Я старалась уклониться от этой просьбы, но однажды, когда мама с отцом уехали с визитами в Чичестер, а слуги получили выходной, Ральф прямо попросил меня об этом и встретил безоговорочный отказ. Его глаза потемнели от гнева, и он один ушел в лес ставить капканы. Скоро он забыл об этом единственном моем отказе. Будь он поумнее, он запомнил бы его на все то золотое, нескончаемое лето.Но оно не было нескончаемым для мамы, которая считала дни, оставшиеся до возвращения из школы ее дорогого мальчика. Она даже расчертила специальный календарь, повесила его на стене своей гостиной и отмечала в нем дни семестра. Я наблюдала за этим без всякого интереса. Не имея ни опыта, ни желания, я подрубала занавески и помогала вышивать драконов на покрывале новой спальни. Несмотря на мое неумение, извивающийся хвост глуповатого чудовища был закончен вовремя, и оно скоро разлеглось на кровати в ожидании нашего наследного принца.Дождались мы его первого июля. Едва услышав стук колес приближающегося экипажа, я, хорошо помня мамины инструкции, побежала за ней. Она позвала отца из его оружейной мастерской, и мы успели выстроиться на крыльце, когда экипаж, описав плавную кривую, подкатил к парадному входу. Папа радостно приветствовал Гарри, по-мальчишески выпрыгнувшего из коляски. Мама тоже бросилась к нему. Я держалась позади, с некоторой обидой, завистью и даже чувством страха в сердце.Гарри очень изменился за этот последний семестр. Он сильно повзрослел и теперь предстал перед нами худощавым, но стройным молодым человеком, довольно высокого роста. С открытой улыбкой он поздоровался с отцом, тут же заключившим его в медвежьи объятия. Он поцеловал мамину руку, потом чмокнул поочередно в обе щеки, но не стал долго обниматься с ней. Затем, ко всеобщему удивлению, он оглянулся, отыскивая кого-то, и его яркие голубые глаза засияли еще больше, когда он увидел меня.— Беатрис! — воскликнул он и в два прыжка перемахнул ступеньки. — Какая же ты стала хорошенькая! И какая же взрослая! Но мы можем еще поцеловаться?Я с улыбкой подставила ему для поцелуя лицо, но, почувствовав его губы на моих щеках и легкое покалывание его подбородка, смутилась.Мама метнулась к нему и повела его в дом; отец, не обращая внимания на ее воркование, громко расспрашивал Гарри о том, как он доехал и не голоден ли он, и они все оставили меня одну, на солнцепеке у входной двери, как будто я уже не принадлежала их семье и их дому.Между прочим, вспомнил обо мне именно Гарри. Оглянувшись, он поманил меня в гостиную:— Беатрис, пойдем с нами. Я привез всем подарки.Мое сердце дрогнуло в ответ на его улыбку и протянутую мне руку. И, поднявшись по ступенькам, я спокойно вошла в дом, надеясь, что Гарри, может быть, и не станет выставлять меня отсюда, а, наоборот, сделает этот дом еще приятнее для меня.Все ближайшие дни прошли под знаком обаяния Гарри. Каждой горничной, каждой хорошенькой дочке арендатора досталась веселая улыбка молодого Хозяина. Появившиеся в нем самоуверенность и достоинство завоевывали ему друзей, где бы он ни появлялся. Он был обаятелен и хорошо знал это. О своей красоте он тоже хорошо знал.Мы веселились, потому что теперь мне приходилось смотреть на него снизу вверх.— Ты лучше не задирай меня, сестренка, — смеясь, говорил он.Он все так же много читал, два из его многочисленных сундуков были заполнены книгами по философии, стихами, пьесами. Но теперь он уже вырос из своих детских болезней, и книгам было не удержать его взаперти. Мне даже стало стыдно, что я сама так мало читала. Я, возможно, и знала о земле больше, чем когда-либо узнает Гарри, но в книгах совершенно не разбиралась. И мне становилось стыдно, когда Гарри, упомянув о прочитанном, вдруг говорил: «Беатрис, ты это, конечно, читала. Эта книга есть в нашей библиотеке. Я нашел ее, еще когда мне было шесть лет».Некоторые его книги были посвящены сельскому хозяйству и далеко не все они оказались глупыми.