и английского.
Девушка начала переводить.
Мой дорогой сын Николас, — читала она, — мне сказали, что ты сейчас с Джулиан и Джоном. Это очень порадовало меня.
Я попросила, чтобы пришел священник, поскольку чувствую, что дни мои сочтены. Боль в груди мучает меня и отбирает последние силы. Бертран считает, что моя воля так же сильна, как и его. Он ошибается. Завтра я буду умолять его о прощении за тот грех, которого не совершала. Делаю это только ради того, чтобы когда-нибудь снова увидеть тебя, мой милый.
Но я знаю, что не доживу до тех пор, когда ты вырастешь и станешь мужчиной. Молюсь за то, чтобы Бертран в своей беспочвенной и дикой ревности не лишил тебя наследства. Да будет с тобой Бог.
Сохрани эту маленькую книжку в память обо мне.
Графиня Бланш.
Эмилин не смогла удержать слез. Леди Бланш не изменяла мужу. Письмо явно доказывало ее желание жить; больше того, она готова была признаться в том, чего не совершала, чтобы не расставаться с сыном. И — что казалось Эмилин самым главным — леди Бланш умерла не от голода.
Среди содержимого тех горшочков, из которых Эмилин заваривала себе чай, были ивовая кора и таволга, снимающие боль, а также ягоды боярышника и цветы наперстянки — лекарства от сердечных недомоганий.
Ослабленная голодом, с больным сердцем, леди Бланш могла умереть даже от небольшой дозы боярышника или наперстянки, которые опасны тем, что очень сильны и в больших дозах действуют как яд. Эмилин не поленилась проверить и обнаружила, что горшочек с сухой фиолетовой наперстянкой почти пуст.
Аккуратно сложив пергамент, Эмилин снова засунула его под обложку. Принесла небольшую сумочку из мягкой замши и, положив туда книгу, привязала ее к поясу.
Сквозь бойницу проникал холод и свет — еще не стемнело. Дрожа, Эмилин застегнула плащ и начала нетерпеливо ходить по комнате. Снизу долетали крики и хохот. Едва наступит темнота и замок затихнет, она убежит.
Плохо, что голова постоянно кружилась — сказывались голод и переутомление. Эмилин прилегла на широкую кровать, завернувшись, словно в одеяло, в свой плащ, и решила немного отдохнуть.
Из глубокого забытья Эмилин вывел стук копыт. Открыв глаза, она с ужасом обнаружила, что проспала до утра.
Золотой свет солнца на искрящемся снегу и на его фоне красно-золотые плащи сотен вооруженных всадников создавали картину, о которой мог лишь мечтать глаз художника. Королевские войска стремительным потоком проносились сквозь главные ворота замка. Развевались вышитые королевские знамена, пурпурная мантия Его Величества трепетала на ветру. Оглянувшись, король высоко поднял руку, а потом резко ее опустил. Это было не прощание, как поняла Эмилин, а сигнал.
Едва плотная масса всадников вылилась из чаши двора и потекла по узкому желобу подъемного моста, от нее отделились двадцать или тридцать всадников. Каждый держал в руке горящий факел.
Эмилин в ужасе смотрела, как они поскакали по двору, поджигая соломенные крыши строений, лепившихся к крепостным стенам. Огненные звезды взлетали в утренний воздух, оставляя за собой горящие Дома.
Эмилин не верила глазам. Король Джон приказал поджечь замок. И как раз в ту самую минуту, когда она пыталась понять, что происходит, один из всадников направился прямиком к главной башне, размахивая своим смертельным цветком. Как ни пыталась, Эмилин не смогла увидеть, что же он поджег.
Каратели кружили по двору, пока не выполнили свою страшную миссию, а потом галопом поскакали прочь. Прошло всего несколько минут. Король и его войско исчезли из глаз.
Сразу в нескольких местах взметнулись в небо огненные языки пламени. Хотя соломенные крыши были сырыми от снега, огонь разгорелся и уже начал охватывать стены. Воздух наполнился едким дымом.
Замки часто страдали от пожаров, причиной которых чаще всего служили кухни. Поэтому колодцы обычно располагались с учетом этой опасности. Эмилин услышала доносящиеся со двора крики — слуги и воины бегали с ведрами воды. Другие лопатами кидали снег, пытаясь сбить огонь.
Дым пробрался в комнату к Эмилин. Подбежав к двери, девушка поняла, что горит лестница. Башню охватил огонь. «Конечно, — подумала она, — королевские приближенные позаботились о том, чтобы сжечь склад Уайтхоука». Она сидела на готовом вспыхнуть факеле, состоящем из бочек с вином и элем, из сотен мешков и корзин с сухими продуктами.
Эмилин оставался лишь один выход: она побежала в уборную, схватилась за приготовленную веревку и, произнеся быструю и тихую молитву, начала спускаться.
Она оказалась в густой непроглядной тьме. Зажала самодельную веревку между ног, как учил ее еще в детстве Гай, с которым они частенько лазали таким образом на чердак в конюшне и обратно. Темнота давила. Запахи были стары и неприятны — они впитались в камни и раствор, скрепляющий их. Но к счастью, холодный воздух, доносившийся сверху, был еще свежим — дым пока не добрался сюда. Веревка качалась, и Эмилин то и дело ударялась о стену то спиной, то ногами. Косы ее застревали в щелях между камнями. Юбка мешала, еще больше затрудняя и без того нелегкую задачу.
