Где же ее хваленое самообладание?
– Мы не можем сжечь эти бумага, – проговорила она, наконец, с трудом. Она вспомнила, как в детстве мечтала, что все это закончится, как в волшебной сказке, что высокий, сильный, темноволосый красавец капитан увезет ее и они счастливо заживут.
– О Фиа! – В этих двух коротких словах выразилось все его разочарование. Они прозвучали как смертный приговор.
– Я никогда не хотела Брамбл-Хаус для себя, – объяснила Фиа. – Мы с Джеймсом собирались передать его Кею.
– Это правда?
– Да, – подтвердила она. Он внимательно смотрел на нее, сначала с удивлением, потом с надеждой, наконец, в глазах его засветилась радость.
– О Фиа! – повторил он и сделал шаг по направлению к ней. Она сделала шаг назад.
– Ты можешь, конечно, проверить истинность моих слов у Джеймса Бартона.
– У Джеймса? – Он остановился, озадаченный. – Но мне не надо...
– Мне бы хотелось, чтобы ты убедился, что я говорю правду. Я хочу, чтобы ты знал: я никогда не стремилась к личному обогащению. Я никогда не втягивала Джеймса ни в какие опасные авантюры, я только хотела вернуть Брамбл-Хаус Кею.
– Конечно, Фиа, конечно.
Фиа не сдержала горькой улыбки. И тогда Томас, наконец, все понял.
– Фиа, пожалуйста! Откуда мне было знать о ваших планах... – Он смотрел на Фиа и чувствовал, как она отдаляется от него. Страшная тревога охватила Томаса. – Фиа, пожалуйста! Я люблю тебя!
Она сжалась, лицо ее по-прежнему оставалось непроницаемым.
Томасу показалось, что земля разверзлась у него под ногами и он смотрит в черную пропасть, стоя на самом краю.
– Фиа, пожалуйста! Ты не можешь осуждать меня за эту ошибку. Ты не можешь отбросить то, что было у нас с тобой, лишь потому, что я сомневался в твоих побуждениях. – В голосе у него зазвучал гнев. – Ты же сама все время говорила, что тебе нужен этот дом. Ты ни разу даже не намекнула, что хочешь его не для себя, а для Кея. Фиа, не суди меня строго, я не знал, умоляю тебя.
– Я совсем не осуждаю тебя, – сказала она, словно отгородившись невидимой стеной.
– Черт побери! Еще как осуждаешь. Осуждаешь и приговор уже вынесла. И всего лишь за то, что я подумал так, как на моем месте подумал бы любой, да и как я мог думать иначе. Ты же дочь Карра. Ради всего святого!
Фиа вздрогнула, словно услышала смертный приговор. Словно что-то хрупкое разбилось у нее внутри, что она хотела защитить, но слишком поздно поняла, что не сумела.
– Ты прав, – пробормотала она. – Иначе думать ты не мог.
Томас схватил ее за плечи, этот жест был полон отчаяния. Он хотел еще и еще раз сказать, что любит ее, но не стал молить о чувстве, которое она, возможно, не испытывала. Он встряхнул Фиа, но ее словно не было рядом, словно она уже ушла, и виноват в этом только он.
– За что ты наказываешь меня, Фиа? Что я сказал, что сделал такое непростительное?
Печаль Фиа была столь же огромной, как боль Томаса. Она нежно прикоснулась к его щеке.
– Я не наказываю тебя. Я просто хочу избавить нас обоих от еще большего страдания.
– Разве бывает хуже? – прокричал Томас.
– Ты не сделал ничего непростительного. Непростительна я сама, и не из-за того, что сделала, – она грустно улыбнулась, – а просто из-за того, кто я. Ты же сам сказал, я – дочь Карра. Разве ты сможешь когда-нибудь доверять мне?
– Боже правый, Фиа, – Томас в отчаянии подбирал слова, – мне все равно, мне плевать, что ты дочь Карра.
– Нет, это не так, – произнесла она с поразительной твердостью. – Ты всегда будешь помнить об этом. Ты можешь забыть на какое-то время, ты можешь притвориться, что забыл. Но каждый раз, когда у тебя появится хоть тень сомнения, ты будешь вспоминать об этом.
– Нет, – покачал он головой, – клянусь, нет.
