На пороге стояла та, кого сейчас хотелось видеть меньше всего.
– Что здесь происходит? – надменно вопросила леди Монтекью и, шагнув к кровати, резко приказала: – Немедленно прекрати хныкать!
Табита не выдержала и сорвалась. Руку ломило так, что глаза наполнялись слезами, сердце разрывалось от отчаяния, и девочка закричала сквозь рыдания:
– Убирайтесь! Оставьте меня в покое! Я вас ненавижу!
– Табита Монтекью! Да как ты смеешь! Мисс Пламридж, оставьте нас!
Оказавшись наедине с племянницей, тетя Монтекью схватила девочку за руку и, стащив с кровати, поставила на пол.
– Бесстыдная, дерзкая девчонка! – Она побагровела от ярости. – Что ты себе позволяешь? И это после того, как я тебя, как родную, приютила, дала крышу над головой? Неблагодарная нахалка!
После каждого буквально выплюнутого слова матрона безжалостно встряхивала Табиту, и девочка, обессиленная болью и задыхающаяся от обиды, повисла на руках леди Монтекью.
– Я должна была знать, что ребенок Элеоноры Лидерленд унаследует ее вопиющую непочтительность и нарочитое неуважение к людям высшего света! Тебе не место в моей семье! Не выйдешь из своей комнаты, пока я не разрешу, но после того, как надлежащим образом передо мной извинишься.
С этими словами леди Монтекью швырнула Табиту на кровать и с гордо поднятой головой выплыла из комнаты.
Впавшая в полузабытье Табита все же услышала, как в замке повернулся ключ, и волна отчаяния захлестнула ее. Следующий день она провела в полном одиночестве и только ближе к вечеру услышала, что кто-то открывает дверь. Со вчерашнего обеда у Табиты во рту не было и крошки. Она лежала на боку и тихонько баюкала обожженную руку, стараясь хоть как-то унять боль. Душа ее была переполнена тоской и грустью. Она вспоминала о злобных пакостях Ричарда, о его ненависти и жестокости к ней, об откровенной неприязни и презрительном пренебрежении со стороны тети. Она гнала прочь эти мысли, стараясь представить себе, что мама и папа живы и она счастлива, но это ей не удавалось. Пришла тетя.
– Ну что же, мисс. У тебя было достаточно времени для размышлений. Ты можешь спуститься в столовую и пообедать вместе с нами, если принесешь мне свои извинения. – Леди Монтекью ждала слезного раскаяния, но не дождалась. И, покраснев от гнева, заговорила презрительным тоном: – Кто ты такая, чтобы выказывать неуместную гордыню и озлобленность? Господь тебя покарает за это!
Она вышла, громко хлопнув дверью, и снова заперла ее на ключ. Табита обхватила себя руками за плечи, подтянула коленки к груди и, свернувшись калачиком, замерла, не ощущая, что ее бьет дрожь. Через некоторое время дверь вновь открылась, и на этот раз на пороге появилась симпатичная Верити Поттер. Она внесла поднос с обедом и стаканом молока, который осторожно поставила на ночной столик. Верити села на край кровати и зашептала:
– Мисс, мне не разрешили с вами разговаривать. Приказали только отнести еду, оставить и уйти. – Она с жалостью посмотрела на несчастную Табиту: – Мисс, вам обязательно нужно поесть. Быстрее поправитесь.
Выглядела девочка ужасно. А вдруг она ночью умрет? И все из-за хозяйки. Это она своим злобным равнодушием довела девочку до такого состояния. Подоткнув со всех сторон одеяло, Верити все-таки вышла из комнаты, опасаясь, как бы не заметили, что она слишком долго отсутствовала. О том, что она увидит утром, когда принесет Табите завтрак, служанка старалась не думать.
Утром Верити обнаружила, что Табита лежит неподвижно, свернувшись калачиком, как и накануне вечером. Еда осталась нетронутой. С замиранием сердца Верити коснулась лба девочки и с облегчением вздохнула. Лоб оказался теплым. Даже горячим. Слишком горячим. Служанка бросилась вон из комнаты на поиски мисс Пламридж, обратиться к леди Монтекью она не осмелилась. Это сделала мисс Пламридж. Леди Монтекью, осмотрев племянницу, послала за доктором.
Доктор Гудалл, осмотрев ожог, обнаружил, что он хорошо заживает и не может быть причиной лихорадки. Но почему у больной жар, определить не смог.
