— Я никогда не имела умысла причинить вам неприятности, тетя, — чуть покривив душой, сказала Рейвен. — Напрасно вы так обо мне думаете.
— Возможно, — с кисловатой миной согласилась леди Кэтрин. — Но, как бы то ни было, скажу прямо… — Неожиданно открытая улыбка мелькнула у нее на губах. — Скажу по правде, не очень-то вы с Холфордом подходите друг другу. По крайней мере по характеру. Его светлость, извини за откровенность, напыщенное ничтожество. Да простит меня Господь за такие слова.
— Ну, не так уж он плох, — решила вступиться за будущего мужа Рейвен, скрывая безмерное удивление от прямоты и откровенности леди Кэтрин. — Зато, если не ошибаюсь, он хорошо воспитанный, сдержанный человек и, что важнее всего, добрый по натуре.
— Что ж, — заключила родственница, — быть может, ты права. Во всяком случае, я рада, что тобою не владеют дурацкие предрассудки, будто в браке необходима любовь. То, что называется любовью, моя дорогая, отнюдь не служит порукой счастья, в чем имела печальную возможность убедиться твоя собственная мать.
Снова у Рейвен сжалось сердце.
— Это правда, тетя Кэтрин, — сказала она. — Любовь может приносить несчастье. Я хорошо усвоила этот урок.
— Что говорит о том, Рейвен, что у тебя гораздо больше здравого смысла, чем у твоей несчастной матери.
Девушка опустила глаза, потому что в них мелькнул гнев: сколько можно об одном и том же? Она не желала слушать такие слова и вообще обсуждать поведение матери и ее горькую судьбу.
Старая дама почувствовала состояние собеседницы, однако не посчитала нужным отступить от темы и добавила холодным назидательным тоном:
— По крайней мере можно надеяться, что перед тобой открывается будущее, какового и желала для тебя Элизабет. И ты займешь то место в обществе, которого твоя мать лишилась по собственной глупости.
Этого Рейвен уже не могла выдержать. Вздернув подбородок и глядя прямо в лицо тетке, она заявила:
— Не по глупости, миледи, а потому, что ее отвергла собственная семья. И вы это прекрасно знаете.
Леди Кэтрин грозно нахмурилась.
— У нас не было иного выхода, как принудить твою мать немедленно выйти замуж. Иначе ее ожидали бесчестье и полный крах. То, как она себя вела, выходило за все рамки приличия: вступить в связь с женатым мужчиной, позволить ему наградить ее ребенком! Куда уж больше!
Леди Кэтрин говорила в столь презрительном тоне, что Рейвен не выдержала.
— Мой дед и ваш брат не должен был!.. — почти крикнула она. — Зачем он отрекся от своей дочери и отправил ее за океан?!
— Быть может, на Карибы — это слишком далеко, — согласилась Кэтрин. — Но вообще Джервис принял единственно правильное решение. Никто не понял бы его, если бы он примирился с тем, что у его дочери внебрачный ребенок. Какой позор!
— И поэтому он заставил ее выйти замуж за человека, которого она не переносила? И прогнал с глаз долой? Разве это хорошо?
— Уверяю тебя, Рейвен, твоя мать и сама понимала, что замужество — единственный выход. Брак с Кендриком спасал ее от позора, а тебя от клейма незаконнорожденной.
Да, Рейвен давно поняла, какую жертву принесла мать ради нее. Но все равно: ничто не может извинить или обелить тех, кто заставил бедную женщину пойти на эти испытания. И дед Джервис, и тетка Кэтрин показали себя черствыми и бессердечными. Но как видно, до сих пор считают свое тогдашнее поведение единственно верным и достойным.
— Если бы мою мать не обрекли на жизнь среди чужих для нее людей, — сказала она с горечью, — если бы она продолжала находиться в окружении родных и друзей, быть может, она сумела бы преодолеть свою безнадежную любовь. Однако получилось, что она рано растратила жизненные силы, лелея напрасные надежды.
И снова холодный рассудительный голос леди Кэтрин:
— Ей некого винить, кроме себя самой, за свою позорную слабость. Впрочем, она вскоре пришла к той же мысли и осознала свою страшную ошибку. Но было уже поздно.
— Простите, если выражу недоверие, тетя Кэтрин, — со сдержанным раздражением сказала Рейвен, — но откуда вам это известно?
— Потому что Элизабет признавалась в этом в своих письмах.
