— Зачем вы здесь?— Хочу, чтобы ты рассказала моей дочери правду о том, кто ее настоящие родители, — Марфа взяла Лизу за руку и нежно пожала ее пальцы.Лиза смущенно посмотрела на нее — все происходящее казалось ей сном. Еще вчера она испытывала муки сомнения и обиды — Лиза хотела знать правду, но, когда она открылась ей, облегчения не ощутила. Откровения Марфы принесли ей еще большие страдания, и теперь Лиза с тоской ожидала приговора Сычихи. Она уже была не рада упорству своего характера, который гнал ее на поиски истины. Вероятно, Соня по своей детской наивности была права, останавливая ее порыв, — прошлое всегда обещает нам разгадки страшных тайн, но иногда то, что мы узнаем, скорее, пугает, чем радует нас.— Я не понимаю, о чем ты, — пожала плечами Сычиха, проходя к камину и принимаясь ломать хворост.— Сычиха, милая, — взмолилась Лиза, — ответь!Да разве она скажет правду?! — гневно промолвила Марфа, вставая с дивана. — Столько лет она держала меня в неведении, и теперь еще убеждает в том, что моя девочка умерла! Ты — грешница, Сычиха, великая грешница, Бог не простит тебе этой лжи!— Марфа, — устало сказала Сычиха, — не ищи Божьего промысла там, где его нет. И не мучай Лизу своими подозрениями. Она — не дочь тебе.— Врешь! — Марфа бросилась с кулаками на Сычиху, но Лиза немедленно схватила ее за руки и попыталась успокоить.— Сычиха, ты нарочно дразнишь нас? — спросила она, с трудом удерживая Марфу. — Я же сама видела церковную книгу. И потом — это кольцо. Ты мне говорила, помнишь, — если я найду кольцо, узнаю правду.Вот именно — правду, а не то, что ты считаешь ею. Говорю тебе — Марфа не мать тебе! И на том покончим, — Сычиха подожгла щепу в камине, и огонь с удовольствием принялся пожирать сухие ветки. Комната осветилась, и потянуло теплом. Тут только Лиза заметила, что на крюке, чуть в стороне от каминной вытяжки, висел металлический чайник. Видать, Сычиха приспособила, чтобы на кухню пореже бегать.— Не дочь? — Марфа побледнела и стала оседать. — А где же… где же тогда моя Настенька?— Э, да ты что! — Сычиха бросилась на помощь Лизе, которая не могла удержать падавшую на пол Марфу. — Давай-ка посадим ее на диван. Вот так, хорошо… Я сейчас чаю налью. У меня здесь отвары хорошие — быстро в чувство приведут и сил прибавят.— И мне налей, — попросила Лиза, — я так устала! Где мы только не были с Марфой — в церковь ходили, и на ту могилку в лесу… Господи, да неужели все понапрасну? Что же я маменьке скажу?— Мать — она завсегда мать, — успокоила ее Сычиха. — Пообижается да простит.— Но ведь она так жестоко обошлась со мной!— Родительская любовь — не сахар. И родители ошибаются, но любят всегда. Знаю, что матушка твоя нрава сурового, от нее разного ожидать можно, но тебя она любит — по-своему, и не обессудь — уж какая она есть.— Что это со мной? — Марфа подняла голову и с недоумением посмотрела на Сычиху, подносившую ей ко рту солдатскую металлическую кружку с отваром — памятную, оставшуюся в доме от последнего сторожа, прослужившего весь рекрутский срок и вернувшегося живым и невредимым.— Сознания ты ненадолго лишилась, — по-доброму улыбнулась Сычиха. — А я уж думала — с ума тронулась. Вот выпей-ка лучше, в мыслях-то и посвежеет.Марфа слабой рукой взяла чашку и отпила глоток.— Вот и славно, — кивнула Сычиха. — Ты попей, попей, а я потом для Лизы еще налью.— Да чего ждать, мне уже довольно, — тихо сказала Марфа, — пусть барышня этот чай допьет. Если не побрезгует.Лиза улыбнулась и, взяв из ее рук чашку, сразу выпила весь отвар. Она чувствовала себя неловко. Марфе почти удалось убедить ее в том, что она — ее настоящая мать и зовут ее не Елизавета, а Анастасия. Эта женщина была с Лизой так, нежна и заботлива, как уже давно никто не обращался с ней. В Марфе Лиза встретила понимание и тепло, которого так не хватало ей с того времени, когда «умер» папенька. И теперь она сама умирает… Лиза не успела додумать и упала, уткнувшись лицом в колени Марфы.— Лиза! — не на шутку испугалась Сычиха, бросаясь к ней. — Да что с тобой?!— Она спит, — усмехнулась Марфа, поднимаясь ей навстречу и осторожно высвобождаясь из-под моментально отяжелевшего тела Лизы.— Ты чего наделала, чего удумала, подлая? — растерялась Сычиха.