Поправлялась Табита медленно. Была на грани жизни и смерти. Леди Монтекью, явно испытавшая облегчение от того, что девочка не скончалась у нее на руках, старательно избегала всякого упоминания о событиях, приведших к недугу. Когда же Табита уже могла спускаться в столовую и ее жизнь вернулась в привычную колею, она заметила, что кое-что изменилось. К ней стали относиться чуть более заботливо. А главное, Ричард держался от нее подальше – и в один прекрасный день каникулы закончились, и он уехал.
Табита наконец выздоровела, но мисс Пламридж пока не позволяла девочке выходить из дома. Зима была в самом разгаре, и гувернантка не знала, как оградить свою подопечную от, не приведи Бог, еще одной простуды, и следила, чтобы девочка была всегда тепло одета. Хотя мисс Пламридж была ярой сторонницей свежего воздуха и регулярных моционов, она только в феврале позволила Табите возобновить ежедневные прогулки по угодьям поместья.
Рука у Табиты уже совсем зажила, остались лишь небольшие рубцы на внутренней стороне запястья. В один из последних дней февраля Табита и Амелия бегали по приусадебному парку, и мисс Пламридж с удовлетворением отметила, что ее подопечная такая же деятельная и громкоголосая, как и ее кузина.
Уже появились первые подснежники, и обе девочки, возвращаясь домой, набрали букетики из едва распустившихся нежных белых цветков. Мисс Пламридж приучала детей с каждой прогулки приносить в дом дары щедрой природы – красивые листья, цветы, каштаны, лесные ягоды, стручки. Букетики подснежников поставят на столы в классной комнате, чтобы девочки могли их нарисовать.
Табита любила рисовать и в свои девять лет заметно преуспела в этом занятии. Удивительная точность линий и индивидуальность каждого рисунка поражали мисс Пламридж.
Гувернантка только прошлым летом научила девочек пользоваться акварельными красками, но Табита очень скоро стала пробовать разные сочетания цветов. На одном рисунке у нее бледно-голубое небо, на другом – розовато-лиловое или ярко-розовое; деревья – зеленые, янтарно-желтые или золотистые. Люди и зверушки, как в сказках, мифах и легендах.
Леди Монтекью не разделяла мнение гувернантки о способностях Табиты. Ей не нравилось то, что рисовала Табита. Она предпочитала аккуратные, но напрочь лишенные фантазии рисунки дочери. Табиту нисколько это не задевало. Ничего другого она и не ожидала от тети, радовалась, что та не мешала ей рисовать так, как хочется.
К счастью, опасаться Табите было нечего, честолюбивые помыслы леди Монтекью были связаны не с племянницей, а с собственной дочерью, и до тех пор, пока гувернантка продолжала обучать Амелию в соответствии с пожеланиями ее матери, мисс Пламридж оставалась в классной комнате полновластной хозяйкой.
Гувернантка за долгое время научилась безо всяких расспросов узнавать об очередной несправедливости, допущенной по отношению к ее юной подопечной. Достаточно было войти в классную комнату и обнаружить там Табиту. Очередной рисунок при всей надуманности был исполнен такой внутренней выразительности, что у женщины слезы выступали на глазах.
Глава 5
Весна, 1816 года
Для ранней весны день выдался довольно теплым. Мартовские ветры утихли. Рисование продолжало оставаться страстным увлечением Табиты, и она пользовалась малейшей возможностью выбраться из дома, чтобы, забравшись поглубже в сад, сделать несколько набросков и помечтать.
Многие наброски превращались потом в написанные с особым тщанием акварели. Каждый год под Рождество Табита с душевным трепетом посылала несколько своих самых любимых рисунков вместе с поздравительным письмом преподобному Морвеллу и его супруге. И они в ответном письме выражали ей свой восторг. Они следили за ее успехами, начиная с первых детских рисунков, которые Табита им посылала, и кончая рисунками последнего времени.
Табита сидела и смотрела на озеро, которое отделяло владения Монтекью от аббатства Брекенбридж. Водная гладь в это время года имела весьма унылый и безрадостный вид, но место в альбоме для эскизов для нее нашлось. Две недели назад тетя и кузина уехали, и Табита без опасений могла совершать прогулки. Минерва Монтекью с дочерью в настоящее время находились в Лондоне. Отправились туда покупать свадебный наряд для Амелии. В конце мая должна была состояться ее свадьба.