Этот новый Гарри стоял сейчас на пороге возмужания. Слабое здоровье было забыто. Только маму беспокоило его сердце. В глазах остальных он выглядел высоким стройным юношей, с сильными руками, ярко-голубыми глазами, застенчиво и одновременно насмешливо подтрунивающим над хорошенькими горничными. Но над всеми его чувствами по-прежнему властвовал Ставлен. Его имя звучало чаще остальных в гостиной и за обедом. Мама хоть и имела собственное мнение о Ставлее и его окружении, но старалась помалкивать и не перечить своему обожаемому сыну, который хвастался тем, что он правая рука этого незаурядного юноши. С каждым его рассказом «банда» Ставлея становилась все более и более опасной, а дисциплина в ней все более и более суровой. Гарри был в ней вторым, но это не спасало его от гнева полубожественного Ставлея. Скорые расправы командира, его суровые наказания, нежное прощание с ним детально описывались мне в наших доверительных беседах.Гарри страшно скучал по своему герою. В первые недели пребывания дома Гарри писал каждый день письма, расспрашивая о новостях в школе и в «банде» Ставлея. Сам Ставлей ответил один или два раза весьма неразборчивым почерком. Еще Гарри пару раз написал другой мальчик, причем в своем последнем письме сообщил, что теперь он является правой рукой их обожаемого командира. В этот день Гарри выглядел подавленным, он на все утро куда-то ускакал и даже опоздал к обеду.Хотя Гарри был очень приятным спутником, теперь я не могла так свободно встречаться с Ральфом, где нам вздумается. Дни проходили за днями, и я все более и более нетерпеливо воспринимала вечную опеку брата. Я никак не могла избавиться от него. Мама приглашала его попеть с ней, отец ждал, что они вместе поедут в Чичестер, а он неизменно выбирал только меня в качестве своей спутницы. Ральфу приходилось проводить дни в ожидании, а я, я просто сгорала от желания.— Каждый раз, как я вывожу лошадь из конюшни, он непременно оказывается тут как тут, — жаловалась я Ральфу в один из едва улученных моментов, стоя с ним у дороги. — Куда бы я ни направлялась, он едет за мной следом.Живые темные глаза Ральфа светились интересом.— Что это он так преследует тебя? Я думал, ваша мать пришпилила его к своим юбкам.— Я не знаю, — зло отвечала я. — Раньше он никогда не уделял мне столько внимания. Просто невозможно от него избавиться.— Может быть, он хочет тебя? — оскорбительно предположил Ральф.— Не будь дураком, — огрызнулась я. — Он мой брат.— Ну и что. Понимаешь, может, он узнал в своей школе об этих делах, — настаивал Ральф. — Может, у него была там девушка, и он привык смотреть на вас оценивающе. Он видит, к примеру, что ты хорошенькая, вполне взрослая и горячая девушка. В конце концов, он так долго не был дома, что отвык воспринимать тебя как сестру и знает только, что рядом с ним живет девушка, которая хорошеет с каждым днем и выглядит вполне созревшей для всех удовольствий, которые может ей подарить мужчина.— Чепуха, — отрезала я. — Просто ему следовало бы почаще оставлять меня одну.— Это он там? — спросил Ральф, указывая на приближающую фигуру всадника. Мой брат, тонкий, широкоплечий, в коричневом костюме для верховой езды, прекрасно сидевшем на его юношеской фигуре, приближался к нам. Он выглядел полной копией моего отца, только в более молодом возрасте. Он унаследовал горделивую осанку, общительность и всегдашнюю готовность к улыбке. Но доброта Гарри была его собственной.— Да, это он, — быстро ответила я. — Будь осторожнее.— Здравствуйте, сэр, — почтительно произнес Ральф и снял картуз.Гарри приветливо кивнул.— Я подумал, почему бы нам не покататься верхом вместе, — сказал он. — Давай поскачем галопом вон к тем холмам.— Отлично, — ответила я. — Это Ральф, сын Мэг, наш гэймкипер.Казалось, какой-то черт нашептывал мне представить их друг другу. Но брат едва взглянул на Ральфа. Тот стоял, ничего не говоря, но внимательно его разглядывая. Для Гарри Ральф был просто пустым местом.— Поехали? — спросил Гарри, улыбаясь. И тут, как удар грома, до меня дошло, какая пропасть разделяет Ральфа и меня, пропасть, о которой я совсем не думала в дни нашей любви. Гарри, моя плоть и кровь, просто не замечал Ральфа, потому что тот был слугой. Люди, подобные нам, были окружены сотнями и тысячами слуг, которые не значили ровным счетом ничего; их мнения, любовь, страхи и надежды не имели для нас никакого значения. Мы могли брать в расчет их жизни, а могли и не брать. Это зависело полностью от нас самих. Они не имели никакого выбора. Впервые увидев Ральфа рядом с моим изящным, великолепным, сидящем на чудесной лошади братом, я пришла в ужас от позора, и воспоминания о недавних весенних днях нахлынули на меня, как ночной кошмар.