— А ты что же — решила, что я так просто позволю тебе дочь еще раз у меня отобрать и на погибель Долгоруким спровадить?! — Марфа встала перед ней, уперев руки в бока. — Иль забыла, как сама мне зелья сонного для Петра приносила, чтобы он из дома пореже выходил да о бывшей семье поменьше думал? Вот теперь эта травка для Насти послужит. Не отдам я ее никому, слышишь, ведьма? Не отдам!— Ты никак совсем рехнулась, Марфа?! Не твоя это дочь, чем хочешь поклянусь!— Только кто тебе теперь поверит? Я-то думала — совесть в тебе заговорит, и ты во всем ей признаешься. Но раз по-другому вышло — и я иначе поступлю! Я ее отсюда увезу с глаз подальше, а ты мне во искупление своих грехов сейчас же еще того зелья добавь.— Нет у меня его здесь, в избушке все! Но мне, сама знаешь, туда дорога заказана — схватят меня.— А ты вороной обернись, ты же ведьма, — зло рассмеялась Марфа. — Слетай туда-сюда да поскорее возвращайся.— Ничего я тебе не дам, — покачала головой Сычиха. — Больна ты, в голове разума не осталось.— Значит, я сама в твой домик наведаюсь, а тебя пока свяжу для верности, чтобы опять не вздумала меня с дочерью разлучить.Марфа набросилась на Сычиху, но встретила достойный отпор — Сычиха оборонялась, как могла, но была все же слабее Марфы. Еще немного — и Марфа одержала бы над нею верх, когда в гостиную ворвались Корф с Репниным. Сычиха оглянулась, услышав возглас Корфа от двери, и в этот момент Марфа, выхватив спрятанный в одежде нож, ударила ее в бок.Сычиха вскрикнула и с удивлением уставилась на окровавленный нож в руке Марфы. Репнин от неожиданности остолбенел от ужаса, а Корф, зарычав, бросился на Марфу и оттолкнул ее от Сычихи. Нож выпал из руки Марфы и с глухим звуком ударился об пол. Марфа застонала от бессилия и медленно опустилась на колени.— Да не стой ты истуканом! — прикрикнул Корф на Репнина. — Помоги мне!Вместе они усадили Сычиху на кресло. Корф, тотчас сбросив с себя шубу и сюртук, оторвал рукав рубашки и приложил его к ране Сычихи.— Свяжи ее, — велел он Репнину, кивая на Марфу. — И срочно поезжай к Долгоруким! Скажи, Лизавета Петровна нашлась, и пусть немедленно едут за доктором.— Что с ней?! — Репнин заметался перед диванчиком, на котором лежала Лиза.— Спит она, — прошептала Сычиха, — это всего лишь сонное зелье.— Вот видишь, с ней все в порядке, — обернулся к другу Корф. — Поторопись, нам нужен врач.— Нам? Я не ослышалась? — Сычиха взглянула в лицо племянника. — Ты сказал — нам?— Ааа… — застонала Лиза.— Прости, я помогу ей, — Корф оставил Сычиху. и подошел к Лизе, помогая ей подняться.Руки у Лизы были чуть теплые и безвольные.— Что это со мной? — слабым голосом спросила она, оглядывая комнату. Увидела полулежавшую в кресле Сычиху, прижимавшую к боку белую тряпицу, сквозь которую просачивалось что-то красное, потом — Марфу, связанную, лежащую на полу возле камина. Она сверкала глазами и тихо рычала, точно побитая хозяином собака. — Что здесь случилось? Владимир, как вы оказались здесь?— Мы искали вас, — объяснил Корф. — Соня навела нас на мысль, что вы ушли с той женщиной (он кивнул на Марфу) искать Сычиху, а Михаил рассказал мне, где вы спрятали ее. Все очень просто. И, как выяснилось, мы появились вовремя.— Но почему я не помню вашего приезда?— Вы спали. Марфа хотела тайно увезти вас и попыталась усыпить. Сычиха помешала ей, она ранена, а я жду возвращения Михаила — он поехал за помощью.— Странно, — тихо сказала Лиза, — вы опять спасли меня, но я нисколько этому не рада.— Скажите, — вдруг спросил Корф, — та ночь, что мы провели вместе, что-нибудь значила для вас?— Почему вы спрашиваете сейчас об этом? — удивилась Лиза. — Неужели вы не нашли другого времени и места?— Я не настолько бессердечен, как вы думали. Я просто боюсь, что другой возможности поговорить начистоту нам с вами может и не представиться. Так вы ответите мне или нет?— Поначалу — да, — пожала плечами Лиза. — Мне было так больно, так тяжело… Но боль утихла, и потом я встретила человека, с которым у нас много общего…— Кто он? — быстро и не очень вежливо спросил Корф.— Вы собираетесь устроить мне сцену ревности?— Нет, — побледнел Корф, — я всего лишь хотел знать, кого мне благодарить за свое спасение…— Спасение? — не поняла Лиза.