— Она писала вам?
— Не слишком часто. Может быть, раза два в год, но письма были. И в последних посланиях все чаще давала понять, что постепенно пришла в себя и горько сожалеет о содеянном. О том, что выпала из того круга, к которому принадлежала по рождению и воспитанию, и вынуждена вести совсем иной образ жизни… Она очень сильно желала, чтобы твоя жизнь была не такой, как у нее.
Рейвен должна была признаться самой себе, что не может не верить тому, что сейчас слышит. Ведь иначе мать вряд ли уделяла бы столько времени и сил ее воспитанию в духе традиций и правил поведения, свойственных высшему обществу метрополии и самого Лондона. Более того: будучи на смертном одре, она заставила дочь дать клятву, что та будет искать и найдет себе супруга, непременно принадлежащего к аристократии…
— У вас сохранились письма от мамы? — спросила она, отвлекаясь от воспоминаний.
— Нет, я не оставила их. Но уверена, Элизабет одобрила бы твой теперешний выбор.
— Вернее, почувствовала бы облегчение, — поправила ее Рейвен, — оттого, что никто уже не назовет меня незаконнорожденной. А если кому-то и придет в голову, то на герцогиню Холфорд это произведет куда меньшее впечатление, чем на какую-то мисс Кендрик, не так ли?
Леди Кэтрин не сочла нужным прямо отвечать на этот вопрос, но заметила, что она лично вполне удовлетворена поведением Рейвен и даже испытывает чувство облегчения от того, что она не пошла по стопам матери и не опозорила семью.
Слова вызвали у Рейвен новую волну негодования, и, сжав руки в кулаки, она ледяным тоном сказала:
— Если вы так опасались за мое поведение, тетя Кэтрин, то зачем же предоставили мне жилище и даже субсидировали выходы в свет?
— Отвечу прямо: чтобы соблюсти приличия. И еще потому, что этого хотел твой дед. — Она неодобрительно фыркнула. — По моему мнению, если хочешь знать, он ведет себя не слишком умно и расчетливо, относясь к тебе чуть ли не как к блудной дочери. Полагаю, этим он с запозданием пытается смягчить свое отношение к собственной дочери, которое считает теперь чересчур жестоким. С чем я совершенно не согласна: Элизабет понесла заслуженное наказание.
— Конечно, тетя, — уже не сдерживая язвительности, сказала Рейвен, — вам, как одному из главных третейских судей в высшем обществе, гораздо виднее, как к чему относиться.
Неизвестно, уловила ли леди Кэтрин иронию в словах племянницы, но ни один мускул не дрогнул у нее на лице, когда она спокойно произнесла:
— Однако довольно болтовни. Тебе нужно поторапливаться. Негоже заставлять благородного герцога торчать в одиночестве у алтаря.
— Вы совершенно правы, тетя… Как всегда…
Оставшись одна, Рейвен перевела дух и снова воззрилась на коробку с жемчугом. Его блеск не радовал глаз: от него, казалось, исходило презрение, которое ощущала она все эти месяцы в голосе и выражении лица тетки. Пренеприятная она особа, эта леди Кэтрин…
Про своего деда, лорда Латтрелла, Рейвен такого бы не сказала. Он был намного старше своей сестры Кэтрин и намного мягче по характеру. Даже не верилось, что этот человек мог когда-то поступить так сурово со своей родной дочерью.
Впрочем, насколько знала Рейвен, изменения в его характере произошли уже после кончины ее матери, когда на деда обрушилось несколько сердечных приступов подряд. Тогда он и решил пригласить внучку в Англию, чтобы хоть в какой-то степени загладить свою жестокость по отношению к дочери.
Однако он тоже не мог забыть того, что произошло два десятка лет назад. Подумать только: аристократка без памяти влюбилась в какого-то богача американца без роду без племени, к тому же женатого, да еще и забеременела от него!.. Ну и что оставалось делать, чтобы сохранить приличия? Разумеется, безотлагательно выдать ее замуж, а затем, в наказание и для всеобщего спокойствия, отправить с глаз долой. В мужья удалось подыскать некоего Йена Кендрика, обедневшего младшего сына одного из соседей по поместью. Тот согласился на брак исключительно ради денег, за что всю оставшуюся жизнь презирал себя, свою жену, а также чужую дочь, которой не давал забыть, кто она такая. По брачному контракту он получил в собственное владение небольшую плантацию на одном из карибских островов и скромное ежемесячное денежное содержание в обмен на условие не возвращаться в Англию.