– Да, – отозвалась Фиа. – И ты прав, потому что я сама не раз говорила себе то же самое. Я размышляла об этом всегда, ждала с самого детства, проявится ли во мне как-нибудь его кровь, черная кровь убийцы. Я действительно дочь Карра, Томас. Я навсегда останусь ею, и ты никогда не сможешь это забыть. И не должен забывать. И я не смогу, не забуду. Даже здесь, сейчас ты был прав, когда стал подозревать, что я собираюсь делать с этими бумагами. Моим первым желанием было не уничтожить их, как сразу предложил ты, а сохранить и использовать для того, чтобы добиться собственной свободы. Видишь, я не могу... – Наконец она не выдержала, голос ее дрогнул, но самообладание тут же вернулось к ней. – Я не могу приговорить тебя к жизни, в которой ты будешь вынужден все время следить за мной. Томас, заверяю тебя, я не принадлежу к числу хороших женщин, я в этом абсолютно уверена. Видишь, я нашла себе старого вдовца и женила на себе. И все ради дома, земли и денег, а когда узнала, что у него есть наследники, я возненавидела их за то, что они испортили весь мой замысел.
– Фиа, на твоем месте любой бы...
– Нет! – вырвалось у нее. Она заговорила громче и настойчивее, освободившись из его рук. – На моем месте никто бы этого не сделал, так поступила только я, дочь Карра.
Томас снова шагнул к ней, она отпрянула назад. Сейчас она дрожала всем телом, словно олень, попавший в загон. Глаза у нее стали огромными, она ничего не видела.
– Пожалуйста, увези меня назад.
– Назад в усадьбу? Да, конечно, – с облегчением согласился Томас. Если бы он только мог...
– Нет, назад в Лондон.
– Через несколько дней...
– Пожалуйста, сейчас, сегодня, я прошу тебя. Я не вынесу здесь больше ни минуты.
– Дай мне два дня, – умолял Томас.
Она посмотрела на него, словно сердце ее разрывалось, и крепко обняла себя руками.
– Умоляю тебя, Томас. Верни меня в Лондон. Ты же обещал, когда похищал меня из дома, что вернешь меня, не причинив мне вреда.
Ее слова ранили его в самое сердце.
– Фиа... – Он протянул руку, она словно не заметила ее.
– Если ты не вернешь меня сейчас же, ты нарушишь обещание, которое дал мне. – Голос Фиа дрожал. – Томас, мы достаточно знаем друг о друге. Я знаю, что ты джентльмен и данное слово для тебя свято.
Он был готов нарушить свое слово тысячу раз, если бы был уверен, что таким способом сможет оставить ее при себе или вернуть время на полчаса назад. Но он не мог причинить ей боль, держа при себе против воли.
Томас повернулся. Пропасть, которую он чувствовал под ногами, исчезла. Теперь мысленным взором он видел только одну огромную темную пустыню, мрачную и холодную. Он пошел прочь.
– Мы уезжаем сегодня вечером, – сказал он.
Глава 24
Тусклый свет, падающий из открытой парадной двери богатого дома, едва освещал мокрые камни мостовой там, где двое явно кого-то поджидали. Вскоре из дверей дома вышел джентльмен и присоединился к ожидающим.
– В клубе Танбриджа нет, – сообщил Джонстон, останавливаясь рядом с Томасом Донном. – И я сомневаюсь, что он здесь появится. Уже почти три часа утра, Томас.
Томас молча кивнул и пошел прочь. Джонстон и Робби торопливо подстроились под его шаг.
– Это чистое сумасшествие, – произнес Робби. – Тан-бридж где-то залег и затаился, говорю тебе. Его не видели, с тех пор как ты и... С тех пор как ты вернулся две недели назад.
Томас остановился. Его лицо, почерневшее за последние дни, сейчас почти сливалось с чернотой ночи, и только глаза страшно сверкали. Джонстон непроизвольно попятился.
Сейчас Томас походил на зловещего вестника судьбы. Казалось, только одержимость поддерживает жизнь в его теле.
Одержимость эта имела только одну цель: защитить, закрыть собой леди Фиа Макфарлен от общественного порицания. С подачи Танбриджа общество осуждало ее поведение уже давно. И сейчас о ней ходили грязные, отвратительные слухи.
– Я уверен, Танбридж в городе, – сказал Томас. – Не думаю, что он распространяет эти грязные слухи издалека. Кто-то его здесь прикрывает, я обязательно узнаю кто. А потом найду и самого Танбриджа. – Голос Томаса звучал страшно тихо, будто вкрадчиво, но друзья его покрылись мурашками.
– Но, Томас, – начал увещевать его Джонстон, – даже если тебе удастся разыскать Танбриджа и он замолчит навсегда, мы оба с тобой прекрасно понимаем, будет уже поздно.
– Нет, – отрезал Томас, – не поздно. Особенно если удастся убедить Фиа... леди Фиа, чтобы она отказалась от своего необдуманного заявления, будто она бежала со мной по собственной воле.
Джонстон понял тщетность своих попыток.