— Человек, который сделает вас счастливой, избавит меня от одного весьма щекотливого обязательства.— О чем вы говорите, Владимир?— А о ком говорите вы?— Я люблю князя Репнина, и, насколько могу судить, он отвечает мне взаимностью, — призналась Лиза.— Вот как, — Корф явно выглядел растерянным, — но разве он не…— Его влюбленность в Анну — в прошлом, равно, как и мои мечты о вас. Мы оба с ним прошли испытание утраченной любовью, выжили и готовы рука об руку идти навстречу новому счастью, нашему общему счастью.— Я… я рад за вас. А вот и он!От двери донеслись быстрые шаги, и на пороге появился запыхавшийся Репнин.— Лиза! — он кинулся к ней, но смутился присутствия Корфа и сказал уже более официальным тоном: — Елизавета Петровна, я сообщил князю и княгине, что вы нашлись, что целы и невредимы. И мы немедленно возвращаемся домой.— А как же Сычиха? — заволновалась Лиза.— Она поедет с нами, — кивнул Репнин. — Князь Петр Михайлович уже послал человека за доктором Штерном. Мы спасем ее.— Вы так замечательно всем распорядились, мой друг, — улыбнулся Корф, и Репнин почувствовал в его словах едва уловимую иронию. — Но позвольте и мне принять в этом деле некоторое участие. Если вы не возражаете, я отвезу "Марфу в уезд и сам сдам ее исправнику.— Да-да, конечно, это будет весьма кстати, — отозвался Репнин.Он был так горд, что участвовал в спасении Лизы, так упоен своим успехом, что с трудом скрывал это чувство.— В таком случае — разрешите откланяться, — Корф подошел к Марфе, которая казалась совсем безумной, и помог ей встать. — Идемте, сударыня, довольно вам чудить. Пора одуматься! Вот посидите немного взаперти, и быстренько поправитесь. А вам, дамы и господа, желаю счастья!— О чем это он? — Репнин удивленно посмотрел на Лизу.— Ума не приложу, — улыбнулась она. Глава 2Семейный узел — Соня, где тебя носило?! — вскричала Долгорукая, едва младшая дочь вошла в гостиную. — Мы чуть с ума не сошли, разыскивая Лизу, а потом спохватились — и тебя нет!— Маменька, простите! — Соня бросилась к ней на шею. — Я тоже хотела искать Лизу, но мы заблудились…— Мы? — Долгорукая отстранила дочь и внимательно посмотрела ей в глаза.— Я… — растерялась Соня, — я попросила помочь мне Никиту, он все дорожки в лесу знает.— И как же вам в таком случае удалось заблудиться?— Ну, мы не то чтобы заблудились, — смутилась Соня. — Я ногу подвернула, а Никита меня на руках нес…— Только и всего? — подозрительно прищурилась Долгорукая. — А чего ты тогда краснеешь, точно маков цвет? И вообще, что это еще за новости — бегать по лесу неведомо куда с неизвестно кем?! Не маленькая — пора бы уже и себя блюсти!— О чем вы, мама?! — возмутилась Соня и действительно порозовела — случайно или нет, но Долгорукая попала в самую точку.То ли время пришло, то ли случайно все совпало, но Соня сегодня вдруг впервые увидела, что Никита — сильный, красивый, добрый и внимательный. И больше он уже не казался ей просто соседским конюхом на посылках. Соня так уверенно и защищенно чувствовала себя в его руках. Она действительно поскользнулась на обледеневшей ступеньке Сычихиного дома. Никита успел подхватить ее и внес в горницу. С легкостью хорошего лекаря он вправил вывих и растер лодыжку — нежно и заботливо.Соня и не заметила, как это случилось, — рука с благодарностью сама потянулась к его голове, утонула в шелковых волнистых волосах. Никита как будто тоже испугался этого прикосновения и мягко отстранился — не хотел обидеть или боялся верить в искренность этого по-женски взрослого жеста. Он собрался пойти за помощью, но Соня настояла — будем ждать. Она верила — Сычиха не могла не вернуться домой. Но часы проходили, за окном темнело, и девушку незаметно сморило — нога согрелась, первая боль утихла, и тепло разлилось по всему ее телу…Когда она проснулась, то поняла — Никита все это время так и просидел подле нее. Было понятно, что он даже шелохнуться боялся. Замер на месте и почти не дышал, охраняя ее покой. И от его преданности и покорности в душе Сони родилось странное, прежде неизвестное и необъяснимое чувство.