Табита видела Майлза Пембери всего один-единственный раз, когда он приезжал в Роксли. Молодой человек ей понравился. Она была уверена, что он станет хорошим мужем, и радовалась за Амелию, понимая, что кузина не без удовольствия покинет поместье Роксли. С годами Табита все больше гордилась Амелией, потому что девочка, несмотря на неустанные усилия ее любящей матери, продолжала по-доброму относиться к ней.
Что до Ричарда, то, к облегчению Табиты, в родном доме он появлялся редко. И дело было не в его бездушном и бессердечном к ней отношении. Напротив, теперь он щеголял утонченными светскими манерами, но девушка, хотя и понимала, что ей не следует испытывать к нему прежнюю неприязнь, ничего не могла с собой поделать. Порой она начинала себя убеждать, что глубокое душевное нерасположение, которое она испытывала к кузену, на самом деле было затаенной злостью, зародившейся еще в прежние детские годы. За это Табита себя нещадно корила, но не могла от этой злости избавиться. Впрочем, опасения ее были не напрасны. Она сердцем чувствовала, что за напыщенным светским лоском и показной любезностью скрывается прежний, ничуть не изменившийся Ричард, от которого следовало держаться как можно дальше.
Поэтому его длительное отсутствие давало Табите возможность наслаждаться покоем. Если верить Амелии, ее брат предпочитал подолгу задерживаться в Лондоне, предаваясь излишествам и развлечениям, которые здесь, в поместье, были недоступны. Табиту это вполне устраивало.
Большинство восемнадцатилетних девиц сочли бы времяпрепровождение Табиты скучным и безрадостным, но девушка давно примирилась со своей участью и не особенно расстраивалась, находя в каждой мелочи радость бытия. Она не ждала от жизни никаких чудес. Была уверена, что наступит день, когда ей придется самой заботиться о себе и для отдыха просто не останется времени. Поэтому Табита стремилась воспользоваться каждым спокойным днем и в одиночестве сполна насладиться и теплым солнышком, и бездонным голубым небом, и неудержимым полетом своего воображения.
Услышав чьи-то приближающиеся шаги, Табита вздрогнула и даже поморщилась от досады. Положив карандаши, подняла голову, чтобы посмотреть, кто же нарушил ее уединение. И тут желание побыть одной испарилось в мгновение ока. Девушка вскочила, уронив на траву альбом.
– Доминик! – вскрикнула она. – Господи! Глазам своим не верю! – Она готова была броситься к молодому человеку, но сдержала свой порыв.
Последний раз они виделись чуть ли не пять лет назад. За это время юноша очень изменился. Доминик шагнул к ней.
– Неужели это Табби? Бог ты мой, да тебя не узнать, – улыбнулся он. – Ты стала настоящей юной леди.
Когда улыбающийся Доминик, облаченный в великолепный форменный мундир красного цвета, подошел к Табите и встал рядом, девушка почувствовала неведомое ей прежде душевное волнение. Она слегка покраснела, но взяла себя в руки и ответила с нарочитым спокойствием:
– Иначе и не может быть, Доминик, время идет, мне уже восемнадцать.
– Неужели восемнадцать? – воскликнул он и, подумав, добавил: – Впрочем, так оно и есть, ведь вы с Люси одногодки.
Табита вгляделась в его лицо и тут же отвела взгляд, чтобы Доминик не подумал, будто она от него глаз отвести не может. Впрочем, желание освоиться с его непривычным обликом оказалось сильнее. Перед ней стоял худощавый и рослый юноша, ставший выше своего отца. Темные волосы были пострижены по последней моде и зачесаны назад. Куда делась прежняя непокорная копна? От скулы, по щеке, до подбородка шел неровный багровый узкий шрам, о котором Табита уже узнала от Амелии. Кузина рассказала ей, что в сражении при Тулузе Доминик был ранен и что лицо его теперь обезображено шрамом. Табита подумала, что шрам не испортил лица Доминика, но сердце ее сжалось при мысли, что ему было больно.
– Мне так жаль твоего отца, – сказала она. – Он был таким добрым.
– Да, это правда, – печально ответил Доминик и, помолчав, добавил: – К его уходу мы были давно готовы, прошло уже два года, но мама по-прежнему горюет. Мне надо было бы быть с ней, но я никак не мог выбраться домой, время было неподходящее.
– Но сейчас ты здесь. Ты насовсем вернулся?