Бедняга так и не свыкся с пребыванием на затерянном в Атлантическом океане острове. Он не погрузился в хозяйственные дела, в жизнь семьи и до самой своей случайной смерти восемь лет назад — его съела акула — продолжал ежечасно проклинать судьбу. А его несчастная жена чахла рядом с ним от неутоленной любви к своему американскому судовладельцу. Их дочь, невольный свидетель всех этих горестей, отличалась, к счастью, отменным здоровьем и крепкой натурой, унаследованными, видимо, от своего подлинного отца…
Рейвен передернула плечами, стараясь прийти в себя и успокоиться после очередного малоприятного разговора с теткой. По правде говоря, ей уже давно стало досаждать сознание незаконности своего происхождения и то, что ее вполне можно назвать неприятно звучащим словом «бастард». Возможно, она так никогда и не узнала бы тайну своего рождения, если бы не злобный отчим, не считавший нужным скрывать от ребенка прегрешения матери.
Возрастающее ощущение своей неполноценности в этом мире, предсмертное напутствие матери толкнули Рейвен на брак с пожилым, неинтересным ей человеком. Хотя — кто знает — быть может, чувства еще придут? В большей степени тревожили обстоятельства ее рождения, о которых будущий супруг не имел ни малейшего представления. А если узнает? Что тогда?
Конечно, такой значительной персоне, как герцог, легче выпутаться из подобного положения. Если вообще нужно выпутываться. Эта мысль тоже способствовала тому, что Холфорду было отдано предпочтение.
В конце концов, уже не в первый раз сказала себе Рейвен, за исключением маленькой неувязки с происхождением по линии отца, герцогу достается вполне стоящая невеста: весьма привлекательная наружность, девственница, из хорошей семьи (по матери), неглупая, довольно уравновешенная. Что еще надо для исполнения роли герцогини? Она даже готова родить герцогу наследников, если он того пожелает.
Ей же нужно взамен чувствовать себя в безопасности — быть равной в обществе, к которому она принадлежит. А уж такой оплошности — или как это назвать? — какую допустила ее мать, она себе никогда не позволит. Лучше находиться в спокойном, хладнокровном согласии — пускай без всякой страсти, — чем разрывать себе сердце на части под грузом того, что носит название «любовь».
И прекрасно, что ей не угрожает опасность по-настоящему влюбиться в этого герцога. Зато она не отвергает мысли, что они смогут стать настоящими друзьями и проникнуться уважением друг к другу. Разве это плохо? В беседах с ним она уже ловила себя на мысли, что временами он ей даже симпатичен — особенно когда по его лицу проскальзывает едва заметная приятная улыбка.
Да, решено: они станут жить в полной гармонии и взаимном приятии, не требуя друг от друга невозможного.
А уж если захочется испытать подлинную страсть со всеми ощущениями, о которых она знает из книг, то к ее услугам богатая фантазия, ведущая к вершинам блаженства, к свершению… И при этом она нисколько не нарушает заповедей и остается верной мужу. А ее любовник, ее смуглый пират… Что ж, он тоже остается… В вбображении.
Мысль о муже, о будущем муже, вернула ее к действительности — нужно торопиться. Жених вскоре прибудет к церкви Святого Георга на Ганновер-сквер вместе с несколькими сотнями своих друзей, родственников и знакомых — сливками высшего общества. Не считая городских зевак. И она должна постараться выглядеть как можно лучше в такой волнующий и знаменательный день.
Двумя часами позже она спускалась по лестнице дома леди Кэтрин. Внизу уже стоял, опираясь на палку, ее дед, а рядом с ним его сестра. Старый виконт во время редких наездов в Лондон останавливался обычно у леди Кэтрин, а не в своем одиноком городском доме. Это был высокого роста старик с белоснежными волосами, как у сестры, но не такими правильными чертами лица. Впрочем, о последнем сейчас уже говорить было трудно: он был очень болен — его разрушала болезнь сердца.
Приблизившись к деду, Рейвен различила слезы у него на глазах, и в душе у нее что-то дрогнуло. Она постаралась весело улыбнуться, когда обратилась к нему.
— Итак, вы не порицаете меня за мой выбор, дедушка? — спросила она.
В эти минуты она почти забыла, кто был причиной многолетних бед ее матери и, возможно, преждевременной смерти.
