– Господи, из-за того парня! – возмутилась она, но Тристан улыбнулся и прошептал:– Есть некоторые приметы, которые говорят о том, что с женщиной недавно спали, я не хочу, чтобы он пропустил их!– Тристан…А, когда она, наконец, встала, умылась и оделась, приготовившись сойти вниз, ей вдруг страстно захотелось ударить его ногой в самое больное место, потому что его слова все еще звучали в ее ушах. Поэтому она постоянно краснела и думала о том, заметят ли это другие, а ее румянец служил доказательством слов Тристана. Она это понимала, но не могла справиться с собой, и постоянно заливалась краской.– Да, как алая роза, – прошептал Тристан, когда они спустились в зал. Она не удержалась, ударила его, но, конечно же, безрезультатно. – Прекрасная роза, – предупреждающе произнес он, – у нее есть шипы, но она от этого не становится бледнее. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Если бы не Гай, Женевьева непременно радовалась бы присутствию гостей.Приближалось Рождество, снег укрыл землю мягким белым покрывалом, и даже несмотря на несколько мрачноватую обстановку, поводов для веселья было предостаточно. Ежевечерне Грисвальд устраивал ужины, один лучше другого, настоящие пиры. К дверям приходили мимы и менестрели, музыканты играли в Большом зале.Лорд Гиффорд и остальные королевские посланцы собирались остаться в замке до Рождества. Женевьева не знала, какие разговоры велись между этим необычным гостем и Тристаном, но до нее начали доходить слухи, что де ла Тера просят явиться ко Двору. Она не знала ни для чего, ни когда он должен это сделать. Но пока люди короля были в Эденби, она не осмеливалась уточнять, ибо на ее вопросы он либо вовсе не отвечал, либо хмурился и холодно давал понять, что это не ее ума дело.Им редко удавалось остаться наедине, только ночью в спальне, а ночи были такими, что уже ничего больше не имело для нее значения.Ей нравилось наблюдать за Тристаном и Джоном, когда они разговаривали с Томасом Тайдуэллом. Они часто вспоминали былые дни и становились словно моложе, когда рассказывали о сумасбродствах и выходках кого-либо из друзей. Как правило, такие рассказы сопровождались громким веселым смехом.И вот наступил сочельник. Двери раскрылись для торговцев, крестьян, йоменов, ремесленников, их жен и дочерей. В память о деяниях Христовых, Тристан вместе с дворовыми людьми омывал ноги немощных, бедных и обездоленных, и раздавал им медные монеты. По окончании этого ритуала отец Томас и отец Лэнг дали свое благословение, как бедным так и богатым, и сразу же после этого начинались танцы. Тесс, босоногая и разгоряченная, лихо отплясывала вместе с Тристаном, и когда он выпустил ее, она тут же была увлечена дерзким низкорослым Тибальдом. Гай уже было собрался пригласить Женевьеву, но ту во время выручил лорд Гиффорд, и она пошла танцевать с ним прежде, чем Тристан что-либо заметил. Женевьева была благодарна сэру Гиффорду за то, что тот избавил ее от страстных и крепких объятий сэра Гая.И Женевьева, и Эдвина танцевали по очереди с крестьянами и ремесленниками, в то время как Тристан и другие рыцари кружились с крестьянскими девушками. Это был один из обычаев Эденби. В громадном котле был подан пунш. В эту ночь каждый мог вволю поесть, выпить и повеселиться.Праздник удался на славу. А для Женевьевы все в этот вечер было каким-то особенным, сказочно радостным. И хотя она очень устала, легкое, пьянящее возбуждение не оставило ее. Священники удалились в маленькую каморку за кухней, чтобы обсудить некоторые вопросы теологии, а гости постепенно разбрелись по домам. Эдвина повела спать уставшую Энни. Сэра Гая давно не было видно. В Большом зале, у камина расположились Тристан, Джон, Томас Тайдуэлл и Женевьева. Она решила было оставить их, но когда поднялась и начала извиняться, Тристан взял ее за руку, привлек к себе и, вот она уже подле его ног, его руки мягко перебирали ее волосы, она оперлась спиной на его колени, слушала неторопливый мужской разговор.В эти мгновения Женевьева ощутила, как ее сердце затрепетало, и ей страстно захотелось, чтобы она знала Тристана много-много лет до того позорного преступления, до того предательства.