Мы повернули лошадей и ускакали. Я чувствовала, как глаза Ральфа провожают нас, но теперь это наполняло меня не радостью, а стыдом. Я скакала неловко, чувствуя свою спину, и моя кобылка, как будто понимая это, беспокоилась и прядала ушами.Конечно, я была гордой, но я все-таки была еще молодой и чувственной, а со дня нашего последнего любовного свидания с Ральфом прошло уже много дней.Сейчас наш путь пролегал по той дороге, где я впервые, еще маленькой девочкой, увидела панораму Вайдекра, — эти места мы с Ральфом особенно любили. Пока лошади скакали буковой рощей, перед моими глазами вставали долгие ленивые дни, которые мы проводили вместе в тенистых лощинах, сгорая от желания. Добравшись до вершины самого высокого холма, я увидела одно из наших любимых гнездышек в папоротнике. Мой стыд утонул в воспоминаниях о счастье.Здесь, всего в нескольких ярдах от того места, где стоял сейчас мой конь, Ральф лежал как статуя, пока я нежно раздевала его и ласкала язычком и кончиками волос все его тело. Он стонал от желания и от усилий лежать неподвижно. В свой черед он нежно опрокидывал меня на траву и медленными, осторожными поцелуями, казалось, впитывал в себя каждый дюйм моего обнаженного тела. И только когда я буквально рыдала от желания, он брал меня.Вспомнив, как я сгорала во влажном пламени наслаждения, я искоса взглянула на брата, недовольная тем, что он прервал мое лето с Ральфом, это чудесное лето, когда папоротники стояли вдвое выше нас, и только летящий высоко в поднебесье сокол мог видеть нашу наготу.Я вдруг сказала:— Мне надо назад, Гарри. Я не совсем хорошо себя чувствую. Это один из моих обычных приступов головной боли.Брат с удивлением посмотрел на меня. Я почувствовала легкое сожаление, что он так легковерен.— Беатрис! Позволь я провожу тебя домой.— Нет, нет, — продолжала я притворно. — Не порти свою прогулку. Я поеду к Мэг и попрошу у нее целебного чая. Она так хорошо умеет его заваривать.Не обращая внимания на его протесты и тревогу, я развернула лошадь и поскакала обратно. Я чувствовала, что Гарри провожает меня глазами, и старалась держаться в седле так, как будто каждый шаг лошади причинял мне неимоверную боль. Но едва оказавшись под защитой деревьев, я выпрямилась и поскакала кратчайшей дорогой к домику Мэг. Ральф сидел у дверей, прилаживая к капкану пружину, его собака вытянулась рядом у его ног. При одном только взгляде на него мое сердце задрожало. Он услышал звук копыт и отбросил работу в сторону. Его улыбка, с которой он подошел к воротам, чтобы встретить меня, была легкой и радостной.— Устала от своего высокородного брата? — спросил он. — Я чувствовал себя просто пылью на дороге, в сравнении с ним.Я не улыбнулась в ответ. Контраст между ними обоими был слишком велик.— Мы поскакали к холмам, — объяснила я. — Там столько наших с тобой мест. Я скучаю без тебя. Пойдем на мельницу?..Он кивнул, как бы подчиняясь приказу, и улыбка ушла из его глаз. Я привязала кобылу к воротам и последовала за ним по тропинке. Едва за нами закрылась дверь, Ральф обернулся, обнял меня, как бы желая что-то сказать, но я потянула его вниз на солому и настойчиво попросила:— Сделай это, Ральф.Мой гнев и моя грусть растаяли, едва я почувствовала такое знакомое, но каждый раз новое наслаждение, поднимающееся внутри. Ральф грубо поцеловал меня, — я видела, что его переполняют гнев и боль, — затем рванул ворот моего платья. Дрожащими пальцами я торопливо расстегивала кожаные ремни его бриджей, пока он путался во множестве моих юбок под амазонкой.— Возьми меня, — нетерпеливо простонала я и рывком стянула юбки через голову.Обнаженная, я распростерлась под ним и задрожала от наслаждения под тяжестью его тела. Мы задыхались, как гончие после быстрого бега. Мои пальцы стискивали его ягодицы, заставляя его глубже проникать в меня. Краем сознания я слышала мои собственные, рвущиеся из груди рыдания в такт нашим движениям. Затем неожиданно дверь распахнулась, и белая стена сияющего солнечного света буквально обрушилась на нас. На секунду мы замерли от ужаса.