Старик взял ладонь Рейвен в свою дрожащую руку.
— Я одобряю твое решение, — произнес он. — Ты поступила совершенно правильно. И ты очень красива сегодня…
Рейвен так вовсе не считала. Она была не слишком довольна своим нарядом, казавшимся ей чересчур шикарным: платьем бледно-лимонного цвета, прошитым внизу золотыми нитями. Не особенно радовала ее высокая модная прическа и даже доставшиеся от суровой тетки серьги и жемчужное колье.
И уж совсем не прибавило радости сухое одобрение стоявшей рядом леди Кэтрин, которая произнесла назидательным тоном:
— Она в самом деле выглядит неплохо, но твои чрезмерные любезности, Джервис, могут вскружить ей голову. А ведь она уже далеко не ребенок: в прошлом месяце исполнилось двадцать.
Лорд Латтрелл не обратил никакого внимания на слова сестры и, поглаживая руку Рейвен, продолжал:
— Уверен, мы все будем гордиться тобою. Из тебя получится прелестная герцогиня.
Внучке хотелось возразить ему, но она не позволила себе этого. По ее скромному мнению, если ничто не помешает, получится вообще неплохое существо. Совсем необязательно это существо должно быть герцогиней или графиней. Однако она промолчала, так как не желала уподобляться тетке в том, чтобы всегда оставлять последнее слово за собой. Кроме того, она не могла не признаться самой себе, что ее дед рассуждает с позиций общества, к которому принадлежит и куда рвется она сама — девушка, никогда не знавшая родного отца; девушка, у которой осталось всего два кровных родственника, если не считать какого-то неизвестного ей брата в далекой Америке, законного сына ее таинственного отца…
— Как жаль, что твоя мать не может быть здесь сегодня и видеть тебя перед венчанием, — услышала она слабый голос деда.
О, как сама Рейвен хотела бы этого!
Из состояния, близкого к слезам, ее вывел резкий ледяной тон леди Кэтрин:
— Джервис, если ты не закончишь сентиментальные излияния, мы опоздаем к свадебной церемонии. Пора ехать.
— Да, конечно, — сказал Латтрелл, бросая на нее неодобрительный взгляд.
Взяв плащ из рук дворецкого, Рейвен осторожно повела деда по ступенькам туда, где стояла большая, украшенная семейным гербом карета. Кучер уже сидел на козлах.
К ее радости, проводить их пришел и старый слуга Майкл О'Малли, прибывший вместе с ней в Лондон с Карибских островов.
— Шикарно выглядите, мисс, — сказал он. — Поздравляю вас.
Таким родным повеяло на нее от его ирландского выговора, что она бросилась к этому седому человеку, обняла его и поцеловала в сморщенную щеку.
— Спасибо, О'Малли.
Ее поступок вызвал явное неудовольствие леди Кэтрин, которая брезгливо поморщилась, и сдержанное неодобрение деда. Но ей было все равно: О'Малли был для нее гораздо большим, чем слуга. В раннем детстве он заменил ей отца, а когда она собралась ехать в Англию, твердо сказал, что не оставит ее и поедет в «логово», как он выразился, неизвестных родственников вместе с ней. За что она ему безмерно благодарна. Он был и остался настоящим другом.
О'Малли уже собирался подсадить Рейвен в карету, когда из-за угла выскочил на полном ходу закрытый экипаж с занавешенными окнами и остановился прямо перед ними. Его возница, закутанный в темный плащ и в шапке, надвинутой на лицо, был похож на призрак. Из экипажа выпрыгнули трое мужчин в масках. У двух из них были в руках пистолеты, у третьего — дубинка. К ужасу Рейвен, дула пистолетов были направлены ей в лицо.
— Она едет с нами! — крикнул один из мужчин, тыча в нее пальцем.
— Кто вы такие, черт вас побери? — властным тоном спросил лорд Латтрелл.
Никто ему не ответил. Тот из них, кто заговорил первым, схватил Рейвен за руку и потащил к своему экипажу.
С яростным криком седой О'Малли бросился на ее защиту, но мужчина с дубинкой преградил ему дорогу и нанес удар по голове.
На какое-то мгновение Рейвен показалось, что вся сцена разыгрывается в каком-то из ее снов, но боль в руке, которую сжимал один из нападавших, убедила в том, что она не спит. Ее продолжали тянуть в приоткрытую дверцу кареты.
— Как вы смеете нападать на нас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36