– О, тебе нужно было видеть его лицо, – с улыбкой говорил Томас, – в тот момент, когда Тристан решил доказать своему отцу, что он превосходный наездник. Он решил оседлать самого большого жеребца, животное перебросило незадачливого всадника через себя, и тот угодил прямиком в кормушку.Женевьева посмотрела на Тристана, нежно ласкающего ее по щеке.– Мне еще не было и девяти! – запротестовал граф, – и к тому же я был младшим сыном. В то время мне это казалось хорошей идеей.– Твоему брату это понравилось, – вспомнил Джон.– Как и отцу. Когда тебя пороли, слышно было даже в Лондоне.– Вот это мне бы не понравилось! – насмешливо заметила Женевьева, а Тристан посмотрел на нее, и усмехнулся:– Могу себе представить, миледи!– Это было полезно для тебя, ибо после этого ты научился обращаться с лошадьми.– Да, и, кажется, Пирожок очень похож на того коня.– Женевьева уже познакомилась с Пирожком достаточно близко, – улыбаясь, заметил Тристан.Женевьева потупила взор и с удивлением обнаружила, что не может сдержать улыбки, казалось невозможным, то, что произошло между ними, может стать поводом для шуток. Ей было так уютно, она словно котенок свернулась клубочком у его ног и очень скоро ее начало клонить в сон. Тристан это тотчас заметил, встал с кресла и помог подняться ей.Она не могла подавить зевоту, когда говорила:– Спокойной ночи. – И тяжело опиралась на плечо Тристана по пути в спальню. Ей едва хватило сил, чтобы добраться до кровати, и она тут же закрыла глаза.– Женевьева, ты же не можешь спать в обуви!Его голос доносился до нее, как будто откуда-то издалека.– Я не могу пошевелиться, – простонала Женевьева в ответ.Тристан присел рядом с ней и принялся стягивать с нее обувь и чулки, одновременно массируя ей ноги настолько нежными движениями, что Женевьева, не открывая глаз, заулыбалась и сладко вздохнула. Она больше ничего не чувствовала, кроме этих прикосновений. Когда он снял с нее платье и сорочку, она что-то невнятно пробормотала и прижалась к нему всем телом. Женевьева проснулась, когда уже было совсем светло. В спальне хлопотала Тесс, в воздухе распространялся чудесный аромат горячего шоколада, исходивший от серебряного подноса, стоявшего на столике рядом с камином. Тристан уже встал и оделся.Женевьева откинула волосы и услышала, как Тристан желает служанке счастливого Рождества. Женевьева уже было совсем выбралась из постели, но хотя ее видели обнаженной и Тристан, и Тесс, она еще никогда не представляла перед ними обоими в таком виде, поэтому, тотчас передумала и поглубже забралась под одеяло. Но вот Тесс вышла, и когда Тристан обернулся к ней, Женевьева робко улыбнулась ему и пожелала Господнего благословения.Он улыбнулся в ответ, и прежде чем подойти к ней, взял со столика чашку с горячим шоколадом. Когда же Тристан, наконец, подошел к ней, то аромат настолько раздразнил Женевьеву, что она не выдержала и села, свесив ноги. Тристан уселся рядом, одной рукой обнял ее, а другой подал чашку.Она отхлебнула и ощутила, как тепло распространяется по всему телу. Ей было хорошо и легко от того, что он сидел рядом, что сегодня праздник и вообще от того, что она так превосходно себя чувствовала. Внезапно Женевьева смутилась и опустила глаза, прошептав:– Мне нужно быстро одеваться, ведь скоро время Рождественской мессы.– Не так уж скоро, – сказал Тристан в ответ и, взяв из ее руки чашку, другой рукой приподнял ее подбородок, придерживая ее большим и указательным пальцем. Его глаза были светло-голубыми, как весеннее небо, волосы чуть ниспадали на лоб, а на губах играла легкая улыбка. Никогда он не выглядел таким красивым и нежным.– У нас есть немного времени, – и его улыбка стала несколько шире, но в лице чувствовалась какая-то печаль, – знаешь ли, ведь меня, пожалуй, не превзошел бы и сам король.– Я что-то не понимаю, что ты хочешь этим сказать.Он встал, подошел к креслу, на котором лежал ее соболиный плащ, и вернулся с завернутым в голубой бархат пакетом, который положил на ее колени.Женевьева не прикасалась к нему, но не сводила с Тристана глаз, заблестевших от ожидания. Он сел рядом и принялся разворачивать бархат. И вот ее взору предстало нечто тонкой золотой работы, украшенное драгоценными камнями. Тристан взял украшение в руки, и Женевьева разглядела, что эта была диадема, изящная, и, видимо, очень дорогая.