– Я старался убедить ее, но она и видеть меня не хочет. По правде говоря, она вообще никого сейчас не принимает. Живет отшельницей, что, наоборот, только подогревает слухи. В свете поверили в ее историю. В ее историю, а не в твою, Томас. – Томас длинно выругался, но Джонстон упрямо продолжал: – Видишь ли, при ее репутации ее история выглядит гораздо более правдоподобно, чем твоя. Томас, в свете твердо верят, что она бежала с тобой сама, по своей воле. – Джонстон перевел взгляд на Робби, словно ища у того поддержки.
– Томас, ты должен признать, – подхватил Робби, – что женщина, которую похитили, вряд ли будет защищать своего похитителя.
– Мне плевать на это! Случилось то, что случилось. Я вызову на дуэль любого, кто станет это отрицать.
– Мы знаем, Томас, – вставил Робби. – Скольких ты уже вызывал на дуэль, с тех пор как вернулся? Пятерых? Шестерых? А дуэлей сколько у тебя было?
– Одна.
– Тебе повезло, что противники принесли извинения еще до того, как вы успели друг друга покалечить. Да, кстати, если ты забыл, дуэли запрещены законом. – Видя, что его слова не производят на Томаса абсолютно никакого впечатления, Робби в отчаянии проговорил: – Томас, ты играешь с огнем. Скоро кто-нибудь, более искусный во владении оружием, повторит то, что говорят все, и ты умрешь, умрешь понапрасну, только добавишь еще один слух к тем, что ходят о Фиа. Томас, своим поведением ты не помогаешь ей.
При этих словах Томас резко повернулся, его накидка всколыхнулась. Обменявшись взглядами, Джонстон и Робби поспешили следом и догнали его, когда он переходил улицу.
– Куда мы идем? – спросил Джонстон. Он едва узнавал Томаса, так сильно тот переменился. Лицо его застыло, словно было отлито из бронзы, и напоминало лицо воина-мученика в катакомбах Святого Петра. Голос Томаса стал резким.
– Мы идем в Гайд-парк, – объявил он. – Завтра ближе к утру у меня там встреча с неким капитаном Пьерпонтом. Мне вдруг захотелось увидеть это место на рассвете.
От дурного предчувствия у Джонстона по спине поползли мурашки, а внутри похолодело.
– Боже правый, Томас! Да ведь Пьерпонт один из самых метких стрелков!
– Я тоже стреляю неплохо.
– Это чистое самоубийство, – Робби покачал головой, – но, может быть, Томас этого и жаждет?
– Не похоже. Он слишком мужественный, чтобы искать собственную смерть, – ответил Джонстон. – Разумеется, я буду его секундантом.
Томас снова остановился. Гнев и злость, которые переполняли его последнее время, вдруг исчезли. Он выглядел совершенно опустошенным, как человек, который истратил больше, чем в состоянии заплатить.
– Я никогда не просил ни одного из вас об этой услуге и сейчас не стану. Робби, иди домой да прихвати с собой Джонстона. Я не хочу...
Томас почувствовал, как кто-то схватил его за плечо и развернул.
– О Боже, только не это, – пробормотал Джонстон.
Пип Лейтон отошел на некоторое расстояние от Томаса. На боку у него висела шпага, эфес которой он крепко сжимал в руке. Он бросал на Томаса гневные взгляды.
– Будьте осторожны, юноша, – предупредил Томас. – Так и погибнуть недолго.
Вместо ответа Пип приблизился к Томасу и изо всей силы ударил его по щеке.
– Это вам за то, что вы с ней сделали, негодяй!
На лице Томаса в месте удара появилось красное пятно, но он смотрел на юношу неподвижным взглядом.
– Идите домой, Пип.
В ответ Лейтон только скривил губы, демонстративно медленно вновь поднял руку и ударил Томаса по другой щеке. Голова Томаса качнулась, но он по-прежнему стоял неподвижно.
– Отправляйтесь домой, Пип. Я не буду драться с вами, мальчишка.
– Мальчишка? – воскликнул Пип, со свистом вынимая шпагу из ножен и приставляя ее конец к шее Томаса. – Я мальчишка? Пусть я лучше буду мальчишкой, чем человеком, который соблазнил леди Фиа и разрушил ее репутацию.
Глаза Томаса превратились в узкие щелочки, в них появился опасный блеск. Когда он заговорил, голос его звучал глухо и тихо.
– Вы не можете презирать меня больше, чем я презираю себя сам.
Позабыв о ненависти, Пип растерянно и с болью крикнул:
– Вы хоть знаете, что наделали? Как у вас все легко и просто! Да вы видели ее? Если бы вы видели ее сейчас, тогда бы вы, возможно, поняли, что вы наделали.
– А вы видели ее? – с надеждой в голосе спросил Томас.
