Лицо Томаса озарила внезапная улыбка, такая же короткая, как вспышка молнии.
– – Я избежал участи старшего брата только благодаря своей молодости. Но меня не удивляет, что вам это неизвестно. С какой стати вас интересовала бы судьба тех, чьи земли и дома отнял ваш отец?
– Я думала, все они мертвы, все Макларены, – проговорила Фиа. С нескрываемым злорадством Карр всегда утверждал, что стер с лица земли всех Макларенов. Но одного все-таки пропустил... – Если вы Томас Макларен, то Фейвор...
– Да, она тоже из рода Макларенов.
– А Рейну это известно?
– Полагаю, но до конца не уверен.
Неужели Томас Макларен пощадил Рейна лишь потому, что тот женился на его младшей сестре, единственной оставшейся в живых родственнице? Томас подошел к лошади. Парень, который так воинственно встретил их, спустился с крыльца. Его звали Горди.
– Что ж, теперь вам не придется мучиться в догадках, как отомстить за ваше похищение. Месть, вполне достойная Меррика. Как только вы вернетесь в Лондон, сообщите властям, что Томас Макларен вернулся на английскую землю.
Фиа с испугом смотрела на Томаса. Ему не безразлично, какую месть она замышляет? Страх, который было появился у нее, несколько утих.
– Вы всегда можете убить меня, – осторожно заметила она.
У Томаса на лице появилась гримаса отвращения.
– Я не Карр. Нет, конечно, нет. – Последние страхи Фиа улетучились. Ее поразила горечь в глазах Томаса. – Но если вы, Фиа, мечтаете о мести, то поторопитесь, иначе отец вас опередит.
– Стало быть, Карру известно, кто вы?
Нет, это невозможно. Карр добился бы ареста Томаса уже много лет назад. У Карра нет причины жалеть Томаса, единственного отпрыска рода Макларенов, который он, Карр, уничтожил.
– Да. Уже много лет Карр знает, кто я. Но думаю, теперь он больше не станет скрывать мое имя.
– Почему?
– Разве для вас это важно? – спросил Томас. Важно. Если Томас привез ее сюда не с целью сорвать замыслы Карра, если он действительно намеревается продержать ее здесь, пока не убедится, что Джеймс в безопасности и не попадет больше под ее влияние, если Томас и вправду не собирается причинять ей вред, тогда это очень важно. Для нее.
Но Фиа поняла не только это. Она быстро сообразила, что не стоит сообщать Томасу о своем открытии. Зачем отдавать себя во власть другого человека?
Фиа молчала, так и не ответив на вопрос Томаса. Он привязал лошадь и подошел к повозке. Вытащив чемодан и саквояж, перебросил их поочередно Горди, который смотрел на своего хозяина с открытым от почтения ртом.
Парень был на добрую голову ниже Томаса. Его нечесаные волосы слиплись и торчали в разные стороны. Штаны грязные, все в пятнах, рубашка порвана, но лицо достаточно чистое. Фиа, по крайней мере, разглядела в тусклом свете, что его курносый нос покрыт веснушками.
– Отнеси вещи наверх, Горди. Леди Макфарлен остановится в угловой спальне.
– Конечно, милорд. Тим Гоун так и сказал, когда приехал сюда передать распоряжение Джейми. – Горди нагнулся, поднял чемодан и взвалил его на узкие плечи. Потом повернулся в сторону Фиа. Глаза его в изумлении раскрылись шире, в них читалось нескрываемое восхищение, на лице застыла улыбка. Что ж, возможно, Горди не так уж и молод, как показалось Фиа вначале.
– Горди, Горди! Смотри под ноги, когда пойдешь, а то споткнешься, – поддел его Томас. Парень зарделся и поспешил к дому. – Фиа, не трогайте юношу.
– И в мыслях не было.
– Ради Бога, не надо меня убеждать. Я вас предупредил. Он совсем еще мальчишка, просто мальчишка.
– Я подумала, он мой ровесник, – ответила Фиа. Томас фыркнул:
– Дорогая, когда дело касается вас, годы и возраст – разные вещи.
Томас, конечно, прав, но услышать от него то, о чем она сама часто думала, оказалось неожиданно больно. И Томас понял это по ее лицу.
– Я невольно обидел вас. – Фиа посмотрела на Томаса, он подошел ближе. На лице у него появилась тревога. – Простите меня, я вел себя просто ужасно.
– Но вы сказали правду. – Фиа попыталась улыбнуться, однако улыбка ей не удалась. Она посмотрела на Томаса, он не отвел глаза.