Занятая его осмыслением, она не поторопилась домой, а затеяла с Никитой разговор о Татьяне и их предстоящей свадьбе, и потом поняла, что задела кровоточащую рану, нанесенную ему неразделенной любовью. Романтическая по природе, чутко ощущавшая тончайшие движения души и перемены настроения, Соня умела видеть то, что скрывается от глаз. Она и раньше замечала в Никите неожиданную для дворового человека одухотворенность и потому время от времени просила позировать ей для карандашных портретов, отрабатывая технику рисунка. Но только сейчас Соня разглядела за античной мужественной красотой его профиля и статью глубокую натуру и… позавидовала Татьяне.Соня увлеклась — незаметно для себя, и потому не осознала этого с определенностью, способной воззвать к осторожности. По-матерински же чуткую княгиню эта странность озадачила, но события, предшествовавшие возвращению Сони, развивались столь стремительно и горячо, что новое в поведении младшей дочери ей оказалось совершенно некстати. И поэтому, слегка попеняв Соне за самоуправство и наивность, Долгорукая велела ей немедленно отправляться отдыхать. Она хотела остаться одна и подумать над всем произошедшим в ее доме.Когда приехавший за помощью Репнин сообщил, что нашел Лизу, ее сердце взыграло радостью, но, услышав его просьбу срочно вызвать доктора Штерна, она едва не лишилась чувств. Княгине вдруг привиделось, что Лиза умерла, и отчаяние мгновенно поглотило ее. Но потом все прояснилось, и страхи отступили от ее сердца.Долгорукая непременно хотела ехать с Михаилом за дочерью, но тот убедил ее дожидаться дома. И, пока князь Репнин с мужиками ездили за Лизой, Долгорукая места себе не находила — она извела Петра, попрекая его за все, что помнила, смешав в один нескончаемый монолог и мужнину измену, и когда-то не купленный сувенир. Она извлекала из .потаенных уголков своей памяти все обиды первых лет их совместной жизни и, приукрашивая их безмерно, придавала им значение событий, определивших в дальнейшем несчастливую судьбу их брака.Князь Петр, все еще не пришедший в себя после откровения дневника Лизы и болезненно взволнованный разговором с Корфом, сносил ее претензии молча. Он искренне винил себя вслух, но внутренне мучался непониманием своей ответственности за сумасбродство взрослых детей и нелепости склонной к фантазированию супруги. Поначалу он умолял жену хотя бы немного помолчать, но потом понял, что ее молчание будет еще более ужасным испытанием. Ибо молчать княгиня умела столь красноречиво, что ее неугомонная брань воспринималась спасительной тишиной или райским пением.Между делом досталось и Татьяне — княгиня терзала ее причудливыми капризами, то гоняя в погреб за холодненьким, то требуя согреться. И при этом ворчала на ее медлительность и нерасторопность и грозила отдать Дмитрию на скорую расправу. В конце концов, Татьяна зарыдала и попросила разрешения уйти. Хозяйка позволила, но с такой откровенной и театральной вынужденностью, что женщин вполне можно было принять за классическую комедийную пару — ни дать, ни взять старуха-опекунша и великовозрастная воспитанница на попечении маразмирующей тетушки.Однако с приездом Лизы ни спокойнее, ни легче не стало. Прижав на мгновение измученную и бледную Лизу к материнской груди, Долгорукая быстро взяла себя в руки и принялась изводить ее жалобами до тех пор, пока она, уставшая от перенесенных потрясений, не взмолилась отвести ее в свою комнату. Княгиня хотела проводить дочь, но увидела, как в гостиную вносят раненую Сычиху, и тотчас взорвалась столь бурным словесным потоком, который никто не мог ее остановить.И поэтому приехавший следом доктор Штерн первым делом принялся успокаивать княгиню, а потом уже пошел осматривать раненую, которую отнесли в комнату Татьяны. Штерн сделал Долгорукой кровопускание и, дождавшись, когда лицо ее примет здоровый оттенок, закрыл надрез. Он велел князю Петру заставить супругу выпить успокоительное — темную ароматную жидкость из какого-то пухлого пузырька — и не позволять ей некоторое время вставать с диванчика. Князь Петр благодарно кивнул Репнину, уводившему Лизу к себе, и взял жену за руку — одной ладонью ласково пожимая ее пальцы, другой — поглаживая ее, точно маленькую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13