– Да, видел. – В очередном приступе ненависти юноша заскрежетал зубами. – И разговаривал с ней, хотя это было равносильно разговору со стеной. В ней нет жизни, глаза ее потухли, не осталось ничего, она опустошена. Вы уничтожили ее. – Томас придвинулся к юноше. Кончик шпаги Лейтона уперся Томасу в грудь. – А сейчас я уничтожу вас.
– Пип, успокойся, – обратился к нему Джонстон, придя в себя от первоначального изумления.
Пип подталкивал Томаса в грудь, не сводя с него глаз.
– Не подходите ближе, Джонстон. Джонстон поднял вверх обе руки и улыбнулся.
– Ну, Пип, если вы только позволите. Я уверен, вы не станете убивать безоружного человека. Подумайте о скандале, который это вызовет в обществе. А каково придется вашей семье?
Оказалось, что Джонстон нашел правильные слова. Гнев Пипа несколько поутих и сменился растерянностью.
– Нет, конечно, нет. Достаньте шпагу, Донн.
– Не стану.
– Что творится! – вздохнул Робби, тщетно пытаясь найти выход из создавшегося положения.
– Черт вас возьми! Достаньте шпагу! Я люблю леди Фиа, неужели вы не понимаете? – В голосе юноши слышалось рыдание. – Будьте прокляты! Будьте вы прокляты! Вы не лишите меня привилегии сразиться за ее честь. Даже у вас должно хватить на это совести и порядочности.
– Черт побери! – выругался Джонстон едва слышно, обращаясь к Томасу и не сводя глаз с красного лица Пипа. – Томас, тебе придется сразиться с ним. Бедняга в таком состоянии готов на все. Он не сможет жить дальше, если вобьет себе в голову, что ты счел его вызов недостойным и не стал на него отвечать.
– О чем это вы там шепчетесь? – резко спросил Пип. – Я не школьник, Джонстон. Я считал вас своим другом.
– Он действительно ваш друг, юный дурак, – проговорил Томас и быстрым движением левой руки оттолкнул шпагу Пипа в сторону, а правым кулаком сильно ударил его в челюсть. Когда Пип падал на землю, лицо его выражало попеременно боль и удивление.
– Ну, теперь, я полагаю, он не станет сильно убиваться из-за своего достоинства. Проследите, чтобы он вернулся домой. – Томас переступил через неподвижно лежащего на земле Пипа. Джонстон и Робби в немом удивлении смотрели Томасу вслед.
– Но куда ты? – крикнул ему вдогонку Робби.
– Я собираюсь навестить Фиа. На этот раз она примет меня, клянусь Богом!
Она не спала. Раньше Фиа считала сон необходимым, как и многое другое. Но оказалось, она ошибалась. Она сидела в кресле, которое придвинула к самому окну, и ждала рассвета. «Он обязательно наступит», – твердила она. От безотчетного страха, что рассвет никогда не придет и она навсегда останется в этой темной комнате одна, у нее дрожали пальцы, которыми она сжимала книгу. В дверь будуара постучали.
– Войдите, – разрешила Фиа. Дверь приоткрылась, появился Портер.
– Простите, миледи, но...
Дверь позади дворецкого распахнулась настежь, и проем заполнила высокая, широкоплечая фигура Томаса. Их взгляды встретились.
– Отошлите его, – требовательно произнес Томас.
– Я не принимаю, – жестко ответила Фиа.
– Я сейчас же распоряжусь, миледи, чтобы лакеи... мы вместе... – Лицо Портера заметно посуровело.
– Нет. Все в порядке, Портер, можете идти.
– Но...
– Портер, можете идти. Портер поклонился и удалился.
Томас закрыл за ним дверь. У Фиа защемило сердце, внутри все до боли сжалось. Выглядел Томас ужасно. Лицо темное, почти черное, обросшее длинной щетиной с серебряными искорками, серые глаза потемнели, и только белки страшно сверкали. Волосы были всклокочены и нечесаны, шейный платок сбился набок. Фиа знала, что он придет, знала, что, в конце концов, это случится. Он преодолеет все препятствия, которые она воздвигла между ними. Иначе Томас не был бы Томасом. Он чувствовал и понимал, что свет обошелся с ней несправедливо, несправедливо по его вине, но, будучи благородным человеком, никогда бы не допустил, чтобы другие расплачивались за его действия.
Фиа считала, что готова к встрече с ним, но заранее не могла предположить, какие чувства вызовет его появление.
Боже! Как он красив! Большой, сильный! Ей хотелось, забыв обо всем, броситься к нему, утонуть в объятиях, почувствовать силу его рук, тела, духа.
