Он еще не знал того, что должен был бы предчувствовать, обладай он целостностью романного персонажа; но Зебра был легкомыслен, как человек, созданный Богом, а не литератором.В прихожей, на выстланном плиткой полу, Зебра увидел записку от Камиллы:Гаспар!Я покидаю тебя, потому что я тебя поняла. Я покидаю тебя, для того чтобы мы никогда не стали пожилой супружеской парой. Я покидаю тебя из любви, прежде чем наши чувства выродятся в привычки. Я покидаю тебя, как уходят из кино, чтобы не видеть, как погибнет герой фильма. Я покидаю тебя, как отказываются смотреть на бренную оболочку умерших, которых любили, чтобы сохранить в памяти их лучистый взгляд. Я покидаю тебя, потому что любовь – величайший в мире поэт, а поэты умирают молодыми. Я покидаю тебя, потому что Ромео и Джульетта не смогли отпраздновать свою серебряную свадьбу. Я покидаю тебя, чтобы сохранить в душе твой образ во всей красе, каким ты явился мне в ту ночь на лестничной площадке, повязанный махровым полотенцем. Гаспар, мы никогда не состаримся. Камилла Да, Камилла его поняла; но, будучи решительней его по характеру, довела его мечту до логического конца и одновременно втянула его в свою собственную игру. При такой картине история их совместной жизни оставалась ненарушенной, Камилле настоятельно надо было спешить. Долгие месяцы корриды измотали ее вконец.Огорошенный Зебра пытался сначала усмотреть хитрость в уходе Камиллы. Даже поздравил себя с тем, что жена его наконец взяла инициативу на себя, чтобы поддержать угасающее пламя их страсти. Но он разочаровался, едва ступив на второй этаж. Комнаты Тюльпана и Наташи были прибраны, но пусты. Ни тебе плюшевого кролика, ни школьного учебника, ни резинки.Тут до Зебры дошло, что исход его домашних – не розыгрыш. Как безумный помчался он к Альфонсу и Мари-Луизе и, приложив немало усилий, в конце концов выяснил, что Камилла вернулась к своей престарелой матери. Через четверть часа он ступил на соломенную циновку перед дверью тещи, которая жила на шестом этаже роскошного дома в центре города. Но ему пришлось звонить до одурения, проклиная вальяжную семидесятилетнюю даму, – дверь не отворяли!– Камилла! – завопил он, до смерти напугав соседку по этажу, которая изнутри второй раз повернула ключ в замке.Не дождавшись отклика, Гаспар поведал предавшей его жене:– Камилла! Я не любовник Анны. Она – любовница Грегуара. А я хотел только заставить тебя поревновать.Через секунду дверь открылась. Зебра увидел гневно сверкающую глазами Камиллу.– Это правда? – холодно спросила она.– Да, правда, что это была ложь. Я выдумал эту историю от начала до конца.– Но это же еще хуже…Зебра без приглашения ворвался в квартиру, чуть не опрокинув низенькую тещу, которая с криком укрылась в кухне, и увидел, что детей здесь нет. Переведя дух, попробовал призвать Камиллу к рассудку, но из этого ничего не вышло. Та стояла на своем и заявила, что ее уход из дома – единственный выход, если он действительно хочет, чтобы время прекратило подтачивать их союз. Заодно выплеснула ему в лицо всю ненависть, пробужденную его поступками, и поклялась жизнью детей и своей собственной, что никогда больше не будет пешкой в его шутовской игре.Тогда Зебра, вконец отчаявшись, открыл ей свое сердце, воображая, что делает это искренно:– А ты хотя бы спросила себя, что заставило меня принимать такие меры? Почему я не останавливался ни перед чем? Да потому что полгода назад я увидел тебя всю в крови на топчане в приемном покое больницы. В тот миг я понял, что необходимо как можно скорей и как можно больше любить друг друга, прежде чем нас разделит смерть. С того дня, всякий раз как ты засыпаешь, у меня возникает страх, что твои глаза больше не откроются, всякий раз как выходишь из дому, говорю себе, что, может быть, вижу тебя в последний раз. Мне все время кажется, что твоя жизнь висит на волоске. А знаешь ли ты, что я собираю и храню твои отстриженные ногти и пряди твоих волос, чтобы сохранить доказательства твоего земного существования? Знаешь, зачем я отлил из свинца наши соединенные руки? Чтобы они не размыкались никогда.