– Просто ужасно, – повторил он с сожалением в голосе. От этого Фиа стало еще больнее.
– Все, хватит, – резко произнесла она, но когда увидела, что ее резкость не произвела должного впечатления на Томаса и жалость в его глазах не исчезла, ее боль сменилась озадаченностью. – Вы странный человек, Томас. Вы похитили меня, а теперь просите прощения, но не за похищение, а за то, что у меня не было детства.
– Но кто-то ведь должен извиниться за это! – с яростью воскликнул Томас.
У Фиа перехватило дыхание, их взгляды встретились, и она отчетливо поняла, что он сказал именно то, что хотел. И тотчас пожалел об этом. Она провела кончиком языка по высохшим губам, чувствуя неловкость и смущение, хотя оба эти чувства раньше были ей незнакомы. Она действительно не понимала Томаса. Еще минуту назад его слова были полны почти ненависти к ней, а теперь он ее защищает.
Пока Фиа раздумывала над этим и безуспешно пыталась как-то объяснить себе эту перемену, он подошел к ней, все еще сидящей на повозке, бесцеремонно подхватил ее на руки, задержал на какой-то миг дольше, чем требовалось, и медленно опустил на землю.
– Пойдемте, – сказал он и, не дожидаясь ее, направился за угол дома. Фиа засеменила за ним.
Внутри дом выглядел таким же массивным и добротным, как и снаружи. Все в нем было сработано прочно и надежно. Однако чувствовалось, что здесь давно никто не жил. Толстый слой пыли покрывал ту немногую мебель, которая стояла в холле. По углам висела паутина. Паутиной были затянуты и промежутки между балясинами лестницы, которая вела на второй этаж. Огромный паук спокойно и без помех продолжал плести паутину на свободном месте.
– Вот мы и пришли. Здесь... – Томас посмотрел на ее лицо и нахмурился.
– Здесь грязно, – продолжила Фиа. – Вы привезли меня в грязный дом неизвестно где. – Кажется, она нашла не самые подходящие слова.
– Прошу прощения, что вас не ожидает постель из лепестков роз и слуги в шелковых тюрбанах не машут опахалами из страусовых перьев, или как было принято там, куда вас приглашали бедняги, которых вы околдовали.
Она околдовала? Его воображение явно превосходило действительность. Ее так называемые любовники, которых приписывало ей общество, существовали только в воображении этого общества, хотя, надо признать честно, все слухи о себе она поощряла. Фиа полагала, что давно привыкла к подобным высказываниям в свой адрес. Однако оказалось, что она не готова была услышать подобные укоры от Томаса.
Если быть честной, она вообще не знает, чего можно ожидать от него. Теперь, когда Фиа узнала, что Томас из рода Макларенов, она совсем растерялась. Кто он, враг? Если враг, то кому? Ей или ее отцу? Защищает ли он своего друга? Стремится ли отомстить за свою семью? Фиа не знала. А потому не знала и как держаться. Она полностью отдалась течению событий, не придерживаясь никакого плана. Раньше с ней подобного никогда не случалось. Она гордо вскинула подбородок, несколько высокомерно посмотрела на Томаса и заявила:
– У меня аллергия на перья, я предпочитаю пальмовые листья, но лепестки роз – это чудесно!
Фиа отдавала себе отчет, что сейчас поступает так же, как если бы палкой дразнила пантеру. И точно. Признаки гнева не заставили себя ждать. У Томаса заиграли желваки на скулах.
– Розовых лепестков здесь не ждите, леди Макфарлен. Что же касается грязи...
– Отвратительной грязи, – фыркнула Фиа, хотя и понимала, что не права.
–...хорошо, отвратительной грязи, – продолжил Томас, – по крайней мере, вам будет чем заняться в течение дня.
– Вы, наверное, шутите! – возмущенно выдохнула она. Высокомерие тотчас покинуло Фиа.
– Отнюдь, – отозвался Томас. – У меня здесь нет штата постоянной прислуги. Я очень редко пользуюсь этим домом. Здесь только сторож, который присматривает за ним, да его жена, которая изредка убирает...
– Что? Не иначе как раз в два года. Томас пропустил эту колкость мимо ушей.
– Убирается, меняет постельное белье, проветривает дом. Полагаю, что мы уговорим ее готовить, если соблазним чем-нибудь. И если вы, – он пристально посмотрел на Фиа, – не обидите ее.
– Обижу ее? – изумилась Фиа. – Мой дорогой сэр, я привыкла, что слуги беспокоятся, как бы не обидеть меня.