Но кто заслонит Томаса от нее? От того, что она может когда-нибудь совершить? Фиа хорошо помнила, кто она. Она – дочь Карра. Возможно, придет день, когда она последует примеру своего отца и с легкостью пожертвует другими ради своей выгоды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Мы не можем сжечь эти бумага, – проговорила она, наконец, с трудом. Она вспомнила, как в детстве мечтала, что все это закончится, как в волшебной сказке, что высокий, сильный, темноволосый красавец капитан увезет ее и они счастливо заживут.
– О Фиа! – В этих двух коротких словах выразилось все его разочарование. Они прозвучали как смертный приговор.
– Я никогда не хотела Брамбл-Хаус для себя, – объяснила Фиа. – Мы с Джеймсом собирались передать его Кею.
– Это правда?
– Да, – подтвердила она. Он внимательно смотрел на нее, сначала с удивлением, потом с надеждой, наконец, в глазах его засветилась радость.
– О Фиа! – повторил он и сделал шаг по направлению к ней. Она сделала шаг назад.
– Ты можешь, конечно, проверить истинность моих слов у Джеймса Бартона.
– У Джеймса? – Он остановился, озадаченный. – Но мне не надо...
– Мне бы хотелось, чтобы ты убедился, что я говорю правду. Я хочу, чтобы ты знал: я никогда не стремилась к личному обогащению. Я никогда не втягивала Джеймса ни в какие опасные авантюры, я только хотела вернуть Брамбл-Хаус Кею.
– Конечно, Фиа, конечно.
Фиа не сдержала горькой улыбки. И тогда Томас, наконец, все понял.
– Фиа, пожалуйста! Откуда мне было знать о ваших планах... – Он смотрел на Фиа и чувствовал, как она отдаляется от него. Страшная тревога охватила Томаса. – Фиа, пожалуйста! Я люблю тебя!
Она сжалась, лицо ее по-прежнему оставалось непроницаемым.
Томасу показалось, что земля разверзлась у него под ногами и он смотрит в черную пропасть, стоя на самом краю.
– Фиа, пожалуйста! Ты не можешь осуждать меня за эту ошибку. Ты не можешь отбросить то, что было у нас с тобой, лишь потому, что я сомневался в твоих побуждениях. – В голосе у него зазвучал гнев. – Ты же сама все время говорила, что тебе нужен этот дом. Ты ни разу даже не намекнула, что хочешь его не для себя, а для Кея. Фиа, не суди меня строго, я не знал, умоляю тебя.
– Я совсем не осуждаю тебя, – сказала она, словно отгородившись невидимой стеной.
– Черт побери! Еще как осуждаешь. Осуждаешь и приговор уже вынесла. И всего лишь за то, что я подумал так, как на моем месте подумал бы любой, да и как я мог думать иначе. Ты же дочь Карра. Ради всего святого!
Фиа вздрогнула, словно услышала смертный приговор. Словно что-то хрупкое разбилось у нее внутри, что она хотела защитить, но слишком поздно поняла, что не сумела.
– Ты прав, – пробормотала она. – Иначе думать ты не мог.
Томас схватил ее за плечи, этот жест был полон отчаяния. Он хотел еще и еще раз сказать, что любит ее, но не стал молить о чувстве, которое она, возможно, не испытывала. Он встряхнул Фиа, но ее словно не было рядом, словно она уже ушла, и виноват в этом только он.
– За что ты наказываешь меня, Фиа? Что я сказал, что сделал такое непростительное?
Печаль Фиа была столь же огромной, как боль Томаса. Она нежно прикоснулась к его щеке.
– Я не наказываю тебя. Я просто хочу избавить нас обоих от еще большего страдания.
– Разве бывает хуже? – прокричал Томас.
– Ты не сделал ничего непростительного. Непростительна я сама, и не из-за того, что сделала, – она грустно улыбнулась, – а просто из-за того, кто я. Ты же сам сказал, я – дочь Карра. Разве ты сможешь когда-нибудь доверять мне?
– Боже правый, Фиа, – Томас в отчаянии подбирал слова, – мне все равно, мне плевать, что ты дочь Карра.
– Нет, это не так, – произнесла она с поразительной твердостью. – Ты всегда будешь помнить об этом. Ты можешь забыть на какое-то время, ты можешь притвориться, что забыл. Но каждый раз, когда у тебя появится хоть тень сомнения, ты будешь вспоминать об этом.
– Нет, – покачал он головой, – клянусь, нет.