Камилла была так поражена излияниями мужа, что отступила на шаг; меж тем Зебра все-таки немножко играл, несмотря на серьезность положения, ему хотелось представить дело так, будто он открыл жене тайные мотивы своих поступков, а также чувства, которые всячески поддерживал в себе много месяцев. Он, как никогда, верил в созданный им собственный образ – человека, за которым смерть гонится по пятам; но в данный момент ему надо было оставить всякую игру. Искренность иногда бывает самой действенной хитростью. С убежденностью адвоката, защищающего собственную шкуру, он продолжал:– Ты спрашивала себя, почему я разыгрывал комедию? Да потому что супружеские пары, перевалив за сорок, начинают вырождаться. Посмотри вокруг. Только исключительные меры могут позволить нам преуспеть в том, в чем остальные терпят поражение. Да, я играл комедию, но этой игрой я со всей страстью пытался отвергнуть законы реальности и поставить на их место свои. Сделал все, что было в моих силах, чтобы наша жизнь была такой же содержательной, как у персонажей пьес, романов и фильмов. Камилла, как мне хотелось бы повстречаться с тобой в какой-нибудь пьесе Шекспира и умереть, как только упадет занавес, чтобы навечно остаться на подмостках театра! Ты понимаешь меня? Любить по-другому я не могу. Прости, что я действовал на ощупь – не было образца для подражания. Ну чем я виноват, если вся наша культура ничего не говорит о муже, который снова завоевывает любовь своей жены! – горестно воскликнул он под конец и залился слезами.Рыдания помешали ему довести свои признания до конца. Он не упомянул о чувстве краха и своем намерении сотворить шедевр из их супружеской жизни. Ни слова не сказал о своих обманутых надеждах в тот миг, когда осознал, что особых талантов у него нет.Лицо Камиллы оставалось замкнутым, она вся дрожала, но не говорила ни слова. Она была по-настоящему потрясена. Впервые Зебра изливал перед ней душу, говорил о своих страхах и душевных ранах. Господи, как она его любила! Но в то же время ее охватывал ужас: в его глазах она видела себя мертвой. Бог мой, зачем так пугать! Потом на нее навалилась усталость. Гаспар совсем уморил ее.– Ты меня еще любишь? – спросил он вдруг с ужасающим спокойствием.– Увы, да.– Но тогда…– Но тогда ты просто невыносим… – произнесла Камилла упавшим голосом.– Ты сможешь жить без меня? – спросил он совершенно серьезно.– Думаю, да.– Что ж, будущее покажет, потому что я без тебя жить не могу.С этими словами Зебра рванул шпингалет, распахнул окно и без лишних слов ринулся в пустоту. Камилла услышала душераздирающий крик, глухой тяжелый удар – и больше ничего, тишина.Остолбенев от ужаса, Камилла не могла тронуться с места и какое-то время стояла с остановившимся взглядом, устремленным к невидимому горизонту. С неописуемым ужасом думала о том, что в это мгновение лицо единственного человека, которого она любила всю свою жизнь, разбито, расплющено, раздроблено, а мозги разбрызганы по водосточному желобу. Пройдут секунды, и улицу заполнит вой сирен. Кончина Гаспара будет признана официально, станет событием, которому обратного хода не дано. Камилла съежилась, как будто хотела сохранить в создавшейся внутри ее пустоте тайну, связывавшую их как близких друг другу людей. Вперемешку думала то о первой ночи любви с Зеброй, то о словах, которыми она должна объявить о смерти отца Тюльпану и Наташе, о том, что теперь ей придется носить на пальце два обручальных кольца, и ощущала спазмы по всему телу, как вдруг замогильный голос заставил ее вздрогнуть:– Вот видишь, ты не можешь жить без меня. Камилла подняла голову.