– Хотелось бы надеяться, что насовсем. Ведь теперь я в ответе за дворянский титул и за поместье. Так что придется подать в отставку. К сожалению, я не смог сделать этого раньше, сразу после смерти отца, но у меня не приняли отставку, не хватало личного состава.
– Представляю, как обрадовалась мама твоему возвращению.
– Еще бы! Последние два года у нее было мало радости.
– Это верно, – согласилась Табита. Она хорошо понимала, как мучительно все время думать о том, жив он или убит.
Всякий раз, когда до английских берегов добирались очередные сообщения о произошедших сражениях, Табиту охватывал леденящий душу страх, жив ли Доминик. Самым страшным месяцем для нее стал июнь, когда потери королевских войск в битве при Ватерлоо удручали. Однако в этом кровавом кошмаре Доминику удалось выжить.
Но даже после Ватерлоо, после того как Наполеон потерпел поражение и был отправлен в изгнание и когда, казалось, все беды позади, Табита продолжала бояться нового мятежа. То, что Доминик был приписан к войскам Веллингтона, приносило мало утешения. Но теперь он наконец-то вернулся. Он дома, и ничто ему не угрожает. От счастья у нее даже закружилась голова.
– Я тебе помешал? – спросил Доминик. – Может быть, тебе хочется побыть одной?
– Нет, нет, что ты, – улыбнулась Табита. – Я просто делала набросок озера.
– Но я могу поклясться, что, когда ты обернулась на мои шаги, на лице у тебя было выражение досады.
– Ты очень наблюдателен, – рассмеялась девушка. – Меня раздосадовало, что кто-то ни с того ни с сего собирается нарушить мой покой, я подумала, что это, наверное, слуга из усадьбы, которого послали за мной по какому-нибудь пустяковому поводу.
– Я польщен. Смею ли я предположить, что заслуживаю чуть большего внимания, чем слуги твоей тети?
Табита покраснела. Сердце ее учащенно билось, и душу наполняло непонятное волнение. Чувство это было непривычным и незнакомым, и она не знала, как себя вести. Поэтому она наклонилась за валявшимся на траве альбомом и подчеркнуто спокойно ответила:
– Ты же знаешь, что можешь.
– Не возражаешь, если я с тобой немного посижу?
– Разумеется, – улыбнулась Табита. – Расскажи, как жил все это время, чем занимался. Очень страшно на войне?
Она снова села на траву, поджала под себя ноги и прикрыла их юбкой.
– Бывало очень страшно, – честно ответил он и сел рядом с ней. – Война – отвратительная штука. За безумную гордыню и безудержное властолюбие одного человека гибнут тысячи людей. Ты не представляешь, как это ужасно. Надеюсь, ему не удастся сбежать из ссылки и начать этот кошмар заново. – Он задумчиво посмотрел на безмятежную гладь озера, а когда повернулся к Табите, она увидела, что он улыбается: – Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. У меня нет ни малейшего желания забивать тебе голову мрачными и жестокими историями.
Доминик поглядывал на сидевшую рядом с ним девушку и поражался тому, как она за эти годы преобразилась. Из худенькой девчушки превратилась в очаровательную девушку. От прелестной фигурки, миловидного личика, некогда бледного, осунувшегося, нельзя было отвести глаз. На фоне молочно-белой кожи опушенные темными густыми ресницами зеленые глаза обрели еще большую выразительность.
Доминик с трудом перевел взгляд на ее альбом для рисования.
– Можно взглянуть?
Она кивнула и заметила:
– Там нет ничего интересного, только виды здешних мест.
Доминик не спеша принялся листать альбом, и с каждым новым листом его восхищение росло.
– Табби, ты великолепно рисуешь! У тебя просто талант.
Покраснев от удовольствия, девушка ответила:
– Что ты, при чем здесь талант! Я трачу на рисунки массу времени, особенно, когда мои родственники в отъезде и мне никто не мешает.
– Значит, их нет здесь сейчас?
Она кивнула.
– Я слышал, что Ричард редко бывает дома, почти все время проводит в городе. А тетя и Амелия где?
– Тоже в Лондоне. Амелия выходит замуж. В мае свадьба. Ты разве не знал?
– Да, что-то такое Люси мне говорила.
– Они поехали покупать свадебный наряд. Надеюсь, вернутся недели через две. А то и через месяц. Тетя Монтекью предпочитает подольше задержаться, чтобы снова не пришлось ехать.