– Да, – отозвалась Фиа. – И ты прав, потому что я сама не раз говорила себе то же самое. Я размышляла об этом всегда, ждала с самого детства, проявится ли во мне как-нибудь его кровь, черная кровь убийцы. Я действительно дочь Карра, Томас. Я навсегда останусь ею, и ты никогда не сможешь это забыть. И не должен забывать. И я не смогу, не забуду. Даже здесь, сейчас ты был прав, когда стал подозревать, что я собираюсь делать с этими бумагами. Моим первым желанием было не уничтожить их, как сразу предложил ты, а сохранить и использовать для того, чтобы добиться собственной свободы. Видишь, я не могу... – Наконец она не выдержала, голос ее дрогнул, но самообладание тут же вернулось к ней. – Я не могу приговорить тебя к жизни, в которой ты будешь вынужден все время следить за мной. Томас, заверяю тебя, я не принадлежу к числу хороших женщин, я в этом абсолютно уверена. Видишь, я нашла себе старого вдовца и женила на себе. И все ради дома, земли и денег, а когда узнала, что у него есть наследники, я возненавидела их за то, что они испортили весь мой замысел.
– Фиа, на твоем месте любой бы...
– Нет! – вырвалось у нее. Она заговорила громче и настойчивее, освободившись из его рук. – На моем месте никто бы этого не сделал, так поступила только я, дочь Карра.
Томас снова шагнул к ней, она отпрянула назад. Сейчас она дрожала всем телом, словно олень, попавший в загон. Глаза у нее стали огромными, она ничего не видела.
– Пожалуйста, увези меня назад.
– Назад в усадьбу? Да, конечно, – с облегчением согласился Томас. Если бы он только мог...
– Нет, назад в Лондон.
– Через несколько дней...
– Пожалуйста, сейчас, сегодня, я прошу тебя. Я не вынесу здесь больше ни минуты.
– Дай мне два дня, – умолял Томас.
Она посмотрела на него, словно сердце ее разрывалось, и крепко обняла себя руками.
– Умоляю тебя, Томас. Верни меня в Лондон. Ты же обещал, когда похищал меня из дома, что вернешь меня, не причинив мне вреда.
Ее слова ранили его в самое сердце.
– Фиа... – Он протянул руку, она словно не заметила ее.
– Если ты не вернешь меня сейчас же, ты нарушишь обещание, которое дал мне. – Голос Фиа дрожал. – Томас, мы достаточно знаем друг о друге. Я знаю, что ты джентльмен и данное слово для тебя свято.
Он был готов нарушить свое слово тысячу раз, если бы был уверен, что таким способом сможет оставить ее при себе или вернуть время на полчаса назад. Но он не мог причинить ей боль, держа при себе против воли.
Томас повернулся. Пропасть, которую он чувствовал под ногами, исчезла. Теперь мысленным взором он видел только одну огромную темную пустыню, мрачную и холодную. Он пошел прочь.
– Мы уезжаем сегодня вечером, – сказал он.
Глава 24
Тусклый свет, падающий из открытой парадной двери богатого дома, едва освещал мокрые камни мостовой там, где двое явно кого-то поджидали. Вскоре из дверей дома вышел джентльмен и присоединился к ожидающим.
– В клубе Танбриджа нет, – сообщил Джонстон, останавливаясь рядом с Томасом Донном. – И я сомневаюсь, что он здесь появится. Уже почти три часа утра, Томас.
Томас молча кивнул и пошел прочь. Джонстон и Робби торопливо подстроились под его шаг.
– Это чистое сумасшествие, – произнес Робби. – Тан-бридж где-то залег и затаился, говорю тебе. Его не видели, с тех пор как ты и... С тех пор как ты вернулся две недели назад.
Томас остановился. Его лицо, почерневшее за последние дни, сейчас почти сливалось с чернотой ночи, и только глаза страшно сверкали. Джонстон непроизвольно попятился.
Сейчас Томас походил на зловещего вестника судьбы. Казалось, только одержимость поддерживает жизнь в его теле.
Одержимость эта имела только одну цель: защитить, закрыть собой леди Фиа Макфарлен от общественного порицания. С подачи Танбриджа общество осуждало ее поведение уже давно. И сейчас о ней ходили грязные, отвратительные слухи.
– Я уверен, Танбридж в городе, – сказал Томас. – Не думаю, что он распространяет эти грязные слухи издалека. Кто-то его здесь прикрывает, я обязательно узнаю кто. А потом найду и самого Танбриджа. – Голос Томаса звучал страшно тихо, будто вкрадчиво, но друзья его покрылись мурашками.
– Но, Томас, – начал увещевать его Джонстон, – даже если тебе удастся разыскать Танбриджа и он замолчит навсегда, мы оба с тобой прекрасно понимаем, будет уже поздно.
– Нет, – отрезал Томас, – не поздно. Особенно если удастся убедить Фиа... леди Фиа, чтобы она отказалась от своего необдуманного заявления, будто она бежала со мной по собственной воле.
Джонстон понял тщетность своих попыток.