Он стоял в амбразуре окна.Зебра прыгнул всего-навсего на балкон этажом ниже, а вовсе не в пустоту. Восхищенный такой имитацией самоубийства, он быстренько поднялся обратно по водосточной трубе.На этот раз чаша была переполнена.Камилла не сделала ему никакого замечания. Она вежливо выпроводила его за Дверь и поклялась забыть все до единой буквы его имени, которое, однако же, и сама она носила. II Тот, кто теряет себя в страсти, теряет меньше, чем тот, кто потерял свою страсть. Блаженный Августин Несмотря на такое решение, Камилла продолжала жить-поживать под благозвучной фамилией Соваж. О том, чтобы вернуть себе девичью фамилию, не могло быть и речи. Слишком долго она прожила с Зеброй, чтобы затеять развод. Но видеться с ним она избегала.Первое время Камилла поддалась слабости и каждое утро спешила разобрать почту. Втайне разочарованная отсутствием писем, она поначалу решила, что Гаспар прибегает к очередной хитрости с целью заполучить ее обратно; потом осудила себя за то, что опять вступила в затеянную им игру, и замкнулась в относительном безразличии. Через некоторое время Камилла оправилась от потрясения, переехала от матери в небольшую светлую квартирку с множеством окон. Зебра регулярно присылал деньги, пополнявшие ее скромное жалованье. Наташа и Тюльпан не задавали никаких вопросов, так что Камилле не понадобилось выдумывать какую-то ложь. Дети просто сказали своим друзьям, что не будут полдничать в доме Мироболанов; при матери старались казаться веселыми.Камилла заново училась жить. Вот уже почти шестнадцать лет она шагу не ступила без Зебры, а теперь надо было действовать самостоятельно. Первые попытки были робкими и ограничивались домашним кругом: после занятий Камилла замыкалась в четырех стенах своей квартирки. Но вскоре стала воображать себя свободной. У нее даже создалось впечатление, что она строит свою жизнь по собственной инициативе.Чтобы отметить этот переход, она обрезала свои длинные волосы, доверившись искусству некоего услужливого разносчика товаров, объявившего себя парикмахером. Результат, правда, напоминал швабру, которой домашние хозяйки выметают пыль из-за унитаза, но Камилла осталась довольна. Она нарушила один из запретов Зебры, считавшего, что, если у женщины волосы короче двадцати сантиметров, она просто лысая, а возможно, и лесбиянка; кстати, такого мнения придерживаются многие.Как-то раз Камилла заикнулась было о подобной стрижке. Гаспар вышел из себя, поставил жене градусник по американскому способу и утверждал, что это у нее горячечный бред, изрыгая при этом хулу на парикмахеров, этих мстительных педерастов, жаждущих обезобразить лучшую половину человечества. На том дело и кончилось. Камилла больше не поднимала этот вопрос; но вот теперь она сочла, что oukase Автор транслитерирует русское слово «указ».
Зебры утратил силу. Она не собиралась оглядываться на мужа в своих действиях. Однако слишком долго они прожили вместе, чтобы за обособлением телесным сразу же последовало и обособление духа.После эйфории первых шагов для Камиллы настали пустые, тоскливые дни. Привыкнув к напористому ухаживанию Зебры, она теперь огорчалась из-за его полного молчания, чувствовала себя потерпевшим крушение кораблем, дрейфующим в океане тоски. Без экстравагантных выходок Гаспара в жизни ее наступил мертвый штиль – никаких завихрений фантазии. Но она ни за что не хотела снова оказаться в когтях мужа. Мысль о том, что он от нее только этого и ждет – ведь в ее глазах молчание Зебры было продиктовано расчетом, – укрепляла Камиллу в ее решении. Теперь она предпочитала общаться с людьми не такого крупного размаха, такими, которые не составляли для нее опасности.