– Ты с ними ездила хотя бы раз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– Что здесь происходит? – надменно вопросила леди Монтекью и, шагнув к кровати, резко приказала: – Немедленно прекрати хныкать!
Табита не выдержала и сорвалась. Руку ломило так, что глаза наполнялись слезами, сердце разрывалось от отчаяния, и девочка закричала сквозь рыдания:
– Убирайтесь! Оставьте меня в покое! Я вас ненавижу!
– Табита Монтекью! Да как ты смеешь! Мисс Пламридж, оставьте нас!
Оказавшись наедине с племянницей, тетя Монтекью схватила девочку за руку и, стащив с кровати, поставила на пол.
– Бесстыдная, дерзкая девчонка! – Она побагровела от ярости. – Что ты себе позволяешь? И это после того, как я тебя, как родную, приютила, дала крышу над головой? Неблагодарная нахалка!
После каждого буквально выплюнутого слова матрона безжалостно встряхивала Табиту, и девочка, обессиленная болью и задыхающаяся от обиды, повисла на руках леди Монтекью.
– Я должна была знать, что ребенок Элеоноры Лидерленд унаследует ее вопиющую непочтительность и нарочитое неуважение к людям высшего света! Тебе не место в моей семье! Не выйдешь из своей комнаты, пока я не разрешу, но после того, как надлежащим образом передо мной извинишься.
С этими словами леди Монтекью швырнула Табиту на кровать и с гордо поднятой головой выплыла из комнаты.
Впавшая в полузабытье Табита все же услышала, как в замке повернулся ключ, и волна отчаяния захлестнула ее. Следующий день она провела в полном одиночестве и только ближе к вечеру услышала, что кто-то открывает дверь. Со вчерашнего обеда у Табиты во рту не было и крошки. Она лежала на боку и тихонько баюкала обожженную руку, стараясь хоть как-то унять боль. Душа ее была переполнена тоской и грустью. Она вспоминала о злобных пакостях Ричарда, о его ненависти и жестокости к ней, об откровенной неприязни и презрительном пренебрежении со стороны тети. Она гнала прочь эти мысли, стараясь представить себе, что мама и папа живы и она счастлива, но это ей не удавалось. Пришла тетя.
– Ну что же, мисс. У тебя было достаточно времени для размышлений. Ты можешь спуститься в столовую и пообедать вместе с нами, если принесешь мне свои извинения. – Леди Монтекью ждала слезного раскаяния, но не дождалась. И, покраснев от гнева, заговорила презрительным тоном: – Кто ты такая, чтобы выказывать неуместную гордыню и озлобленность? Господь тебя покарает за это!
Она вышла, громко хлопнув дверью, и снова заперла ее на ключ. Табита обхватила себя руками за плечи, подтянула коленки к груди и, свернувшись калачиком, замерла, не ощущая, что ее бьет дрожь. Через некоторое время дверь вновь открылась, и на этот раз на пороге появилась симпатичная Верити Поттер. Она внесла поднос с обедом и стаканом молока, который осторожно поставила на ночной столик. Верити села на край кровати и зашептала:
– Мисс, мне не разрешили с вами разговаривать. Приказали только отнести еду, оставить и уйти. – Она с жалостью посмотрела на несчастную Табиту: – Мисс, вам обязательно нужно поесть. Быстрее поправитесь.
Выглядела девочка ужасно. А вдруг она ночью умрет? И все из-за хозяйки. Это она своим злобным равнодушием довела девочку до такого состояния. Подоткнув со всех сторон одеяло, Верити все-таки вышла из комнаты, опасаясь, как бы не заметили, что она слишком долго отсутствовала. О том, что она увидит утром, когда принесет Табите завтрак, служанка старалась не думать.
Утром Верити обнаружила, что Табита лежит неподвижно, свернувшись калачиком, как и накануне вечером. Еда осталась нетронутой. С замиранием сердца Верити коснулась лба девочки и с облегчением вздохнула. Лоб оказался теплым. Даже горячим. Слишком горячим. Служанка бросилась вон из комнаты на поиски мисс Пламридж, обратиться к леди Монтекью она не осмелилась. Это сделала мисс Пламридж. Леди Монтекью, осмотрев племянницу, послала за доктором.
Доктор Гудалл, осмотрев ожог, обнаружил, что он хорошо заживает и не может быть причиной лихорадки. Но почему у больной жар, определить не смог.