– Я старался убедить ее, но она и видеть меня не хочет. По правде говоря, она вообще никого сейчас не принимает. Живет отшельницей, что, наоборот, только подогревает слухи. В свете поверили в ее историю. В ее историю, а не в твою, Томас. – Томас длинно выругался, но Джонстон упрямо продолжал: – Видишь ли, при ее репутации ее история выглядит гораздо более правдоподобно, чем твоя. Томас, в свете твердо верят, что она бежала с тобой сама, по своей воле. – Джонстон перевел взгляд на Робби, словно ища у того поддержки.
– Томас, ты должен признать, – подхватил Робби, – что женщина, которую похитили, вряд ли будет защищать своего похитителя.
– Мне плевать на это! Случилось то, что случилось. Я вызову на дуэль любого, кто станет это отрицать.
– Мы знаем, Томас, – вставил Робби. – Скольких ты уже вызывал на дуэль, с тех пор как вернулся? Пятерых? Шестерых? А дуэлей сколько у тебя было?
– Одна.
– Тебе повезло, что противники принесли извинения еще до того, как вы успели друг друга покалечить. Да, кстати, если ты забыл, дуэли запрещены законом. – Видя, что его слова не производят на Томаса абсолютно никакого впечатления, Робби в отчаянии проговорил: – Томас, ты играешь с огнем. Скоро кто-нибудь, более искусный во владении оружием, повторит то, что говорят все, и ты умрешь, умрешь понапрасну, только добавишь еще один слух к тем, что ходят о Фиа. Томас, своим поведением ты не помогаешь ей.
При этих словах Томас резко повернулся, его накидка всколыхнулась. Обменявшись взглядами, Джонстон и Робби поспешили следом и догнали его, когда он переходил улицу.
– Куда мы идем? – спросил Джонстон. Он едва узнавал Томаса, так сильно тот переменился. Лицо его застыло, словно было отлито из бронзы, и напоминало лицо воина-мученика в катакомбах Святого Петра. Голос Томаса стал резким.
– Мы идем в Гайд-парк, – объявил он. – Завтра ближе к утру у меня там встреча с неким капитаном Пьерпонтом. Мне вдруг захотелось увидеть это место на рассвете.
От дурного предчувствия у Джонстона по спине поползли мурашки, а внутри похолодело.
– Боже правый, Томас! Да ведь Пьерпонт один из самых метких стрелков!
– Я тоже стреляю неплохо.
– Это чистое самоубийство, – Робби покачал головой, – но, может быть, Томас этого и жаждет?
– Не похоже. Он слишком мужественный, чтобы искать собственную смерть, – ответил Джонстон. – Разумеется, я буду его секундантом.
Томас снова остановился. Гнев и злость, которые переполняли его последнее время, вдруг исчезли. Он выглядел совершенно опустошенным, как человек, который истратил больше, чем в состоянии заплатить.
– Я никогда не просил ни одного из вас об этой услуге и сейчас не стану. Робби, иди домой да прихвати с собой Джонстона. Я не хочу...
Томас почувствовал, как кто-то схватил его за плечо и развернул.
– О Боже, только не это, – пробормотал Джонстон.
Пип Лейтон отошел на некоторое расстояние от Томаса. На боку у него висела шпага, эфес которой он крепко сжимал в руке. Он бросал на Томаса гневные взгляды.
– Будьте осторожны, юноша, – предупредил Томас. – Так и погибнуть недолго.
Вместо ответа Пип приблизился к Томасу и изо всей силы ударил его по щеке.
– Это вам за то, что вы с ней сделали, негодяй!
На лице Томаса в месте удара появилось красное пятно, но он смотрел на юношу неподвижным взглядом.
– Идите домой, Пип.
В ответ Лейтон только скривил губы, демонстративно медленно вновь поднял руку и ударил Томаса по другой щеке. Голова Томаса качнулась, но он по-прежнему стоял неподвижно.
– Отправляйтесь домой, Пип. Я не буду драться с вами, мальчишка.
– Мальчишка? – воскликнул Пип, со свистом вынимая шпагу из ножен и приставляя ее конец к шее Томаса. – Я мальчишка? Пусть я лучше буду мальчишкой, чем человеком, который соблазнил леди Фиа и разрушил ее репутацию.
Глаза Томаса превратились в узкие щелочки, в них появился опасный блеск. Когда он заговорил, голос его звучал глухо и тихо.
– Вы не можете презирать меня больше, чем я презираю себя сам.
Позабыв о ненависти, Пип растерянно и с болью крикнул:
– Вы хоть знаете, что наделали? Как у вас все легко и просто! Да вы видели ее? Если бы вы видели ее сейчас, тогда бы вы, возможно, поняли, что вы наделали.
– А вы видели ее? – с надеждой в голосе спросил Томас.