– Эти камни, – пояснил Тристан, – напоминают мне твои глаза во всех оттенках настроения. Аметисты – бледно-лиловые, сапфиры – голубые, а алмазы – сияние твоих глаз в гневе и в страсти.Женевьева замерла, сердце ее билось все сильнее и сильнее. Она не могла вымолвить ни слова, не могла разобраться в своих чувствах. «Что переполняло в этот момент ее думу? Радость от того, что он заботится о ней, и преподнес ей в подарок такую прекрасную вещь?.. Или стыд? Неужели она показала себя такой легкомысленной, что Тристан мог подумать, будто ей достаточно материальной награды? Если бы он только не отобрал у нее Эденби! Если бы только раньше они встретились как друзья, чтобы затем стать любовниками! Если бы это не было первым Рождеством, с того времени, как погиб ее отец и жених, во время осады Эденби ланкастерцами с графом де ла Тером во главе».– Женевьева?Она не могла заставить себя протянуть руку к подарку и не поднимала глаз.– Это прекрасно.Тристан внезапно наклонился и заглянул в ее глаза. Она стыдливо натянула одеяло на грудь.– И в самом деле, Тристан, подарок – прекрасен, но я не могу принять его, ведь мне нечего подарить тебе в ответ.– Женевьева!Он снова приподнял ее подбородок. Женевьева не могла прочитать по глазам, что творится в его душе, но, показалось, что ему были хорошо известны все ее мысли.– Я купил это в Лондоне, миледи, на те доходы, что приносят мне мои поместья на севере. Я купил это не для того, чтобы умиротворить твой гнев или чтобы заплатить за то удовольствие, которое получаю от тебя. Я купил это, чтобы преподнести в дар женщине, чьей красотой восхищаюсь. Вот и все.При этих словах на ее глазах навернулись слезы, и она поскорее моргнула, чтобы скрыть их от него. Тристан взял диадему и встал перед ней на колени, намереваясь возложить украшение на голову Женевьевы. Она рассмеялась и сказала, что у нее слишком непокорные волосы, чтобы можно было быстро их убрать и уложить подобающим образом.– Нет, мне очень нравятся они именно такими растрепанными и взъерошенными, – ответил Тристан, садясь рядом с ней и любуясь ею. В глазах его было столько нежности и восхищения, затронувших в душе Женевьевы самые тайные струны, что ей снова стало легко и хорошо с ним.Она быстро опустила глаза и начала теребить пальцами бархат.– Но мне нечего подарить тебе, – снова повторила она.К ее удивлению, Тристан внезапно поднялся. Он сцепил руки за спиной и подошел к камину. Женевьева с недоумением следила за ним, ей было гораздо труднее догадаться о том, что с ним происходит.– Тристан, я не хотела обидеть тебя…Он обернулся, и Женевьева поняла, что сейчас он в мыслях находится совершенно в другом времени и месте, и было видно, что он прилагает усилие, чтобы ответить ей.– У тебя есть для меня подарок.– Но у меня…Он наклонил голову и кивком указал на ее заметно округлившийся живот под набухшей грудью. И хотя его голос внезапно стал хриплым, Женевьева знала, что он вовсе не сердится на нее.– Не сделаешь ли ты мне подарка на это Рождество? Подарка, которому я буду рад, и если я получу его, то смогу спокойно спать по ночам. Мне только и нужно, чтобы ты поклялась, Женевьева, что будешь беречь себя и дитя, которое мы зачали, вне зависимости от того, считаешь ли ты меня своим другом или злейшим врагом. Только поклянись мне, что ты будешь беречь свою жизнь и здоровье, как и жизнь и здоровье ребенка во чреве твоем.Женевьева покраснела и нервно сняла бархат. Единственный раз, когда они говорили о ребенке, тогда, после его возвращения из похода, ей было больно и горько. Тогда они не поняли друг друга. А сейчас… Смятение охватило ее. Она боялась невольно напомнить ему о том времени, когда он жил в своем поместье на севере с молодой женой. Она представила, какими они были счастливыми и как любили друг друга, ожидая своего первенца.В ее горле застрял комок, она боялась и в то же время ощущала странную радость, и волнение. Может быть, они все еще оставались врагами, может быть, так будет всегда, и время ничего не сможет с этим поделать. Разве она не надеялась на то, что все может перемениться, что на трон воссядет какой-нибудь из Йоркских претендентов? Разве мир не изменчив?