Поправлялась Табита медленно. Была на грани жизни и смерти. Леди Монтекью, явно испытавшая облегчение от того, что девочка не скончалась у нее на руках, старательно избегала всякого упоминания о событиях, приведших к недугу. Когда же Табита уже могла спускаться в столовую и ее жизнь вернулась в привычную колею, она заметила, что кое-что изменилось. К ней стали относиться чуть более заботливо. А главное, Ричард держался от нее подальше – и в один прекрасный день каникулы закончились, и он уехал.
Табита наконец выздоровела, но мисс Пламридж пока не позволяла девочке выходить из дома. Зима была в самом разгаре, и гувернантка не знала, как оградить свою подопечную от, не приведи Бог, еще одной простуды, и следила, чтобы девочка была всегда тепло одета. Хотя мисс Пламридж была ярой сторонницей свежего воздуха и регулярных моционов, она только в феврале позволила Табите возобновить ежедневные прогулки по угодьям поместья.
Рука у Табиты уже совсем зажила, остались лишь небольшие рубцы на внутренней стороне запястья. В один из последних дней февраля Табита и Амелия бегали по приусадебному парку, и мисс Пламридж с удовлетворением отметила, что ее подопечная такая же деятельная и громкоголосая, как и ее кузина.
Уже появились первые подснежники, и обе девочки, возвращаясь домой, набрали букетики из едва распустившихся нежных белых цветков. Мисс Пламридж приучала детей с каждой прогулки приносить в дом дары щедрой природы – красивые листья, цветы, каштаны, лесные ягоды, стручки. Букетики подснежников поставят на столы в классной комнате, чтобы девочки могли их нарисовать.
Табита любила рисовать и в свои девять лет заметно преуспела в этом занятии. Удивительная точность линий и индивидуальность каждого рисунка поражали мисс Пламридж.
Гувернантка только прошлым летом научила девочек пользоваться акварельными красками, но Табита очень скоро стала пробовать разные сочетания цветов. На одном рисунке у нее бледно-голубое небо, на другом – розовато-лиловое или ярко-розовое; деревья – зеленые, янтарно-желтые или золотистые. Люди и зверушки, как в сказках, мифах и легендах.
Леди Монтекью не разделяла мнение гувернантки о способностях Табиты. Ей не нравилось то, что рисовала Табита. Она предпочитала аккуратные, но напрочь лишенные фантазии рисунки дочери. Табиту нисколько это не задевало. Ничего другого она и не ожидала от тети, радовалась, что та не мешала ей рисовать так, как хочется.
К счастью, опасаться Табите было нечего, честолюбивые помыслы леди Монтекью были связаны не с племянницей, а с собственной дочерью, и до тех пор, пока гувернантка продолжала обучать Амелию в соответствии с пожеланиями ее матери, мисс Пламридж оставалась в классной комнате полновластной хозяйкой.
Гувернантка за долгое время научилась безо всяких расспросов узнавать об очередной несправедливости, допущенной по отношению к ее юной подопечной. Достаточно было войти в классную комнату и обнаружить там Табиту. Очередной рисунок при всей надуманности был исполнен такой внутренней выразительности, что у женщины слезы выступали на глазах.
Глава 5
Весна, 1816 года
Для ранней весны день выдался довольно теплым. Мартовские ветры утихли. Рисование продолжало оставаться страстным увлечением Табиты, и она пользовалась малейшей возможностью выбраться из дома, чтобы, забравшись поглубже в сад, сделать несколько набросков и помечтать.
Многие наброски превращались потом в написанные с особым тщанием акварели. Каждый год под Рождество Табита с душевным трепетом посылала несколько своих самых любимых рисунков вместе с поздравительным письмом преподобному Морвеллу и его супруге. И они в ответном письме выражали ей свой восторг. Они следили за ее успехами, начиная с первых детских рисунков, которые Табита им посылала, и кончая рисунками последнего времени.
Табита сидела и смотрела на озеро, которое отделяло владения Монтекью от аббатства Брекенбридж. Водная гладь в это время года имела весьма унылый и безрадостный вид, но место в альбоме для эскизов для нее нашлось. Две недели назад тетя и кузина уехали, и Табита без опасений могла совершать прогулки. Минерва Монтекью с дочерью в настоящее время находились в Лондоне. Отправились туда покупать свадебный наряд для Амелии. В конце мая должна была состояться ее свадьба.