– Тогда, – проговорил Томас, и голос его зазвучал громче и строже, – думаю, настало время вам побеспокоиться, потому что если вы попробуете свои штучки с шотландцами, то быстро поймете, что ничего хорошего вас здесь не ждет, маленькая испорченная колдунья.
Фиа признала, что Томас прав. За те пятнадцать лет, что она провела с Гунной, она многое узнала о характере шотландцев. И особенно шотландских женщин. Однако она не собиралась доставить Томасу удовольствие и признаться в этом. Она только хмыкнула.
Томас улыбнулся. Он принял этот звук за выражение презрения, а не за уступку с ее стороны.
– Метелки на кухне, – сообщил Томас.
– Что ж, замечательно, – подозрительно любезно откликнулась Фиа. – Я обязательно использую одну из них: прочту подходящее к случаю заклинание и отправлюсь на ней прямо назад в Лондон. Знаете ли, мы, избалованные колдуньи, частенько так поступаем. – Томас громко рассмеялся, Фиа в изумлении уставилась на него. Ее изумление быстро сменилось восхищением. В уголках глаз у Томаса собрались лучики-морщинки, а на щеках появились ямочки.
Улыбался Томас широко и искренне, зубы у него были ровные и белые. Глаза искрились весельем. Постепенно смех Томаса замер, комната погрузилась в тишину. В воздухе снова повисло напряженное ожидание. Между ними словно возникла какая-то близость. Томас сдвинул брови, но не потому, что сердился, а скорее потому, что был озадачен. Искорки в глазах погасли, и они словно стали темнее. По жилке на шее Фиа видела, как бьется его пульс. Губы ее задрожали...
– Спальня готова! – крикнул с лестницы Горди. Фиа отпрянула. Она не понимала, как оказалась так близко к Томасу. Он хмурился и выглядел таким же смущенным, как и она. – Милорд?
– Да, Горди, благодарю тебя. Леди Макфарлен. – Он жестом приказал ей следовать за собой. Когда они поднялись, Горди провел ее в конец неширокого коридора. Он открыл последнюю дверь и отступил, пропуская ее вперед.
Фиа оглядела комнату без особого воодушевления – она напоминала склад случайно собранной разностильной мебели. Большую ее часть занимала огромная дубовая кровать с выцветшим от времени балдахином. Кровать была накрыта кошмарным красным покрывалом. Рядом с ней стоял изящный резной туалетный столик вишневого дерева с большим зеркалом, а перед ним – такая же изящная резная скамейка. По обе стороны от камина выстроились обтянутые зеленой тканью стулья, в камине тускло горел огонь.
Фиа подумала, что вряд ли захочет проводить в такой комнате много времени.
– Надеюсь, мэм, вам здесь нравится? – неуверенно спросил Горди, переминаясь с ноги на ногу и не зная, куда спрятать руки. Он явно был смущен, что находится в спальне знатной дамы.
– Нравится? – переспросила Фиа.
Она чуть не рассмеялась и была уже готова едко заметить, что комната нравится ей не более чем ночной кошмар, когда вдруг ее взгляд остановился на ярком красочном пятне. Она посмотрела внимательно. Кто-то нарвал небольшой букет ярко-желтых цветов и поставил его на подоконник. Фиа была уверена, что это Горди. Что ж, вполне вероятно, что ему поручили обставить комнату более или менее подходящей мебелью к ее неожиданному приезду. И он обставил ее так, как, ему представлялось, должна выглядеть спальня знатной дамы. Присмотревшись, Фиа вдруг поняла, что он собрал здесь самые красивые, с его точки зрения, предметы обстановки, которые были в доме, совсем не задумываясь над тем, сочетаются ли они друг с другом. В комнате другого назначения туалетный столик выглядел бы очаровательно. А восточная ширма в углу была действительно настоящим произведением искусства.
И этот скромный букет желтых цветов. Фиа обернулась и тепло улыбнулась.
– Здесь очень мило. Я уверена, мне здесь будет хорошо. У юноши перехватило дыхание от похвалы, лицо его светилось восторгом.
– Я рад, что вам понравилось, мэм. Джейми прислал человека предупредить, что хозяин возвращается не один, с ним знатная дама. Я так торопился, чтобы успеть все сделать к вашему приезду.
– Но если ты знал, что мы едем, зачем поднял ружье на нас? – удивился Томас.
– А как бы вам понравилось, сэр, если бы вы подъехали, а я не охранял дом? Вы бы подумали, что я плохой охранник, ведь так? – Логика в словах Горди была железная. Он повернулся к Фиа. – А вы заметили цветы, миледи? – Горди указал на букет.