Она не знала. Рождество… Ее отец и Аксель лежали в часовне замка, под массивными каменными плитами. Она могла презирать этого человека всем сердцем за то, что он сделал с ней, их многое разделяло и прежде всего его прошлое, но он просил ее беречь себя ради ребенка, которого она носила под сердцем. Кажется, он не питал к ней ненависти за то, что она жива, в то время как его жена мертва.– Женевьева?Она подняла на него глаза, и снова ее поразила его внешность. Женевьева даже слегка вздрогнула. Какое дитя будет у такого красивого отца! Женевьева боялась заговорить. Ей хотелось сказать, что она не питает к нему ненависти. Мысли лихорадочно метались в ее мозгу. «Я боюсь, что не смогу больше ненавидеть тебя! Но я должна во имя моей чести оставаться твоим врагом, ибо ты повинен в смерти моего отца, лежащего внизу… Ибо ты пришел, увидел и взял то, что принадлежало не тебе…»Но она не могла сейчас думать о ненависти и, покачав головой, тихо сказала:– Милорд, я намереваюсь сохранить собственное здоровье и здоровье моего ребенка.И тут же испугалась собственного признания, так как совсем не хотела говорить ему, что ей вовсе нетрудно полюбить дитя в ее чреве и полюбить… своего врага. И поэтому быстро соскочила с кровати, прикрываясь одеялами, и рассмеялась, чтобы скрыть свои чувства.– Но это, милорд, – насмешливо сказала она, попытавшись сделать изящный реверанс, что было довольно трудно в ее одеянии. – Нельзя назвать рождественским подарком, ты ведь подарил мне драгоценности.– Ага, – ответил Тристан в свою очередь, отвешивая поклон, – но ты недавно одарила меня еще большей драгоценностью. Я сплю по ночам в окружении твоих волос, этого бесценного сокровища.– Возможно, мне следует остричь их?– Отбрось такие мысли, миледи…– Ну что ж, – воскликнула она. – В таком случае, возможно, мне следует немедленно запутать тебя в них?И при этих словах она сбросила с себя одеяло и предстала пред ним обнаженная, во всей своей юной красоте, величественная и чарующая. Тристан застыл, не в силах справиться со своим дыханием, он не мог отвести от нее восхищенного взгляда.– Возможно, – прошептала Женевьева, – мне следует подойти к тебе с твоим подарком, который я пока ношу в себе?И она медленно начала подходить к нему, соблазнительно покачивая бедрами и так легко ступая по полу, что, казалось, еще немного, и она может пойти прямо по воздуху. А ее волосы, увенчанные драгоценной диадемой, ниспадали на ее плечи, грудь, бедра и укрывали ее подобно волшебному плащу.Тристан не мог пошевелиться. Никогда прежде Женевьева не проявляла такой инициативы, и открывшееся его взору зрелище заставляло быстрее струиться кровь в его жилах. Сердце его рвалось из груди, но он не смог даже поднять руки. Он просто стоял с изумлением и восторгом глядя на нее.И судя по всему, ей очень нравилась затеянная ею игра, ибо на ее чувственных губах появилась легкая насмешливая улыбка. Она казалась Евой; с той лишь разницей, что Еве было далеко до совершенства форм Женевьевы. Она остановилась буквально в шаге от Тристана, положив руки на бедра и гордо вскинув подбородок, в ее глазах плясали озорные искорки.И вот она прижалась к нему всем телом, обхватив его руками за шею, дразня его и чувствуя, как набухает его плоть под одеждой. Но тут же, дав почувствовать ему жар своей груди, отстранилась и крутнулась на месте.– Ах, мне, наверно, нужен лиф! – заявила Женевьева, схватив руками свои волосы и прикрывая ими грудь, создавая некое подобие лифа, который, впрочем, мало чего скрывал, ее соски насмешливо и соблазнительно торчали наружу. И снова крутнулась, разметав в воздухе волосы, рассыпавшиеся золотым дождем, ниспадающим на ее прелести, от вида которых Тристан чуть не задохнулся от возбуждения.– Возможно… – начала она, но тут же от неожиданности взвизгнула, ибо Тристан вышел из оцепенения и с победным смехом подхватил ее на руки.– Возможно, что?– О, милорд! – воскликнула Женевьева, изображая ужас и отчаяние. – Вы же одеты!– Ну, это легко исправить.– Я бы не хотела беспокоить вас…– Но я не в силах отказать тебе ни в чем, особенно, если речь идет о моем теле и твоем наслаждении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52