В дверном проеме стоял мой брат, всматриваясь в темноту. Он непонимающе пытался разглядеть свою обнаженную сестру, пронзенную похотью и извивающуюся на грязном полу. Долю секунды никто не двигался, затем Ральф соскользнул с меня. Я откатилась в сторону, а мой любимый пытался прикрыть бриджами свою наготу. Никто не произносил ни слова. Казалось, что молчание длится уже целую вечность. Я выпрямилась, кое-как накинув на себя новую амазонку, но с обнаженной грудью, и смотрела на брата в каком-то ужасе.Гарри издал всхлипывающий звук и с поднятым хлыстом бросился на Ральфа. Ральф был тяжелее и выше его, к тому же он участвовал в деревенских битвах с тех пор, как научился ходить. Он оттолкнул Гарри, и удар хлыста пришелся по рукам. Но следующим взмахом Гарри ударил его по лицу. Ральф вспыхнул от гнева, вырвал хлыст из рук брата, ударил его в живот и, подставив подножку, бросил на пол. Гарри упал на спину, и тяжелый пинок заставил его сложиться вдвое. Он вскрикнул. «Наверное, от боли», — подумала я и закричала:— Ральф, не надо!Но тут мой брат поднял голову с грязной соломы, и я увидела его ангельскую улыбку и странное выражение глаз. Кровь застыла в моих жилах при виде этого выражения блаженства на его лице, когда он лежал в грязи у ног Ральфа и рабскими глазами смотрел на моего любимого и кнут в его руке. Затем, не обращая внимания на окружающую грязь, он подполз к ногам Ральфа.— Ударьте меня, — попросил он молящим голосом, — о, пожалуйста, ударьте!Переглянувшись с Ральфом, мы поняли, что, кажется, выйдем сухими из воды. К тому же, мне, наконец, стало ясно, почему Гарри выставили из школы доктора Ятли.Несколько ударов кнута, которыми Ральф наградил Гарри, заставили того, содрогаясь от наслаждения, зарыдать. Будущий владелец Вайдекра, плача как ребенок, прятал лицо в грязной соломе на полу, его руки обнимали босые ноги батрака. Ральф и я смотрели друг на друга в молчании.И это молчание продолжалось, казалось, все лето. Теперь мой брат не ходил за мною по пятам во время моих прогулок, не маячил возле конюшни, когда я запрягала свою лошадь, не сидел около меня в гостиной. Он неотступно следовал за каждым шагом Ральфа. Отец был доволен, что Гарри неожиданно стал проявлять интерес к нашей земле. Медленно мой брат изучал наши поля, речку, лес, доверчиво следуя за Ральфом, как его новый щенок спаниель. Пока Ральф проверял силки, разбрасывал приманку для дичи, устанавливал капканы, примечал лисьи и барсучьи норы, Гарри следовал за ним, как тень, постепенно постигая то, что я узнала еще ребенком.Я была, наконец, свободна от него, но, встречаясь с Ральфом, в его молчаливом, но зорком присутствии, мы оба чувствовали кошмарную неловкость. И когда через несколько дней я, встав пораньше, пока Гарри еще спал, отправилась на свидание с Ральфом, мы даже не обнялись, как бывало прежде. Я испытывала холод и напряжение, Ральф же был сдержан и молчалив. Мне казалось, что в любую минуту может появиться Гарри, и та ужасная сцена повторится. Я даже не решалась спросить Ральфа о моем брате. Что происходило между ними во время их долгих прогулок по поместью? Бывало ли, что Ральф заносил над моим братом свой кнут и…? Нет, я не могла об этом спрашивать. Я не могла вообразить их вместе. Как бы меня это ни интересовало, у меня просто язык не поворачивался говорить на эту тему.Наверное, мне полагалось ощущать ревность, но я ее не ощущала. Волшебное лето с Ральфом, юным темноволосым богом, кончилось. Оно кончилось для меня в тот жаркий день, когда Ральф снял свой картуз перед Гарри, а тот его даже не заметил. Мой любимый преподал мне науку наслаждения и научил меня держать мое сердце в узде, но для нас не было будущего. Он был одним из наших людей, слугой, а я была Хозяйкой Вайдекра. И когда я охотилась с гончими или ехала в нашей коляске в церковь, или прогуливалась по саду, я больше совсем не стремилась встретить Ральфа с его понимающей улыбкой. Это не было ревностью, я испытывала острое чувство касты, заставляющее меня ненавидеть эту, обращенную к моему брату, улыбку и содрогаться от злости при виде гэймкипера, распоряжающегося наследником Вайдекра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10