Табита видела Майлза Пембери всего один-единственный раз, когда он приезжал в Роксли. Молодой человек ей понравился. Она была уверена, что он станет хорошим мужем, и радовалась за Амелию, понимая, что кузина не без удовольствия покинет поместье Роксли. С годами Табита все больше гордилась Амелией, потому что девочка, несмотря на неустанные усилия ее любящей матери, продолжала по-доброму относиться к ней.
Что до Ричарда, то, к облегчению Табиты, в родном доме он появлялся редко. И дело было не в его бездушном и бессердечном к ней отношении. Напротив, теперь он щеголял утонченными светскими манерами, но девушка, хотя и понимала, что ей не следует испытывать к нему прежнюю неприязнь, ничего не могла с собой поделать. Порой она начинала себя убеждать, что глубокое душевное нерасположение, которое она испытывала к кузену, на самом деле было затаенной злостью, зародившейся еще в прежние детские годы. За это Табита себя нещадно корила, но не могла от этой злости избавиться. Впрочем, опасения ее были не напрасны. Она сердцем чувствовала, что за напыщенным светским лоском и показной любезностью скрывается прежний, ничуть не изменившийся Ричард, от которого следовало держаться как можно дальше.
Поэтому его длительное отсутствие давало Табите возможность наслаждаться покоем. Если верить Амелии, ее брат предпочитал подолгу задерживаться в Лондоне, предаваясь излишествам и развлечениям, которые здесь, в поместье, были недоступны. Табиту это вполне устраивало.
Большинство восемнадцатилетних девиц сочли бы времяпрепровождение Табиты скучным и безрадостным, но девушка давно примирилась со своей участью и не особенно расстраивалась, находя в каждой мелочи радость бытия. Она не ждала от жизни никаких чудес. Была уверена, что наступит день, когда ей придется самой заботиться о себе и для отдыха просто не останется времени. Поэтому Табита стремилась воспользоваться каждым спокойным днем и в одиночестве сполна насладиться и теплым солнышком, и бездонным голубым небом, и неудержимым полетом своего воображения.
Услышав чьи-то приближающиеся шаги, Табита вздрогнула и даже поморщилась от досады. Положив карандаши, подняла голову, чтобы посмотреть, кто же нарушил ее уединение. И тут желание побыть одной испарилось в мгновение ока. Девушка вскочила, уронив на траву альбом.
– Доминик! – вскрикнула она. – Господи! Глазам своим не верю! – Она готова была броситься к молодому человеку, но сдержала свой порыв.
Последний раз они виделись чуть ли не пять лет назад. За это время юноша очень изменился. Доминик шагнул к ней.
– Неужели это Табби? Бог ты мой, да тебя не узнать, – улыбнулся он. – Ты стала настоящей юной леди.
Когда улыбающийся Доминик, облаченный в великолепный форменный мундир красного цвета, подошел к Табите и встал рядом, девушка почувствовала неведомое ей прежде душевное волнение. Она слегка покраснела, но взяла себя в руки и ответила с нарочитым спокойствием:
– Иначе и не может быть, Доминик, время идет, мне уже восемнадцать.
– Неужели восемнадцать? – воскликнул он и, подумав, добавил: – Впрочем, так оно и есть, ведь вы с Люси одногодки.
Табита вгляделась в его лицо и тут же отвела взгляд, чтобы Доминик не подумал, будто она от него глаз отвести не может. Впрочем, желание освоиться с его непривычным обликом оказалось сильнее. Перед ней стоял худощавый и рослый юноша, ставший выше своего отца. Темные волосы были пострижены по последней моде и зачесаны назад. Куда делась прежняя непокорная копна? От скулы, по щеке, до подбородка шел неровный багровый узкий шрам, о котором Табита уже узнала от Амелии. Кузина рассказала ей, что в сражении при Тулузе Доминик был ранен и что лицо его теперь обезображено шрамом. Табита подумала, что шрам не испортил лица Доминика, но сердце ее сжалось при мысли, что ему было больно.
– Мне так жаль твоего отца, – сказала она. – Он был таким добрым.
– Да, это правда, – печально ответил Доминик и, помолчав, добавил: – К его уходу мы были давно готовы, прошло уже два года, но мама по-прежнему горюет. Мне надо было бы быть с ней, но я никак не мог выбраться домой, время было неподходящее.
– Но сейчас ты здесь. Ты насовсем вернулся?