Что она не смогла предусмотреть, так это налет на стенах. Толстый слой липкой плесени, зловонной и отвратительной, покрывал камни. Дышать становилось все труднее. Нос заложило, в горле щипало.
Скоро руки и плечи Эмилин стали слабеть. Она начала ощущать вес плаща, сумки, привязанной к поясу. Даже собственные косы оттягивали голову и шею.
Опершись о стену, девушка решила отдохнуть и внезапно вспомнила их с Черным Шипом безумный спуск по ущелью. Тогда ужас почти парализовал ее. Но сейчас, даже в этой темной скользкой Шахте, она чувствовала себя удивительно спокойной. Цель и усилия, необходимые для ее достижения, не оставляли места страхам. Она думала о детях и Бетрис, запертых в жилой башне. Что, если огонь доберется до них? Нужно как можно быстрее выбраться отсюда и найти всех своих — и малышей, и Николаев. Сознание этого подгоняло ее и придавало ей силы. Гарнизон из Хоуксмура, несомненно, придет на помощь, но ночной снегопад может надолго задержать его. К приходу спасателей весь замок уже может превратиться в кучу пепла.
От зловонного запаха Эмилин становилось не по себе. Она подумала, что, должно быть, уже преодолела больше, чем половину всей шахты. Опустив ногу вдоль веревки, внезапно похолодела: опоры не было, веревка оказалась слишком коротка и не доставала до земли. В дикой панике девушка импульсивно, словно кошка, полезла обратно вверх. Но скоро пришла в себя и остановилась.
Свесившись с веревки, словно гусеница с ветки, она осторожно взглянула вниз и с огромным облегчением увидела дно шахты — выгребную яму, хотя и не могла точно определить расстояние до нее. Луч света, в котором плавали пылинки, пробивался откуда-то сбоку и прорезал густую тьму.
Руки уже жгло огнем. Ненадолго ее еще хватит. В мозгу родилась бесформенная, жалкая молитва — не слова даже, а лишь образы. Эмилин разжала руки.
Мгновение в воздухе — и она стукнулась ладонями и коленями о твердое дно. От толчка покатилась по наклонной поверхности, потом, остановившись, долго лежала — до тех пор, пока легкие не наполнились воздухом, а голова перестала кружиться. Вдохнув, она почувствовала запах дыма и тяжелый дух, напоминающий смесь компоста и сухого навоза. То, на чем она лежала, было неровным и замерзшим. Девушка стремительно села.
В нескольких футах от нее плохо пригнанная покосившаяся дверь пропускала свет и воздух. И мышцы, и кости, и голова еще находились в состоянии шока, и Эмилин как можно осторожнее поднялась, подошла к двери и открыла ее, натянув на голову капюшон.
Морозный воздух, солнце и дым одновременно окружили ее. Пытаясь отогнать слезы, внезапно набежавшие на глаза, девушка стояла, пораженная криками и шумом. Слуги, воины, женщины, дети бегали по двору, крича, отдавая приказания, таская ведра с водой, лопаты, топоры. Но большинство спешило к воротам, пытаясь спастись от огня.
Эмилин увидела Уайтхоука; граф возвышался у ворот на своем белом скакуне. Даже несмотря на весь свой страх, она понимала, что он не в состоянии узнать ее в этой суматохе. В доспехах, но без шлема, он отдавал короткие приказания окружающим его вассалам. Шавен, сидя верхом рядом с ним, направил нескольких человек к конюшне.
Пламя пожирало крыши конюшни и кухни и подступало к кузнице. В небо вздымались столбы безобразного черного дыма, по воздуху летали искры, сами по себе способные зажечь что угодно.
Взглянув вверх, Эмилин увидела, как дым валит из бойниц старой башни. Торопливо отступив в сторону, она едва не наткнулась на, двух мужчин, спешивших с ведрами, полными воды.
Эмилин побежала. Дети заперты в башне. Она должна вытащить их оттуда и разыскать Николаев.
Она неслась мимо высоких снежных сугробов, отливающих золотом в свете солнца и огня. Слуги стояли с лопатами и пытались заглушить снегом хоть какие-то участки пожара. Чуть дальше огонь уже перекинулся на огороженный сад около жилой башни: голые фруктовые деревья терпеливо и безмолвно стояли, словно огромные черные факелы.
Дым, с каждой минутой все более едкий, раздражал его, но невозможно было понять, откуда он. Крики и торопливые шаги в коридоре тоже казались странными. По утреннему оживлению в главном зале он понял, что король со своим войском уже покинул замок.
Что-то происходило. Мелькнула мысль, не пошли ли вдруг в наступление Питер и Юстас. Потом с леденящим душу ужасом он спросил себя, не поджег ли король, по своему обычаю, замок, в котором только что гостил.
Вчера, как только ушли высокие гости, он закончил работу над веревками на руках и ногах. Больше в комнату никто не заходил. Но даже теперь Николас так и не смог найти способ выбраться отсюда. В конце концов, измученный и голодный, он уснул и проспал часть ночи. Сейчас он давно уже снова мерил шагами комнату, исследуя каждую нишу, каждый шкаф, сундук и комод и вслушиваясь в шум за дверью.
Взглянув на клочок яркого неба за окном, барон увидел дым.
Предпочитая покончить с первым же стражником, который войдет в комнату, а не спускаться через окно на простынях и молитвах, он заранее вооружился высоким железным подсвечником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44