Оказалось, что многие желают войти в ее жизнь. Но все они остались за порогом. Мари, секретарша директора лицея, пыталась завязать дружбу с Камиллой, пользуясь тем, что они два раза в неделю вместе играли в теннис. И другие питали подобные иллюзии. Но чем больше было утешителей, тем более одинокой чувствовала себя Камилла, пока в один прекрасный день не начала юношеский флирт с разведенным мужчиной, достаточно ловким, чтобы не торопить события. Оба они были жертвами кораблекрушения, и это сближало их, однако, когда он заходил к ней, всегда тут же были Наташа и Тюльпан. Он впервые коснулся руки Камиллы в ресторане. Они обменивались сладкими речами. В какой-то момент им даже показалось, будто они не должны разлучаться, но, когда дело дошло до того, чтобы разделить ложе, Камилла взбунтовалась и дала кавалеру отставку.Она вдруг поняла, что не может принадлежать человеку, который бы ее не выдумывал. Вот Зебра – тот ее создавал. Она познавала себя через него, слушая его речи, видела себя обычно в образе, созданном его воображением. Качества, которые он ей приписывал, постепенно становились чертами ее характера, его представление о ней обогащало ее. Он мог бы сказать «Иди!», и она прошлась бы босыми ногами по раскаленной плите и не обожглась. А этот соломенный вдовец обольщал ее такими забавами, которые вдруг показались ей пресными.Вернувшись к своему очагу, Камилла поняла, что никогда не согласится оседлать – если можно так выразиться – лошадку второго сорта ради того, чтобы уклониться от деспотического взгляда любовника с широким размахом – Зебры или кого-нибудь другого.Ах, если бы у Гаспара хватило такта более тонко подойти к восстановлению их былой страсти… Подумать только, ведь достаточно было лишь очистить их повседневную жизнь от устоявшихся привычек, а не прибегать к бесполезным акробатическим выкрутасам. Обращаясь к их прошлой жизни, Камилла удивлялась тому, что они жили в известной мере особняком. Кроме Альфонса и Мари-Луизы, не было у них друга дома, который пришел и помог бы им осознать, что происходит в их супружеской жизни. Они не соткали сеть внешних связей, которые могли бы служить весьма надежными точками опоры в преодолении временных семейных неурядиц и взаимного охлаждения. Конечно, подобное отношение к их быту было чуждо Зебре; но мог же он по крайней мере сохранить для нее маленькие приятные неожиданности, будящие женское воображение: свозить в гостиницу на нормандском берегу, чтобы заняться там любовью, или вернуться через двое суток, когда должен был отсутствовать неделю. Такие вещи, как известно, приводят в восхищение даже наименее романтически настроенных домашних хозяек.Но Зебра так и не смог ничем ее растрогать. Типичный ученик из бедной семьи, старания которого дают лишь плачевные результаты. Его стратагемы ввергли их союз в катастрофу. Распад семьи – его работа.Камилла, свободная отныне от безумств Гаспара, чувствовала себя разбитой и мечтала лишь о покое. Держаться на определенном расстоянии от мира – такова была теперь ее программа.Чувственная сторона жизни довольно скоро свелась для нее к эмоциям, вызываемым любовными романами XIX века, которые она принялась усердно читать, как в раннюю пору девичества. Драматические страсти скучающих зажиточных женщин и непредсказуемые порывы их любовников – этого с избытком хватало для ее надорванного сердца.Оставшись один, Зебра произвел инвентаризацию обломков кораблекрушения. От Камиллы остались пряди волос, кучка ногтей, флакон духов, вышедшее из моды платье, чулки, в складках которых томился в плену ее запах, слитые воедино свинцовые руки, разумеется, письма и фотографии, а также кассета телефонного автоответчика, на которой было записано уведомление о том, что Камилла задержится: «Дорогой, сегодня вечером я приду поздно. У меня родительское собрание». Небогатая добыча, можно сказать, жалкая для той любви, которую он разрушил своей безумной затеей. Сто граммов обрезков ногтей… Сто тонн тоски давили на него, когда он один бродил по дому Мироболанов, который он и купил-то, чтобы угодить Камилле.