– Да, видел. – В очередном приступе ненависти юноша заскрежетал зубами. – И разговаривал с ней, хотя это было равносильно разговору со стеной. В ней нет жизни, глаза ее потухли, не осталось ничего, она опустошена. Вы уничтожили ее. – Томас придвинулся к юноше. Кончик шпаги Лейтона уперся Томасу в грудь. – А сейчас я уничтожу вас.
– Пип, успокойся, – обратился к нему Джонстон, придя в себя от первоначального изумления.
Пип подталкивал Томаса в грудь, не сводя с него глаз.
– Не подходите ближе, Джонстон. Джонстон поднял вверх обе руки и улыбнулся.
– Ну, Пип, если вы только позволите. Я уверен, вы не станете убивать безоружного человека. Подумайте о скандале, который это вызовет в обществе. А каково придется вашей семье?
Оказалось, что Джонстон нашел правильные слова. Гнев Пипа несколько поутих и сменился растерянностью.
– Нет, конечно, нет. Достаньте шпагу, Донн.
– Не стану.
– Что творится! – вздохнул Робби, тщетно пытаясь найти выход из создавшегося положения.
– Черт вас возьми! Достаньте шпагу! Я люблю леди Фиа, неужели вы не понимаете? – В голосе юноши слышалось рыдание. – Будьте прокляты! Будьте вы прокляты! Вы не лишите меня привилегии сразиться за ее честь. Даже у вас должно хватить на это совести и порядочности.
– Черт побери! – выругался Джонстон едва слышно, обращаясь к Томасу и не сводя глаз с красного лица Пипа. – Томас, тебе придется сразиться с ним. Бедняга в таком состоянии готов на все. Он не сможет жить дальше, если вобьет себе в голову, что ты счел его вызов недостойным и не стал на него отвечать.
– О чем это вы там шепчетесь? – резко спросил Пип. – Я не школьник, Джонстон. Я считал вас своим другом.
– Он действительно ваш друг, юный дурак, – проговорил Томас и быстрым движением левой руки оттолкнул шпагу Пипа в сторону, а правым кулаком сильно ударил его в челюсть. Когда Пип падал на землю, лицо его выражало попеременно боль и удивление.
– Ну, теперь, я полагаю, он не станет сильно убиваться из-за своего достоинства. Проследите, чтобы он вернулся домой. – Томас переступил через неподвижно лежащего на земле Пипа. Джонстон и Робби в немом удивлении смотрели Томасу вслед.
– Но куда ты? – крикнул ему вдогонку Робби.
– Я собираюсь навестить Фиа. На этот раз она примет меня, клянусь Богом!
Она не спала. Раньше Фиа считала сон необходимым, как и многое другое. Но оказалось, она ошибалась. Она сидела в кресле, которое придвинула к самому окну, и ждала рассвета. «Он обязательно наступит», – твердила она. От безотчетного страха, что рассвет никогда не придет и она навсегда останется в этой темной комнате одна, у нее дрожали пальцы, которыми она сжимала книгу. В дверь будуара постучали.
– Войдите, – разрешила Фиа. Дверь приоткрылась, появился Портер.
– Простите, миледи, но...
Дверь позади дворецкого распахнулась настежь, и проем заполнила высокая, широкоплечая фигура Томаса. Их взгляды встретились.
– Отошлите его, – требовательно произнес Томас.
– Я не принимаю, – жестко ответила Фиа.
– Я сейчас же распоряжусь, миледи, чтобы лакеи... мы вместе... – Лицо Портера заметно посуровело.
– Нет. Все в порядке, Портер, можете идти.
– Но...
– Портер, можете идти. Портер поклонился и удалился.
Томас закрыл за ним дверь. У Фиа защемило сердце, внутри все до боли сжалось. Выглядел Томас ужасно. Лицо темное, почти черное, обросшее длинной щетиной с серебряными искорками, серые глаза потемнели, и только белки страшно сверкали. Волосы были всклокочены и нечесаны, шейный платок сбился набок. Фиа знала, что он придет, знала, что, в конце концов, это случится. Он преодолеет все препятствия, которые она воздвигла между ними. Иначе Томас не был бы Томасом. Он чувствовал и понимал, что свет обошелся с ней несправедливо, несправедливо по его вине, но, будучи благородным человеком, никогда бы не допустил, чтобы другие расплачивались за его действия.
Фиа считала, что готова к встрече с ним, но заранее не могла предположить, какие чувства вызовет его появление.
Боже! Как он красив! Большой, сильный! Ей хотелось, забыв обо всем, броситься к нему, утонуть в объятиях, почувствовать силу его рук, тела, духа.
Но кто заслонит Томаса от нее? От того, что она может когда-нибудь совершить? Фиа хорошо помнила, кто она. Она – дочь Карра. Возможно, придет день, когда она последует примеру своего отца и с легкостью пожертвует другими ради своей выгоды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30