– Они прелестны, – искренне отозвалась Фиа. – Никто никогда не дарил мне таких цветов.
Это было правдой. Розы и тюльпаны она получала охапками, но никто никогда не дарил ей простых полевых цветов.
– Это лютики, миледи, уже последние, они отцветают, – с гордостью объяснил юноша. – Просто они припозднились немного в этом году, но я запомнил, где видел еще цветущие. Пока вы и хозяин разговаривали, я тихо выскользнул и нарвал их. Я так и подумал, что вы удивитесь, откуда они взялись.
– Конечно, конечно, мы очень удивились, – подтвердила Фиа и посмотрела на Томаса, который молчаливо наблюдал за происходящим. – Ведь правда? – обратилась она к нему.
Но почему он так смотрит на нее? Она же ничего особенного не сказала Горди, а лицо у Томаса такое странное... Нет, ему решительно надо научиться смеяться почаще. У него чудесный смех. И вдруг Фиа Меррик осознала всю иронию ситуации: она критикует другого человека за то, что тот слишком серьезен. Фиа усмехнулась, глядя на Томаса. Он часто заморгал, окончательно растерявшись.
– Мы ведь удивились, милорд? – переспросила Фиа.
– Что? – рассеянно произнес Томас, словно очнувшись ото сна. – Мы очень удивились, куда ты пропал, Горди, но теперь знаем. Я уверен, что леди Макфарлен хочет переодеться и подготовиться к ужину.
– Да-да, конечно, сэр, – согласился Горди, и Фиа вдруг вспомнила, что действительно было бы неплохо переодеться и привести себя в порядок. Кружева потеряли свежесть, на платье кругом пятна, некогда хрустящие юбки висят как тряпки на обручах. Нижние юбки тоже не чище, бог знает чем испачканы. Что же касается лица и волос... Фиа боялась посмотреть на себя в зеркало.
– Мне очень хотелось бы принять ванну. Это возможно? – полюбопытствовала она.
– Ванну? – неуверенно переспросил Горди. Фиа заподозрила, что понятие чистоты для юноши было весьма условно.
– Наполни большой котел на кухне свежей водой, – велел парню Томас. – Когда вода нагреется, принесите котел в комнату миледи.
– А потом что мне с ним делать? – недоумевал Горди.
– Потом, – пояснил Томас с раздражением, – я вылью воду из дождевой бочки, которая стоит позади дома, и принесу бочку сюда, а ты наполнишь ее горячей водой.
– Вы хотите, чтобы я мылась в какой-то бочке? – возмутилась Фиа.
Томас повернулся к ней.
– Мне совершенно безразлично, будете вы мыться в бочке или нет, но ничего другого в этом доме вы не получите. Мадам, будьте благодарны за то, что вам предлагают, – жестко высказался Томас.
Фиа безмятежно посмотрела на него.
– А почему, с тех пор как мы высадились здесь на берег, вы говорите с таким странным акцентом? Это не шотландский акцент, а какая-то смесь. Куда вас отправили после ареста? В колонии? Я...
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – прервал ее Томас на чистом английском без всякого шотландского акцента. Он посмотрел на Горди и велел ему заняться делом. Юноша кивнул и удалился. Томас остался с Фиа.
– Так как же? – спросила она, поднимая бровь. Томас ничего не ответил и быстро вышел из комнаты.
– Я принесу эту проклятую бочку, а ты разведи огонь. – Томас вышел из дома и свернул за угол. Он вылил из бочки затхлую дождевую воду и взвалил ее себе на плечо. При этом он мельком взглянул наверх. В угловой комнате горел свет. Мгновением позже изящный силуэт Фиа появился в окне. Она наклонила голову, и Томас понял, что она вдыхает аромат полевых цветов, букет которых стоял на подоконнике. Остатки его злости тут же испарились. А зол он был не на Горди, не на Фиа, а на Карра, за то что тот так жестоко обращался со своей единственной дочерью. Никто никогда не дарил ей простых полевых цветов, и Томас был зол на весь свет за это.
Но даже самый непроходимый тупица правильно истолкован бы выражение радостного удивления на лице Фиа, обычно таком непроницаемом, когда на одно краткое мгновение она из неотразимой светской львицы превратилась в открытое, чистое и настолько прелестное юное существо, что у Томаса захватило дух.
Фиа отошла от окна, и Томас поправил бочку на плече. Он немало удивился, поняв, что давно стоит неподвижно, задрав голову, и смотрит на окно. Но что еще хуже, он завидовал Горди, потому что тот первым догадался и подарил ей полевые цветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30