Однажды Зебра притаился у выхода из лицея имени Амбруаза Паре, чтобы тайком взглянуть на нее, упиться ее красотой. Как далеки они были теперь друг от друга – начать сначала не удалось. Он вообразил себе ее ноги под шелковистыми чулками… муки беспорядочных воспоминаний, адский прибой. Ее стройная талия, ее белые груди, жаждущие прикосновения мужской руки…Гаспар перестал воспринимать окружающую красоту – слепота отчаяния. Как-то незаметно стерлись краски повседневного бытия, испарилась фантазия. Зебра покончил с предметами, предназначенными неизвестно для чего, разве что для смеха: выкинул курительную машину, отказался от дальнейшего строительства деревянного вертолета, как ни уговаривал его Альфонс, не пожелал идти к Щелкунчику холостить борова в канун Рождества. Ему больше не хотелось прописывать клизмы своему клерку. Дела его шли из месяца в месяц все хуже и хуже, можно сказать, гнили на корню. Изнурять себя – вот что осталось его единственной отрадой. Его два брата – тоже нотариусы – приняли на себя часть его клиентуры, чтобы она осталась в лоне семьи.Как-то в воскресенье утром Зебра фланировал по торговой улице и увидел со спины Камиллу. Она о чем-то говорила с болтливой торговкой рыбой, которая машинально пошевеливала креветки в корзине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Зебры утратил силу. Она не собиралась оглядываться на мужа в своих действиях. Однако слишком долго они прожили вместе, чтобы за обособлением телесным сразу же последовало и обособление духа.После эйфории первых шагов для Камиллы настали пустые, тоскливые дни. Привыкнув к напористому ухаживанию Зебры, она теперь огорчалась из-за его полного молчания, чувствовала себя потерпевшим крушение кораблем, дрейфующим в океане тоски. Без экстравагантных выходок Гаспара в жизни ее наступил мертвый штиль – никаких завихрений фантазии. Но она ни за что не хотела снова оказаться в когтях мужа. Мысль о том, что он от нее только этого и ждет – ведь в ее глазах молчание Зебры было продиктовано расчетом, – укрепляла Камиллу в ее решении. Теперь она предпочитала общаться с людьми не такого крупного размаха, такими, которые не составляли для нее опасности.Оказалось, что многие желают войти в ее жизнь. Но все они остались за порогом. Мари, секретарша директора лицея, пыталась завязать дружбу с Камиллой, пользуясь тем, что они два раза в неделю вместе играли в теннис. И другие питали подобные иллюзии. Но чем больше было утешителей, тем более одинокой чувствовала себя Камилла, пока в один прекрасный день не начала юношеский флирт с разведенным мужчиной, достаточно ловким, чтобы не торопить события. Оба они были жертвами кораблекрушения, и это сближало их, однако, когда он заходил к ней, всегда тут же были Наташа и Тюльпан. Он впервые коснулся руки Камиллы в ресторане. Они обменивались сладкими речами. В какой-то момент им даже показалось, будто они не должны разлучаться, но, когда дело дошло до того, чтобы разделить ложе, Камилла взбунтовалась и дала кавалеру отставку.Она вдруг поняла, что не может принадлежать человеку, который бы ее не выдумывал. Вот Зебра – тот ее создавал. Она познавала себя через него, слушая его речи, видела себя обычно в образе, созданном его воображением. Качества, которые он ей приписывал, постепенно становились чертами ее характера, его представление о ней обогащало ее. Он мог бы сказать «Иди!», и она прошлась бы босыми ногами по раскаленной плите и не обожглась. А этот соломенный вдовец обольщал ее такими забавами, которые вдруг показались ей пресными.Вернувшись к своему очагу, Камилла поняла, что никогда не согласится оседлать – если можно так выразиться – лошадку второго сорта ради того, чтобы уклониться от деспотического взгляда любовника с широким размахом – Зебры или кого-нибудь другого.