– Хотелось бы надеяться, что насовсем. Ведь теперь я в ответе за дворянский титул и за поместье. Так что придется подать в отставку. К сожалению, я не смог сделать этого раньше, сразу после смерти отца, но у меня не приняли отставку, не хватало личного состава.
– Представляю, как обрадовалась мама твоему возвращению.
– Еще бы! Последние два года у нее было мало радости.
– Это верно, – согласилась Табита. Она хорошо понимала, как мучительно все время думать о том, жив он или убит.
Всякий раз, когда до английских берегов добирались очередные сообщения о произошедших сражениях, Табиту охватывал леденящий душу страх, жив ли Доминик. Самым страшным месяцем для нее стал июнь, когда потери королевских войск в битве при Ватерлоо удручали. Однако в этом кровавом кошмаре Доминику удалось выжить.
Но даже после Ватерлоо, после того как Наполеон потерпел поражение и был отправлен в изгнание и когда, казалось, все беды позади, Табита продолжала бояться нового мятежа. То, что Доминик был приписан к войскам Веллингтона, приносило мало утешения. Но теперь он наконец-то вернулся. Он дома, и ничто ему не угрожает. От счастья у нее даже закружилась голова.
– Я тебе помешал? – спросил Доминик. – Может быть, тебе хочется побыть одной?
– Нет, нет, что ты, – улыбнулась Табита. – Я просто делала набросок озера.
– Но я могу поклясться, что, когда ты обернулась на мои шаги, на лице у тебя было выражение досады.
– Ты очень наблюдателен, – рассмеялась девушка. – Меня раздосадовало, что кто-то ни с того ни с сего собирается нарушить мой покой, я подумала, что это, наверное, слуга из усадьбы, которого послали за мной по какому-нибудь пустяковому поводу.
– Я польщен. Смею ли я предположить, что заслуживаю чуть большего внимания, чем слуги твоей тети?
Табита покраснела. Сердце ее учащенно билось, и душу наполняло непонятное волнение. Чувство это было непривычным и незнакомым, и она не знала, как себя вести. Поэтому она наклонилась за валявшимся на траве альбомом и подчеркнуто спокойно ответила:
– Ты же знаешь, что можешь.
– Не возражаешь, если я с тобой немного посижу?
– Разумеется, – улыбнулась Табита. – Расскажи, как жил все это время, чем занимался. Очень страшно на войне?
Она снова села на траву, поджала под себя ноги и прикрыла их юбкой.
– Бывало очень страшно, – честно ответил он и сел рядом с ней. – Война – отвратительная штука. За безумную гордыню и безудержное властолюбие одного человека гибнут тысячи людей. Ты не представляешь, как это ужасно. Надеюсь, ему не удастся сбежать из ссылки и начать этот кошмар заново. – Он задумчиво посмотрел на безмятежную гладь озера, а когда повернулся к Табите, она увидела, что он улыбается: – Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. У меня нет ни малейшего желания забивать тебе голову мрачными и жестокими историями.
Доминик поглядывал на сидевшую рядом с ним девушку и поражался тому, как она за эти годы преобразилась. Из худенькой девчушки превратилась в очаровательную девушку. От прелестной фигурки, миловидного личика, некогда бледного, осунувшегося, нельзя было отвести глаз. На фоне молочно-белой кожи опушенные темными густыми ресницами зеленые глаза обрели еще большую выразительность.
Доминик с трудом перевел взгляд на ее альбом для рисования.
– Можно взглянуть?
Она кивнула и заметила:
– Там нет ничего интересного, только виды здешних мест.
Доминик не спеша принялся листать альбом, и с каждым новым листом его восхищение росло.
– Табби, ты великолепно рисуешь! У тебя просто талант.
Покраснев от удовольствия, девушка ответила:
– Что ты, при чем здесь талант! Я трачу на рисунки массу времени, особенно, когда мои родственники в отъезде и мне никто не мешает.
– Значит, их нет здесь сейчас?
Она кивнула.
– Я слышал, что Ричард редко бывает дома, почти все время проводит в городе. А тетя и Амелия где?
– Тоже в Лондоне. Амелия выходит замуж. В мае свадьба. Ты разве не знал?
– Да, что-то такое Люси мне говорила.
– Они поехали покупать свадебный наряд. Надеюсь, вернутся недели через две. А то и через месяц. Тетя Монтекью предпочитает подольше задержаться, чтобы снова не пришлось ехать.
– Ты с ними ездила хотя бы раз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24