Ах, если бы у Гаспара хватило такта более тонко подойти к восстановлению их былой страсти… Подумать только, ведь достаточно было лишь очистить их повседневную жизнь от устоявшихся привычек, а не прибегать к бесполезным акробатическим выкрутасам. Обращаясь к их прошлой жизни, Камилла удивлялась тому, что они жили в известной мере особняком. Кроме Альфонса и Мари-Луизы, не было у них друга дома, который пришел и помог бы им осознать, что происходит в их супружеской жизни. Они не соткали сеть внешних связей, которые могли бы служить весьма надежными точками опоры в преодолении временных семейных неурядиц и взаимного охлаждения. Конечно, подобное отношение к их быту было чуждо Зебре; но мог же он по крайней мере сохранить для нее маленькие приятные неожиданности, будящие женское воображение: свозить в гостиницу на нормандском берегу, чтобы заняться там любовью, или вернуться через двое суток, когда должен был отсутствовать неделю. Такие вещи, как известно, приводят в восхищение даже наименее романтически настроенных домашних хозяек.Но Зебра так и не смог ничем ее растрогать. Типичный ученик из бедной семьи, старания которого дают лишь плачевные результаты. Его стратагемы ввергли их союз в катастрофу. Распад семьи – его работа.Камилла, свободная отныне от безумств Гаспара, чувствовала себя разбитой и мечтала лишь о покое. Держаться на определенном расстоянии от мира – такова была теперь ее программа.Чувственная сторона жизни довольно скоро свелась для нее к эмоциям, вызываемым любовными романами XIX века, которые она принялась усердно читать, как в раннюю пору девичества. Драматические страсти скучающих зажиточных женщин и непредсказуемые порывы их любовников – этого с избытком хватало для ее надорванного сердца.Оставшись один, Зебра произвел инвентаризацию обломков кораблекрушения. От Камиллы остались пряди волос, кучка ногтей, флакон духов, вышедшее из моды платье, чулки, в складках которых томился в плену ее запах, слитые воедино свинцовые руки, разумеется, письма и фотографии, а также кассета телефонного автоответчика, на которой было записано уведомление о том, что Камилла задержится: «Дорогой, сегодня вечером я приду поздно. У меня родительское собрание». Небогатая добыча, можно сказать, жалкая для той любви, которую он разрушил своей безумной затеей. Сто граммов обрезков ногтей… Сто тонн тоски давили на него, когда он один бродил по дому Мироболанов, который он и купил-то, чтобы угодить Камилле.Однажды Зебра притаился у выхода из лицея имени Амбруаза Паре, чтобы тайком взглянуть на нее, упиться ее красотой. Как далеки они были теперь друг от друга – начать сначала не удалось. Он вообразил себе ее ноги под шелковистыми чулками… муки беспорядочных воспоминаний, адский прибой. Ее стройная талия, ее белые груди, жаждущие прикосновения мужской руки…Гаспар перестал воспринимать окружающую красоту – слепота отчаяния. Как-то незаметно стерлись краски повседневного бытия, испарилась фантазия. Зебра покончил с предметами, предназначенными неизвестно для чего, разве что для смеха: выкинул курительную машину, отказался от дальнейшего строительства деревянного вертолета, как ни уговаривал его Альфонс, не пожелал идти к Щелкунчику холостить борова в канун Рождества. Ему больше не хотелось прописывать клизмы своему клерку. Дела его шли из месяца в месяц все хуже и хуже, можно сказать, гнили на корню. Изнурять себя – вот что осталось его единственной отрадой. Его два брата – тоже нотариусы – приняли на себя часть его клиентуры, чтобы она осталась в лоне семьи.Как-то в воскресенье утром Зебра фланировал по торговой улице и увидел со спины Камиллу. Она о чем-то говорила с болтливой торговкой рыбой, которая машинально пошевеливала креветки в корзине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16